Русь необыкновенная Гл. 25

Гл.25


Борислав ждал Алёну до полночи, но она так и не пришла. Юноша был уверен, что к этому имеет прямое отношение никто иной, как Горыня, и судороги неприязни к барчуку исказили его лицо.

Толком так и не отдохнув за ночь, утром он решил, что не станет устраивать с Горыней жребоигрие, а сейчас пойдёт к Кривовым и заберёт Алёну, которая ещё с Русальной недели принадлежит только ему.

"Ведь, если б не любила, - думал он, - она бы вообще не пришла. Да и не маленький он уже, чтоб не отличить простую плотскую утеху от настоящего чувства."

Борислав вышел из дома и направился вдоль крестьянских срубов, составляющих двухрядную улицу.

Несмотря на обычно быстрое распространение слухов, особенно в сельской местности, но некоторые односельчане ещё не знали о том, что Борислав Молчан жив-здоров, чего и им желает. Поэтому встречающиеся на пути селянки испуганно вскрикивали, махая руками:

-  Чур меня! Святая Дева, Борислав, ты, что ли? Неужто медведица тогда тебя не тронула? Ой, миленький, да мы так горевали за тобой и как же рады, что ты живеньким оказался!

-   Я, тётка Елизавета, я!  -  юноша всех обнимал и уклончиво отвечал на вопросы, кланялся, извиняясь, что не может уделить им много времени, потому как торопится.

Дойдя до дома Кривовых, Борислав, не обращая внимание на лай собак, зашёл во двор и постучался в окно. На стук долго никто не откликался, но потом открылась входная дверь и на порог, держась за стенки крыльца, вышла Авдотья.

-   Зачем ты здесь, горе и позор принёс? А чего раньше не приходил, когда она до последнего ждала тебя? А нынче - уходи, Алёна мужняя жена и не бери грех на душу.

-   Я с уважением отношусь к вашему возрасту, тётка Авдотья, но это всего лишь ваши слова. Если мне такое же скажет Алёна, я тут же уйду.

Женщина, которая уже успела дойти до середины двора, растерянно оглянулась на окно, где стояла невестка. Борислав тоже туда посмотрел.

Алёна всем своим видом давала понять, что ей известно каждое словечко свекрови и она с ними согласна. У девушки были плотно сжаты губы, а в глазах какая-то отчуждённость и слепое равнодушие. Или ему показалось?

Борислав понял, что задерживаться тут дольше не имеет смысла, он наспех попрощался с отцом Дмитрием и стегнув лошадь, отправился в обратный путь.

Теперь ничего его не радовало по дороге: и лес казался не таким приветливым, и птицы пели грустные песни, а серые тучи на небе, так и норовили вылить на него потоки, не по весеннему холодной воды.

По приезду, мужчина не хотел ни с кем разговаривать, ничего его сейчас не утешало, кроме детишек, с которыми он проводил всё своё время.

Александр Агафонович ждал, когда у приёмного сына закончится хандра и он сможет нормально ему обо всём рассказать, и как-то Борислав постучался в кабинет.

Выслушав последнего, барин несмело спросил:

-   Не поедешь больше к ней?

-   Поеду, как не поехать? Люблю я её, Александр Агафонович. Вот пусть обдумает всё хорошенько, у неё для этого есть время, а через полгода, осенью, снова съезжу. И коли опять откажет, тогда уж всё, насильно набиваться не стану.

-   Правильно, за любовь надо бороться, если она настоящая. Ты уверен, что есть взаимность?

-   Уверен. Поэтому собралось много вопросов, отчего Алёна не пришла во второй раз?

Но осенью поехать в Лесовики не получилось. Заболела Василина. Девочка жаловалась на боли в ноге, на которую почти не могла наступать.

У барина в городе был свой лекарь, он периодически, раз в месяц, наведывался в деревню, но в этот раз не стали его ждать и всей семьёй переехали в городской дом Александра Агафоновича.

В ходе осмотра выяснилось, что у Василины обыкновенный вывих и лечение долго не затянулось, но всё равно решили остаться в городе до самой весны.

*****

К концу января Алёна родила сына, чем несказанно осчастливила Горыню. Мужчина давно бросил пить, ещё как только у Алёны показался животик.

Он целыми днями занимался хозяйством, не разрешая жене ничего делать. Постоянно её оберегал и никогда не давал повода для расстройства.

Когда на третий день Горыня привёз семью от бабки Прохорихи, которая принимала роды, довольная Авдотья развернула пелёнки и улыбнулась белобрысому карапузу:

-   Ну, наконец-то я дождалась тебя, внучек мой золотой! Теперь бабе и помирать можно.

Авдотья действительно плохо себя чувствовала, она уже почти не вставала и когда ей становилось совсем худо, Алёна ночевала в её комнате, предварительно перетащив колыбельку маленького Алёшеньки, разрываясь между больной свекровью и ребёнком.

Горыня помогал, как мог, но он боялся брать на руки ребёнка и не знал, как его успокоить, поэтому все трудности одновременно свалились на хрупкие плечи Алёны.

Но она не жаловалась, девушка наслаждалась почётной и приятной миссией материнства, она сутками любовалась на своего ребёнка, которого родила от любимого человека.

Ещё до родов, девушка помолилась Богу, прося прощения за всё, в том числе за сокрытие от мужа и свекрови настоящей правды.

Но она оправдывала себя тем, что когда Горыня брал её в жёны, то не его в частности, не Авдотью, никого не интересовало, что невеста абсолютно безразлична к жениху: каждый усматривал в этом свою выгоду, только о ней тогда никто не думал и никто не спрашивал её мнения.