Откуда и куда струится снежная река? ч. 1, 1-6 гл

р о м а н т и ч е с к а я  п о в е с т ь

в  с т и л е  "з а п и с о к  н а  м а н ж е т а х"



В черно-синей мгле зимней ночи били огни. Точнее, два огня, два белесых бездушных глаза. В их свете взлетала снеговая пыль, и летела под колеса машины грязно-серая полоса дороги. Она казалась Косте до ужаса долгой и бесконечной. Все, что было вокруг него сейчас, — это рев мотора и черная бесконечная муть за окнами. Да еще алкогольный аромат в кабине.

— He боись, студент! — беспечно икал один из водителей. — Впервой, что ли, так едем? Верно я говорю?

— Верно, — размеренно и плавно кивал головой второй водитель, тот,что сидел за рулем.

Он выпил меньше и потому занимался столь ответственной операцией, как перегон КамАЗа из Питера в Москву. В течение всей ночи.

— Ты на меня не обижаешься, Васенька? — в очередной раз спрашивал сидящего за рулем более пьяный водитель, попутно прикладываясь к початой бутылке.

— Я на тебя? — удивленно отвечал его напарник. — Бог с тобой, Коленька.

— Ты думаешь? — Бутылка замерла в руках Коленьки. — Ну, ладно, — согласился он, — раз ты говоришь, что бог со мной... значит, так оно и есть. — Лицо Коленьки приняло самое глубокомысленное выражение. — А раз он едет с нами в одной кабине... — Тут Коленька зачем-то весело пихнул в бок пассажира и странно подытожил свой поступок: — Вот так.

А ночь все летела, проносилась назад вместе с грязным снегом, поднимаемым трехтонкой на трассе. С правого бока Костю подпирал разнежившийся в спиртных парах Коленька. На голове у него была маленькая спортивная шапочка. Он уже спал.

Почти немигающим и немного туповатым взглядом его напарник Васенька смотрел в лобовое стекло, аккуратно выворачивая баранку — где надо, направо, в прочих местах — налево, и до сих пор, слава богу, не ошибся. Вообще, Костя очень надеялся на опытность и видимую аккуратность этого человека. Ведь от него зависел благополучный исход поездки.

Но в основном Костя испытывал угнетающее ощущение — из-за того, что видел за лобовым стеклом. Черная зимняя ночь за пределами света машинных фар была слишком неприветлива. Она была просто равнодушна к людям. Темные силуэты деревьев, призрачные оттенки снежного покрова, одинокая зависшая в небе звезда — все дышало холодом и отчужденностью. Свет фар, теплая кабина, размеренное ворчание мотора вставали между человеком и студеной зимней ночью.

— Это еще цветочки, — кивал головой над рулем Васенька. — Только на севере начинаешь понимать, что такое настоящая зима.

— Вы там были? — задал дурацкий вопрос Костя.

— Дык, о чем же я тебе рассказываю? — ласково ответил Васенька. — Однажды, помнится, мотор заглох, так мы почти два часа вмерзали на зимнике. В кабине — минус тридцать пять, и до ближайшего населенного пункта полсотни километров... И ни души. Вот! — Васенька медленно поднял перед собой указательный палец. — Скажи спасибо, что не замело.

— Как же вы выбрались?!

— Слава богу, навстречу шел снегоход, взял на буксир ...

В Москву, в Москву! Не надо Косте никакого севера. Надо тепло, уютную комнату, нормальную удобную кровать... И кто только придумал, чтобы в кабине грузовика тебя все время подкидывало под самый потолок?..



...Свет неяркой лампочки из колпакообразного желтого плафона упал на поверхность темной гитары, висящей на стене. Также эта лампочка осветила небольшой письменный стол, деревянные книжные полки... Низенькую тумбочку с погашенным светильником около кровати. Широкое окно скрывает прозрачная занавесь...

— Здравствуй, Костенька!

— Здравствуй, сестренка!

Костя порывисто заключил Олю в объятия и с жаром чмокнул сестру в обе щеки.

— Ишь ты как, — улыбнулась Оля. — Соскучился?

