О чернокнижнике и о драконе...

 Петербург,
                1844, 8 сентября
                Ян Борщевский

 Начало:    "Несколько слов от автора" http://www.proza.ru/2014/12/09/1090
   Предыдущая часть "ШЛЯХТИЧ ЗАВАЛЬНЯ" http://www.proza.ru/2014/12/09/1245
   (Версия на белорусском языке: http: http://www.proza.ru/2014/12/09/1380)

 РАССКАЗ ПЕРВЫЙ

       О ЧЕРНОКНИЖНИКЕ И О ДРАКОНЕ, КОТОРЫЙ ВЫЛУПИЛСЯ ИЗ ЯЙЦА, СНЕСЕННОГО ПЕТУХОМ

       Не каждый читатель поймет белорусский язык, так эти народные рассказы, которые услышал я из уст простого люда, решил (насколько смогу) в дословном переводе написать по-польски.

       Странник этот был человек не молодых лет; волосы имел седые, но был здоровый и сильный. Когда рассказывал о своём прошлом, казалось, молодел; чуть подумав, начал так:

       - Не сказку пану расскажу, а то, что было в действительности, что случилось даже со мной. Горьким бывает иногда наша жизнь, но кто надеется на Бога, - Бог сжалится и все переменит к лучшему. Беда тому, кто, жаждет богатства, продает свою душу аду.

       В молодости моей, помню, имели мы пана К. Г. Злой это был пан, страшно вспомнить, что он делал: хлопцев и девушек женил и замуж выдавал, не желая и знать ни о их симпатиях, ни о их ушедшем счастье: ни просьбы, ни слезы не могли его задобрить; вершил свою волю, издеваясь над людьми без всякой милости, лошадь и собака были ему дороже, чем христианская душа. Имел он лакея Карпа, злого человека; и они оба, сначала пан, а потом слуга, продали свои души дьяволу. А было это так.

       Появился в нашем поместье - неизвестно откуда - какой-то странный человек. И теперь еще помню облик, лицо и одежду его: низкий, худой, всегда бледный, огромный нос, как клюв хищной птицы, густые брови, взгляд его - как у человека в отчаянии или безумца, одежда его - черная и какая-то странная, вовсе не такая, какую у нас носят паны или ксендзы; никто не знал, был ли он светский, или монах, с паном разговаривал на каком-то непонятном языке. Потом открылось, что это был чернокнижник, который учил пана делать золото и другие дьявольские штуки.

       И хотя в то время я был совсем юноша, однако должен отбывать в поместье очередь ночного сторожа, обходить все панские строения и стучать молотком в железную доску. Не раз видел, как аккурат в полночь в панской комнате горел свет, и он там с чернокнижником постоянно был чем-то занят; все уснули, и тишь господствовала на дворе, над крышей панского жилья сюда и туда сновали летучие мыши и какие-то черные птицы. Сова, опустившись на крышу, то хохотала, то плакала, словно младенец. Мной овладел жуткий страх, но когда перекрестился, пошептал чётки, - стало чуть легче, и, почувствовав в себе больше смелости, решил я тихонечко подойти к панскому окну и посмотреть через оконное стекло, что они там делают. Только подошел, как у стены увидел жуткое страшилище. Страшно вспомнить, это была огромная жаба. Она бросила на меня огненный взгляд. Я отскочил назад, побежал, как бешеный, прочь и едва остановился через две сотни шагов. Весь дрожал. Мне подумалось, что это дьявол в облике того страшилища стерег окна моего пана, чтобы никто не увидел секретов, которые там творились. Я произнёс "Ангела Божьего" и хотя ночь летом была ясная и теплая, дрожал, словно на морозе. Слава богу, что скоро запел петух, потух свет в комнате, и я, немного уже успокоившись, дождался восхода солнца.

       Другой случай также был странный. Я рубил в лесу дрова. Солнце заходило. Смотрю: идут по дороге пан с чернокнижником и вдруг повернули к густому еловому лесу. Я, имея любопытство, украдкой тихонечко следом и прячусь за деревом, будучи уверен, что там должно твориться какое-то колдовство. Везде тихо, только где-то далеко стучит дятел на истлевшем дереве. Вижу: на старом вывернутом дереве сидит пан, около него стоит чернокнижник и держит за голову огромную гадюку, какая черной лентой обвила ему правую руку. Не знаю, что было дальше, поскольку я от страха убежал.

       Третье происшествие было еще страшнее. Хотя я его и не видел, однако слышал от надежных людей, и об этом говорили во всех окрестных деревнях. В полночь наш пан, тот гость дьявольский и лакей Карп взяли в хлеву черного козла, завели его на кладбище. Говорят, что выкопали они из могилы мертвеца, чернокнижник надел на себя саван покойника, убил козла и его мясом и кровью приносил какие-то страшные жертвы. А что там творилось той ночью, нельзя вспомнить без страха. Говорили, что какие-то страшилища заполнили все небо, какие-то звери, похожие на медведей, диких кабанов и волков, бегали вокруг, ревели так, что пан и Карп от страха потеряли сознание и попадали на землю. Не знаю, кто их привел в чувство, но после той страшной ночи чернокнижник исчез, и никто его потом не видел. Пан все время унывал, хотя имел много золота и другого богатства - чего только не захочет - все есть; сделался еще более лютым, никто ему угодить не мог, даже Карпа выгнал из поместья.

