Перемирие

               
    Со стратегической точки, хутор Веселовский, в отличие от разъезда Веселовского, что расположен в тринадцати километрах, где расположен железнодорожный разъезд и районный элеватор, никакой ценности не представляет.
     До ближайшей линии передовой ополчения и самого ближнего блокпоста на дороге, ведущей в Донецк, в свете нынешних не политкорректных веяний, как до Киева раком, двадцать с лишним километров, но, почему-то третий месяц подряд окопавшиеся укропы в районе заброшенной молочной фермы утюжат хутор, как по расписанию, из гаубиц и «Градов».

                ***

    С первыми петухами, едва проснувшаяся заря ещё расплёскивает малиновые рушники над сонной землёй, вместо утренней зарядки для жалкой кучки стариков-хуторян, массированная стрельба из тяжёлой артиллерии. Пробежка на больных ногах в подвалы, скажем откровенно, не бункер для Сталина, но хоть какое-то убежище, хоть и не очень надёжное.
     В обед, вместо производственной гимнастики: «а теперь, дорогие товарищи, ставим ноги на ширине плеч, поднимаем медленно руки вверх, вдох, вниз – выдох, усложним упражнение – поднимая руки приподнимемся на носочки ног… выше… выше… а теперь ходьба на месте». Но распорядок дня – святое! И снова старики скачут, - не бегут! – в подвальную сырость в гости к мокрицам и многоножкам.
     Вечером, когда самое время вечерять, снова получасовой обстрел. Это, как напоминание затёртой истины, что ужин предпочтительнее отдать врагу. В данной ситуации бравым хлопцам из карательных батальонов и укроповской армии в новенькой военной форме ярко-зелёного цвета, косвенно подтверждающее их не очень лестное прозвище – укропы.
     Это их, укроповское счастье, что ферма находится на самом высоком месте района – Кара-курган. Окопались они там основательно. Нарыли траншей-окопов, настроили блиндажей-землянок. Обставились стволами пушек-мортир, как использованными надутыми презервативами, да танками-бэтээрами. И забавляются, сучьи дети, по ролевой игре «Зарница» соскучившись.
      Иногда, или от скуки, или бурячной* самогонки перепившись, стреляют посреди ночи, нехристи. В эти минуты кажется им, помёту лисьему, что с позиций хутора к ним движется превосходящая по силе и численности армия ополченцев в наступление. Вот и перестраховываются, ёк-макарёк, наносят
___________
*буряк – свекла (укр.) свекольная самогонка.

упреждающие залповые удары по старикам и старухам.
     Но и вправду, есть им, укропам, чего бояться.
     Память генетическая штука крепкая.
     Не далее как в далёком сорок третьем там, где сейчас почёсывают злорадно холуйские ручки укропы, располагались укрепления немецких частей. А в районе хутора, за «яром-долиною» находились передовые части Красной Армии. В ту пору они тоже друг другу частенько горячие приветы истинным арийцам от русского медведя и обратно латунными посылками и бандеролями отправляли.   
     Ох, как тогда земля от разрывов сотрясалась!.. ох!.. до сих пор, как вспомнишь, мороз по коже…
     Взяли, взяли тогда красноармейцы Кара-курган. С большими потерями. Но и нечисти фашистской полегло, не сосчитать. Многие нашли себе последний приют в мягкой постели степей украинских.
     Два месяца длилось противостояние. Атаки русских солдат захлёбывались вражеским свинцовым пойлом одна за другой. Разрывы мин, как букетики настурций, с утра до позднего вечера над землёй поднимались, и ветер не успевал их разносить по адресатам.
     Одолели всё же, супостата! Одолели!
     Сковырнули с высоты Кара-кургана и погнали их, полчища немецкие, в последний Weg nach Haus westlicher*, к цветущим ранней весной аллеям unter Linden** и zu liebem Bier und W;rstchen***. Чтобы путь-дорожка скатертью стелилась, чтобы стези в перспективе просматривались ровные, на посошок наливали свинцовой горилки каждому от души, не жмотясь.
    Была тогда разница.
    Заключалась она в том, что одна профессиональная армия противостояла другой. Выполняла поставленные перед каждой поставленные задачи и без лишней необходимости забытые степными богами степные хуторки не трогали.
     Сейчас армия и карательные батальоны направили острия пик против своих граждан.
     К вопросу Кара-кургана… Вплоть до конца пятидесятых прошлого столетия вытаскивали плугами и боронами трактористы на свет божий не доставленные до адресата подарки войны: и немецкие, и советские неразорвавшиеся мины и снаряды. А также человеческие кости. Останки собирали в общий деревянный ящик (на них ведь нет штампа «воин красной армии» или «бравый солдат вермахта»), приглашали затем представителя из военкомата и этот огромный гроб, последнее пристанище неизвестных солдат, отвозили или в Донецк, или в Ростов-на-Дону, где их тщательно
_________
*путь домой на запад (нем.)
**под липами  (нем.)
*** к любимому пиву и сосискам (нем.)

