Книга 1. Странное путешествие. Глава 1

               
    Глава 1. Конан Чедвик, студент из Праги

               
Не стоит поддаваться случайным порывам настроения и следовать  советам тех, кто внезапно, без всякого предупреждения, вторгается в вашу жизнь... Не следует. Но порой, так хочется им поддаться. Этим самым порывам. Несмотря на то, что при этом все ваши планы норовят полететь к Свету, сыграть в ящик - или, как говорят американцы, «пнуть ведро».  А потому, если вы, конечно, не ищете приключений намеренно, не поддавайтесь на провокации друзей, что спешат нарушить ваш быт бутылкой пива, походом в кино... Или, на крайний случай, предлагают вам посетить лекцию по гештальтпсихологии.
Быть может, именно такой совет мог бы дать вам Конан Чедвик, побеседуй вы с ним некоторое время спустя. Уже после того, как его привычный быт был разбит вдребезги - и сам он понёсся, будто  уносимый ветром, навстречу очень странной судьбе.
     Что полагается делать, если вы - студент? Должно быть, грызть гранит науки, изо дня в день, год за годом, становясь всё умнее и начитаннее. И не отклоняться даже на постороннюю литературу. К тому же, идеалы ваши должны быть при этом спокойные и размеренные.
Например, Кант... Говорят, что кенигсбергский профессор вставал в пять часов утра, выпивал чашечку чая, выкуривал трубку – вот и все его удовольствия. А потом он сочинял трактаты. В то время, когда все нормальные люди только встают, сонно потягиваясь, Кант не спеша, прогулочным шагом, уже шёл преподавать. После лекций и дружеских бесед он возвращался домой, снова писал и размышлял, но только до десяти вечера. Строго до десяти!
    А Конан Чедвик, будучи студентом, не прочь был бы повторить подвиг Канта.  То есть, посвятить жизнь науке. Приключениями ему заниматься было некогда. Несомненно, прогулки по городу он любил, но разве это настоящие приключения? Учился Чедвик на втором курсе, и потому успел уже ознакомиться с узкими улочками и магазинчиками Старой Праги, полюбоваться готическими церквями, посидеть в кафе и пивных. Он любил этот город. И каждый раз во время прогулок он открывал здесь для себя что-нибудь ещё: не замеченную раньше статую, переулок, по которому не ходил ни разу, водяную мельницу или пляшущий дом. Порою Конан стихийно забредал то на Малостранскую площадь, то на Злату улочку. А чаще всего, его влекли   Вацлавская и Староместская площади, крепость Пражский град, берега Влтавы и Карлов мост.
   Но сегодня, в тёплый субботний день ранней осени, когда небеса чисты и пронзительно-печальны, Конан ни за что не оторвался бы от учебника по общей биологии: на сегодня он запланировал учёбу.
   Однако, с утра к нему заявился друг Янек, проживающий неподалёку. Тот самый, что  учился на пару курсов старше, и потому взял над Конаном шефство, ещё во времена сдачи Чедвиком вступительных экзаменов. «Не тусуйся, Абитура! Поступишь», - чуть сощурив  один глаз, говорил он тогда.
- Что учишь, простейших? А потом вытянешь билет, глядь – а там сине-зелёные водоросли! - заскочив ещё через пару часов, и приглашая выпить с ним пива, ляпнул Янек.
 Конан был суеверным. И повторил всё, что знал о сине-зелёных водорослях… Они ему и попались, первым же вопросом. А пива он  с Янеком тоже выпил: только, сразу же после зачисления. Заодно, познакомился с уютным кафе в средневековом стиле, под названием «Погребок», а также с его завсегдатаями – сплошь студентами. Расположен этот «Погребок» был не слишком далеко от дома, в котором Конан снимал комнату в мансарде, и с тех пор он любил брать там колбаски с горчицей или копчёную скумбрию, она же мокрель, с печёной картошкой.
   В целом, Янек был очень странным типом, могущим совмещать серьёзную учёбу, конференции - и  посиделки с друзьями и пивом, перемежая шумные студенческие застолья с походами на классический балет, в оперу или в театр - казалось, он бывал везде, где только можно. А сегодня, он завалился к Конану, почти как всегда, весёлый и хмельной.
  - Знаешь, собственно, зачем я к тебе пришёл? – спросил Янек, обсудив первоначально несколько проблем общей биологии, как только заметил на столе учебник. - Вот, у меня пригласительный билет пропадает. Хотел сам пойти, но моя подружка сегодня приехала; а это меняет мои планы. В общем, держи. Дарю.
