08-37. Пока дверь не заперта

Продолжу с уточнения смысла ранее написанной мною фразы «желания умаслить свою душу логичной сказкой в возвышенное, но лживое». У читателя она, возможно, встретит  возражение – почему же лживой?

Все мои глупости совершались из-за лезущего из подсознания протеста против возвышенной лжи, которую я как-то особенно остро замечаю в нашей жизни. Наверное, ее слишком много во мне самой – буддизм, и не только он, утверждает, что, если мы на что-то особенно реагируем, замечаем, значит это есть в нас самих. Мы никогда не заметим в других людях тот недостаток, который у нас отсутствует. Странное, казалось бы, заключение, но если приглядеться к себе…

Возвышенной лжи я совсем не замечаю в Валере - он не снисходит до нее, говоря бестактные и порой жестокие вещи, в результате чего кажется мне циником. Он не лжет, но я побаиваюсь длительного общения с ним. Тем не менее, Валера  мне более понятен, чем, например, Нестерович. Я имею в виду нашего нового заместителя генерального директора в «Спектрэнерго». Пришло время описать еще один образ, отразившийся в моем Зеркале.

Кто есть Нестерович? Стопроцентно мужской характер со всеми его недостатками и достоинствами. Уволенный в запас подполковник по достижению предельного возраста, выпускник Военно-политической академии, работавший инструктором по пропаганде и культурно-массовой работе. Профессия сформировала его характер: общительный, самоуверенный, умеющий организовывать труд других (отдавать четкие приказания), но не способный и не любящий въезжать в мелочи дела самому, например, прочитывать документацию, отчего многие его приказы реализуются с нулевым эффектом. Трудолюбив, не равнодушен к делу, но сам в тяжелой и грязной работе мною не замечен, хотя озвучивается много посулов энтузиазма «я все могу и все сам сделаю». Слова часто расходятся с делом, но сам он этого совершенно не замечает, наоборот, искренне уверен в обратном. То, что, служит его служебному росту, удобству, прибыли предприятия, возможно, его личным интересам – идет с опережением и успешно; то, что касается интересов других – почему-то забывается, упускается из виду, возможно, вполне сознательно.

Его трудовая деятельность началась с ремонта офиса. Привлекались свои люди и связи, вероятно, не без выгоды для себя. Ремонт начался с отделки кабинетов нужных людей – директоров и его самого. Остальные – подождут, «пусть сначала наведут порядок». Привел пару своих людей на фирму и сразу внес для них изменения в штатном расписании. Все «старики» живут по старой сетке оплаты. Взял свою дочку на месяц помощницей поварихи (чем убавил сумму доплаты самой поварихи и очень обидел ее этим!). Есть умение вести переговоры, есть дисциплина и порядок (на словах и по отношению к другим), но сам свои бумаги часто теряет и забывает, на личном столе такой же завал, как у тех, которых он за это критикует. Он из тех, кто умеет организовывать труд других, но не привык свой. Видит картину правильно, знает что делать, не позволяет никому садиться себе на шею и ограничивать его в правах, даже в мелочах не терпит критики и советов – все решает только сам, что не всегда на пользу делу.

При крутизне больших проблем, мелкие не становятся слаще. Много красивых слов и обещаний Нестеровича в определении моего круга служебных обязанностей, ни одно из которых так и не реализовано, меня почему-то сильно задевают. Я  не тянула его за язык, я не надеялась ни на что, но мне тяжело терпеть  пустословие, особенно сознательно используемое пустословие. Когда человек обещает что-то, заранее зная, что делать этого в самое ближайшее время не будет, когда говорит что-то для «смазки», по роли замполита, заведомо не собираясь быть ответственным за сказанное, мне противно. Мне также противно, когда человек спрашивает «как съездил?», не ожидая, что ему будут на это подробно отвечать. Мне не нравятся комплименты и ласковые обращения, сказанные всуе, за которыми не стоит ничего, кроме функции замполита в отношении  своих подчиненных, нуждающихся в подбадривании, чтобы они лучше работали. Мне странно, когда подписывают «Правила внутреннего распорядка», запрещающие курить в помещениях офиса, и при этом не выпускают изо рта сигарету, или, например, требуют от других дисциплины в сдаче документов кадрового учета, но сами ее не соблюдают.