изучали в закрытых лабораториях эксперты-криминалисты. Заканчивалось всё просто. После пламенных речей ораторов, исследованные останки хоронили в общей могиле под оружейный салют. После всех прижизненных мытарствах, нашли косточки немецких солдат вместе с русскими мирный способ сосуществования в отдельно взятой братской могиле.
     Но это тогда, когда проходила чёткая линия раздела: здесь свои, там – чужие. Чужая культура. Чужой язык. Чужой менталитет. А сейчас всё общее: культура, язык, песни, берущие за душу… А в остальном, всё то же – война…

                ***
     Когда укропы уставали утюжить хутор, переключались на местное кладбище.
     Было оно небольшое. После распада Союза резкий отток населения в город на заработки сократил не только число проживающих на хуторе, но и в геометрической прогрессии потенциальных претендентов на свой кладбищенский удел. Ни вширь, ни в длину кладбище не росло.
     Начинали бомбить с дальнего краю, упирающегося в заросший боярышником угол, где покоились захороненные после войны хуторяне. И гражданские, и те, над кем смерть немного сжалилась, дала передышку вдохнуть полной грудью воздух мирной жизни, да, одумавшись, быстро изменила решение. Рычагов управления процессом завались – тяжёлые ранения, осколки снарядов в теле, пули и много чего ещё, сопутствующее этому…
      Какие непрочные цветы разрывов поднимались до облаков! Вместе с ними летели навстречу свежему воздуху из душных мрачных подземелий, уставшие от гадливого общения с червями, тронутые тленом кости.

                ***
     По случайному стечению обстоятельств, центральная часть кладбища оставалась нетронутой. Будто метким «аваковским стрелкам» кто-то наложил табу на это место.
   
                ***
      Устав прятаться от разрывов, Софрон Данилович, девяностолетний житель хутора, ветеран Отечественной войны, начал ходить на кладбище в моменты затишья. Брал с собой лопату, поправить те могилки, не сильно повреждённые или забросать грунтом не поддающие восстановлению, укрепить покосившиеся деревянные или металлические кресты. Надгробиям из бетона или гранита что будет? Также с собой прихватывал лейку с водой. Поливал цветы, буйно разросшиеся  по всей площади кладбища. Они-то и сами по себе не увяли бы, дожди да влага в почве, но что-то нужно было делать пожилому человеку. Соблюдать приличия уважения в погребённым односельчанам. «Хоть это и не некрополь , - разговаривал он за работой сам с собой, - а красоту и эстетику никто не отменял. Не смотря на войну».
     И поливал. Поливал цветы. И холмики. Чтобы травка не вяла раньше времени.
     В часы, когда Софрон Данилович приходил на кладбище, укропы прекращали обстрел. Активная фаза (разрушение) переходила в пассивную (наблюдение). Это, во-первых. Во-вторых, интересно было увидеть, что делать будет на кладбище старик, некрофилить или что ещё, если он не сумасшедший. И, наконец, эстафетную палочку артиллерийского огня принимали снайперы.
     Дед был им интересен постольку поскольку. Они находили себе развлечение повеселее.
     Вот уж они-то забавлялись, чувствуя безнаказанность!
     Эти временно недоступные «аваковские стрелки» задались целью истребить всю мелкую живность хуторян. Начали развлекуху с кур-цыплят. Жутко было смотреть на результат работы сих Тилей Уленшпигелей, ярых поклонников Кончиты Вурст*. По подворьям носились обезглавленные куры или мелкими жёлто-красными атомами разлетались цыплята. Страшнее картины не увидишь: уток и гусей, продолжающихся двигаться, переваливаясь с боку на бок, мотающих длинными шеями с фонтанирующей из них кровью оттуда, где мгновение назад были головы.
     Когда истребили всю, или почти всю домашнюю птицу, доблестные сыны  «нэнькі України» переключились на скот. Калечили бедных животных разрывными пулями, отстреливали то хвост, то ноги. Если хотели показать своё мастерство, норовили срезать рога у коров и коз. Не нужно быть потомственной Кассандрой, чтобы узнать, чем это заканчивалось. Но худшее глумление над животными, это когда потехи ради храбрые на удалении укроповские лыцари** попадали в вымя животным. Боже, как истошно и дико они кричали, не ревели или блеяли, от неописуемой боли, носились по полю, сорвавшись с привязи, орошая изумруд травы агатом крови… И ничем не помочь им, любимым тварям… Не защитить…
      Женская половина хутора, их оказалось большинство, так уж от природы повелось, женщины генетически живучее мужчин, нашла выход. Сбережённых от баловства снайперского бурёнок и мань выводили в поле за дворы, под прикрытие домов и холмов.

                ***
      Отдохнув, снова принимались вояки разрушать, что чудом дивным
_____________
*трансвестит, победитель конкурса «Евровидение – 2014»
** рыцарь (укр.)




