Наследство

Платон Гаврилович часто  после работы, уже дома  находил себе занятие – строгал под навесом доски, любовно оглаживая обработанную древесину мозолистыми руками. Подолгу рассматривал структуру и рисунок подготовленного материала, соображая, для чего можно употребить данную заготовку.
Сегодня Платон изготавливал мизерный гробик, по своему обличию напоминающий большую шкатулку.
Когда закончил работу, полюбовавшись на изделие своих рук, столяр неторопкой походкой сходил в сарай, принес паяльную лампу. Раскочегарив  ее, сделал огонь умеренно-ровным, слегка прошелся синим пламенем по только что изготовленному гробику.  На древесине четко обозначился продольный узор годичных колец. Отставив в сторону лампу, покрутил изделие в руках, еще раз прошелся пламенем в отдельных местах и, наконец, оставшись доволен результатом своего труда, загасил лампу, унес ее на свое место. Это было законом – прибирать все и сразу на свои законные места.
Вернувшись под навес, собрал чистую кудрявую стружку, устелил ею дно гробика, слегка улыбаясь в обвисшие усы, подумал: «Пусть Ваське мягко будет».
Был Платон Гаврилович суров и строг через меру. В строгости и послушании воспитывал детей. Сам кристально честный человек, он не терпел фальши в работе и к другим предъявлял подобные требования. Отходила его зачерствевшая душа лишь на любимой работе  да в обращении с братьями меньшими. Содержал крупный рогатый скот. Любовно выстраивал им жилища, с крестьянской сметкой: удобные, рациональные. Сам врачевал своих подопечных. Обожал  кошек и собак. Собачья будка из его рук выходила как игрушка, только резных наличников не хватало.
На другой день после работы к Платону Гавриловичу зашел старший зять Кирилл.
- Здорово, отец.
- Садись, Кирюха, помянем покойничка, - вместо ответа пригласил тесть к столу. На столе стояла бутылочка «красненького». К питию тесть был не пристрастен, потому и взволновался зять:
- Какого покойничка, отец? - а у самого волосы дыбом, - Неужели несчастье, какое?
- Похоронил я своего кота.
- Тьфу ты, черт! Я уж напугался!

Прошло время, Платон Гаврилович был уже вдов и вышел на пенсию, когда однажды при добыче глины тракторист выковырнул ковшом гробик-шкатулку  и бегом в столярку:
- Мужики, клад нашел, ящичек, да аккуратный какой, и что-то брякает внутри!
Мужики повертели ящик в руках, кто-то заметил:
- Это работа Платон Гаврилыча.
Вскрыли, выматерились, обнаружив кошачью шкуру с костями. Дед Платон снисходительно посмеивался:
- Растревожили моего Ваську.
А вечером вновь выставил на стол бутылочку, разложил закуску, поставил два стакана. Притулившись локтем на подоконник, выглядывал в окно, поджидая, когда с работы пойдет Кирилл. Наконец завидев зятя, застучал по раме окна, призывно маня в дом рукой.
- Здорово, батя, - не заставил себя долго ждать зять, и, узрев на столе бутылку, добавил: - Что у тебя опять стряслось?
- Садись, Кирюха.
Дождавшись, когда зять, сбросив кепку, основательно сел за стол, Платон Гаврилович продолжил:
- Черти сивые, потревожили прах моего Васьки, пришлось переносить захоронение в другое место, - разливая при этих словах по стаканам красное вино слегка подрагивающей изработанной рукой, досадовал он. – Придется снова помянуть.
Кирилл покорно выпил вино, произнести обычное: «Царствие небесное», язык не повернулся, все ж таки не человека поминают. Вытер губы тыльной стороной ладони, подцепил с тарелки соленый огурец, и, хрумкая  им сказал:
- Тебе бы, батя, жениться, все веселее вдвоем время коротать.