Таких мелочных примеров можно привести много множество. Нужно ли? Вся наша жизнь выстроена из игр, не может существовать вне игры, причем игры с меняющимися и не соблюдаемыми правилами. Мы обманываем и обманываемся, мы считаем правильным жить по Карнеги, чтобы приобретать друзей, нужных для интересов бизнеса.

Эзотерические игры ничем не лучше мирских, они только тоньше, изощреннее, убедительнее. Я живу во лжи и не смогла бы жить иначе, ложь, как пауку паутина, служит мне жизненным пространством, средством охоты и местом, где меня одурманивают другие. Сколько времени я смогла бы прожить без лжи? Нисколько. Не видеть этого, не осознавать – это тоже ложь.

Этот мир не имеет реальной субстанции, он - пустота по своей природе, в этом смысле Достигшие абсолютно правы. Наверное, нет иного способа победить ложь, как использовать взамен ей другую ложь. Почему это затрагивает меня так сильно? Почему я не могу махнуть рукой на эти странные вопросы и жить, как все, нормально. Нормально ли?

На улице гремит гроза, ливень стеной, но прохладнее не становится. Мое настроение меняется ежечасно, гораздо быстрее, чем погода, и эти перемены заставляют меня чувствовать себя беспомощной. Я, как заводная игрушка, управляюсь извне и, что самое обидное, случайным образом. Весь день сидела без дела на работе и чувствовала себя злой, обиженной и никому не нужной, меня саму тошнило от собственной хмурой рожи и постоянного внутреннего брюзжания на все и всех. Потом, как всегда неожиданно, подвалили дела, я ожила, поняла, что чего-то могу, знаю, что не все так плохо, как кажется, и совсем не нужно все время думать об увольнении и шантажировать этим и себя, и других, потому что я не хочу увольняться. Я не хочу снова стать чужой в чужом коллективе и все начинать сначала. Мне безумно интересно, чем все закончится здесь, где меня уже знают – и мои достоинства, и мои недостатки, и где без меня, конечно, могут обойтись, но пока не хотят этого. Разве это мало?

Один Господь знает, сколько правды о себе может вынести человек. Думаю, что очень немного. Мы хотим жить не по лжи, но знать правду о себе вовсе не хотим, даже не подозревая об этом.  Мы не только лживы по самой своей природе, но еще и не можем жить, не лукавя. Возьми любого из нас и помести в комнату, из которой можно подслушать мнение о нас наших знакомых, не подозревающих о нашем присутствии. Когда говорят за глаза, произносится многое из того, что мы не смогли бы вынести в глаза. Тем не менее, это та часть правды о нас, которую мы не желаем слышать. Не думаю, чтобы  кто-то согласился на подобный эксперимент добровольно.

Мы предпочитаем не слышать того, что может нас ранить, и любим, как страусы, прятать голову в песок, а  вслух обмениваться комплиментами, за которыми не стоит ничего, кроме вежливости. Мы всегда стремимся сохранить свое лицо, сделать хорошую мину в плохой игре, сохранить собственное достоинство перед самими собой. Нам совсем не хочется разрушать собственные буферы - свои защитные механизмы против правды о себе, которая может нас убить.

Большинство об этом даже не думает, – они комфортно чувствуют себя во лжи и не замечают ее абсолютно. Гурджиевская школа внесла в меня свою лепту – я пока еще не могу совсем без лжи, но уже остро чувствую ее. Мои  красивые, но выдуманные образы себя разоблачены, они больше не скрывают  меня от меня, и это не сладко.

 Знание себя – крайне примитивной и противоречивой, не спасает меня от новых ошибок. Мои низкие и эгоистичные Я  живут за счет меня и творят, что хотят, я все еще их не контролирую, хотя и замечаю их подрывную деятельность. Они подтачивают мои силы весьма успешно. Зная идиотизм своего устройства, я мало что могу с ним сделать. Я знаю почти все, что мне нужно знать, никакая новая теория, философия уже не откроет мне глаза, не покажется панацеей, хотя и может доставить мне интеллектуальное наслаждение. Мне нужна не теория, не совершенная школа, не учитель-пряник, а учитель-кнут, который опытным путем поставит меня в узкие рамки единственно возможного действия и реагирования. Опыт суровой дисциплины или даже страдания изменит мои дурацкие фиксированные идеи и привычно возникающие отрицательные эмоции, которые я все еще оправдываю и оттого потворствую им. Наличие выбора, возможности придумать себе оправдание меня расслабляет, я начинаю думать, что достойна лучшего и ищу виноватых. А их нет, они – мое отражение.

