Всё из Ничего. Книга Третья. 0358

(Книга третья "ЧУЖАЯ ГАЛАКТИКА". Круг Третий. Глава четвертая)

За которыми от случая можно было да приударить! Она забыла про всё военное, и обо всём военном, и порой заливалась от смеха от приходящих ей на ум глупостей. Она была большим ребёнком. И вот она как-то развалившись в шезлонге, уснула и приснился ей странный сон про «того парня». Но доглядеть сон ей к разочарованию не удалось, ибо её грубо растормошили. И когда она спросонья открыла свои глаза, то им не поверила! Перед ней стояла шубутная компания Бойцов её Флотилии в полном боевом снаряжении, и сгорали от нетерпения её обнять и потискать! Это было таким пробуждением, в прямом и переносном смысле слова, что она буквально взлетела из шезлонга к ним в объятия! Господи, до чего же ей оказывается, не хватало тут этих родимых мосек!!!? До чего же она, и не подозревала, как по ним соскучилась, и по этим терпким запахам казармы и военной амуниции!!! И по родной речи и по лихим бойцовским шуткам-прибауткам!И только теперь она поняла, что вернулась и в жизнь в себя саму и в родной Мир!!! И она уже раз и навсегда похоронила в себе «того парня», ибо поняла, как она обманывала себя всю прошлую жизнь! И как «тот парень» висел у неё камнем на шее, мешая ей жить и дышать полной грудью! Всё! Теперь, наконец, она свободна и счастлива! И она была готова хоть сейчас бежать на родной Флот! Но ребята сказали что ей надо ещё порядка двух месяцев, ибо они уже этим поинтересовались. Но они её будут ждать и любить как родную боевую сестру. А потом рассказали, как её некий друг разгромил Тосов в пух и прах из-за неё! И что она молодец, и выдержала то, чего не каждый парень бы смог пережить! Но всё это они рассказывали на весёлых тонах, не давая ей повода, для каких напрасных печальных переживаний, обильно снабжая юмором. И она уверовалась, главное в том, что не подвела свой флот в трудную минуту и выдержала с честью его славное имя! И это было самое важное…