       Когда путник рассказывал это, так было слышно, как шептались слушатели: "Вот уж страх так страх, аж мороз по коже продирает". И дядя отозвался такими словами:

       - Видимо, сначала он был фармазоном или побратался с неверующими людьми, а человек без религии на все готов. Но что же дальше?

       Путник рассказывал дальше:

       - Карп, изгнанный из поместья, отдан был в работники одному зажиточному хозяину. И там он больше мешал, чем был помощником, поскольку, живя с детства в поместье, стал бездельником, к тому же упрямым и непослушным. До эконома часто доходили жалобы, и тот переводил его из одного дома во другой, но нигде не мог он остаться надолго. Наконец Карп попросил эконома заступиться за него перед паном, чтобы дали ему дом и несколько десятин земли, поскольку если он сам станет хозяином, так будет, мол, более старательный. Пан согласился. Построили ему новый дом, отрезали лучшей земли, дали пару коней, несколько коров и других животных на развод. Наконец задумал он жениться. Но ни одна хозяйская дочка не хотела идти за него, поскольку никто ни на него, ни на его хозяйство не надеялся, поскольку знали все, что у него ни веры, ни Бога в сердце нет.

       В этой деревне жили когда-то мои родители, и был у нас сосед Герасим. Человек он был старательный, всего ему хватало, служил хорошо пану, исправно платил налоги. Имел он единственную дочку, Агапку. Хороша собой была девушка: здоровая, румяная, как спелая ягода. Раньше, как нарядится и придет на ярмарку с лентою в косе, в красной шнуровке - светится, как цвет маков, все не могут на нее насмотреться, каждый любил с ней поплясать, и дудочник для нее играл охотнее. Ах! признаюсь: и мне в то время она так припала к душе, что и сегодня вспоминаю ее вздыхая. Нравилась она и Карпу. И решил он добиваться ее, но, зная, что не любит его девушка, а родители не хотят иметь себе такого зятя, и сватов, присланных от него, не приняли, Карп, чтобы было по нему, идет к пану, просит, чтобы приказал Агапке идти замуж только за него. Родители же ее, узнав об этом, просили эконома и всю волость заступиться, поскольку Агапка еще слишком молодая и не сумеет хорошо справляться в его доме; и хозяйство у него явно разваливается, ничего хорошего от него не дождешься. По просьбе эконома и сельчан пан отложил свадьбу на следующий год, а Карпу приказал, чтобы напоследок этого срока показал, что сделал полезного и сколько заработал денег.

       Любил и я Агапку, но чтобы жениться на ней - о таком и думать не мог. Боялся панского гнева, и с Карпом тяжело было тягаться, поскольку был он дворовый, с разными волшебниками имел фамильярную дружбу и если бы только узнал о моём расположение к Агапке, так, наверное, сделал бы со мной что-либо скверное. Так я только тайно в душе грустил, просил Бога, чтобы эта невинная овца не попала в когти к бешеному волку. Но сталось все иначе.

       Карп - человек нечестный и ленивый - идет за советом к Парамону, наистрашнейшему волшебнику в нашей околице, рассказывает ему о своей симпатии к Агапке, об условиях, какие пан приказал ему соблюсти за год. Словом, просит его, чтобы открыл способ, каким быстро можно разбогатеть, а он готов на все, хоть душу дьяволу продать, лишь бы только добиться своего.

       Парамон вынул из ящика завернутые в бумагу какие-то зернышки и, давая их Карпу, так советует:

       - Если нет своего черного петуха, так раздобудь где-нибудь, накорми его этим зерном, и он через несколько дней снесет яйцо, не больше голубиного. Это яйцо ты должен носить целый месяц под левой мышкой. Через месяц вылупится из него маленькая ящерка, которую будешь носить при себе и каждый день кормить молоком со своей ладони. Расти она будет быстро, а по бокам у нее вырастут кожаные крылья. Через месяц ящерица превратится в крылатого дракона. Он будет исполнять все твои приказы. Ночью в черном обличье принесет тебе рожь, пшеницу и другое зерно, а когда прилетит, пылая огнем, так это значит, что будет иметь при себе золото и серебро. Живи с ним в дружбе, если хочешь быть богатым, поскольку если разгневаешь, так он может сжечь тебе дом и все твое добро.

       Этот безбожный совет Карп исполнил с охотой. Вырастил ужасающего дракона, но колдовство его не остались тайным, поскольку это страшилище не раз после заката солнца являлось на глазах сельчан, которые возвращались домой поздней порой.