— Еще как! — отпуская сестру, сознался Костя. — Ты что, — забормотал он, — я же, когда уезжал, знаешь, что думал?.. Когда-то я тебя снова увижу...

Вместе они долго сидели на кухне, пили чай, и Костя рассказывал Оле о том, как ему жилось в Питере. Под конец он ее совсем расстроил.

— Кость, как ты мог упустить прямо в руки идущую возможность? — удрученно спросила она. — Тебе, можно сказать, на блюдечке с золотой каемочкой предложили учебу с жильем, а ты...

— Оль, понимаешь, мне стало тоскливо, — торопливо заговорил Костя. — Я знаю... это прозвучит странно, но только я почувствовал...

— Что же ты почувствовал?!

— Что я москвич, — сорвалось у Кости. — Понимаешь, здесь у меня есть дом — хоть какой-то... также прошлое, друзья... Прежде всего, друзья. Это я особенно ощутил, находясь там. — Костя неопределенно мотнул головой в сторону окна. — Знаешь, — помолчав, продолжил он, — если бы такая комната, в которой я жил в Питере, была бы у меня здесь...

— Это было бы замечательно, — понимающе откликнулась Оля.

— Да.

Какое-то время они сидели задумавшись.

— Так что считай, что я тебе все объяснил, — продолжил Костя. — Я очень долго над этим думал. И в итоге...

— Господи, ну и что с того, если у тебя нету друзей! — воскликнула сестра. — Друзья — дело наживное!

— Оля, — Костя слегка поморщился, — ну, пойми ты, пожалуйста, что, когда целый день уходит на стояние в переходе с товаром... а вечером у тебя голова занята тем, что купить из продуктов, и на улице минус два — в Питере, кстати, эти два минуса ощущаются гораздо острее, чем в Москве... — Голос Кости обретал странную, обычно несвойственную ему твердость. — Тогда тебе хочется одного: поскорее прийти в теплую комнату. А когда ты в нее наконец приходишь, то вынужден заниматься хозяйством в сраль... ну, то есть, в холостяцкой обстановке, — ты же помнишь, как живет тот дед...

— Все понятно. — Оля удрученно кивнула.

— Можно не продолжать? — попросил Костя. — Сестренка, извини, что повторюсь, но времени на заведение друзей становится меньше. Еще раз насчет учебы — я, конечно, понимаю, что после нее я мог бы где-то работать... Но на что жить все это время? На стипендию в тридцать рублей?

— Я могла бы тебе присылать деньги, — неуверенно заметила Оля.

— Да? — Костя внимательно взглянул на нее.

— Правда, не всегда, — замялась сестра.

— Вот и я подумал об этом «правда»... — кивнул Костя. — Ладно, Оль. — Он беспечно откинулся на спинку стула. — Не расстраивайся. Посидеть у тебя на шее я всегда успею.

— Мне-то что. — Оля пожала плечами. — Это ты должен переживать.

— Вот и ладно.


1.

В самом начале осени, в примечательном для всей страны 1991 году, у Кости произошло сразу несколько событий. Во-первых, он поступил в институт — после окончания школы и, можно сказать, в самую последнюю очередь.

Дело было так. Сначала он вместе со своим школьным приятелем подался в МГУ. Там они завалились на первом же экзамене по математике. После чего Костин приятель решил попробовать свои силы в энергетическом, а Костя отправился по стопам своего троюродного брата, вылетевшего незадолго до этого из института, носящего загадочное название МИКиОП (то есть, получается, он пошел по этим стопам в обратном направлении, — намереваясь поступить туда...)

Проясним ситуацию. В одном из старых московских двориков, почти в самом центре Москвы, стоит ничем особо не примечательное здание: оно желтого цвета, с четырьмя колоннами и грустными звериными мордами по фасаду. На когда-то белые лепные узоры старательно гадят воробьи. Порыжевшая от дождей и времени вывеска у входа гласит: «Московский Институт Картографии и Оптических Приборов».