осталось в сохранности.
      Выли мины, взрывались снаряды, содрогались небеса и, кипела земля слезами.
      
                ***
      Привыкнув к разрывам, отважные хуторяне, если можно так сказать, надеясь на волю божью, уповать-то больше не на кого, заслышав вой и свист не торопились бежать в подвалы, показывая отличные результаты в забеге на короткие дистанции. По звуку различали, куда летит снаряд, и указывали, где разорвётся. Такова военная действительность и учишься этому быстро.
     А Софрон Данилович продолжал ходить на кладбище. Подравнивал холмики, поправляя осыпавшуюся землицу, цветы поливал. И отдыхал. Сидел он на уцелевшей скамейке, как обычно, в перерывах между обстрелами. Недавно окрасил её половой краской, другой в хозяйстве не оказалось. Стояла она в разросшемся молодняке грецкого ореха.
     Не могли не заметить снайпера одинокого старого посетителя, который, не прячась, ходил одной и той же дорогой на кладбище. Шёл он прямо, будто лом проглотил, словно всем своим видом бросая вызов творящемуся безобразию.
     Вниманием его не обошли.
     И начали куражиться. Меткими выстрелами снимали верхний край с ближайших надгробий. Слышал Софрон Данилович чириканье, затем тонкий звон и видел повисающую в воздухе мелкую гранитную пыль. Ах, как она переливалась в солнечном свете всеми красками лучисто! Падал тогда между могилок Софрон Данилович и поминал их, вражью силу, незлым словом. Как жена преставилась, стал он человеком верующим, но не до такой степени, чтобы с пылким вдохновением оправдывать бывших сограждан, мол-де, творят они, сами не ведая что. Может, и было это неправильно, о толстовстве и принципе двух щёк не знал, уходил от основной линии веры. Но убеждён был, ведают они. И творят. Наглея день ото дня от безнаказанности. «Прости мне, Господи, богохульство моё, - молился Софрон Данилович, - но, ответь мне, куда ты смотришь?»
     Была и ещё одна причина, по которой Софрон Данилович ходил на кладбище. Навещал он свою супругу, Анфису Матвеевну; призвал её господь ровно через год, день-в-день, после распада Советского Союза*.
     Характером она была весёлым, вот умерла тихо.
     Последнее время не болела и ни на что не жаловалась. Глядя на своих подруг, зачастую хвори себе придумывающим, посмеивалась над ними, мол, чего это они, то на одно, то на другое жалуются, о болезнях одни разговоры, будто тем других нет; в больницу, как прежде на работу через день ездят, докторам докучают. Я вон сама до седых волос дожила, а где сердце
_____________
*26 декабря 1991г.


находится, не знаю. Так им прямо и говорила. В глаза.
     Видимо, сглазили.
     В тот день злополучный легла после обеда отдохнуть. Поднялась по привычке с петухами, птицу накормила, почистила курятник; свиньям корму задала, воды тёплой налила. Сказала мужу, вздремну часок. А тут и ангелы сразу же в окошко закрытое постучались.
      С тех пор и жил вдовцом Софрон Данилович, память о супруге берёг.
      Неугомонные старухи-сводницы не единожды сватали его то к одной вдовице, то к другой из своего хутора и из соседних. «Смотри, Софрон, какая она хозяйственная: куры, утки, поросятки, огород да сад. В подвале соления!» Отшучивался он, говорил, что такое же добро и у него самого есть, зачем удваивать, с этим, что есть, управиться бы. И другая причина была, веская – годы. Многие из несостоявшихся его супружниц исправно отправлялись  на переправу к Харону, зажимая в кулачке с дряблой кожей медный пятачок. По одной, иногда, по две за месяц…      
      Некогда при советах богатый хутор Веселовский при одноимённом колхозе-миллионере при демократии вдруг стал похож на хутор-призрак…