       Однажды и я, когда пас коней в ночном, видел, как летело то страшилище, с шумом рассыпая вокруг себя искры, словно раскалённое железо под молотом кузнеца, и над крышей Карповой лачуги распалось на мелкие частички и исчезло. Небо в то время было ясное, ни одно тучки на нем, и звезды сверкали на небесном своде. "О Боже! - подумал я. - Перед Тобой нет ничего тайного. Ты будешь судьей дел человеческих, но люди об этом забывают".

       Уже через несколько месяцев Карп стал богачом. Когда придет на ярмарку или в какой-нибудь праздник к арендатору, так в трактир заходит подбоченившись, красная шапка набекрень, голова задрана, и кажется, что все для него ничто, горстью деньги швыряет на стол, говорит подавать то, что только ему вздумается, угощает всех и смело кричит, что пан ему, как брат родной, ни в чем не откажет, и он все сделает, что ему только захочется, что Агапка должна радоваться, когда может выйти за него замуж, поскольку он за свои деньги может купить жену, какую только пожелает.

       Агапка, слыша это, умывалась слезами, поскольку знала, что ее выбор и желание родителей - ничто. Все было в руках пана, а тот не имел ни сочувствия, ни жалости. Знала она хорошо и душу Карпа, и привычки его. Иногда слышала речь соседей между собой, что он уже побратался с Парамоном, что уже служит ему дьявол, который припас для него бесчисленно денег. Не тешило то золото молодую девушку, поскольку она видела в мечтах своих мужа старательного, скромного и набожного.

       Прошел год. Карп накупил пану в городе богатых подарков и приехал на красивом коне напомнить об обещанном. Послали за отцом Агапки, приказали готовиться к скорой свадьбе. Плакал бедный Герасим со своей женой над судьбой дитяти и молился, чтобы Бог был ей опекуном. Агапка же скрывала скорбь своего сердца, чтобы не растревожить еще больше родителей. Взяв шелковые ленты, какие больше всего любила, и несколько кусков холста, что сама ткала, пошла к костелу и, повесив все это на икону Пречистой Матери, пала навзничь, стеная и умываясь слезами; и все, кто был там, также не могли сдержать слез. После богослужения она вытерла слезы и вернулась к родителям со спокойным лицом, как будто утешенная.

       Сочувствие и любовь к этой девушке победили во мне всякий страх. Иду к дому, где жил Герасим. Неожиданные мысли и смелые намерения вызревают в моей голове. Решил: от тиранства и напасти спрятать ее где-нибудь в далекой стороне. Идя к деревне, увидел Агапку. Одинокая, она ходила по полю, плача, пела жалостным голосом обычную песню-благодарность родителям за их заботы. Приближаюсь к ней, беру за руку (а сам был в то время как бессознательный). Желая облегчить ее страдания, так предлагаю свои услуги:

       - Агапка! Знаю я причину слез твоих, знаю о страданиях отца и матери. Карп - безбожный человек. Он подкупил пана, нечестно пренебрегая твоим выбором и волей твоих родителей. Послушай моего совета, если имеешь хотя часть той склонности ко мне, какую я имею к тебе и к твоим родителям. На земле есть высокие горы, заросшие густым лесом; есть темные пущи, что чернеются около наших деревень. В тени их дебрей никогда не заглядывал человеческий глаз; они тянутся бесконечно. Давай пойдем прочь из этих краёв. Давай спрячемся от всех знакомых в этих диких пустынях. Я буду твоим охранником проводником. Свет велик, найдем и мы где-нибудь свой уголок. Есть и люди с ласковым сердцем, которые дают приют беглецам от суда, а мы же невиновны ни перед Божьим судом, ни перед человеческим и где-нибудь работой заслужим себе кусок хлеба. Добрый Бог даст нам здоровье и силы, поддержит в тех темных лесах своей опекой.

       Когда я говорил это, слезы затмили мои глаза. Агапка, глядя на меня, ответила так:

       - Я люблю тебя, но не могу согласиться и пойти с тобой, поскольку родители мои будут страдать. Пусть лучше я сама буду жертвой своего несчастья, чтобы только они были спокойны.

       Сказав это, она быстро пошла домой.

       Я долго стоял на том месте, не зная, что делать. В отчаянии вернулся к своему дому; как бессознательный, опять побежал в поле, блуждал по лесам; не знал, как совладать с собой, от тоски чуть не умер. Дали заповедь. В воскресенье Карп с Агапкой венчается в костеле. Он, веселый и хвастливый, стоял прямо, волосы на голове подстрижены по-пански, на шее шелковый платок, на ногах блестящие сапоги, одежда из тонкого сукна (такая, какую пан иногда одевает). Словом, если бы кто не знал, что Карп наш брат, - за полверсты еще снял бы шапку и поклонился. Она, наоборот, печальная, лицо - бледное: изменилась вся, словно у нее чахотка, блеск глаз погашен слезами. И говорили, что свечки у молодых горели так тускло, что кое-кто со страхом поглядывал на это, шепча соседу: "Не будет тут счастья. Жизнь их затмится печалью".

