Отец Захарий

Отец Захарий сидел в своей келье и переводил апокрифы с греческого на русский. И ладно буквы ложились на его бумагу, буква за буквой выводилась, выводя и смысл единый, и значение единое. Аз означало лишь Аз и никак не Буки, а греческие слова читались одноголосно, и в русском языке находили прямое своё отражение. Так, труд Захария был зерцалом труда греческого. И, переведя до конца, перечитывал Захарий русский апокриф, поражаясь тому, насколько едино звучит истина на всех языках Земных. И благодарил Захарий Бога за дар языками ведать, за то что латынь и греческий аки родной русский дал познать ему и за то что грамоте он обучен и записать мудрость веков прошедших он по-русски может, чтобы поколениям грядущим, внукам и правнукам своим, мог он её передать. И благодарил Захарий Бога за все языки Земные, которые суть один язык, и за истины прописные, которые суть одна истина. И много так апокрифов перевёл Захарий, и все-то его апокрифы звучали на русском складно и зычно, как и подобает всему истинному звучать.

И так переводил Захарий апокрифы, пока не попался ему под руку труд Фомы Аравийского, который и апокрифом не был вовсе, но и его решил перевести Захарий, ибо Фома Аравийский был святой, а святой лишь истину глаголить может, которую перевести должно.

И всё так же ладно ложились буквы Захария на бумагу, всё тот же смысл виделся в словах русских, с греческого переведённых, всё та же истина следовала за каждым словом, Захарием написанным. И закончил Захарий перевод, и устал он от труда тяжёлого, но счастлив был во Славу Божию потрудиться. И решил перечитать свой труд Захарий, с греческим сравнить его, чтобы вновь убедиться, насколько истина единоязычна. Но не успел Захарий дочитать первое предложение до конца, как увидел, что в одном слове не совпадает его труд с греческим. Испуганный, начал Захарий листать труд Фомы и ужаснулся – рукопись словно подменили, словно он читал теперь совершенно другой труд, не тот, что переводил. Подумал Захарий, что заместо слов Фомы он свои мысли записывал, что удивительным вовсе не было, ведь долго уже работал Захарий и от усталости мог проглядеть мысль чужую, не имея сил дальше своего носа заглянуть. “Утро вечера мудренее”, - подумал Захарий и решил вернуться к Фоме Аравийскому на следующий день.

Прошла ночь. С новыми силами Захарий принялся за работу. И если вчера внимателен он был, то сегодня во стократ внимательнее, если вчера точен в словах он был, то сегодня во стократ точнее. И закончил Захарий перевод, и читал он свой перевод и улыбался невольно, дивясь, насколько складно его перевод звучит. И принялся Захарий сверять свой перевод с трудом греческим и – о ужас! не может быть! Ни единого совпадения! Ни словечка! Перевод Захария был меньше похож на труд Фомы, чем дуб на подорожник.

Сражён был Захарий – столько сил он вложил в перевод свой и так истинно этот перевод звучал, а всё напрасно! Но что же тогда переводил Захарий? Ужели он опять свои мысли заместо слов Фомы записывал? Нет, внимательно Захарий следил за словами греческими и ни на слово от труда Фомы не отступал.

Но не опустил руки Захарий. Вновь он принялся выводить русские буковки на бумаге, и ладно они на бумагу ложились. Но решил в этот раз Захарий не весь свой перевод сверять, а, страницу исписав, перечитывать её внимательно вместе с трудом греческим.

Так, исписал Захарий первую страницу и принялся сверять её с трудом Фомы. Обрадованный, увидел он, что первое предложение русское в точности повторяет предложение греческое. Но на вторую фразу посмотрев, побелел Захарий, мурашки по его спине побежали, и уронил Захарий перо, и перекрестился трижды, и молитвы зашептал судорожно, ибо буквы греческие в труде Фомы словно ожили, словно ноги обрели и бежать научилися, и перебегали буквы с места на место, составляя слова новые, и смысл новый, и истину новую. Не пощадили буквы и первого предложения, столь складно Захарием переведённого, потянули буквы его за собой, и распалось первое предложение, и вновь непохож стал перевод Захария на труд Фомы, как земля на небо не похожа, как огонь на воду непохож, ибо если небо и вода жизнь даруют, то в землю эту жизнь зарывают, а огонь эту жизнь поглощает и мукам предаёт.

“Се не Святого творенье, но дьявола!” – хрипло прошептал Захарий. И сжёг Захарий Фомы труд вместе с переводом своим. Но если перевод Захария в мгновение истлел, то Фомы труд горел долго, а буквы его не сгорели вовсе, а из огня выпрыгнули и побежали какая куда. Хотел их Захарий поймать и раздавить, но так ни одну и не поймал.

Как прознали все об этом случае, так Фому Аравийского анафеме предали, а через некоторое время предали забвению. Отец Захарий же принял обет молчания и больше ни одного апокрифа не перевёл.