                ***
     Когда пришла для страны трудная година, Софрон Данилович попрощался с матерью, отец погиб в шахте пять лет назад, тогда исполнилось ему восемнадцать, сам явился в сельсовет, где председатель организовал призывной пункт.
     Из собравшихся полста мужиков под командованием армейского старшины сформировали два взвода, да на этом дело и кончилось. По дороге на Донецк попали новобранцы под самолётную бомбардировку. Оставшиеся в живых вернулись домой, надеясь как-нибудь пережить оккупацию, враг стремительно наступал и в занятых населённых пунктах организовывал комендатуры.
     Софрона ранило осколком мины и его, контуженного и перебинтованного, определили в военный госпиталь. Так попал он в глубокий тыл. После излечения прошёл медкомиссию и был признан годным к строевой и его, не интересуясь мнением, отправили в действующую армию в пехотную часть. Начальник комиссии, главный врач госпиталя благословил молодого человека, иди и защищай Родину, освобождай Отечество от врага.
     Боевое крещение получил Софрон Данилович под Москвой в сорок первом.
     Больше ни разу за всё время войны не был ранен. Видимо военная фортуна решила, что с него достаточно.
     Закончил войну в Чехии, выслеживал отряды эсэсовцев. Там и узнал о Победе.
     Демобилизовался весной сорок седьмого. По приказу партии и правительства помогал восстанавливать разрушенные дома братскому народу. Но каждую ночь, перед тем как уснуть, думал о своей маленькой Родине, о Донбассе. Всей душой стремился на Украину и сны ночью все были о доме.
      Вернулся на хутор и растерялся. Из ушедших на фронт мужчин мало кто вернулся. Колхоз еле-еле сводил концы с концами, на одних женщинах далеко не уедешь. А тут со всех сторон вербовщики соблазняли большими заработками и блестящими перспективами. Активно агитировали на работу на шахты, на сибирские новостройки, на золотые прииски, на рыболовные сейнеры на Сахалин.
      Становясь на учёт в военкомате, отверг все предложения, секретарь выложил перед демобилизованным солдатом веер листовок-агиток, устоял перед искушениями. Заявил военкому, однорукому майору-фронтовику, что и здесь дома, в колхозе работы невпроворот. Немец, уходя, потрудился на совесть. Те же шахты разрушил, дома, школы. Колхозы и совхозы задыхаются без мужских рук. Кто это всё восстанавливать будет, если все в Сибирь да на Сахалин уедут. «И потом, товарищ майор, - заключил Софрон Данилович, - не поверите, всю войну родной хутор снился…» Военком рассудил толково, коли так, оставайся дома, насчёт мужских рук ты прав, они нынче в большом дефиците и с сожалением посмотрел увлажнившимися глазами на себя.
     Профессии у Софрона не было. Устроили его в МТС учеником механика, а три месяца спустя самостоятельно чинил технику и осваивал её на предмет управления. Иногда перегонял её на дальние поля. Или возил корм на молочную ферму.
     Однажды попалась ему на глаза кареглазая да весёлая дивчина. Окрикнула она застывшего столбом Софрона, что солдат, ходил он в военной форме, трудно было с одеждой, коровы наши приглянулись или мы, доярки, девчата гарные. «Давай, солдат, шевелись, - ободрила она его, - помоги на платформу фляги с молоком погрузить». Звали дивчину Анфиса, оказалась она его судьбой.
      Через неделю после знакомства сыграли свадьбу. Что зря резину тянуть? Колхоз выделил молодой семье участок и помог возвести дом.
      Первый ребёнок у Софрона и Анфисы родился мёртвым. По вине врачей в роддоме. Объяснили позже, было у плода неправильное предлежание. Выяснилось это, когда Анфису со схватками привезли в акушерское отделение. Нужно было принимать меры, а дежурный доктор и акушеры понадеялись на авось, мол, и так сойдёт. Не сошло.
      А ребёночку, сыну, молодые родители и имя приготовили…
      После этого заболела супруга по-женски и не могла понести. Спустя пять лет, после лечения, обрадовала мужа – беременна! В итоге, произвели Софрон и Анфиса на свет трёх мальчиков. Погодков. Одного за другим рожала. Здоровых. Крепких. Рожала легко, без осложнений. «Будто огурцы из бочки детки выскакивали», - каждый раз говорила акушерка, показывая мамаше новоявленное чадо.

                ***
     Все три сына, наслушавшись отцовых рассказов о войне, пошли по военной стезе.
     Старший окончил лётное военное училище, сызмальства, завидев в небе самолёт, с восхищением провожал его взглядом. Средний бредил морскими приключениями и выбрал профессию моряка-подводника. Младший, тут в выборе сыграл свою роль фильм «Семнадцать мгновений весны», захотел стать разведчиком, но окончил пограничное училище и служил на границе.

                ***
     Очень надеялся Софрон Данилович, что сыновья вернутся на новую Родину – Украину. Но они остались в России. «Пойми правильно, тато, - мотивированно объяснили они, - мы, люди военные, присягу даём один раз».
      Ему ли, дававшему присягу в годы войны, говорить о священном долге.
     Жили дети с родителями по разные стороны границы. Однажды даже пошутил горько, когда сыновья с семьями приехали на очередной день рождения, хорошо, дескать, что по разные стороны границы, а не баррикад. «Сплюнь, дурень старый! – резко осадила мужа Анфиса и постучала по столу, - не дай бог, накаркаешь».

                ***
     Старший сын осел в итоге в Москве. Преподаёт в военной академии. Средний командует флотом во Владивостоке. Младший в закрытой школе ФСБ тренирует бойцов спецподразделений.