Поначалу дальше институтской медкомиссии дело у Кости не пошло: на избранном им пути к таинствам картографии грозно встал врач-окулист с непреклонным вердиктом — дальтонизм!.. В растерянности Костя вышел из оказавшихся столь негостеприимными дверей медкомиссии и немедленно, не сходя с места, был сагитирован такими же, как он, абитуриентами пойти на факультет лазеростроения. Переписав заявление, Костя побывал в медкомиссии снова и получил-таки доброна поступление.

Примечательным было собеседование, которое устроили таким же, как Костя, обормотам, набравшим ровно проходной балл. Костя оказался последним в очереди, с кем беседовал декан лазеростроительного факультета Юлиан Яковлевич.

Зайдя в его кабинет, Костя увидел маленького человечка в сером пиджаке и в очках. Человечек сидел за столом и с очень серьезным видом катал из стороны в сторону шариковую ручку. Когда Костя вошел, человечек перестал ее катать. Поразглядывав вошедшего не более минуты, он сердито спросил:

— Ну-с, и почему вы захотели учиться на моем факультете?

Костя смешался. Он не знал, что ответить. Действительно, не скажешь же декану про историю с медкомиссией! Немного помявшись, Костя сказал:

— Вы знаете... Так получилось...

— Вас в школе как-то готовили? — Юлиан Яковлевич сдвинул очки на кончик носа. — С физикой у вас там как было?

— Нет, не готовили. А по физике у меня четыре.

Поразглядывав Костю еще немного, Юлиан Яковлевич сказал:

— Ну, ладно, — отвернулся и достал откуда-то обтрепанный рыжий портфель. Отщелкнув замок, раскрыл его и вынул черный футляр. Из футляра появилась подзорная труба и легла перед Костей на стол вслед за словами декана:

— Вот, расскажите. Что вы знаете про этот прибор?

Что Костя знал про этот прибор! В разделе физики под названием «оптика» им была прочитана всего одна страница, и та наспех. Вспомнить бы еще, что на ней написано...

— Вот тут у трубы находится окуляр. Здесь — объектив. Э...

Юлиан Яковлевич терпеливо ждал продолжения. В голове у Кости прыгали схемы каких-то линз, какие-то чертежи, которые он не мог не то что объяснить, но даже по-человечески воспроизвести... И что этот декан его мучает? При чем тут, на факультете лазеростроения, какая-то подзорная труба?.. Предчувствуя скорую гибель, Костя отважился-таки спросить у молчаливо глядящего на него декана:

— Э... чтобы знать наверняка, о чем речь... можно такой вопрос... эта труба построена по схеме Кеплера или...

Уже десять минут спустя Костя никак не мог вспомнить «или кого» он приплел! Но приплел правильно — на этом исчерпывались все его познания в области оптики. Костя твердо помнил, что бывают подзорные трубы, построенные по схеме Кеплера... и кого-то там еще.

И случилось невероятное. Юлиан Яковлевич улыбнулся. С загадочной улыбкой он убрал трубу в футляр, футляр сунул в пасть рыжего портфеля и коротко произнес:

— Ну, хорошо. Будете у нас учиться.

Вот так Костя был принят в МИКиОП.


2.

Также в начале той осени Костя устроился на работу — и не куда-нибудь, а в театр. Работа Кости должна была состоять в распространении билетов на спектакли.

В отличие от шумного и светлого института, здесь почти всюду царил таинственный сумрак. Блестело по углам темное дерево, висели на окнах зеленоватые портьеры. На втором служебном этаже горело желтыми светильниками уютное кафе, распространяя запахи кофе и гречневой каши. Над большими таинственными дверями светились предупреждающие надписи: «ТИХО, ИДЕТ РЕПЕТИЦИЯ!». Еще Косте запомнился белый коридорчик перед бухгалтерией. И, конечно же, шикарный пятый этаж — светлый, с коврами, мягкими креслами, тропической растительностью и массивной дубовой дверью с надписью: «Заместитель директора по финансовой части».