       Из костела Карп с дружиной и молодой женой поехал на поклон к пану, а из поместья - к дому родителей Агапки. Свадьба была Бог знает какая. Карп с детства был дворовый; обычаи наши деревенские ему уже казались смешными и были не по нраву. Не переезжал он на коне через подожженную солому, не говорили гости никаких ораций, не пели свадебных песен, не позвали даже дудочника, и молодежь не поплясала. Свадьба в доме Герасима была подобна поминкам. И скоро молодая пара с гостями поехала оттуда к своему дому, где уже Карп каждым поступком хвалился своим дворовым блеском и богатством и хотел, чтобы его все хвалили.

       Позвал дудочника, бросил ему, будто чиновник какой, несколько сребреников и приказал играть. Хорошо заплатил также и женщинам, чтобы пели; с вынужденной вежливостью, словно панич какой, просил хлопцев и девушек плясать. Не было там искренности, а вот еды и питья - даже слишком. Чарки с водкой почти без отдыха переходили из рук в руки. Шум в доме, музыка играет, молодежь пляшет; он рассказывает о своей дворовой службе, о привязанности, какую заслужил у пана. Одна Агапка - как убитая; было жаль даже на нее глянуть.

       На дворе хотя и темно, но тихо. На чистом небе полночь. Посиделки изменили свое положение. Гости, захмелевшие от сильных напитков, веселились. Неожиданно будто молния осветила дом и какой-то необычный шум послышался за стеной. Потемнело пламя свечек, все затихли и посматривали один на другого. Карп как изменился в лице и, как бессознательный, громко промолвил: "Прибыл мой гость" - и сразу же заговорил своим друзьям о чём-то другом. Но после этого происшествия странная была перемена в том доме; каждого охватило какое-то беспокойство, некоторые из присутствующих видели загадочные и страшные явления: то во дворе, то в темных уголках дома. Одному показалось, что какое-то страшилище, заросшее волосами, из-за стены вглядывается в окно; другому почудилось, что на печи сидит какой-то карлик с огромной головой, черный, как уголь; кто-то видел того чернокнижника, который учил пана штукам дьявольским и золото делать. Карп, увидев тревогу отдельных гостей, смеялся, говорил, что это сильная водка сотворила такие чудеса, приказывал дудочнику играть и петь песни. Среди галдежа и одури забыли обо всем.

       Открываются двери: входит волшебник Парамон. Из-под густых бровей огнистым глазом пробежал он по гостям и, стоя еще у порога, так кликнул:

       - Привет вам, почтенная дружина! Пусть вашу веселую компанию радость не оставляет, а молодой паре желаю согласия, любви, богатства и всегда так весело принимать и угощать соседей и хороших друзей.

       Карп приветствует его и просит, чтобы садился на скамью в красный угол. Расступаются гости, Парамон садится за стол, спиной опирается о стену и горделиво разглядывает всех, кто стоит перед ним. Карп подносит ему водки и закуску.

       - А где же твоя Гапуля, хозяйка молодая? Занята ли она или, может, также меня не узнала? Я постарел, а она молодая очень, и ей еще надо учиться, как жить на свете.

       Карп подвел Агапку. Парамон взглянул на ее унылое лицо и говорит:
      
       - Не грусти, поживешь, полюбишь, и хорошо будет.

       Аким, крестьянин этой самой волости, подданный пана К. Г., был когда-то с Парамоном в большой неприязни. Будучи в хорошем настроении, поскольку не любил обходить чарку, вспомнил конфликты прошедших времен, заложил руки за пояс, отставил правую ногу и в такой позе, стоя перед Парамоном и смотря ему в глаза, так отозвался:

       - А! Привет! Неужто кошка хвост свой лизала, даже она тебя в гости ждала.

       Все посмотрели на Акима. Не рады, что он, охмелев от водки, посмел шутить с Парамоном. Боялись, чтобы не вышло из этого какого несчастья, поскольку все и раньше верили в силу Парамоновых приворотов; верили, что он не только может наслать на людей разные болезни и бешенство, но, когда захочет, так и целую свадьбу превратит в волков.

       Парамон взглянул на него с язвительной улыбкой:

       - А ты, - говорит издевательски, - иногда так подкрадываешься к панскому или соседскому чулану или туда, где белят холсты, что тебя не только стражник не услышит, но и собака такого гостя не учует.

       - Га! Я хорошо помню, как обвиняли меня в краже холста, - отозвался Аким, - ты ворожил на решете, называя имена всех крестьян волости. Решето повернулось на моем имени и на имени Гришки-дудочника. Жена эконома поверила твоим приворотам, и нас лупили без милосердия. А потом открылось, что мы без вины приняли те страдания. Подлые твои поступки, и в приворотах твоих нет никакой справедливости.

       Тут откликнулся и дудочник Гришка:

       - Га! Да, помню и я. Стоило бы за твои лживые привороты тростью поблагодарить, да так, чтобы ты и из земли не устав.

       Парамон не мог стерпеть, что ложь приписывают его приворотам. Заискрились глаза, покраснел весь, вскочил со скамьи. Все перепугались. Карп хватает его за плечи и просит, чтобы простил им, поскольку пьяные, не помнят, что говорят. Видя эту неурядицу, прибегает Агапка, хватает его за руку, извиняется, что у них имел такую неприятность, и просит извинить. Также Акиму и Гришке говорит, чтобы они забыли о прошлом и помирились с Парамоном. Карп ставит на стол водку и очень просит, чтобы, выпив по чарке, они забыли, что было в раньше.