                ***
      Не раз сыновья, каждый в отдельности, заводили разговор о том, что бы родители перебирались жить к ним.
     «Что вам в селе на старости лет делать? Вода в колодце; носите вёдрами. Каждую весну огород сажать, убирать. Свету божьего не видите. У нас в квартире комфорт – водопровод, газ, продукты из закрытого буфета привозят. Стабильность, в конце концов! У каждого загородный дом. Машина личная и служебная. Приезжайте, вместе лучше будет. Вон и внуки скучают». Родителя вдвигали всегда свои контраргументы. Причём, одни и те же. «Машина, дом, продукты из буфета, это, конечно, хорошо. Внуки, чтоб не скучали, пусть летом приезжают. Вот скажите, уедем мы, кто за могилками родительскими приглядывать будет? Не дай бог, гипотетически, все уедут, тогда что, цветущий край превратится в пустыню? Вот в чём беда».

                ***
      Старший сын приехал в гости в ноябре тринадцатого, аккурат к годовщине Великого Октября.
     Сели за праздничный стол. Сын о приезде проинформировал отца и поэтому Софрон Данилович приготовился. Забил петуха и запёк в духовке с гречневой кашей. На стол поставил бочковые помидоры, огурцы, икру из синеньких, - как ты, сынок, любишь, по маминому рецепту, - нарезал свежее солёное сало, за неделю до этого забил откормленного кабанчика, натушил мяса с овощами. Выставил в литровой старинной бутыли зелёного стекла настоянный на грецком орехе самогон (хорошо для сердца, сынок).
     Выпили, как водится. Закусили. Поговорили на отвлечённые темы. Второй помянули мать, рабу божию Анфису. Софрон Данилович всплакнул по старчески, вытер тыльной стороной ладони слёзы; сын, сразу видно военный, сдержался.
     Третью выпили за тех, кто… Молча и стоя…
     По лицу сына Софрон Данилович видел, что-то его волнует. «Вот что, сынок, - решил разорвать гордиев узел нерешительности сына отец, - говори прямо, с чем приехал. Не просто же горилки выпить да с праздником поздравить». Кивнул согласно сын, повёл плечами, будто груз с плеч скинул. Но перед этим попросил отца налить в стопки. «Пересохло в горле что-то, - оправдался сын. – В хате сильно натоплено». «Промочим горло, - согласился отец и приоткрыл дверь в сени. – В самом деле, натоплено».
     По проложенному руслу ручей бойко течёт. Так и беседа, сдобренная горилкой. «Тато, решайся, переезжай к нам в Москву, - убедительно настаивал сын. – Только не заводи песню о могилах. Худые новости у нас в академии по поводу Украины среди преподавателей ходят. У многих родня здесь проживает. Перевезли всех, даже самых упорных». В это время по телевизору  передавали новости. Диктор вещала о беспорядках в столице, о массах жителей, вышедших на митинги протеста и так далее. «Видишь, тато, что в Киеве происходит? – указал пальцем на голубой экран сын. – Скоро всё вокруг огнём займётся… И это не просто – бла-бла-бла, - тато, это выводы наших военных аналитиков». «В первый ли раз! – отмахнулся Софрон Данилович и наполнил рюмки, - переживём!» «Нет, тато, - упорно убеждал сын, - на этот раз всё намного серьёзнее!» «Серьёзно было всегда, - отшутился Софрон Данилович. – Даже в сказке про колобка». Прошло время. Сын помогал отцу по хозяйству. Подлатал крышу дома. Натаскал дров в сарай. Вечером за чаем вдвоём смотрели телевизор. Из Киева новости шли не лучше предыдущих дней. Смута затевалась на глазах нешуточная. «Тато, неужели это тоже шуточки? – спросил сын, - внимательно всмотрись в лица…» «Так они ж в масках! – возразил отец, - что увидишь?» «А я о чём?! – не выдержал сын, - тато, будет война. Жестокая. Много, очень много крови прольётся! Почти четверть века тлел костёр ненависти. Сейчас полыхнёт. Так полыхнёт, жаром жизни опалит». «Да успокойся, сынок, - тихим голосом сбавлял градус накала отец. – Ну, вышли на майдан. И что? до этого сколько раз на майдане народ собирался. Поорут, поскандируют, помашут кулаками, отработают полученные денежки и разбегутся, как тараканы, по домам. На улице не за горами зима. А что до костра… так он завсегда тлел».
