В Оптину пустынь. Письмо с дороги

1992.03.24-28.
   Добрый день, дочка! Начинаю рассказывать о паломничестве в Оптину пустынь. Дорога  до Москвы была хороша, у проводника даже нашёлся чай с сахаром. В столице побывал у родственников. Сердечно потолковали о вере, о деревенской родне, пожалели, что тебя в этот раз не было с нами. На Красной площади, около часовенки, в которой мы оставили с тобой в прошлом году свою лепту на новое возведение Казанского собора, теперь ещё появилась иконная лавка. В этой лавке я приобрёл для тебя несколько пасхальных открыток.
   Из Калуги до Козельска добирался автобусом. В дороге стало ясно, что попутчиков до Оптиной пустыни у меня нет. Близился вечер, и я с тревогой размышлял о том, что буду делать, когда приеду в незнакомый город: ночлег искать или транспорт до монастыря, который расположен где – то за городом? К моему счастью оказалось, что в сторону Оптиной можно было уехать до наступления темноты. В маленьком автобусе местного сообщения, который держал путь вглубь района, я сразу же стал расспрашивать, где мне следует сойти и в какую сторону держать путь дальше. Водитель успокаивал: «Ехать тебе и всего - то пустяк. Вот сейчас проскочим мост через Жиздру и скоро остановимся в лесу. Там идти надо влево около четырёх километров. Авось, найдётся тебе попутчик».   
   И правда, вместе со мной сошла молодая женщина. Она здесь не первый раз и дорогу знает, но боялась пути через лес в одиночестве. Одним словом, мы друг другу сгодились. Мы шли по лесной тропе в кромешной темноте, разговаривали и не раз сбивались с дороги. Попутчица приехала из города Белёва  Тульской области. От него до Козельска рукой подать. Она не представляет жизни без этого святого места, а её муж холоден к вере, но она уверена, что однажды они приедут сюда вместе. Когда впереди засветились огоньки монастыря, мы повеселели. Огоньки разгорались, их становилось всё больше. А когда мы подошли к белокаменным стенам монастыря, он показался мне островом света, сияющим во мраке. Войдя в ворота, я распрощался с попутчицей.
   Молодой послушник Николай взял мой паспорт на регистрацию и направил меня в храм. Вечерняя служба длилась ещё около полутора часов, а потом все пошли в трапезную на ужин. Здесь строгий устав: завтрака не бывает, обедают во втором часу, вечером кушают в половине десятого. Утром паломников поднимают очень рано, они сначала идут в храм, а потом расходятся по местам своего послушания, то есть работы на благо обители. Паломников, на то или иное время  прибывших  в монастырь потрудиться, называют трудниками. Предстояло потрудиться и мне. Я узнал об этом от послушника Николая, когда снова зашёл в его каморку около ворот. Он оказался хорошим собеседником. Узнав о моих проблемах, он вздохнул: «Да, жизнь прожить – не поле перейти. У меня, хотя я намного младше вас, тоже есть проблемы. Я, например, плохо контактирую с людьми. Поэтому мне назначили послушание здесь, чтобы в общении с народом я  исправлял свой характер. Кроме регистрации паломников мне по утрам ещё приходится распределять их по рабочим местам. Вот и вы завтра, после молитвы, приходите сюда на разнарядку. Ночевать вы будете в скиту, а пока, коль имеете такое желание, можете немедленно,  поговорить о своих печалях с духовником монастыря схиигуменом отцом Илией». Он,  оказывается, высокой святости человек, был монахом на Святой Афонской горе, что в Греции, и был переведён в Оптину по распоряжению Патриарха. И ещё он обладает даром прозорливости.
   Я опять пошёл в храм, нашёл старца и попросил его поговорить со мной. Мы присели на скамью, и я рассказал ему историю нашей семьи  и мои сны. Относительно тебя он сказал мне: должно быть по желанию ребёнка. Слушал он меня и говорил быстро, как бы и не для меня, а для себя. При этом он смотрел в пол, подперев голову левой рукой, положив ладонь на лоб и глаза. Я понимал, что он делает так, чтобы ему открылась правда обо мне. Потом он поручил кандидату в послушники по имени Сергей проводить меня в Иоанно-Предтеченский скит, где мне должны были дать ночлег. Скит находится в трёхстах метрах от монастыря и является его составной частью. В прежние времена скит предназначался для особого уединения старцев - монахов, достигших высокой духовности. Он обнесён высокой стеной с изумительной по красоте надвратной колокольней. Колокольня расписана многими иконами, а главная икона Божией Матери находится над входной аркой, и перед этим образом верующий обязательно помолится, прочитав написанную на стене крупными буквами молитву: Всё упование мое на Тя возлагаю, Матерь Божия, сохрани мя под кровом твоим. Итак, скит - это городок, окружённый стеной, а в центре его стоит деревянный храм. По сторонам же - кельи , то есть отдельные домики, где старцы жили и принимали богомольцев, ищущих мудрого совета, утешения или исцеления. Есть там и большое каменное здание церковной же архитектуры в два этажа. Вероятно, это так называемые покои, в которых проживало и трудилось монастырское начальство, а теперь, пока его не привели к прежнему виду, в нём размещают богомольцев.