 Платон Гаврилович ответил не стразу. Долго глядел на зятя исподлобья, Кирилл отвел глаза, не по себе стало под суровым взглядом тестя. А тот  вполне миролюбиво ответил, наконец:
- Женюсь, на свадьбу-то явишься?
- Так конечно, только кликни.
Придя домой, Кирилл ничего не сказал жене о разговоре с тестем. Да и сам вскоре забыл тот разговор. Но возвращаясь однажды с работы, вновь услышал стук в раму. С готовностью повернул в ограду к тестю. Но дойдя до крыльца, не успел занести ногу на ступеньку – навстречу ему из дома вышла бабка Авдотья с полным ведром помоев.
- Здравствуй, Кирилл Алексеевич, - сказала, смутившись и довольно резво прошмыгнув мимо.
- Здравствуй, здравствуй, Авдотья Кузьмовна, - в недоумении кинул он уже вслед пожилой женщине. Вошел в дом, наклонившись под низким косяком. – Здорово, батя.
- Здоров, здоров будешь. Ты, вот что, Кирюха, вечор, как управитесь, приходите с Еленой, свадьбу справлять будем.
- Ну так хорошее дело, батя, подойдем. Я тогда пошел?
- Ты там Гошку через огород свисни, пущай тоже подходят, Лиду я днем видел, тоже подойдут.
- Добро, батя. А может баб-то отправить помочь чего Авдотье Кузьмовне?
- Не надо, пущай сама управляется, а я на нее погляжу: ко двору ли придется?!  Вон уж гостя в дверях с помоями встретила, еще чего выкинет?
- Да ладно, батя, она ж не знала, что я иду. Смотрю, она уж у тебя порядок навела, вон полы намыла…
- Порядки я и сам горазд наводить, любую бабу за пояс заткну! Стряпня вот только своя надоела. Иной раз бы любимым делом заняться, а надо варить, черепушки мыть…
- Да что там, батя, легко ли одному!
- Ладно, иди, там, поди, невеста тушуется, обратно в дом заходить боится.
Кирилл шел по улице, улыбаясь во весь рот. Уже приближался его дом когда,  дорогу ему перебежал рыжий котенок. Кирилл невольно кинулся вслед за ним, нагнал у самого забора: «А вот и подарок для тестя!» Прижав к груди перепугавшегося  котенка, приласкал, постучался в калитку к соседу. Тот  выглянул в приоткрытые ворота:
- А, Кирилл Алексеич, заходи, гостем будешь.
- Некогда, Борис. Я к тебе по делу, и указывая на котенка, спросил: -Твое добро?
- Кажись мое. Напакостил у тебя?
- Да нет, ты, если не жалко отдай его мне, уж больно приглянулся.
- Кирилл Алексеич, такого добра рази жалко? Бери хоть еще пару. Вон,  кошка под крылечком  спрятала свой выводок, они теперь лезут чёр-те, сколько их там еще!
- Ладно, тогда спасибо, пошел я.
Вечером, когда в окнах домов зажглись огоньки, за столом у Платона Гавриловича сидело полное семейство: сам Платон с Авдотьей, Кирилл с Еленой, Георгий с Галиной, Яков с Лидией.
Слегка захмелевший Платон Гаврилович, блаженно улыбаясь, гладил распластавшегося на его коленке рыжего котенка. Степенно вел разговор со своими взрослыми дочерьми и зятьями. Разговор мало-помалу зашел о наследстве.
- Так вот, дети мои, говорю вам при жизни, чтоб распрей между вами после моей смерти не было! В здравом уме и светлой памяти завещаю вам: домишко мой вместе с усадьбой продадите, и чтоб деньги всем троим в равной доле. Струменты мои столярные не сметь продавать или раздавать кому чужому. Ну-ка, Авдотья Кузьмовна, подымись-ка, ты сегодня в роли молодой, вон там в опечке подай мне бумагу и очки.