     Подвело чутьё Софрона Даниловича.
    Наоравшись вдоволь собравшиеся на майдане люди, взялись за ружья.
    И запылал костёр. Запылал!.. До неба взвилось пламя и всю страну засыпало пеплом.
     По давно расписанному сценарию, свергли одного неугодного, не европейски мыслящего президента, и на волне извне контролируемого безумия масс избрали нового. Мыслящего в нужном направлении.
     Новая метла по-новому метёт.
     Поднялась пыль и забила рты народу. Не согласились с этим только жители Донбасса. Воспротивились законам новой хунты, не желая мириться с фашистскими замашками новой власти. «Ах, так! – взыграло в анусе у новой власти, - получите!» Дабы подавить мятежную область, не без подсказки иностранных товарищей состряпали байку об угрозе и направили армию. А так как армия за годы « демократической незалежности» сильно ослабла, по примеру тех же иностранных товарищей организовали отряды национальной гвардии в помощь. Подсуетились и олигархи, свои военизированные карательные батальоны в ту же копилку.
     Двинулась армия – по словам самого президента, достойное лыцарство, не дающее в обиду стариков, женщин и детей, - защищать их от себя же.
     Видя не простой расклад, на Донбассе откликнулись сразу. Организовали отряды самообороны.
    И обломилось доблестным потомкам украинского лыцарства. Дали им по соплям. И регулярной армии, и карательным батальонам. Да так дали, что самые продвинутые по части еуропейства , поджав хвост, добежали до самого Минска за помощью, до Еуропы сил не хватило. Обратились к бульбашскому батьке, так, мол, и так, Сашко, рятуй, ещё чуть-чуть, и накроется медным тазом «незалежность» и не познает Еуропа всей сладости слияния с Украиной!..
     Новый президент украинский та ещё холера! У двух кобелей хвосты сосёт, сладкий гадкий парнишка, и к батьке устами, и к демократическим ценностям ниже пояса щеками.
     Побежал на консультации к янкерсам в Америцу да к дойчландам в гейропу. И визжит, как порося под ножом, выручайте!
     Помогли гейропейцы (мы же, как-никак, за демократические ценности!). Подсказали-надоумили (не бросать же в беде  новых членов), научили (янкерсы и гейропцы они ведь от природы натуры жалостливые, а плохими их упрямство и жестокость других делает), как из сложившейся нехорошей ситуации выйти с приятной миной на лице. «Одно дело леденцы детишкам раздавать, другое – из ружьеца стрелять». Объяснили вербально и на пальцах, что делать поэтапно, как делать. «И не дай боже! – строго так помахивают указательным пальчиком перед лоснящимся от пота личиком, - шаг в сторону, попытка национального суицида!» Ввинтили в мозги идейки, кому елей на сердце, а кому на сковороду масло лить. «Предложи перемирие, - подсказали ему консультанты, - выступи в роли мироносца. Как вариант штаны подтянуть, прорехи залатать, с силами собраться. И действуй, действуй, не смотри на нас, «мягкотелых демократов», жестко. Будь мужиком, в самом-то деле!»
      (Вы меня простите, пожалуйста, современники и очевидцы, за неточности, за поданный сжато и кратко материал, но История, наука своеобразная, и её верным адептам часто из далёкого будущего именно точно и верно видятся происходящие ныне события, в отличие от нас, живущих и принимающих в событиях этих участие и подают их историки будущего с их безупречно истинной точки зрения расширенно и подробно.)   
     А мужиком ох как трудно быть, тяжело сдержаться, но требует политес, когда тебя со всех сторон окружают, то лесбиянки с бисексуалами с сомнительными предложениями, то трансвеститы с геями смущают и изумляют.       
     Делать нечего президенту, раз уж такие чёткие рекомендации поступили. Вышел с мирной инициативой и её поддержали. «Перемирие! – раструбили все прогрессивные демократические издания. – Перемирие!» Но оказалось, плотность и сила артиллерийского обстрела только увеличилась, и возросло число пострадавших мирных жителей. Что перемирие, что война – те же яйца, только в профиль.