       Волшебник слегка успокоившись.

       - Хорошо, - говорит, - не беспокойтесь, я помирюсь. Нет у меня не только охоты прервать забавы в вашем доме, но хочу, чтобы они стали еще веселее. Пусть себе Гришка весело играет на волынке, а Аким пляшет, - и с хитрой улыбкой добавил: - Ну, идите, приглашают нас хозяин и молодая хозяйка выпить друг с другом по чарке водки. Еще петухи не пели: теперь самое время повеселиться.

       Карп, Агапка и гости очень просят Акима и Гришку, чтобы сели за стол с Парамоном. Аким не отказался от водки; так и Гришка по его примеру выпил из Парамоновых рук по рюмке; после еще раз повторили.

       - Согласие! Согласие и мир между нами, - кричат гостьи. - Столы гнутся от угощений, достаточно и питья, и закуски, давайте пить, гулять, желая молодым богатства, здоровья и долгих лет.

       Запели песни. Гришка надувает свой кожаный мешок, звучат музыка и пение. Молодежь пляшет. Парамон, задумчиво и с издевательским лицом, посматривает то на дудочника, то на Акима. Короткое время продолжалась дружная и веселая забава. Но вдруг Гришка начинает какого-то бешеного казака, гости кричат, просят, чтобы играл "Терентия", поют: "Терентию беда стала, с кем его жена спала". Он не обращает внимания на это, никого не слушает, а все играет и играет свое без всякого ладу. Тут Аким выбегает на середину и начинает, как бешеный, плясать неизвестно что; удивляются все, глядя и не понимая, что с ним сделалось: глаза выкатились, лицо изменилось. Просят одного и другого, чтобы один оставил играть, а другой - плясать. Ничего не помогает. Никаких просьб не слышат. Помешались оба. Хотели удержать - бормочет что-то непонятное, вырывается, опять пляшет, и дудочник играет безустанно. Парамон сбоку смотрит на это и громко смеется.

       - Не трогайте их, - говорит, - пусть повеселятся. В другой раз не захотят с каждым задираться.

       Карп просит, чтобы простил им и приказал остановиться.

       - Пусть еще погуляют, - ответил Парамон. - Это их научит уважать и ценить людей, умнее себя.

       Долго мучились дудочник и Аким от этой одури. Уже и полночь минула, и второй раз петух пропел. Наконец Гришку покидают силы: он выпускает из рук волынку и подает, потеряв сознание. Аким шатается, весь почернел, как перед смертью. Эдак удовлетворившись местью, Парамон что-то пошептал, дал им воды и, когда они успокоились, взял шапку, поклонился хозяевам и пошел домой.

       Этот случай нарушил весь порядок. Гости один за другим благодарили хозяев за их гостеприимство и, желая богатства и счастливых дней, выходили за двери.

       Тут пан Завальня прервал:

       - Говорят, что некогда в старину, когда люди больше заботились о славе Божьей, таких волшебников жгли на огне или бросали в воду. Слышишь, Янка, что делают люди, когда побратаются с дьяволом? На свете надо быть осторожным, слышал я за свою жизнь много о ком из таких вредных волшебников, как Парамон.

       - Может, дяденька, делал он это посредством каких-то трав, может, дудочнику и Акиму подлил в водку белены или другой отравы, от какой человек бесится.

       - Не травы такое делают, а мощь дьявольская. И жаль, что ученые люди не очень в это верят. Сам я знал одного панича, который обо всем так говорил, будто никогда не учил ни катехизиса, ни десяти заповедей Божьих. Но что же дальше?

       - После своей свадьбы Карп начал жить не по-нашему: быстро построил второй дом с большими окнами, завел сад, где цвели вишни и яблони, и жилье его больше было похоже на шляхетскую усадьбу, чем на простой дом. Так зачванился, что посадил под окнами такие же самые цветы, как и в панском саду, от каких никакой пользы нет. Агапке запретил носить шнуровку и платок, а приказал одеваться в такие ситцевые платья, которые носят шляхтянки. Не хотела она менять своего наряда. Знала, что все, видя ее в дворовой одежде, будут называть лентяйкой. Но все же должна смириться с его волей и в таком наряде поливала цветы: У Карпа было много батраков - было кому идти с серпом на жнивье. Пан бывал у него в гостях. Имел Карп деньги, имел и уважение, но в этом ли счастье?

       Всегда он был беспокоен в мыслях своих; ни одному батраку никогда не сказал ласкового слова, и Агапка не могла ему угодить. Её редкая улыбка казалась ему издевательской, ее смиренность он называл глупостью, ее скромность и чётки, которым научила мать, были ему как наказание. Однажды приказал, чтобы ни с одним батраком не разговаривала, и гневался, что она нерадивая. Бог знает, что хочет.