   По дороге я узнал от брата Сергия, что он москвич и обитает в монастыре уже три года, но его до сих пор не приняли даже в качества послушника, и по сути он является просто трудником. Внешне он выглядит, как мирской человек: телогрейка, сапоги. Он был женат, у него есть ребёнок, но он оставил семью, решив, что мирской путь не для него. Хотя его жена и дала письменное согласие на самостоятельное воспитание ребёнка, в отношение Сергея монастырское начальство поставлено в затруднительное положение. Отец Илия сказал мне сокрушённо, что из-за семейного положения в монахи взять его невозможно  и что однажды  Сергею  придётся об этом сказать. Сергею, как я думаю, нет и 25 лет, и, пока мы шли через перелесок в скит, он восторженно говорил мне, что ничто не связывает его с миром. А я с грустью думал о том , что впереди его ждёт потрясение, и как-то он из него выберется... На прощание он сказал мне: «Да благословит вас Господь!» - и, обняв, поцеловал в плечо.
   Следующим утром 26 марта, в четверг, в 5-40, я уже был на молитве в храме. Если бы ты  знала, что это за чудо - хор монахов! Низкие голоса, ладное пение, видимо, на свой, оптинский распев, полумрак, мерцающий свечами и разноцветными лампадами под сенью раки с мощами святого преподобного Амвросия Оптинского - всё это неповторимо благодатно подействовало на меня. Монахи - красавцы с печатью ума на лице и проницательными глазами. Они так добры в обращении с богомольцами и между собой, что слово «брат», часто здесь произносимое, воспринимается естественным, хотя относится к людям, вовсе не состоящим в кровном родстве. А ты  уже знаешь, что духовное родство выше кровного, семейного.
   Примерно в половине восьмого ко мне подошёл послушник Николай, который вчера взял у меня паспорт на прописку. Он предложил мне послушание, то есть пришло время потрудиться на благо святой обители. Я пошёл с ним к монастырским воротам, где по утрам распределяют работы. У меня спросили, курю ли я, чистый ли образ жизни веду, и повели в просвирню, где выпекаются просфоры. Но там все рабочие места уже были заняты. Тогда меня определили пилить дрова для монастырской бани, но вскоре выяснилось, что и в этом надобности нет. Тут подошёл монах, несущий послушание на конюшне. Вот ему-то работник нужен, но у него нет для меня рабочей обуви, а  в навоз - он оглядел мои сапоги - в такой обуви залазить не стоит. Наконец меня послали в скит перекидывать уголь в котельной, которая оказалась как раз под моим пристанищем. Я был рад этому назначению, ведь там я смогу и чайку своего попить. Мы работали вдвоём. Мой напарник, 15-летний Дмитрий из Белоруссии, оказался очень набожным, вежливым человеком. Он из интеллигентной семьи: папа - инженер, мама - бухгалтер. У него есть очень больной (не может ходить) четырёхлетний братик. Он родился таким из-за облучения после аварии на Чернобыльской атомной электростанции, которая, как известно, произошла в апреле 1986 года. Крестили Дмитрия несколько лет назад, а по-настоящему он уверовал в Бога примерно год назад. Держит строгие посты, как и остальные в доме, и даже имеет собственную маленькую келью, где много молится в одиночестве. Он очень худ, строен, высок и красив лицом, спокоен и немногословен.
   Работали до обеда, было грязно. Сначала отгребали уголь от окна в подвале, а затем принялись сгребать наверху у того же окна, где его выгружают с машины. Отопительный сезон к тому времени уже закончился, и остывшая котельная находилась в полнейшем беспорядке, и захламлённость наверху бросалась в глаза каждому проходящему. Трудились мы на совесть и заслужили похвалу от того самого послушника Николая. Подойдя к нам, он сказал, улыбаясь: «Видна душа в вашей работе». Хотя он меня много моложе, я был рад его похвале. Потом мы с Димой поднялись к месту моего ночлега и пили чай. Сухарей Дима поел, но от сахара отказался твёрдо: «Нет, я не буду, нельзя».
 Пошли мы с ним фотографироваться в скиту на память. Он мне сказал: «Только на фоне икон меня не надо снимать, я недостоин». Вот какой он серьёзный мальчик! Потом он сказал : «Ну, теперь я пошёл в монастырь проведать своих бабушек, нас всех там разместили». Он приехал с группой паломниц от их городского храма. Когда я спросил его: он сам пожелал сюда приехать или родители послали? Дима ответил, что  сам пожелал, но спросил разрешения у родителей. Тогда я ему сказал: «Так и живи. Вера поможет тебе смолоду избежать многих ошибок и соблазнов, которые потом преследуют человека всю оставшуюся жизнь».