                ***
     Осень в этом году выдалась холодная.
     Подмораживать начало в октябре. В ноябре иней по утрам на траве серебрился. Грудь дышала легко свежим морозным воздухом и давила на слух пронзительно кратковременная оглушительная тишь…

                ***
      Днём печи в хатах хуторяне топить остерегались, не смотря на то, что температура на улице и в помещениях сравнялась. Дай бог памяти, на прошлой неделе соседка баба Кузьминчиха, жившая через три дома от Софрона Даниловича, затопила уличную печь еды сварить, воды для скота согреть, бельё постирать…
      Накрыли укропы бросавшуюся в глаза цель прямой наводкой. Пара залпов и нет бабы Кузьминчихи.
     Время погодя, тайком соседи сходили, посмотрели, что осталось от дома соседки. Ничего… Ни дома, ни сада, ни уличной печи и самой глупой бабы. Одна большая глубокая воронка посреди двора с лужицей чёрной, масляно блестящей водицы, скопившейся на дне, мёртво отражающей беспечную к земным страстям лазурную синь неба.
     Неделю спустя находили разбросанные на десятки метров окровавленные ошмётки Кузьминчихи.
     Был человек и, нет человека. За что, спрашивается?
     Как быть? Надо же что-то делать, не мёрзнуть же в замерзающих домах? Голь на выдумки хитра, недаром в народе говорят.
     Дождавшись поздней ночи, особенно когда облака укрывают небо и темень выкалывает глаза, зажигали старики в печах слабые огоньки, чтобы дым не выдавал, виясь над трубой. Приспособились и готовили снедь и стирали и дома согревали. И вот что интересно, в прежнее время кто добровольно сознается, что без ума от хмурого, облачного неба. Только дурак полный. А сейчас хуторяне бога молили, чтобы тучи с неба вовсе не уходили…
     Жили и дела домашние делали при свечах и занавешенных окнах. Мало ли что ещё на позициях укроповских кому-нибудь померещится. При свечах потому, что в начале лета прицельной стрельбой со стороны украинских  военных снесли все столбы с электрическими проводами. Пресекали малейшую попытку восстановить энергоснабжение со стороны ополчения, сразу открывали массированный огонь.
     По этой причине отложили возобновление работ до лучших времён.
     Только хутор без света почти что вымер…
                ***
    Софрон Данилович смерти не боялся. Не потому, что молодой задор не прошёл или смел, был и отважен, да к тому же ловкостью обладал нечеловеческой, уворачивался о пуль и снарядов.
     Просто устал. 
     Устал бояться. Как тогда, в далёком сорок пятом, в Татрах, где засели остатки немецких подразделений наверху, выбрали площадки и оборудовали позиции. Вся местность внизу была как на ладони. Не взять никак этих фанатиков, уверовавших в своё бессмертие.
     Едва шли в атаку бойцы спецотряда, куда приписали с друзьями и Софрона, как немцы начинали поливать склоны свинцовым дождём, патронов не жалея. Задавались и бойцы-командиры и солдаты, откуда берёт немчура боеприпасы, но ответа не находили. Иногда слышали советские солдаты, как немцы на корявом русском предлагали им сдаваться и переходить на сторону солдат Великого рейха.
      Командование поставило перед бойцами задачу, уничтожить вражескую позицию любым способом. Подумали сообща офицеры и солдаты и решили обойти с флангов немцев, подняться по склону выше и забросать засевших врагов гранатами, оставшихся пленить, если не окажут сопротивление.
     Любой план хорош на бумаге. На деле столкнулись солдаты с непредвиденной задачей, слишком крутые склоны у гор, без деревца или кустика, а альпинистами никто из них не был. Срывались и гибли солдаты. Обидно было, Победа, мир, а потери солдат растут.
     В итоге приказ выполнили. Как и приказывали – любой ценой.
     Много позже, после кровавого боя, когда зализывали раны и поминали погибших друзей, задались солдаты простым вопросом, а для чего эти жертвы? Почему именно эта высота, не имеющая интереса для командования, без дорого и путей для транспортировки, да и война, вроде как кончилась, стала костью поперёк чьего-то горла. Можно было поступить по пословице, умный в гору не пойдёт, умный гору обойдёт. А немцев уничтожить бомбовым ударом, сбросить десяток-другой мин.
     Так вот, в тот момент ползания вверх по горному склону и почувствовал Софрон Данилович внутренним чутьём, что страха перед смертью не чувствует. И нет её. И стало ему легко и весело, будто натощак стакан самогонки выпил без закуски.
     Отбивались фрицы отчаянно. Один в метрах двух от него из автомата рожок в его сторону выпустил. Все пули мимо прошли. Немец от увиденного взвыл, крикнул «хайль Гитлер!» и выстрелил из пистолета в висок.
      Вот и сейчас почувствовал внезапно Софрон Данилович, что смерть с ним снова подписала кратковременный контракт об его неприкосновенности. Сказала, накладываю табу на твою жизнь. Живи. Пока.
     И сам не стал Судьбу, птичку юркую, за перья дёргать. Прекратил днём ходить на кладбище. Снайпера дюже досаждают, уродуют памятники. Балуются, как обезьяны с гранатой…
     Начал ходить, когда стемнеет.
     Во время первого похода натыкался несколько раз на препятствия разные, пару запнулся и упал. Без травм и увечий обошлось, и, слава богу!
     Следующей ночью, будто у него зрение внутреннее открылось. Видел предметы и препятствия, будто смотрел через прибор ночного видения. Пройдёт без опаски окольными, безопасными путями, ступит на землю кладбищенскую, сотворит молитву, наложит крест, приблизится к своей скамеечке, сядет и сидит. На мороз – тьфу! На нём овчинный полушубок, на ногах пара тёплых брюк и подшитые валенки. Только голова не покрытая.
      Посиживает себе Софрон Данилович, за небом наблюдает. Когда оно чистое, отыскивает знакомые созвездия и здоровается с ними, как со старыми знакомыми: «здравствуй, матушка Большая медведица!», «низкий поклон, Вега!», «о, Стожары! далеко же забрались!» Провожает взглядом гражданские самолёты, неповоротливыми павами проплывают, сияя жемчугами-брильянтами огоньков на хвостовом оперении; спутники замечает и улыбается печально, вспоминая первого космонавта земли, простого советского парня Юру Гагарина.
     В дни ненастные, пасмурные и хмурые сидит на лавочке неподвижно Софрон Данилович и мысленно перед закрытыми глазами всю свою нелёгкую жизнь, как в кино прокручивает. Но, углубившись в медитативное созерцание минувшего, не забывает о настоящем, третьим глазом сканирует обстановку, третьим ухом отслеживает посторонние звуки, потому как кроме прошлого и настоящего, есть и будущее. А оно грядёт. И встретить его хочется хоть и старым, но живым и относительно прожитых лет здоровым.