  - Куда билет? – спросил Чедвик. – В театр?
  - Нет. Знаешь Карла Циммера, профессора?
  - Что-то слышал, немного. Ведь он - гештальтпсихолог?
     В психологии вообще, а в гештальтпсихологии в частности, Чедвик разбирался слабо. К тому же, уже только при слове «психология» у него начинала болеть голова. Но… Имя профессора Карла Циммера действительно гремело в институте, как имя знаменитого и всеми признанного учёного. Вдобавок, его лекции являлись большой редкостью, так как профессор недавно отошёл от учебных дел и являлся почётным членом академии, получая солидный гонорар за статьи и книги.
   - Знаменитый Карл Циммер даёт частную лекцию. Это - редкое событие. И приглашают туда отнюдь не людей с улицы. Пойди, да полюбуйся на старика, - предложил Янек. – Я как-то бывал на его лекциях. Ещё застал его факультативный курс, по практической психологии. Приятный человек. Очень необычный. Объясняет сложные вещи весьма доходчиво. Что называется, держит аудиторию... Да, что там - дело не в этом. На него интересно и просто посмотреть. Старая профессорская школа! В нагрудном карманчике пиджака – чистый, отглаженный носовой платок. Старый интеллигент даже сморкается с каким-то непередаваемым шармом... В общем, через несколько лет, когда окончишь учёбу, будешь всем хвастаться, что видел своими глазами самого Карла Циммера.
   И Конан, что называется, клюнул... Учебник по общей биологии остался одиноко лежать на письменном столе, что являлся также и кухонным, между недопитой чашкой кофе и конспектом. А Конан, уже после ухода Янека, не мог больше думать ни о чём другом, как только о предстоящей лекции и о профессоре - и судорожно искал в тех научных журналах,  которые лежали у него на полках, любую информацию о гештальтпсихологии. Так он и провёл всё оставшееся время, в ожидании того часа, когда нужно будет выходить из дома.
  Лекция профессора намечалась в одном из богатых особняков старых кварталов Малой Страны. Времени до неё оставалась ещё уйма, когда Конан покинул дом. Пешком, он направился в сторону Карлова моста, чтобы по нему перейти на другую сторону Влтавы. Осенние виды старинных зданий были сейчас особенно притягательны и романтичны, отражаясь в кристально холодной воде. Конан не любил летнюю жару среди городских стен, но вот осень в Праге была замечательной.
    На Карловом мосту, как всегда, было многолюдно. Здесь толпились туристы, художники, музыканты; сновали торговцы сувенирами. Отсюда открывалась прекрасная панорама: со статуями, замками и башенками вдали, с экскурсионными парусниками и яхтами, украшающими широкую Влтаву, что простиралась от Староместской башни на этом берегу до Малостранской, украшающей противоположный.
  И невдомёк было Конану, который так беспечно отправился на лекцию, что именно в этот «один прекрасный день» его судьба совершит настолько неожиданный кульбит. Вроде бы, ничего этого не предвещало, и он, спокойно пройдя по любимым улочкам, не спеша ступил на Карлов мост, по-прежнему размышляя о гештальтпсихологии...
    Как раз сейчас, с моста, отчётливо просматривалась панорама города и вся многослойность Праги. Вначале шёл сам мост с фигурками статуй на нём, в числе которых - гордый и несломленный Ян Непомуцкий.  К нему прикасались туристы, загадывая при этом желания: даже выстроилась небольшая, но не иссякающая очередь… Далее, на другом берегу, обозначились средневековые башенки и шпили. А вот сверху, над ними, почти повсеместно обретались поздние, ультрасовременные деяния рук человеческих (если, конечно, действительно человеческих, а то шепотком поговаривали всякое): преодолевая гравитацию, странные конструкции нависали аккурат над крышами старинных домов.   Ходили слухи, что новая архитектура появилась почти в одночасье с десятилетие назад, но слухи эти тут же пресекались: начинающему что-либо говорить на этот счёт, тут же, со всех сторон, советовали замолчать. Конан, как приезжий и непривычный к такой картине, замечал, что на землю сооружения-громадины выпускали некие странные конструкции. То ли это были трубочки-щупальца подъёмников, внешних лифтов, запаянных в металл или пластмассы, то ли являлись, как поговаривали некоторые, усиками антенн - гравиоэнергетов. Трудно было определить, что же это такое. Горожане - старожилы не давали комментариев на его вопросы и сразу отворачивались и уходили прочь. Вдобавок, многие, кажется, и вовсе не замечали в городе ничего необычного, в том числе, не обращая на новые здания никакого внимания. Быть может, привыкли, как к повседневному антуражу. Конан же до сих пор не привык. Но приставать ко всем с расспросами вскоре перестал.