За дверью простирался кабинет со шкафом из темного орехового дерева с резными стеклянными дверцами, большой хрустальной люстрой и огромным окном, за которым открывался шикарный панорамный вид на старый город. Возле гладкого, полированного черного стола в дальнем углу кабинета находился низенький уютный диванчик, обитый тканью цвета морской волны; возле другого, стоящего у окна, украшенного четверкою разноцветных телефонов и заваленного кипой самых разных бумаг, имелось вертящееся рабочее кресло. В нем сидел худощавый энергичный мужчина в темно-синем костюме, подтянутый и гладко выбритый. От него пахло каким-то старым одеколоном — такой, наверное, был в моде лет тридцать назад. Мужчину звали Александр Сергеевич.

— Работа простая. Главное, не теряйся, — советовал он Косте. — Bот идешь по улице, видишь учреждение — заходи, предлагай...

И Костя заходил и предлагал.

— Вам чего?

— Дело в том, что я продаю...

— Ничего нам не надо!

Троюродный брат выспрашивал:

— Сколько тебе будут платить? Десять процентов? Накидывай смело себе по десятке в карман!


3.

С самого утра идет дождь. Мерно и монотонно стучат капли по подоконникам аудитории. Так и хочется клюнуть носом.

— Все свободны.

Наконец лекция закончена. Девушка, сидящая прямо перед тобой, поднимается. Ты — за ней следом.

— А...

— Да?

Какое-то время они растерянно смотрели друг на друга.

— Пошли в коридор, — наконец со смехом предложила та, с которой Костя в течение лекции не сводил глаз. — Чего здесь стоять?

В коридоре она представилась.

— Меня зовут Саша.

— Ого! — удивленно заметил Костя.

— Что «ого»? — поинтересовалась девушка.

— В первый раз встречаю человека с таким именем.

— Совсем-совсем в первый? — удивилась в свою очередь Саша.

— Э-э... В смысле: девушку,

Так они и познакомились.



Костя не сводил с нее глаз. И это Сашу, по всей видимости, смущало. При всем при том, у Кости совсем не было опыта общения с девушками... В общем, мало-помалу Костя втрескался в Сашу по уши.

При всех нехороших последствиях этого дела, Костя буквально воспарил на невидимых крыльях, когда понял, в какую попал историю. Он помнил опыт школьных лет: с пятого или шестого класса ему ужасно нравилась одна девочка из класса. Но все его чувства остались без ответа — сначала по причине собственной Костиной застенчивости, и потом, уже когда девочка все узнала... Не сложилось, что и говорить. И вот теперь...

Саша, конечно же, догадывалась о причинах внимательных Костиных взглядов: слишком часто она встречала их... Хотя нет, иногда он успевал притвориться, что смотрит в другую сторону.

И все-таки ему было х о р о ш о. Стояла теплая осень, и на душе у Кости было радостно. Вечерами он, как правило, сидел у журчащего фонтана в фойе театра и смотрел на струящуюся воду, а также блестящие в свете крохотных фонариков бронзовые мокрые статуэтки. Над головой Кости склонялись зеленые листья, а в руках он обычно держал вафельный стаканчик мороженого. Полукруглая стена уходила в глубину фотогалереи, вдоль нее стояли низкие мягкие сиденья. Свет был неяркий и уютный, навевающий спокойные, приятные мысли.

— Как у тебя дела в институте? — наклонялась к Косте через прилавок продавщица мороженого.

— Нормально.

— (Лукаво.) С девушкой еще никакой не познакомился?

Ах, что может интересовать пятидесятилетнюю продавщицу мороженого, работающую в театре! Конечно же, как студенты-первокурсники знакомятся с такими же студентками-первокурсницами и что из этого выходит.

— Познакомился, тетя Маша.

Оживленно:

— Ну и как тебе она?

— Еще не знаю.

Напористо:

— Давай, давай, узнавай...

Появляются первые зрители, и тетя Маша отвлекается от опасной темы. Скоро первый звонок.



А потом, в темноте зрительного зала, происходит чудо. Театральная машина времени выводит из черного провала сцены одну эпоху за другой. Вокруг дома Турбиных происходят потрясения, в Зойкиной квартире творится черт знает что, полоумный Журден смешно трясет своей бедовой головой, Валентин и Валентина проносятся в танце своей любви... Свет сменяет тьму, тьма — свет, одна картина следует за другой, и, кажется, нет конца представлению...


