Сорок лет и одна ночь

          В тайге дорогу трудно вспомнить.
          В ней бурелом и бродют медведя.
          Не только черт здесь ногу сломит.
          И не найти здесь нужного путя.

          Уже смеркается, уже под вечер,
          Но ищем мы заветные путя.
          Тут, глядь, выходют нам навстречу
          Те самые родные медведя.

          Они нам говорят - Мы вкрутим лампы
          И осветим окрестные путя!
          Вперед! В дорогу, дети, мамы, папы!
          А мы в ответ - Спасибо, медведя!

          Но лампы те светиться не желают.
          И залегли уж в спячку медведя.
          Уж полночь скоро, звезды лишь мерцают.
          Когда ж найдем мы верные путя?

          Это присказка. А вот и сказка.

          С утра Вован размышлял как встретить Новый Год, а до кучи Новый Век и Новый Миллениум (сиречь Тысячелетие), ибо происходило то размышление в последний день предыдущего миллениума. Но тут буйный ветер пошел от севера и великое облако, клубящийся огонь и сияние вокруг него заволокли свод небесный. А над сводом возникло подобие престола, сияющее как сапфир, а над подобием престола возникло подобие человека. И увидел Вован пламень от него и сияние, подобное радужному. И пал Вован на лице свое, и услышал глас Глаголющего, подобный грому, и изрек глас:
          - Сын человеческий! Стань на ноги твои, и Я буду говорить с тобою.
          Вован с трудом оторвал лице от дубовопаркетного пола и, поняв, что его посетил Всевышний, пролепетал:
          - Слушаю, Господи!
          - Ты Моисей!
          - Я не Моисей, я Вован, - осмелился возразить Вован.
          - Не прекословь! Ты Моисей и поведешь народ свой, который Я дам тебе, в Царствие Мое.
          - О Господи! Да как же я? - опять попробовал возразить Вован.
          - Внемли Мне! И будешь вести ты народ тебе данный сорок лет и сорок зим. Я же буду идти пред вами днем в столпе облачном, показывая вам путь, а ночью в столпе огненном, светя им, дабы идти вам и днем и ночью.
          - О Господи! Да как же сорок лет то? Был в нашей стране один друг пионеров, в смысле первопроходцев, так и он только тридцать один годок вести сподобился. А сейчас ведь вообще никто не даст столько вести. Другим тоже порулить хоца. Демократия, так сказать.
          - О безверный! Не богохульствуй при Мне словами грязными! Сказано тебе - будешь! Сначала будешь по четыре годка вести, потом, когда освоишься, будешь по шесть годков вести. А в перерывах, дабы соблюсти вашу де... будь она проклята, друг тебе поможет твой - Димон. Усек?
          - Усек.
          - Будет типа вести Димон, но ты будешь рядом и направлять овец блудных. Ущучил?
          - Ущучил.
          - А потом, когда народ твой, то бишь Мой, к тебе попривыкнет, так начнешь потихоньку про монархию им втолковывать, и все пойдете путем праведным. И Димон поможет случай чего, и других друзей тебе дам.
          - Чудны дела Твои, Господи! И пути Твои неисповедимы! Да разве ж такое возможно, Господи?
          - Опять ты за свое! Найти ли веру на земле?! Человекам это невозможно, Богу же все возможно!
          С этими словами затворились врата небесные, растворился престол сапфировый и Господь, сияя пламенем сверкающим, удалился ввысь радужного свода небесного. Вован вдогонку спросил было:
          - Господи, а чего же потом, через сорок лет то будет?
          Долго ждал он у неба ответа. Но кроме далеких громовых раскатов ничего не дождался. И воротился мыслями своими в дом свой белокаменный. Глядь, а перед ним Барин его и рядом с ним патрон местный Алекс. Говорит Барин:
          - Здоров, буш...
          - Я не Буш, я Вован...
          - Знаю, что Вован, но ты буш президентом, а то я устал уже. Сядь, в ногах правды нет.
          Они присели на диванчик. Барин осмотрелся и сказал:
          - Тааак... Не так сидим. Ты, Вован, садись по правую руку, а ты, Алекс, по левую.
          Алекс тут встрепенулся:
          - Это как же? Он одесную, а я ошуйцу?
          - Молчи, а то щас по шейце получишь, а то разбушевался здесь, панимашь, - потом спросил Вована - Ну как, справишься?
          - Да они у меня все замучаются пыль глотать!
          - Маладцом! Тогда подпиши вот эту бумаженцию и пойдем, я тебе все причиндалы президентские передам.
          И пошли. Вован по пути успел прочитать на бумаженции - "...гарантии... неприкосновенности... бывшему президенту... семье...", но Барин торопил, и Вован не стал особо вчитываться. Когда пришли в барскую светлицу, Барин стал рыться по комодам.
          - Вот, - он достал скипетр, - хорошая штука, будешь ею крушить врагов твоих и они сокрушатся, яки горшки глиняные, - еще порылся и достал державу, - вот, эта вещь круглая как шар земной, а рука твоя на ней будет великой, как Государство велико наше от востока до запада, держи ее крепко, - еще порылся и достал штандарт, - вот, храни пуще зеницы ока, и если пакостить тебе будут или народу, глядите на него и останетесь живы, - и еще порылся уже под кроватью и достал запыленный чемодан, - а это сундук с ядреной кнопкой, с ним не балуй особо и пиво в него не заныкивай, фу, замаялся.
          - Благословееение рабууу Бооожьему Вовааану, президееенту Всеяяя Госудааарства! - встрянул Алекс.
          - Да, чуть не забыл, - Барин залез в самый старый комод, достал шапку Мономаху и водрузил ее на голову Вовану, - вот теперь вылитый президент, жалко танка рядом нету, а то б я речь сказал, панимашь.
          - Ооотче наш, сууущий на небесиии! Да святииится ииимя Твоеее... - затянул было Алекс, но увидел суровый взгляд Барина и коротко закончил, - во веки веков. Аминь.
          А Вован аж накренился, ибо тяжела шапка Мономаха.
          - Может еще присядем на дорожку?
          - Да некогда нам больше рассиживаться, да и дорожка у нас только до банкетного зала. Пора уже за Новый Год! Пошли, Алекс.
          Они ушли, а Вован сказал:
          - Это вам только до банкетного, а мне еще одну ночь и сорок лет управлять Всеяим Государством, как рабу на галерах...
          Но эти его слова уже никто не услышал...