   Сейчас, когда солнце давно уже прошло зенит, повернув к горизонту, пейзаж становился мягким и менее сочным, приобретая всё более таинственную неотразимость. Вот ветер, безумствуя в высших эмпиреях, закручивая и срывая плотные облака, нагнал где-то там, высоко, тёмно-синие тучи. Конструкции верхних ярусов казались теперь похожими на крупных улиток, крабов, осьминогов и других речных и морских животных, связанных между собою в одну гигантскую иллюзию. В то же время, сами они состояли, в свою очередь, из более мелких механических деталей: прозрачных пузырей-помещений, шестерёнок, лестниц с огромными ступенями, всевозможных трубок, колёсиков… Все это безостановочно двигалось, то шумно, то плавно, и жило своей, весьма активной, жизнью. Вроде бы, совершенно не мешая людям, которые по-мышиному сновали мимо, озабоченные своими будничными делами.
    Но, нашего студента-биолога некоторые из модернистских деталей, да и в целом сами приподнятые днищем над землёй сооружения зловеще пугали. Во-первых, они полностью нарушали его представления о традиционной геометрии, представляя собой нечто странноватое и вовсе не поддающееся описанию и даже вмещению рассудком. Не заикаясь уже о попрании ими законов физики… А к тому же, при его приближении к явно наземным, иногда спускающимся вниз, деталям странных сооружений, Конану нередко казалось, что некоторые из них явно изучали его – а при этом издавали странные шелестящие и вибрирующие звуки…Будто пели свои песни друг другу.

    И все же, даже все эти странности в общем пейзаже не портили старый город. В который раз Конан шёл по Карлову мосту – и снова находил, что он безумно, фантастически красив, приукрашенный мягкими лучами осеннего солнца… С башней и аркой на берегу, со шпилями вдали, с нависшими над крышами полупрозрачными медузоподобными «тарелочками», чьи края волнообразно шевелились, как у гигантских морских скатов, и переходили от фиолетовой сердцевины к розово-перламутровым окончаниям. А надо всем этим нависали сейчас свинцовые тучи, хотя солнце, опустившись пониже к горизонту, всё же освещало здания, статуи и людей. Невероятное зрелище!

   Но вот Конан уже на другом берегу. Миновав арку, потом – площадь, он всё дальше уходил в глубину всё более и более узких улочек. Там, в тесных проходах, ему всё чаще и чаще  попадались и гигантские плесневые грибы, норовящие залезть под одежду тоненькими тычинками-присосками, агрессивные и крупные слепые тараканы, тактильно изучающие окружающее пространство своими многочленными усами и склизкая зелёная грязь, создававшая вокруг себя плотный, зеленоватый, наполненный зловонием туман... И, конечно, оборванные, беззубые, голодные нищие: то ли люди, то ли какие-то сказочные орки. Они выползали на улицы ближе к вечеру. Появляясь непонятно откуда.

  «Многие делают вид, что ничего в мире не изменилось, что он вечен и неизменен, - зябко поёжившись и слегка поперхав неожиданным кашлем, подумал Конан. -  Но я-то помню его совсем другим. И пресловутый «день икс», когда все проснулись утром совсем в другой стране и другом мире... помню тоже. Наш мир не постепенно, а внезапно стал таким. С нищими и убогими, с нависающими сверху диковинными приборами и строениями, с боязнью всех выйти вечером на улицу или пуститься в путь, и с какой-то внутренней пустотой внутри и безысходностью во всём…
   Да, я был ещё ребёнком, когда это произошло, в одночасье. Но, такого не забудешь. Некоторые тайно шепчутся между собой, что, дескать, тогда произошёл «Переход»… Будто, это слово хоть что-нибудь объясняет. Ну… Это – как рассуждения о множественности Вселенных или так называемой «тёмной материи»: о них можно прочитать в толстых научных журналах. Неужели, всё должно стать ясно и понятно относительно такой сложной вещи, как устройство мира, если кто-нибудь создаст новую научную теорию? И не далеки ли все эти теории от истины настолько же, насколько геоцентрическая система мира далека от современных научных представлений? Вот, и так называемый «Переход»... Подумаешь, придумали новый термин! Ведь всё равно никто не знает, что в действительности произошло. И потому, чтобы разум не отключился, для его сохранности, многие вообще утверждают, что всё идёт, как всегда. И не было никакого такого «Перехода». Его выдумали учёные и для учёных».