Водрузив на нос очки с подвязанными бечевкой дужками, развернул пожелтевшую свернутую трубочкой бумагу, принялся читать вслух:
- После смерти своей завещаю зятю моему старшему - Кириллу Алексеичу: рубанок малый, фуганок большой, стамеску среднюю, топор большой плотницкий. Зятю среднему – Георгию Николаевичу: рубанок большой, стамеску большую, киянку среднюю, молоток большой. Младшему зятю - Якову Петровичу: топор малый плотницкий, рубанок средний, стамеску малую, лобзик большой. Далее, завещаю внукам своим, - обвел из-под очков строгим взглядом притихших гостей, - Внуку старшему Федьше: рулетку металлическую, молоток малый, ящик для инструментов малый.
Платон Гаврилович читал старательно по слогам, испарина  выступила на висках. Гости не уронили ни звука, знали: суров нрав у отца, обидится,  из дома вон выставит. Закончив свою речь, Платон Гаврилович еще раз обвел всех присутствующих суровым взглядом:
- Все поняли?
- Поняли, поняли, отец, - согласно закивали гости.
- Тогда расписывайтесь по очереди и за сыновей тоже.
Когда и с этим делом было покончено, Платон Гаврилович довольно крякнул в усы:
- Ну а тебе, Кирюха, в довесок еще Василия второго. Ты его мне принес, тебе и дохаживать. Издохнет, такую домовину как я Василию первому соорудил, ты изладить не сможешь, но хотя бы в картонную коробку прибери, закопай где-нибудь.
Котенок, лежащий на колене деда, вдруг открыл зеленые глаза, посмотрел внимательно, и будто убедившись, что судьба его благополучно разрешилась, вновь уткнулся носом в мозолистую руку хозяина.

Спустя года два, Кирилл вышел ранним утром на крыльцо дома, оглядел двор и огород. Ночью ударил первый  морозец, убелив землю и траву инеем. Потянувшись и хрустнув  суставами, вдохнул полной грудью морозного свежего воздуха, шагнул с крыльца, намереваясь пойти на хозяйственный двор. Вдруг под крыльцом кто-то взревел отчаянно: «Миу!» Кирилл обернулся, заглянул под торец крыльца, где был устроен небольшой лаз для кошек, окликнул:
- Ну что, Мурка, хвост приморозила?
Вновь раздалось жалобное: «Мяу!», из-под крыльца высунулась рыжая голова с  огромными зелеными глазами.
- Василий второй? А ты тут чего делаешь? – какая-то смутная тревога резанула Кирилла под ложечкой. Не задумываясь, он припустил по улице в сторону тестя. Не успев перевести дух, ворвался в дом без стука. Платон Гаврилович сидел за столом, чинно попивая чай с сушками. Повернулся на стук хлопнувшей двери:
- Кирюха? Случилось чего?
- Фу-у! Здорово, батя! Я думал у тебя чего стряслось, Васька второй сам к нам пришел, сидит под крыльцом воет, я и со скотиной не управился, дай, думаю отца проведаю…
- Все верно, он к тебе с вестью пришел. Выгнал я нынче старуху.
- Что так, батя?
- Умерла родная жена, а чужой человек в доме, он и есть чужой. Садись со мной чаевничать.
- Некогда, мне, батя.
- Позавтракал уже?
- Нет, я  управиться со скотиной не успел, вышел вот только, а этот воет под крыльцом…
- Вот и садись, позавтракаешь со мной, потом пойдешь управляться. – И не принимая возражений, уже хлопотал, наставляя на стол еду. Кирилл почувствовал, что тесть оставляет его неспроста – сказать что-то хочет.
Платон Гаврилович опять долго смотрел в глаза зятя. Кирилл не посмел на этот раз отвести взгляд.
- Ну так вот, Кирюха, говорю тебе как старший младшему: жену свою законную береги! Чтоб потом локти не кусать.
Потом встал из-за стола, проводил зятя до самых ворот:
- А Васька-то не зря к тебе пришел, знат, что твое приданое.
- Через всю улицу! – ухмыльнулся в ответ Кирилл.
- А ты думал?! Животные, они, брат, умнее нас с тобой…