4.

— Ты работаешь в театре? — спросила Саша.

Она и Костя сидели друг перед другом в читальном зале библиотеки, делая вид, что переписывают лекции.

— В некотором роде, — пробормотал под нос Костя.

— Что у вас идет?

— Что? — Костя судорожно поднял только что опущенную голову.

— Какие спектакли? — пояснила свой вопрос Саша.

— А... — Костя положил ручку. — Да много чего...

— Ты, наверное, там уже все пересмотрел, — восхищенно сказала Саша.

— Э-э, почти.

Оба какое-то время молчали.

— Саш, ты веришь в пророческие сны? — наконец, пряча глаза, спросил Костя.

— Не знаю, — откликнулась Саша. — А что?

— Мне в последнее время снится сон, — глухо ответил Костя. — Что я прихожу домой, включаю свет... а он не загорается. Или входная дверь открыта, а за ней темнота... Я пытаюсь включить свет, но без толку.

— Странно, — задумчиво сказала Саша.

Костя кивнул. Они снова помолчали.

— У тебя что-нибудь случилось? — тревожно спросила Саша.

— У любого человека каждый день чего-нибудь случается... — уклончиво ответил Костя с кривой улыбкой.

— Но не может же быть все время плохо, — осторожно заметила Саша.

— И это тоже правильно, — согласился Костя. — Слушай... а давай... сходим в театр вместе? — с неожиданной смелостью предложил он.

Саша в ответ смущенно улыбнулась.

— Кость, — сказала она. — Ты же знаешь, я живу за городом... И поздно возвращаться не могу.

— А я тебя провожу, — услужливо предложил Костя.

— Да?

И снова тишина.

— Саш... — неуверенно начал Костя.

— Что?

— Ничего. — Сглотнув, Костя поднялся и сложил тетради. — Знаешь... Пошли в парк.

— Пошли, — согласилась Саша.

Парк находился через дорогу, напротив института, — со старыми липами, асфальтовыми дорожкам и деревянными лавочками. Костя и Саша сели на одну из них.

— Знаешь, я постараюсь узнать про твой сон, — задумчиво сказала Саша.

— Не думай о нем, — заволновался Костя.

— Ишь, какой! — возмутилась Саша. — Сначала сказал, а потом...

— Извини меня, — продолжал нервничать Костя. — Правда, не грузись.

— Хорошо, попробую...

Ее собеседник вздохнул. Саша сидела, сосредоточенно глядя перед собой. Чтобы что-то сказать, Костя спросил ее:

— Чего грустишь?

— Так, — откликнулась Саша. — Вспоминаю поездку на картошку.

— А меня там не было, а меня там не было! — весело запрыгал на лавочке Костя.

— Жаль, — коротко сказала Саша.

— А мы пойдем на север, а мы пойдем на север! — продолжал веселиться Костя и осекся, озадаченный тоном Саши. — Это почему же?

Саша не ответила.

— Не грусти. — Костя тоже наклонился вперед. И отважился признаться в том, что было правдой: — Я грущу вместе с тобой.

— Вот из-за этого я и переживаю, — удрученно призналась Саша.

— Еще чего! — воскликнул Костя, распрямляясь.

Он посмотрел на старые, шумящие листвой липы. И нетерпеливо потребовал:

— Ну, рассказывай, что у вас там было на картошке?

— Много всего, — уклончиво ответила Саша.

— Сколько вы ее собрали килограмм? — уточнил Костя.

— Там была не только картошка, — рассмеялась Саша. — Мы в основном занимались морковкой.

— М ы? — Костины глаза остро сверкнули.

— Мы, — невозмутимо кивнула Саша. — Группа из пяти человек.

Снова пауза.

— Да, — переставая бушевать, вздохнул Костя. — Действительно, жалко, что я с вами не поехал.

— Да, — откликнулась Саша. — Рядом с Сережей как раз было спальное место...

— Да что ты, — проворчал Костя.