       Иногда бранил свою жену, что она ленивая. Сразу после захода солнца идет отдыхать, и не хотел, чтобы она занималась допоздна какой-либо работой или молилась. В полночь иногда вставал с постели и у дверей или через окно разговаривал неизвестно с кем, выбегал за двери и неизвестно где пропадал, до тех пор, пока петух не запоет.

       Имел он приятелей, которым давал деньги, и с которыми заливал свое беспокойство водкой; бывало, что по несколько дней не видели его дома.

       Однажды, когда челядь после дневной работы уже отдыхала, Агапка сидела уединенная в комнате и ждала мужа. Тут внезапно, как от молнии, свет осветил стены. Потом опять стало темно. На Агапку нападает какая-то тревога. Словно боясь чего-то, поглядывает она в темные уголки. Кот, фыркая, скакнул от дверей и, встопорщившись, застыл среди дома, светя неспокойным глазом. И тут заходит молодой мужчина, красиво одетый, на руке много золотых перстней, опоясанный широким красным поясом. Агапка вглядывается в незнакомое лицо, которое кажется достаточно приятным, только взгляд его был проницательный, и первое впечатление от него было страшное.

       - Привет молодой хозяйке, - говорит незнакомец. - Что же ты сидишь такая одинокая, как сирота какая? Смотришь мне в глаза: незнакомый тебе, но я тебя часто видел и хорошо знаю. А где же Карп, муж твой?

       - Не знаю. Третий день, как его не вижу. Где-то у знакомых, а может, поехал в город. Слышала, что-то такое говорил.

       - Что ему делать в городе? Гуляет себе, а пользоваться счастьем не умеет. Золото и серебро много у него, а какая от него польза? Мог бы чудеса творить. Мог бы построить дом лучше этого; такой, о каком старики рассказывают в сказках, что весь светился золотом и серебром и чистым золотом был накрыт. Мог бы сад развести, как тот, где зрели золотые и серебряные яблоки, где пели бы райские птицы; под окном росли бы у него цветы, ярче звезд на небе. Этот-то кот, мурлыча, баял бы ему старые удивительные истории. Съехалось бы много панов посмотреть на те чудеса. И он бы жил лучше короля. Ты молодая, приличная и умнее его, начинай же сама хозяйничать, а я буду тебе помогать, и мы удивим мир.

       Говоря так, он сел на скамью рядом с ней.

       Агапка, глядя ему в глаза, спросила:

       - Давно ли ты знаком с моим мужем?

       - Знаю его с детства. Я странствую по свету и служу счастливым людям. Ты счастливее других, тебе хочу искренне служить.

       - Кто же ты такой и как твое имя?

       - Зачем тебе знать мое имя? Я твой приятель. Согласись только на мои желания и мои услуги, а потом узнаешь обо всем. - И, сыпля золото на землю и глядя на Агапку, добавил: - Видишь, что я могу.

       - Я не жадная, хочу только покоя души. И пусть меня хранит Пречистая Мать Сиротская.

       Только проговорила имя Матери Божьей, - вспыхнул он пламенем и исчез в мгновение ока. Агапка с пронзительным криком выбегает за двери и подает без сознания. От этого крика просыпаются батраки, бегут на помощь и находят ее в сенях: она лежит как неживая. Еле смогли вернуть ей дыхание. Бессонная была та ночь. Бодрствовала Агапка, сидели у нее слуги, волнуясь за здоровье госпожи.

       Утром вернулся домой Карп. Когда ему рассказали об этом происшествии, изменился в лица и с неспокойными мыслями долго похаживал туда-сюда. Наконец подошел к жене, говорит:

       - Что же ты наделала? Когда посеяно, так надо и жать, а иначе - человечный смех и несчастье.

       - Не сеяла я тех злых зёрен, - отвечает она, плача. - Лучше умереть, чем пользовать с того жнивья.

       Он бросился к жене с кулаками, но она выскочила за двери и спряталась, пока не прошла его злость.

       Карп совсем забросил хозяйство и редко когда посылал на панщину своих батраков. Эконом безразлично смотрел на это и все ему прощал, поскольку Карп заявил пану, что хочет быть свободный, и большие деньги обещал, чтобы выкупить себя и землю, на какой жил.

       Однажды вечером в доме согласно своему обыкновению Карп вскакивает, подходит к окну и сидит у него задумчивый. Слышно было, что он разговаривал сам с собой. Жена просит его, чтобы успокоился. Карп только ответил:

       - Вернусь завтра, - стукнул дверями и пошел неизвестно куда.

       Агапка позвала к себе женщину, поскольку боялась одна ночевать. Чуть только вздремнула, слышит, что кто-то прикоснулся к ее руке горячей ладонью. Глянула и видит: тот мужчина, что ее недавно напугал, стоит, странно одетый, посматривает на нее, и глаза его горят, как две свечи, на голове шапка и пояс, каким он подпоясался, красные, как уголья или раскалённое железо. Агапка оцепенела от страха, чуть руку смогла поднять, чтобы перекреститься. И он моментально исчез. Разбудила Агапка свою товарку и рассказала ей об этом видении. Разговаривали какое-то время, а когда успокоились, - опять тот призрак появился перед ними и опять исчез, как вспомнили имя Иисуса и Марии. Тогда встали с кровати и, зажегши свет, молились, пока петух не запел.