   Внезапно, краем глаза, он заметил выползшую из щели между камнями зелёную многоножку. Она уже вылезла из глубины, но пока укрывалась в самой глухой тени - и, возможно, готовилась к нападению. Поскольку, передняя половина её, со множеством когтистых лапок и сморщенной передней частью, отдалённо напоминающей бледное и плоское человечье лицо, поднялась и повернулась в сторону Конана. Поговаривали, что такие твари ядовиты. Студент не стал искушать судьбу, шарахнулся на другую сторону улицы. Исследовательский азарт зоолога был у него вполне умеренным, а более сильное чувство самосохранения всё же доминировало.
    Таких многоножек он сам ещё не встречал, но не раз о них слышал. Вроде бы, ранее они охотились только по ночам. Вероятно, количество тварей в городе постоянно увеличивалось, и они начинали наглеть. Эта вот появилась, хотя и в подворотне, но явно в светлое время суток.
     Чедвик  с ужасом  подумал о том, что же теперь происходит в городе по ночам, когда тень распространяется повсюду. Воображение у него было неплохое. Согласно бытующему, и, как он считал, небезосновательному мнению, в тёмное время суток на улицах города и раньше лучше было не появляться. Он так и делал: бережёного, как известно, бог бережёт. А слухи о событиях, происходящих ночью, ходили весьма странные, один ужаснее другого. Да  и он сам, находясь дома, нередко слышал  страшный леденящий вой за окном, от которого волосы становились дыбом. В такие минуты он стремился как можно скорей захлопнуть открытую для проветривания форточку и зажать уши. А многие даже никогда по ночам не выключали в домах свет… Чтобы ничего такого, что любит мрак, не заползло снаружи.

                *
    Впрочем, нельзя сказать, чтобы студент добрался до места, где должна состояться лекция, с какими-то выдающимися происшествиями. И он не был первым: кучка людей уже толпилась у входа в старинный особняк, в старом парке. Конан присоединился к толпе, невзначай прислушиваясь к разговорам людей.
     - Он стал…замкнутым, что ли. Подарил мне вчера несколько совершенно уникальных томов. Сказал, что они ему больше не понадобятся. Мол, на долгую и вечную память, - тихо сообщил своему товарищу субтильный субъект, одетый не по сезону в длинное чёрное пальто, коротковатые серые брюки и ярко-розовые носки.
   Речь, вероятно, шла о профессоре.
    - Вы правда… Были не просто его коллегой, но сперва – даже пациентом? – спросил собеседник чёрного пальто, тоже весьма худой тип, но гораздо меньшего роста, по внешнему виду - ортодоксальный еврей.
    - Да. Профессор меня действительно спас от моих кошмаров. Но… Пусть это останется между нами. Мне не хочется об этом разговаривать ни с кем, кроме Карла Циммера.
   - Здравствуйте, мадам Дюваль! – раздался в это время чей-то голос, и многие посмотрели в сторону дверей. Конан тоже. Теперь на пороге стояла стройная, моложавого вида пожилая женщина. Она отвечала на приветствия всех, кто подходил к ней, лишь лёгким кивком головы и милой улыбкой. Входящие предъявляли ей пригласительные билеты, но она почти не заглядывала в них, поверхностно скользя взглядом по толпе собравшихся. В парике соломенного цвета и ярко-розовом платье с кружевным воротничком, мадам Дюваль была похожа на старую выцветшую куклу.
    Лицо гостеприимной хозяйки с застывшей вымученной улыбкой лишь однажды исказилось, когда дама заметила в толпе некоего гражданина в клетчатом пиджаке. Улыбку она потеряла. Клетчатый, однако, довольно нахальным образом протиснулся поближе, уставился в лицо мадам штопорными, колючими глазками и совершенно без всякого приветствия спросил:
     - Баронесса Дюваль, почему вы принимаете гостей не через парадный вход с улицы, а через сад? Для большей скрытности?
