Чему завидовал

         Задерганная осень из последних сил боролась с нахрапистой, ранней зимой.
         К середине дня южный ветерок потеснил тучу, и солнце расплавило снежок на крышах домов и на асфальте, а в тени нетронутый снег лежал белыми лоскутами, будто расстеленные холстинки. К концу дня снова подморозило, в воздухе замелькала крупа.
         Инженер проектного института Частиков Николай Андреевич ждал автобус. На остановке безлюдно. Только какой-то молокосос с усами обнимал девчушку, хихикал и елозил губами по ее щеке. Девушка наигранно капризничала, кому-то подражая:
         – Фэликс! Усы колются нестэрпимо!
         Частиков отошел в сторону и отвернулся.
         Шаркая ногами и опираясь на резную трость, подошел Олег Павлович Барченко. Остановился около Частикова, отдышался, спросил:
         – На пенсии?
         – Пока нет.
         – Я на пенсии, – скривил он губы. Помедлил и добавил: – Республиканскую персоналку хлопотал… Не дали. Свои же, местные, зарезали.
         Держался он, как прежде, барином. Но обрюзг. Щеки отвисли, веки – под отечными наплывами, когда-то полные губы усохли, сморщились, и весь он какой-то рыхлый и неопрятный.
         – Не дали персональную пенсию, хапуги, – продолжал он начатую мысль, которая, видимо, не оставляла его. – А бывало: Олег Павлович, не откажи, Олег Павлович, пожалуйста, выручи… сочтемся!.. Выкручивался. Доставал через не могу… и сочлись! Разве не подлецы?
         Щеки его дрогнули, глаза скрылись под наплывами, пористый нос, с фиолетовыми прожилками, покраснел. Трость, не слушаясь хозяина, ходила ходуном.
         «Расквасился Барченко», – безразлично подумал Частиков и спросил:
         – Чем занимаешься?
         Олег Павлович приподнял брови, не понимая, о чем спрашивают.
         – Хобби – рыбалка, грибы, ягоды?
         – Хобби! – хмыкнул Барченко. – Сердце барахлит, одышка замучила, а ты – хобби… Да и не привык я к этой чепухе. Без того и рыбы всякой, и грибов хватало.
         Подошел автобус. Частиков уехал.
         «Встретились – ни здравствуй, ни до свидания», – думал Николай Андреевич, покачиваясь на сиденье автобуса.
         В школьные годы он дико завидовал Олегу. Чего скрывать? И позднее завидовал. А еще позднее ненавидел его.
         У Кольки Частикова – шесть братьев и сестра, а Олег один у родителей. И родители его, ого! Начальник УРСа и главбушиха! Колькина мать – домохозяйка, отец – счетовод. Черт-те как давно было, а Николай Андреевич помнил, как ел варенье Олег. Не смаковал. Лопал столовой ложкой, как кашу. Варенье из малины. Запашина – в глазах темно! А он ложку не облизал, швырнул на стол, спросил Кольку:
         – Задачку решил?
         – Ага.
         – Дай списать – варенье попробуешь…
         Помнил, как Олег мял пальцами хлеб, кидал собаке. И хлеб-то белый!.. Помнил его портфель с блестящими застежками…
         В семье Частиковых тогда мать делила хлеб по кусочку, сахарный песок – чайной ложечкой, картошку в мундирах – по счету. Вместо портфеля носил Колька самодельное произведение из некрашеной фанеры. Как не завидовать? И девчонки, конечно, крутились возле Олега класса, однако, с четвертого.
         После семилетки Олег – в торговый техникум, Колька – на завод. В вечерней десятилетке доучивался, собирался осенью в институт. И… война. Да долгая, сволочь!
         Но обошлось. Вернулся Частиков с орденом и медалями. Ногу, правда, покалечило. Двое братьев с войны не пришли. А Олега и война обошла. Возвеличился он, рукой не достать, как отец – по торговой части.
         Времечко ж было! Голодное. Послевоенное. Только верой и надеждой, окрыленный собственным подвигом, жил народ. На одной картошке жил. Завком вырядил Частикову пятьдесят килограммов картошки как участнику и инвалиду войны, не имеющему своих запасов. В Горторге выписали накладную. Осталось подписать ее, внести плату и получить картофель на базе. Накладные подписывал обычно заместитель начальника торга, но его не было, и Частиков решил зайти к Барченко.
         Секретарша запротестовала, но, увидев награды на гимнастерке солдата, пропустила в кабинет.
         Олег Павлович сидел за широким столом в кресле. Его крупную фигуру плотно облегал серый разутюженный костюм. Копна темных волос подчеркивала холеную белизну слегка располневшего лица. Перед ним – стакан чая в кружевном подстаканнике. Склонив голову, Барченко просматривал газету.
         – По личным вопросам сегодня не принимаю, – сказал он, не глядя на вошедшего.
         Частиков продолжал стоять, улыбаясь. Он думал, что Олег взглянет на него и обрадуется бывшему однокласснику.
         Зазвонил телефон. Барченко снял трубку.
         – Да. Я. Здравствуй… минуточку, – он прикрыл трубку ладонью, резко вскинул голову. Повторил с раздражением: – Сего-дня не принимаю. Я занят. Понятно?
         «Не узнает», – думал Николай Андреевич, широко улыбаясь.
         – Товарищ Частиков, выйдите из кабинета! Вы мешаете работать! – Барченко нажал кнопку, сразу же в дверях появилась секретарша.
         Николай Андреевич смял в кулаке накладную, вышел, стараясь не хромать…
         На кипятке без заварки, на хлебе не досыта, в солдатском латаном обмундировании Частиков закончил вуз. С тех пор и работал в проектном институте. Теперь заведовал отделом. Несколько раз встречались они с Барченко в горисполкоме. Делали вид, что не знают друг друга. И вот новая встреча…
         «Чему я завидовал?» – размышлял Частиков. Знал он теперь, что вкус хлеба не распознаешь, если не дрожал над куском, не берег крошки. Аромат варенья не разнюхаешь, если по полному рту столовой ложкой. «Не привык я к этой чепухе», – вспомнил он и усмехнулся. Чем жил этот человек? Чего он видел? Ни радости настоящей, ни страха. Впрочем, страх, конечно, был. Доставал же. Ему доставали. Но ради чего страх? Унизительный страх вора! Сам себя обокрал человек. Он и не жил вовсе, а так… ел по полному рту, греб себе. Не дали ему незаконный кусок, он и расквасился.
         Такова природа человека. Любовь без страданий – не любовь, жизнь без борьбы и лишений, без побед и радостей – не жизнь. Даже здоровье и силы расходуются экономнее, если расходуешь их ради большого, важного дела. «Какие воды, огни и трубы довелось мне пройти? – раздумывал Частиков. – А против него – орел! Так чему я завидовал?!»

                Красноярск, март 1983 г.