       После этого происшествия посылает Агапка перед восходом солнца к своим родителям женщину, чтобы сообщила о тех призраках, и просила навестить ее и посоветовать, что ей делать в таких случаях.

       По всей волости разошлась молва о том, что смок сколько раз пугал Агапку, приходя к ней в разных обликах. Карп же пояснял всем, что эти вести фальшивые, что его жена будто помешалась, а может, дьявол и приходит к ней за какие-то грехи.

       Герасим со своей женой, когда солнце уже клонилось к западу и в поле закончили работу, пошли навестить свою дочку. Агапка, как увидела их через окно, с большой радостью выбежала навстречу, привела их в дом и со слезами рассказывала о своих страданиях, о переменах в мужней жизни, о появлении в человеческом облике того дракона, какой ему служит.

       - Ну вот, - ответил Герасим, - когда я еще перед свадьбой говорил эконому и другим дворовым людям, что Карп вырастил себе дракона, который дает ему богатство, так смеялись и насмехались с меня, говорили: "Грубый, глупый мужик, плетешь невесть что". А когда это дошло до пана, так он, разгневанный, сказал: "Слушай, хам, если ты будешь молоть эту чушь, получишь сотен пять розог и половину головы обрею, как безумцу". Что же они теперь на это скажут?

       Мать, плача, говорит ей:

       - Скоро уберем с поля, тогда пойдем вместе к Пречистой Матери Сиротской. Уговаривай и его, чтобы шел с нами и там исповедался. Бог сжалится. А эта-то у меня освящённые травы и костельное кадило, какими каждый вечер будешь окуривать дом, и, может, даст Бог, что все наладится.

       Так, сидя, разговаривали они о том, о сём, а Карпа в то время в доме не было. Уже и сумрак. В комнате потемнело. Ночь была теплая, небо чистое. Воздух такой тихий, что, кажется, волос не пошевелится на голове. После ужина, поскольку погода была чудесная, батраки пошли ночевать в поле, при конях; другие же - в сеновал на свежее сено. В доме только Агапка не могла окончить приятного разговора со своими родителями. Тихо было везде, только то и дело потрескивал фитиль свечки, которая догорала. Агапка раздула огонь и бросила на яркие угольки освящённых трав. Сразу же из-за стены донесся как бы шум внезапного ветра, и блеск пробежал по дому. Задрожали все.

       - Вот он, - сообщила встревоженная Агапка. Смолкли и, говоря чётки, ждали, что будет дальше. У печи стояли горшки. Один из них подлетает вверх, подает на пол и рассыпается на мелкие черепки. Жбан с квасом, который стоял на скамье, вскакивает на стол, а со стола бросается на землю и разлетается на осколки. Кот перепугался, заискрились глаза, и он, фыркая, спрятался под скамьей. Разная домашняя утварь начала летать из угла в угол.

       Герасимова жена сняла с себя медный крестик (когда-то освящённый при отпущении грехов в Юховичах во время Юбилея).

       - Пусть он будет твоим хранителем, - сказала и надела на шею дочке.

       Когда набожная женщина выговорила эти слова, мелкие, как град, камешки, вылетая из темных углов, отскакивали от стен; и камни по несколько фунтов вылетали из-за печи, однако родители и дочка, призывая на помощь Пречистую Матерь, целыми выбежали за двери.

       Собралась вся челядь и со страхом и удивлением поглядывали на дом. Из окон и от стен летели камни разной величины; никто туда и приблизиться не осмеливался. Все, стоя, посматривали на это явление и не знали, что делать.

       Миновала полночь, запел петух. Та стрельба чуть стихла. Однако никто не осмеливался войти в дом. Челядь ждала восхода солнца на подворье, а Агапка пошла с родителями к их жилью.

       Когда солнце было уже высоко (выгнали в поле скотину, и батраки, одни с косами, другие из сохами, вышли на работу), приезжает Карп. Дом пустой. Встретил одну только женщину, которая пришла с поля, увидев, что возвращается хозяин. Спрашивает у нее:

       - Что тут творится и где жена?

       Женщина рассказывает ему, как все было. Карп перепугался, изменился в лице.

       - Она меня погубила, - закричал он и сразу пошел к волшебнику Парамону.

       Известие о происшествии в тот самый день разошлось по всей околице. В панском поместье одни поверили, что все это от силы дьявольской, другие же смеялись, говоря, что тут просто какое-то своеволие. Герасим сообщил о всем священнику, прося, чтобы он в этот же день приехал к Карповой усадьбе и освятил опасный дом, в котором завелся дьявол.

