Верёвки из мужиков

                ВЕРЁВКИ ИЗ МУЖИКОВ
Проснувшись поутру, Игорь Кудинов нашёл себя обнимающим обнажённую спящую женщину лет тридцати пяти-сорока. Ни тело её, ни тем более подержанное лицо не пробудили в нём основного инстинкта. Да и башка была перекошена, а во рту пересохло. Не одеваясь, он прошёл в ванную и познакомился со своей физиономией в зеркале.
- Ну и рожа! – отметил вслух, - бр-р-р… - его чуть не стошнило.
На щеках и подбородке лиловели пятна губной помады, под глазами сумки, как у кенгуру на брюхе. Губы припухли. По-видимому, та, в постели, очень старалась. Он сел на унитаз, горестно подпёр руками щёки и стал восстанавливать в памяти события вчерашнего вечера.
Они встретились с Бобом на «Павелецкой». Купили два «кристалловских» пузыря: к «Распутину» и прочим историческим лицам на этикетках Боб относился с предубеждением. Зашли в блинную. Там по два – по три кучковались за столиками мужики. Взяли закуску, выпили, покурили под табличкой «Не курить!». К ним пристроился заросший вонючий бомж с вокзала. Игорь плеснул ему в замусоленный пластмассовый стакан:
- И катись отсюда!
- Премного благодарен, господа! Нет, не перевелись на Руси благородные люди. Подай ближнему, и воздастся тебе. – Бомж величаво, как народный артист, слегка преклонил косматую голову, потом резко запрокинул её, вылил в распахнутый зев содержимое стакана и переместился к соседнему столику. Оттуда его турнули.
- Отлучился на минутку из благородного собрания, - ухмыльнулся Боб. – Жена так и не вернулась?
- Нет. И трубку бросает.
Жена ушла к матери, когда однажды во время уборки пылесос забился завалявшимся под диваном отработанным презервативом. Между собой резинками они не пользовались и дома их не держали. Но та безымянная шлюха с бешеной маткой, дрожа, облачила-таки его в резиновый комбинезон. А потом то ли она, то ли сам он забросил презерватив под диван.
- Вернётся, - убеждённо сказал Боб.
- Надеюсь, - усомнился Игорь.
Жену он любил. А шлюху снял случайно, поднимаясь в лифте на свой шестнадцатый этаж. И кто кого затащил в постель – ещё вопрос. Женщины липли к нему, как мухи к липучке.
- Давай за них, за наших благоверных! Что ни говори, а жена – якорь в жизни. А то бы понесло наши утлые судёнышки – да о скалы. _ Боб работал юрисконсультом в инофирме, язык у него был подвешен.
- Это ты верно сказал – якорь. Вот я… Тёлку снять – нет проблем. А домой придёшь – пусто, только кошка мяучит. Хоть вешайся.
- Ну, это ты сам виноват. Говорят же в народе: не прелюбодействуй, где живёшь, не живи, где прелюбодействуешь. – Ненормативной лексики Боб избегал.
- Конечно, виноват. Я зарок дал: домой – ни-ни. Лучше уж в подворотне: юбку на голову – и вперёд.
- Не всякая на это пойдёт.
- Куда они денутся. Их только заведи – на Красной площади трусы скинут.
- Нет, я люблю с комфортом, не торопясь. И чтоб тёлка – чистая, ароматная, как на балу. Я, когда жене духи покупаю, беру в двух экземплярах: один – ей, другой – для остальных, чтоб от меня женой пахло.
- Сам допёр?
- Шеф посоветовал. Не скаредничай, говорит, себе дороже встанет. Он на этом деле собаку съел.
Поманили бомжа, послали за добавкой.
- Не вздумай смыться, - сказал Игорь, - найдём – ноги из задницы повыдёргиваем.
- За кого вы меня принимаете! – обиделся бомж.
- Иномарок не бери. Только «кристалловку».
Вернулся бомж минут через двадцать. Победно окинув взглядом зал – за кого вы меня принимали! – поставил на стол две поллитровки и, аккуратно расправив, положил сдачу. Неуверенно присел третьим.
Разлили на троих.
- Что это ты так опустился? – спросил Боб, когда выпили и занюхали.
- Такая планида. Была у зайчишки избушка лубяная, а у лисички – ледяная. Попросилась она к нему пожить, да его же и выгнала.
- Небось, пил?
- Не без того.
- Сам виноват.
- Конечно, сам. В юбке голову потерял.
- Это ты хорошо сказал, - встрепенулся Игорь. – Нельзя мужику голову терять из-за бабы. Мужик – он мужик. А баба – она и есть баба.
- Смотря какая баба. Моя была – кобыла с яйцами. Сначала меня заездила: ещё, ещё! Не могу больше. Можешь! Чего только не вытворяла. Потом другого привела. А комната одна в коммуналке. Его затрахает, зовёт: «Ну, иди!». А меня хоть самого трахай.
- Не позавидуешь, - посочувствовал Игорь. – Нет, моя спокойная. Это вам, говорит, кобелям, каждый день нужно, а у женщин, говорит, всё от настроения. Не захочет – не изнасилуешь.
- Насилуют.
- Значит, сами ноги раздвинули. А потом кричат: изнасиловали, изнасиловали! Паскуды.
- Все они такие: из мужиков верёвки вьют.
- И на этих же верёвках мужиков вешают.
- Во-во, сушиться.
Потом они с Бобом куда-то шли. Скорее всего, на вокзал. О чём-то спорили. Поругались. Обнимались, едва не заваливая друг друга. Бомжа с ними, по-видимому, уже не было. Потом Игорь проснулся и увидел перед собой незнакомую голую женщину.
На кухне вокруг ополовиненной бутылки валялись надкусанные бутерброды, в стакане были замяты окурки. Кудинов налил в рюмку и выпил, морщась. Вернулся в комнату. Женщина ещё спала. Он растолкал её.
- Ну, ты, как тебя, вставай!
- А-а, Вася! Иди ко мне! – Она была вдребезги пьяна, тянула к нему руки. Игорь присел на край дивана, она положила его руку себе на грудь.
- Ложись. Только принеси сначала выпить.
Кудинов принёс. После выпитой рюмки ему полегчало, и когда она, тоже похмелённая, потянула его к себе, он не сопротивлялся.
Они не услышали, как, открыв дверь своим ключом, в квартиру вошла его жена. Она остановилась в дверях комнаты и долго на них с любопытством смотрела: со стороны это выглядело забавно, даже смешно. Потом вышла на кухню и вернулась с длинным ножом для разделки мяса.
Женщина постанывала с закрытыми глазами, Кудинов сосредоточенно делал своё дело.
Он обмяк как-то сразу, не вскрикнув.
- Ну, Вася, миленький, давай, давай! Ещё чуть-чуть! – умоляла женщина.
Спихнув с неё Игоря, жена вонзила нож женщине в горло:
- Вот тебе! Чуть-чуть…
Посмотрела, как толчками выплёскивается из раны кровь, перевела взгляд на раскинувшееся на полу тело мужа и тем же ножом глубоко перерезала себе вены на левой руке. Вместе с сухожилиями. Успела удивиться, как быстро скукожилась у Игоря его ненасытная мужская плоть.