   Здесь вообще-то детей немало. И они много молятся перед сном даже в предоставленном им пристанище, что этажом выше моего, стоя на коленях и читая вслух   псалмы . И все очень доброжелательны, уважительны к взрослым. В тот день, на обеде, я оказался в трапезной за столом с подростками-богомольцами. Один мальчик, лет одиннадцати, сидевший в середине стола, взял на себя роль разводящего, как говорят в армии. Орудуя половником, он всем накладывал по тарелкам еду. Взяв мою тарелку, он внимательно посмотрел на меня, оценил мою комплекцию и положил мне столько, что вечером я отказался от ужина. К трапезной-то я пришёл и стал ждать, когда запустят нашу группу (всех вместе трапезная не могла вместить). А когда прозвучало приглашение «Заходите!», я вдруг обнаружил, что есть мне нисколько не хочется. И повернул назад. Так и вышло, что я поел в тот день один раз да чаю попил и был сыт. Здесь, если быть точным, человек и не думает, сыт ли он или не сыт. Здесь мысли о еде уходят на задний план и не мешают человеку жить духом, душой. Благодать святого места питает верующего иной пищей.
   Вечером была исповедь, но я на исповедь не пошёл, потому что Бога не обманешь, ведь я, пусть и по незнанию, нарушал пост: несколько раз ел рыбное и пил чай с сахаром, а у родни в Москве и рюмку выпил. Отец Илия, я знаю, ждал меня на исповедь. Я встретился с ним взглядом и мне было стыдно, ибо у меня был взгляд созерцателя, а не грешника, ищущего покаяния. Вряд ли мне можно оправдаться тем, что в Оптину в этот первый раз меня привёл случай, случайность командировки, желание проведать путь -дорогу к обители. После разговора с о.Илией я переживал немало. Мне казалось, что я просто болтал языком пустое и, быть может, самолюбовался, описывая свои неудачи, сны и намерения. Один из братьев меня успокаивал: «Отец Илия на то и является духовником, он и должен выслушивать прибегающих к нему за помощью». Но мне всё думается: не увеличил ли я своего греха гордости и высокоумия? Не была ли беседа с ним как бы устным взятием автографа у человека, встречей с которым я не премину воспользоваться для хвастовства перед знакомыми и близкими?
   Из обители я вышел около 8 часов утра в пятницу 27 марта. Перед этим поставил свечку и помолился перед образом св. Амвросия. Ещё зашёл в трапезную, чтобы записать секрет приготовления постных супа горохового и каши, но никого там не нашёл. В моём чемодане лежали книжки, купленные здесь: «Жизнеописание оптинского старца иеромонаха Леонида» и «Учение Православной Церкви о Священном предании и отношение её к новому стилю».  На этом я закончу, дочка. Пусть эти листочки сохранятся у тебя. Писал их с самого утра без перерыва и поставил точку 28 марта 1992 года в 13-15 в поезде из Москвы. И вот что мне пришло в голову: не неслучайно ли опаздывает мой поезд? Разве нашлось бы у меня столько времени дома и разве появилось бы такое состояние души, чтобы дописать всё это? И в этом случае не помогает ли мне Господь?
Позднее послесловие.
1.Впервые я узнал о Козельской Введенской Оптиной Пустыне из 2-го номера за 1980 год журнала «Москва». Объёмистое исследование уважаемого мною писателя Владимира Солоухина под названием «Время собирать камни» потрясло меня. Я воспринял его, как духовный призыв вернуться к христианству, хотя формально это было произведение  культуроведчесского направления. Призыв писателя к возрождению монастыря, как музея, был услышан. Пятого июня 1984 года газета «Труд» сообщила о том, что в Оптиной Пустыне ведутся большие восстановительные работы и по окончании их в монастыре будет открыт литературный музей. Известные преобразования в нашей стране привели к тому, что 16 ноября 1987 года  Оптина Пустынь была передана Русской Православной Церкви. После этого в монастыре произошли чудесные явления с иконами. Некто Сергей Иванов в «Журнале Московской патриархии» (№ 11 за 1990 г.) в статье «Чудо в Оптиной» описал их. Вечером 16 ноября 1988 года совершилось чудесное явление благодатной росы на Казанской иконе Пресвятой Богородицы и истечение благовонного мира от образа преподобного Амвросия. 17 сентября 1989 года московский кинооператор, прибывший в Оптину для съёмок и объявивший себя безбожником, ощутив божественный аромат, вдруг начавший снова исходить от Казанской иконы, воскликнул: «Жаль, что нельзя снять запах!» - и вышел на улицу, так как почувствовал себя плохо.
2. Поразивший меня монашеский напев оказался Саровским напевом на молитву «Во Царствии Твоем...» ( смотри ноты в №9 за 1990 г. «Журнала Московской Патриархии»). Позже я обнаружил, что он идеально ложится и на слова молитвы Господней «Отче наш...»
3. Через год, а именно в Пасхальное воскресенье 18 апреля 1993 года некто  А…ин, который был кочегаром той самой котельной, в которой я разгребал угольные завалы, зарезал насмерть около монастырской звонницы троих монахов. А…ин не принадлежал к секте сатанистов. Он был сыном колхозного инженера, попал в Афганистан, а вернувшись из армии, потерял себя, как личность (смотрите номер «Комсомольской правды» от 4-го сентября 1993 года).