       В сумерках любопытный люд пришел со всей волости, чтобы посмотреть те чудеса. Пришел эконом и с ним много молодых и смелых хлопцев из поместья, которые, не веря в мощь дьявольскую, надеялись, что поймают какого-либо бедокура. Сколько из них, не обращая внимания ни на что, даже открыли дверь и хотели войти в дом, но не успели стать на пороге, как все с криком бросились назад, поскольку камень ушиб одного из них так, что хлопец едва пришёл в себя. Люд, поглядывая на эти чудеса, стоял вдали от дома, а камни каждый раз гуще сыпали оттуда.

       Карп от отчаяния изменился весь и, будто бессознательный, проклиная жену, соседей и лакеев, хотел ворваться в дом, но ему не разрешили. Парамон, что стоял рядом, шептал что-то, но своими приворотами уже не мог помочь. Пан К. Г., охваченный любопытством, также приехал и, не осмеливаясь приблизиться к дому, приказал окружить усадьбу и ждал, какой конец будет этим ужасам.

       А вот и ксендз в капелланской  одежде приехал. Устроил он святой обряд и, когда с освященной водой хотел приблизиться к стенам, - мгновенно весь дом охватило пламя, и скоро здание рухнуло.

       Удивленный люд, глядя на такую месть злого духа, пожимал плечами. И каждый из тех, кто был тут в полном сознании, с тревогой оставлял на месте, где стоял дом, уже только уголья и дымные головешки. Ксендз возвращался домой потрясенный, жалея о неразумности своей паствы. Когда отходил Парамон, так бранил, тряся головою, несчастливца Карпа: "Хорошо дураку: как постелил, да и выспался". По всей околице, в простом доме и в панском дворце, долгое время говорили об этом происшествии.

       Карп неизвестно куда подевался после того страшного пожара. Исчез и уже больше не навещал ни своих приятелей, ни тестя, ни жены. Разное о нём думали. Одни считали, что он связался со злодеями, которые перегоняли краденых коней из Беларуси под Псков или к Великим Лукам. Так пан послал арендатора Хаима узнать. Другие крестьяне говорили, что встречали Карпа в отчаянии, и от их голоса он, как дикий, убегал в лес.

       Прошло сколько недель. Ища уток, какой-то охотник с выжлецем шел у берега озера. День был какой-то пасмурный, волны бились о берег. На песке у самой воды издали увидел он стаю воронов. Выстрелил. Вороны полетели и скрылись в пуще. Подошел ближе - и видит выброшенный водой труп, какой волна еще покрывала пеной. Сразу же он сообщил в поместье. Дали знать в суд. Трудно было узнать, чье это тело, но одежда и перстень на руке дали возможность опознать Карпа.

       Так несчастный закончил свою жизнь. Без молитв и без ксендза там же на берегу труп зарыли.

       Тут путник умолк.

       - Скажи же, - просит пан Завальня, - а что сталось с Агапкой?

       - Агапка несколько лет жила при родителях, от печали и испуга все время болела. После смерти родителей и она угасла, как свеча. Пусть отдыхает на небе. В своей благотворительной и целомудренной жизни была она примером всем женщинам нашей околицы. Хотя было это давно, однако и теперь там, где она со слезами поливала цветы, зеленеют вишни и яблони, и цветы те каждую весну прекрасно цветут, девушки в праздничные дни плетут из них венки и украшают икону Пречистой Матери.

       - Почему же ты не женился на ней, когда она была уже вдовой? - спросил пан Завальня. - Ты же еще раньше любил ее. Имел бы наилучшую жену. А хорошая жена - клад ценнейший, поскольку где в доме любовь и согласие, там и благословение Божье. Вот и я живу кое-как, благодаря Богу, а весь этот строй в хозяйстве создали вместе с моей покойницей.

       - После той смутной свадьбы я просил пана, чтобы разрешил мне пойти в чужую сторону, где легче приобрести деньги для хозяйства и на налоги. А еще считал, что, как буду далеко, скорее забуду все то, что долго стояло у меня перед глазами и наводило печаль. Я блуждал несколько лет по России, у Новгорода и Старое Русы, и был даже под самым Петербургом, все время делая самую тяжелую работу там, где вели дороги через трясины и дикие леса; копал глубокие канавы, иногда весь день стоя в воде. Все это, слава богу, вытерпел, не подорвал здоровья и вернулся домой с деньгами, и тут мне рассказали о том страшном происшествии с Карпом и о смерти несчастливой Агапки.

       - А жив ли Парамон?

       - Умер без исповеди, и могила его в поле без креста.

       - А что, Янка, нравятся ли тебе наши простые рассказы? Они правдивые, и их легче понять, чем истории о давних языческих богинях и богах, о каких ты мне рассказывал. Такую басню никто не запомнит, разве только человек ученый.

       - Я люблю похожие рассказы. Много в этой народной фантазии Божьей правды.

       Когда пан Завальня разговаривал со мной, так среди челяди слышны были такие слова: "Вот добрый так добрый, всю ночь бы не спал к слушал".

       - Ну, будем же сейчас слушать, - сказал Завальня, - что нам расскажет твой товарищ. Но происшествия из твоей жизни. Страшные и интересные.

 Продолжение: "Ухарские поступки" http://www.proza.ru/2014/12/10/404