     Та, однако, не удостоила его ответом. Тем временем клетчатый, под натиском  нахлынувшей толпы, влился, уносимый этим течением, в дверь. Следом за ним, притиснутый напором людей вплотную к дорогому клетчатому пиджаку, который пах шерстью и псиной, проник в помещение и Конан.
   Внутри все, минуя небольшую прихожую, попадали на парадную лестницу, где было попросторнее. Лестница вела наверх, в зал, двери которого были раскрыты и занавешены по краям плотными бархатными шторами.

     Карл Циммер уже стоял в зале около рояля и ждал, когда гости рассядутся. Остальную часть зала занимали заранее расставленные мягкие стулья. Аудитория была не слишком большая, а людей собралось довольно много, и стула студенту не хватило. Конан стал, прислонившись спиной к колонне,  возле окна.  Публика ожидала начала лекции, многие тихонько переговаривались между собой. Пауза затягивалась. Наконец, вернулась хозяйка дома, вероятно решив, что больше не следует никого ждать. Медленно и плавно, мадам Дюваль приблизилась к профессору, с улыбкой окинула зал - а затем неожиданным, мяукающим голосом произнесла:
- Дорогие мои друзья!
   Шепотки и небольшой гул сразу же прекратились. Раздались и тут же затихли робкие аплодисменты.
- Я рада представить вам нашего всеми уважаемого психолога, прекрасного человека и душеведа, - продолжала тем временем баронесса. – А также, рада предоставить свой дом для  встречи с этим необычным учёным, который спас многих людей, в том числе и меня, от ночных кошмаров. Итак, душа - это воистину самая странная субстанция нашего мира! Как сказал кто-то из парижских поэтов-акмеистов... Как там? 

   Душа - это только сквозящее хрупкое нечто,
   Непонятная бабочка - крылья трепещут в пространствах миров.
   И, с кошачею нежностью, ляжет пушистая шаль мне на плечи,
   Я зажгу свои свечи - но тьма не отпустит оков.

    Неожиданно Конан подумал, что, по всей видимости, стихи принадлежали самой Дюваль, и что, по непонятной ему причине, в моду входило всё, что связано с началом двадцатого века. И это было не просто ностальгией: казалось, что многими действительно постепенно забывалось всё, что было позже. «Похоже, никому уже не нужно это «позже» - будто, где-то в этом «позже», с какой-то безвозвратно потерянной точки, мир  полетел под откос, выбрав не ту дорогу. А теперь мы все пытаемся вернуться обратно,- подумал Чедвик. - Снова, человечество строит дирижабли – пускай, основанные немного на другом принципе… А также, создаёт  паромобили, паровозы на водяном двигателе, солнечные дельтапланы. Мы поём бравурные марши и читаем акмеистов и символистов. И…не создаём ничего принципиально нового. Будто бы, мы застряли, что ли…Потерялись во времени».
- Быть может, что я что-то перепутала в этих строках – но мне так хотелось открыть нашу лекцию именно  стихами! Ведь она, как я полагаю, будет посвящена самому таинственному предмету в природе – человеческой душе, поскольку речь пойдёт о психологии. А психэ - это и означает: душа. Итак, поприветствуем профессора стоя, аплодисментами! – продолжала между тем мадам Дюваль.
Когда публика довольно истерически отхлопалась, радуясь окончанию вступления Дюваль, профессор, наконец, начал свою речь. 
- Здравствуйте, дорогие мои студенты, мои коллеги, мои друзья и даже бывшие пациенты! Я не буду делать долгого вступления. Здесь присутствует много умных людей - и потому, я надеюсь, что буду понят.
Тем временем, впереди себя, на крайнем, близком от окна стуле, Конан только сейчас заприметил клетчатого. Он вновь обратил на него внимание: ведь этот тип, в отличие от остальных, не слишком внимал происходящему в зале, но с нервным ожиданием то и дело устремлял взгляд в сторону окна, из которого открывался вид на небольшую площадь.
   - Моя речь, возможно, станет для вас полной неожиданностью. Мне приходится быть кратким и не вдаваться в подробности. Считается аксиомой, что на нашей планете есть только люди, и никаких иных, достаточно разумных, существ не имеется. Но это не так. Многие скрывают свои видения, многие объясняют происходящее лишь собственной нервной возбудимостью. Можно сказать, нам каждому есть что скрывать, дабы другие не усомнились в нашей вменяемости. В результате, мы все замалчиваем то, что случается вокруг.