                ***
      Две прошедшие ночи укропы по ночам не шалили.
     И днём не постреливали.
     Думка хуторских посетила, неужто, в самом деле, перемирие наступило и ушли они с рубежей. И обрадовались. А что! верно! Люди они тоже, не роботы. Устали. И пушки стрелять утомились.
     Ай да ладушки!
     Пусть почивают на своих укроповских лаврах. Творят ведь то, что ведают. Ну, да бог им судья!

                ***
      Никуда они не ушли.
      Этой ночью им не спалось. Днём выспались. Отмечали день рождения командира. Чуть стемнело, решили дать праздничный салют из всех видов артиллерии. Чтобы командир, не отошедший с похмелья, почувствовал, - блин! – и прочувствовал, - дважды блин! – как его любят и уважают подчинённые. Да что там – боготворят!
      А когда салют эффективнее смотрится? Не надо ноги в пути бить, идти к цыганке Сэре, правильно – ночью!
                *** 
     Спокойно и безразлично, с буддистской отрешённостью, наблюдал Софрон Данилович за тем, как в сторону хутора летят красивые фейерверки, неся на себе умиротворяющее дыхание смерти и, чему-то улыбался.
      Рядом, в метрах в двухстах  превращались в мельчайшую атомную пыль саманные хатёнки, перемешиваясь в огненном миксере разрывов вместе с выброшенной вверх потревоженной подмёрзшей землёй.
     В этом страшном месиве перемалывались без труда и старые яблони-вишни, и молоденькие неокрепшие деревца, едва успевшие крепко вцепиться в землю молодыми корнями.
      Перепахивалась земля разрывами тщательно, будто кто-то ответственный готовился к весенней посевной…

                ***
      Свой реактивный снаряд Софрон Данилович заприметил ещё на стадии подготовки к стрельбе установки «Град».
      Показался он ему красивее прочих его собратьев, более прямым, без царапин, стабилизаторы матово посверкивают в свете луны, не снаряд, а произведение искусства. От такого «ангела смерти» и помирать не страшно, и перед людьми стыдно не будет.

       «Скоро, Анфисушка, свидимся. Устал один небо коптить».

      Какой-то умник, в темноте не разберёшь, даже не смотря на открывшееся суперзрение, написал мелком набившую оскомину речёвку на русском с ошибками «Слава Украине! Геройям слава!»; немного позже рассмотрел Софрон Данилович автора строк: молоденького симпатичного пьяненького паренька, среднего роста, худощавого телосложения, бритого наголо. Судя по выговору, родом он откуда-то из Прикарпатья. Послушно и старательно паренёк выполняет приказания пана офицера-командира. Это же армия, не детский сад. Рядовой обязан выполнять приказы; он и присягу давал, знамя Украины целовал, клялся в этом. И народ своей страны защищать то же клялся. Сейчас же, следуя той присяге, нажал под пьяный смех панов офицеров на кнопку «Пуск».

      «Вот и точка в конце моей жизни появилась. Летит мне навстречу. Растёт в размере».

      И полетели огненные стрелы. И понеслись, расчёркивая непроглядную черноту, пролившуюся с неба, ярко-красными полосами.
      Этот хмельной солдатик, не прослуживший и трёх месяцев, не видел, что где-то от его шутих вспухала нарывами разрывов земля, рушились и стирались со скрижалей памяти планеты матушки-Земли человеческие судьбы и их недолгое земное прибежище – красивые, тёплые, уютные дома.
      От восторга симпатичный паренёк ещё больше пьянеет и впадает в кураж.
      Его бьёт нервная дрожь, вибрирует каждая клеточка, каждая наследственная митохондрия, он истерично смеётся. Ему весело. Ему легко. Он счастлив. Ещё ему кажется, что пану командиру очень-очень (а уж как он, солдатик, постарался, выложился на всю) понравился этот необычный подарок ко дню рождения.

      «Заждалась, Анфисушка? Встречай! Спешу к тебе!»

      И невдомёк этому пьяненькому симпатичному пареньку в новенькой зелёной форме, родом откуда-то из Прикарпатья, что в далёком городе Минске (он, паренёк, и не знает, что такой город есть не только на карте, но и существует как топоним), на сходке крутых дядек был подписан документ, который гласил, что в зоне боевых действий на юго-востоке бывшей части Украины объявлено перемирие. Перемирие на линиях конфронтации Донецкой и Луганской областей.
      Перемирие – это не мир, но первый шаг на пути к нему.
      Паренёк этого не знал, паны командиры ему об этом не сказали, зачем рядовому всяким хламом мозг забивать.
      Также не знал паренёк родом из Прикарпатья, что перемирие – это полное прекращение огня.
      Перемирие – это когда поют солдаты,  а пушки мирно спят…
                20 ноября 2014г.