Школа «Алеф» с ее жесткой фиксацией памяти, не допускающей размышлений, и с еще более жесткой практикой  в этом смысле для меня подарок судьбы, который я недооцениваю. Второй подарок – книги Успенского, которые, когда я их перечитываю, не позволяют мне уснуть и отождествиться со снами. Они ехидно напоминают мне, что даже подчиняясь влияниям «Алеф», я не перестаю быть игрушкой внешних влияний, если забываю о том, что я – Машина, если не наблюдаю процесс отождествления с приходящим и не «помню себя».

Ничему стоящему научить нельзя, можно лишь самому набить себе шишки и, устав от боли, привыкнуть идти более безопасным способом. Маринина в ее детективном романе «Незапертая дверь» сделала дивное наблюдение: пока нам кажется, что дверь не заперта и мы свободны, мы склонны видеть во всем скорее недостатки, чем достоинства, и позволяем себе делать неосмотрительные поступки. Только осознание собственной несвободы (тюрьмы) заставляет нас искать положительное в ситуации и приспосабливаться к тому, что есть, чтобы изменить ситуацию к лучшему (бежать из тюрьмы).

Главная моя проблема состоит в том, что я с детства жила в иллюзии собственных больших возможностей по сравнению с другими – была единственным ребенком, была отличницей, была способной, умной. Это меня и сгубило. Роль отличницы родила привычку много и упорно работать, думая, что этого одного достаточно для успеха, с другой стороны, она посеяла во мне амбиции, что я заслуживаю большего за свой труд, что меня недооценивают. Любовь родителей и похвалы учителей воспитали несдержанность, склонность спорить и вносить свои идеи – критиковать других, ущемляя этим их самолюбие. Вопрос не в том, хороши ли мои идеи или нет, хороши или нет  мои дела. Людям нужны не мои дела, а высокая оценка их личностей. Ласковых дураков и неумех любят больше, чем толковых, но не дипломатичных. Со мною всем плохо, несмотря на то, что на меня можно опереться. Понимание этого меня убивает. Временами я не вижу смысла ни в чем, ибо не верю, что смогу себя изменить (как, впрочем, не могут изменить себя и все другие). Но, в отличие от других, я хотя бы хочу этого. Я страдаю от одиночества, но заслуживаю его. Я люблю одиночество, но оно пугает меня. Я осознаю разноголосицу и нелогичность моих Я, но они мне не подчиняются.

Случайно оказавшись возле «Московских ворот», я зашла на Новодевичье кладбище. Заглянула в Храм – он благоустраивается с каждым днем и радует глаз внутренним убранством и благородными формами. А еще он напоминает мне Кронштатский собор, где служил Иоанн Кронштатский, знавший толк в эзотерическом учении и не судившим разных духовных практикующих строго и безапелляционно.

Как всегда, навестила Бронзового Христа в глубине кладбища. Туда тропа людей не только не зарастает, но и само надгробье становится едва ли не популярнее храма. Много цветов, удобная площадка перед памятником, скамеечка для уединения. И всегда посетители – женщины. Молятся, совершают языческие обряды (троекратный обход надгробья, целование бронзовой руки, оставление записочек в щелях памятника и т.п.). А Христос, как живой. Этому удивительному изваянию даже не надо ничего объяснять, тем более, каяться ему в пристрастии к эзотеризму – он сам все понимает, видит и, если и осуждает, то не за попытки нетрадиционным для православного человека образом очистить свое сознание, а за то, что погрязла в мирском и не верю в его любовь.

В церкви все не так, там я чувствую себя отступницей, но рядом с этим Христом мне спокойно и радостно. Может потому, что он молчит и только смотрит на меня с грустью и пониманием.

Слова не могут не быть лживыми, и только между ними, в тишине своего собственного внутреннего мира мы постигаем истину.