Но сейчас я с полной уверенностью утверждаю, что Земля попала в зону интересов весьма многочисленных групп «иных»: то есть, неземных существ. Некоторые страны  подтвердили такой взгляд на вещи официально и даже заключили договор с тем или с другим конгломератом различных иных сил. Другие страны, как наша, к примеру, не высказали официального подтверждения факта иного присутствия… 
   Зал наполнился робким гудением.
   А клетчатый приподнялся - и, чуть пригнувшись: наверное, чтобы казаться как можно незаметнее, - устремился в небольшой проход между стульями и окнами. Он стал потихоньку двигаться к выходу.
    Профессор сделал небольшую паузу и продолжил:
  - Конечно, наши средства массовой информации играют значительную роль в деле дезинформации и замалчивания многих фактов. Но не знать реального положения вещей становится смертельно опасно. Почему и как я впервые пришёл к такому выводу, который только что озвучил?
   В задних рядах уже слышался не робкий, а довольно отчётливый ропот недовольства. А кто-то даже подскочил и воскликнул: « Да он тронулся! Все психиатры этим заканчивают».
   Карл Циммер поморщился, явно услышав эту реплику, но, не останавливаясь, а даже ускорив свою речь, быстро заговорил:
   - Мне, как и большинству граждан нашей страны, не удалось побывать за границей, предвосхищая замечания тех, кто зачислит меня в шпионы. Просто, гештальтпсихология - это такая область знаний, которая  изучает не только психику индивида как единицы, но и коллективную психологию, психологию группы. Изучая людей, я столкнулся с таким явлением, как массовая одержимость. Разные, нисколько не связанные друг с другом люди, не знакомые между собой, вдруг начинали вести себя как щупальца одного и того же спрута - простите за странную аллегорию. Но это очень похожие явления. Например, они травили и удушали одного и того же человека абсолютно одинаковыми словами и одним и тем же стереотипом поведения, когда в других местах и с другими людьми вели себя полностью адекватно. От этого наблюдения до полной веры в то, что иные существа не просто сосуществуют с нами бок о бок, но и вторгаются в нашу жизнь и оказывают влияние на нашу психику, оставался один шаг. Впоследствии я стал втайне от нашего правительства переписываться с учёными других частей света и узнавать о самых разных явлениях, происходящих в мире. На сегодняшний день над нами, людьми, широко производятся эксперименты, самые разные. Такие, как подсадка нам «трансплантантов» - они наличествуют у  людей, которых подвергали той или иной операции, сделанной под контролем инопланетных представителей. Их вживили для контроля над поведением и сознанием. Нами управляют! Кроме того, в своих тайных целях, на нас воздействуют  различными волновыми устройствами. Я обо всём  этом знаю наверняка! И, поскольку я, так или иначе, вскоре распрощаюсь с вами, то мне хотелось бы до вас донести...
Заслушавшись профессора, который сообщал необычайные вещи, от которых волосы студента вставали дыбом и мурашки ползли по телу,  Конан не сразу среагировал на явный шум на улице, но когда не замечать его  стало сложно, он выглянул в окно.
 И замер. Было впечатление, что вблизи особняка кто-то быстро и ловко организовал выставку странной военной техники.
- Ложись! - проорал Конан. И, ещё не осознавая полностью, что же происходит, он выскочил в проход и устремился к лектору, там повалил его на пол - и рухнул рядом.
За спиной послышался странный скрежет; студент приподнялся на руках, чуть обернулся - и с замиранием сердца увидел, как в окно, неподалёку от которого он только что находился, уже въехал металлический жвал огромной «стрекозы». А жуткие, равномерно позвякивающие шаги слышались со стороны лестницы.
 Миг - и поверх его головы прошёлся красный луч, раздробив в крошево штукатурку стены.
Ещё вспышка... И «стрекоза», что нанесла её, предварительно разрушив здание, дала задний ход.
А в дверь уже вбегали военные роботы на четырёх хромированных лапках, и дуло их автоматической пушки распыляло прямо в зале какую-то зловонную гадость.
- Не вдыхайте, - пробормотал лежащий рядом со студентом Карл Циммер, прикрывая нижнюю часть лица ладонями. - Закройте рот и нос отворотом пиджака - и как можно дольше, не вдыхайте...
Стоп-кадр... Все люди в зале мгновенно застыли. Да и Конан, чуть было приподнявший корпус, мухой в янтаре, так и рухнул снова на пол, рядом с профессором.