Он знал, о каком Сереже идет речь. Том самом, который все время сидит с ней рядом. С которым она постоянно разговаривает. Которому улыбается, с которым ходит в столовую...

Увлеченный грустными мыслями, Костя не заметил, что Саша начала рассказывать о том, как было хорошо в колхозе, как там вкусно и сытно кормили, какой был чистый воздух...

— А там, где ты живешь, разве плохой воздух? — натужно поинтересовался Костя.

— Конечно, лучше, чем в Москве, — согласилась Саша, — но все-таки...

Тут, спохватившись, она посмотрела на часы.

— Ладно, Кость, — и быстро поднялась с лавочки. — Мне уже надо идти.

Пожалуй, в первый раз Костя долго и неотрывно смотрел ей в лицо. Саша смущенно улыбнулась в ответ.

— Вот кто из нас действительно грустный, так это ты, — робко заметила она.

— На то есть причины.


5.

Перед глазами Кости была полная тьма. Ей сопутствовала мертвая тишина.

Ничего удивительного — ночью всегда так тихо.

Что такое? Похоже, откуда-то послышался странный шаркающий звук... А вслед за ним родилось ощущение, что темнота качнулась, легонько придавила...

Косте мучительно захотелось вскрикнуть.

Но нет, вокруг было по-прежнему тихо. И ничего не давило. Ведь темнота невесома. До тех пор, пока человек сам не придаст ей какой-то вес, смысл...

Когда-то, когда была жива Костина мама, эта темнота дарила ощущение уюта. Лежа в кровати, Костя вспоминал: оберегающие надежные стены, о прочности которых не задумываешься. Приветливые контуры окна за задернутыми шторами. Да и просто — обычную ночную тишину, свои мечты...

После маминой смерти с домом что-то случилось. Нет, все осталось на прежних местах. Вот только... Стены будто бы застыли, неловко и растерянно. Призадумался контур окна... Мечты робко присели за уголками штор...

Не стало мамы. И вместе с ней ушло, исчезло ощущение надежного крепкого очага. А также — пропала защита от того, что еще витало в этом доме; того, что сдерживалось такой хрупкой — и в то же время казавшейся такой сильной, — маминой рукой...

Лишь после ее смерти Костя вместе с сестрой в полной мере ощутили, чего их маме стоила жизнь в этом доме — с ее полусумасшедшей сестрой, их теткой Нюрой.

Кажется, за стеной снова послышались шаркающие шаги...

Засыпая, Костя в очередной раз повторял себе: ему н а д о отсюда уйти.

Сегодня идти некуда, значит, завтра будет куда.

Надо только заснуть, а завтра все прояснится, сто раз изменится...

Ему просто н у ж н о, н е о б х о д и м о уйти из этого дома, чтобы когда-то можно было в него наконец в е р н у т ь с я...


6.

— Молодой человек, хочу вам сказать следующее, — быстро шагая по коридору, говорил Косте замдиректора Александр Сергеевич. — Во-первых, перестаньте отвлекать актеров. На втором этаже у нас кулисы, репетиции идут постоянно, а вы мешаете... Делаю вам устное замечание — на первый раз. Во-вторых... что же это такое, объясните мне? — Замдиректора остановился на месте. — Вы что, не хотите зарабатывать? За две недели всего двести рублей! Это же смешно! — Александр Сергеевич издал короткий лающий смешок. — Вам даются лучшие билеты... Что вы с ними делаете?

— Вы знаете, их у меня мало берут, — неловко объяснился Костя.

— И вы их возвращаете... Молодцы, — иронично похвалил замдиректора. — Но ведь театр дает вам билеты не для того, чтобы вы их возвращали обратно. Правильно? — Александр Сергеевич сделал паузу, изучая понурое лицо своего неопытного подчиненного.

— Давайте договариваться так, — продолжил он мягко. — Я вам даю еще месяц сроку. За это время вы должны продать пятьсот билетов. — От этой фразы в голове у Кости что-то ухнуло. — Поверьте, я не требую от вас никакого подвига, это вполне реальный объем продаж! — внятно произнес Александр Сергеевич. — Осилите — будете у нас работать дальше. Нет — тогда извините, но нам придется расстаться...