   Когда он пришёл в себя, то понял что находится в состоянии полной нервно-мышечной блокады, ибо пошевелить ни рукой, ни ногой и ни кончиком пальца не мог. Голова была как чугунная и стукни по ней она начнёт гудеть как пустой котёл. Но он всё слышал, и всё понимал, хоть и чувства были атрофированы. Он вроде как сидел на стуле, ибо даже шевелить зрачками он не мог и лишь блуждал по ракурсу охвачиваемого ими антуража. Перед ним стоял средней руки начальника стол, за которым сидел некий вылизанный Брюнет и щерился на него как сытый кот на мышку. Но эта физия ему ничего не говорила. Память тут стояла глухой стеной. И он только и вспоминал свои последние моменты жизни, пока не очутился в таком положении и неведомо где. И Брюнет, похоже, этого и ждал, давая ему вспомнить о том, кто он, и что он. Помещение было полутёмным, но стол был хорошо освещен. Только нервы лица у него немного зудели, видать его привели в чувства, опрыскав подобием нашатырного спирта. Он попробовал пожевать губами, делая вид дурака, что он ничего не помнит, и не силится даже вспомнить, кто он. Мимика лица, хоть очень вяло и пассивно, но работала, но почти лишённая чувств и осязания. Значит возможно хоть «деревянно», но говорить он сможет. Наконец, Брюнет погладил ладошкой и до того невозможно вылизанные волосы на голове и сощурив глазки произнёс, -
– «Ну что котик, попался-таки! Но этого и следовало ожидать, правда, ведь!? Сколь верёвочке не виться всё одно конец придёт! И только лишь один для тебя конец! Но, но, я не стану пока сгущать краски, ибо возможно это ещё и не конец, а новое начало. Или вернее продолжение того, что и следовало ожидать!», - и он непонятно оборвал речь на полуслове, не дав ею понять абсолютно ничего. Он игрался с ним как с мышкой и это было видно по его интонации и физии, однако он того и не скрывал, кажа своё превосходство в данной ситуации. Но тут он резко изменил выражение своей физии, создав нелепое подобие угрожающе-обиженной мины, -
– «Не хорошо забывать своих друзей! Ай, нехорошо! Должки ведь платежом красят! А ты уж задолжал, поди, немало! Нельзя так дорогой! И с того мне наверняка с тобой придётся говорить иначе!», - Вылизанный снова смолк, словно оборвало звук. И теперь искал новую мину для физии.
– «Ах, ты меня не помнишь!? Ну, так да, куда уж тебе обо мне знать было!? Но я тебя знаю насквозь, как облупленного, и ещё с тех пор, когда ты только порывался выскочить на высшие круги! А высшие круги это такая штука что хоть как ни крути, а отдай всего себя во их славу и цели! И ты это хорошо должен был усвоить, но оказался упрямцем. Как упёртый ишак, возомнивший себя гордым и свободным львом! Ох, ведь всё ж когда-то да аукнется, и ещё как, поди, – аукнется! Вот считай и аукнулось тебе твоё непочтение к сильным мира сего, холоп-иудушка! И ведь жил бы сейчас припеваючи, ибо настала для тебя эра прямо-таки золотая! А ты прячешься от счастья своего, экий невидаль, гений непонятый! Но я уж тебя-то ещё как осчастливлю, ты мне поверь! И если будешь пай-мальчиком, то возможно и вернёшь себе хоть толику былого величия! А пока должки отрабатывать придётся. И отрабатывать как ишаку, воз на шее тянусь силушки умственной не щадя! И может быть друзья твои, и смилуются над твоей участью, и простят измену тебе!», - снова сделал внезапный стоп, Вылизанный. И он вспомнил, с какой лёгкостью его сдал новым властям, однажды, его хороший дружок. Вот что это за друзья! Или общество друзей Бывшего «Я». Ну и что, посиди верхом на своей сивой кобылке! Посиди уж, а там смотришь, тебе против шерсти, вылижут и залижут кое-что! – Думал он, сидя с той же деревянной физией, и не пытаясь даже более ей шевелить. Тут Вылизанный и совсем хитро глаз, особо левый, прищурил, и эдак ему говорит, -
– «Ты мне тут ишака из себя не разыгрывай! Я всю твою подноготную знаю лучше, чем ты маму родную! Я следил за каждым шагом твоим, на толчок даже! Я знаю, чем ты дышишь, и чем ты пукаешь, по химическому составу газа! И из моих лап ты не ускользнёшь не на миг! Я тебе спать давать не буду, я тебе мерещиться в кошмарных снах начну, я тебе икаться за каждой ложкой каши стану!!! Ты можешь сейчас блажить сколь хочешь, но ты ещё не ведаешь каково я – Солнышко! За каждую промашку, я тебя ласкать начну, и раз от разу слаще! И тогда ты у меня сам в землю зарываться начнёшь, и землю эту же жрать будешь! Готовь свою попочку для клизмы, размером в пол руки! Ну, чего, молчишь, ублюдок, Симаже!? Давай спой мне хоть нотку!», - и он самодовольно откинулся на спинку кресла. «И тогда к тебе вернутся твои крысы, и вернутся уже навсегда!», - вздрогнуло в памяти предупреждение Профессора Тангасани. И этого ли он хотел!? Нет, нельзя сказать, что лечение его перевернуло по натуре, но он сменил свои ценности на такие же по сути, но альтернативные. И теперь, он вдруг по настоящему захотел заняться изучением психики Этитов Тумании и Расы Танрастуаати, но это было запоздалое желание! И теперь кровь из носу надо ждать, ибо расчётливость, так и осталась его козырем в рукаве. А Вылизанный ждал, и видно выжидать и следить было его насущным хлебом во всей жизни, и он сейчас был чем-то больше похож на того Симаже. Но теперь он стал явно своей физией казать, что его терпение имеет и пределы. Как же моё имя!? Ах, да – Саркашши! Иммен Саркашши! Ну и ладно. Вылизанный взял в свои тонкие длинные и выхоленные пальцы антикварный колокольчик и приподнял над столешницей, давая понять что он сейчас в него да позвонит, и тогда… Саркашши ждал не проявляя эмоций что в его состоянии было куда как естественным. И тогда Вылизанный побренчал. Вошёл здоровенный, но по всему видать тупой, Детина и в руках у того был Инъектор и встал на изготовку против Саркашши. Из-за Детины не было видно физии Вылизанного, но Саркашши казалось, что тот сейчас криво ухмыляется. – «Давай!», - кратко приказал тот Детине, и Инъектор выстрелил дозой какой-то заразы в вену Саркашши. Сначала не было ничего, потом перед очами его стал застилаться дым, и всё вокруг поплыло куда-то…

  Этиций наобум, не глядя, нажимал на клавиши Бонстронга и тот, словно нехотя вторил ему сонным вибрирующим набатом, но Талия не реагировала на позывы ностальгии по молодости, оставаясь холодной. Серафим сидел на софе, заломив руки за голову, и косился непонятным взором на Этиция. Оксаний сидел в лёгком кресле и качал ногою кресло-качалку, стоящее рядом. Эллада, устроившись под потолком в пуховом облаке гамака, созданного из особого сорта нитей пассов, лениво обмахивала себя веером, и бросала одинокие взоры на Оксания. В воздухе витала старая знакомая Прострация, не хватало лишь Эйфории. За окошком стал зацветать плющ Нуда. Инертная компания Архангелов ждала парламентёра от Реститоров, кем неизменным стала Констанция. Обещался нарисоваться и Аксён. А Зевса последнее время стали считать Фантомом Замка Духов, ибо он казал себя феноменально редко.   
– «Мальчики! Не хотим мы войны! Ох, как не хотим! Но нельзя же сказать, что ситуация неподконтрольна!? Можно ведь, наверное, что-то сделать сообща!? У нас тоже так считают, пусть и не все, но это не важно! Ладно, что греха таить, но ей богу мы их закинули гораздо дальше, но он сами, отчего-то пришли гораздо ближе к вам! Вернее, даже, они вынуждены были уйти в того первого своего места! Ну!», - Констанция говорила в пространство и почти не своим голосом.