Терять работу Косте не хотелось. При известной ситуации деньги ему были просто необходимы. Также необходимо было учиться в институте, чтобы получить диплом и специальность. А также терпеть и выносить все тяготы, какие могут встретиться на пути только начинающего жить молодого человека...

Цены росли, денег катастрофически не хватало. Костя стал прогуливать занятия — зачастил в переход продавать газеты. Естественно, были объяснения и с милицией, и с вымогателями... Вечерами Костя сидел у себя в комнате и, мигая слипающимися глазами, считал сваленные на стол трешки, пятерки, десятки... Впереди грозно маячила сессия, жутко хотелось спать...

— Я теперь тоже не высыпаюсь, — как-то призналась ему на лекции Саша.

— Поздравляю, — промычал себе под нос Костя.

Саша рассмеялась, и он улыбнулся, открывая глаза.

— Где твой Сергей? — неизвестно почему спросил он ее.

Саша сидела прямо перед ним, и место рядом с ней пустовало. В последнее время Сережи в институте не было видно.

— Тебя это так интересует? — не оборачиваясь, ответила Саша. — Он болеет.

— Ты почаще смотри на меня, — пробормотал Костя.

— Зачем? — услышал он Сашин вопрос.

— А то я опять усну.

Вместе они тихонько посмеялись.

— И-эх, до чего надоело переписывать эти лекции, — зевнул, откладывая ручку, Костя.

— А мне-то. — Саша покосилась на тетрадь. — Поэтому давай лучше сейчас записывать.

В перерыве она спросила:

— Тебе больше не снится?

— Нет.

— Слава богу.

— Это точно.

Ему это на самом деле уже не снилось. Но похоже было, что мрак из того сна потихоньку в действительности овладевает его жилищем...

Когда рядом с тобой живет сумасшедший человек, а ты не можешь ни ему помочь, ни это видеть... Когда ты каждый день себе говоришь, что надо куда-то уйти, а уходить некуда...

— Костя, ты меня слышишь?

— ??

— (С улыбкой). Ты спишь с открытыми глазами.

— Возможно.

— Пошли в столовую.

— В столовую?! Конечно...

К тому же в очереди была возможность стоять с ней совсем рядом.

— Саша, — осторожно дотрагиваясь до ее плеча, позвал Костя.

— Что?

— Мне надо тебе кое-что сказать, — с трудом ворочая непослушным языком, произнес Костя.

— Прямо сейчас? — отчего-то глухо поинтересовалась Саша.

— Действительно. — Он удивленно коснулся своего лба.

Оба с подносами, полными тарелок, Саша и Костя сели за стол.

— Ну, так о чем ты? — спросила она его.

— Я... — тихо начал Костя.

Их руки лежали совсем рядом. Глядя на Сашину руку, Костя чувствовал, что ему больше ничего не надо. Только б это мгновение длилось вечно.

— Это как-то связано с тем, что происходит у тебя дома? — наклоняясь вперед, спросила Саша.

— Да, — соврал Костя.

— Что же у тебя там творится?

— Я не могу там жить. — И это было правдой.

— Где же ты сейчас живешь?

— Там.

— Там — это где?

— Там, — повторил Костя. — У себя дома.

— Ага. — Саша нахмурила лоб. — И при этом...

— Не могу там жить, — снова повторил Костя. — Все верно.

Каждый придвинул к себе тарелку.

— Ты не расскажешь мне почему? — спросила Саша.

— Хотелось бы, — признался, не поднимая головы, Костя.

— Знаешь что, — она посмотрела в окно. — Завтра у нас что, суббота? Приезжай ко мне завтра.

— Что?!

Почувствовав, что вся сонливость пропала без следа, Костя во все глаза смотрел на нее. Саше пришлось повторить снова:

— Приезжай ко мне завтра.

— Зачем? — осовело спросил Костя.

— Мы посидим, поговорим, как надо. — Саша подняла и опустила плечи. — Или ты не хочешь?

Костя открыл рот:

— Хочу.