Золотые планки

За деревней, прямо за огородами надрывались коростели. Валерьян иногда удивлялся, как этой маленькой ржавой тичке хватает сил голосить на всю вселенную и днём и ночью. Сегодня он на них не обращал никакого внимания. Он шёл с Зиной на вечёрки. Шли почти молча. На левом плече у него висела гармошка-казанка, за правый локоть держалась Зина. Она смотрела под ноги, вздыхала, иногда задавала короткие вопросы, хоть и знала, что муж ничего не ответит. Валерьян внешне был спокоен, он тешил себя мыслями, что не так уж всё страшно, оно, конечно, война… Полгодика повоюют, постреляют, потом поймут, что она никому не нужна и разойдутся. Но что удивляло, - не зря народ шумел, что будет война. Только что с финнами закончили воевать и тут снова… Всё было не понятно.
Шли в дом  Дементьева Ивана Никитича. Большого веселья в деревне не было. Собирались по домам небольшими группами. Обычно на Троицу собирались в клубе, веселились, пели. Потом в ночной тишине далеко слышались разговоры, хохот и песни.
У дома Дементьевых уже стояли несколько человек. К ним подошли Валерьян с Зиной.
- О, золотые планки пришли, немного повеселимся. Молодец, Валерьян Павлович, что взял гармошку, - один из парней похвалил его.
- Так договаривались же… - ответил Валерьян.
В дом зашли тихо, оставив обувь на половике во дворе у входной двери. Хозяин дома Иван Никитич немного подбадривал гостей:
- Заходите, братцы, заходите. Давайте рассаживайтесь.
В доме пахло пирогами. Они уже были нарезаны и закрыты лоскутом от бывшей скатерти на большой белой тарели. К пирогам гости выложили шмат сала, бутылки с самогоном, кувшин браги, и второй с окрошкой.
Особо за столом не веселились. Хозяин дома, понимая сложность обстановки, предложил Валерьяну  взять гармошку. 
- Ну что вы, гости дорогие, какие-то унылые, никак не можете с места тронуться? А ты играй, Валерьян, играй, девки споют. Еда больше не идёт.
- Да и поплясать бы не грех, - разведя руки, топнула ногой хозяйка. – Место сделать недолго.
Валерьян играл, но мелодия как-то не складывалась, он часто останавливался, а потом вообще отложил инструмент. Женщины тоже пытались петь, прерывая начатую песню и переходя на другую. Кто-то не удержался и спросил:
- А как вы думаете, и на долго это?..
- Да не должно быть.
- Думаю, что не допустят до этого…
- Играй, Валерьянушка, - попросила Зина, - играй, давай русского.
Валерьян снова взял в руки гармошку.
- Ну что мои золотые планки, споём?! – Переборов себя он задорно заиграл и как всегда любил подзадорить народ, выкрикнул, - Эх, прошла, братцы, молодость, не вернётся назад!
Частушками наполнился дом. Зина стояла рядом и пела. Её левая рука лежала на гнутой дужке стула за спиной у мужа. Она очень старалась. Её складное пение дополняло игру, и было поддержкой Валерьяну. Остальные плясали, отбивая дробь в ритм мелодии. Разошлись всё-таки. На щеках появился румянец, а лбы покрылись маленькими испаринками пота.
- Ну что, гости дорогие, давайте малость отдохнём, - с выдохом опустил руки хозяин, - по стаканчику дёрнем. На то он и стол. Вот, Валерьян Павлович, прости меня, пожалуйста, уйдёшь, и некому будет играть.
- Тьфу, типун тебе на язык, Ваня, - возмутилась хозяйка. – Дурак, ты что говоришь?!
- Да уж как-то вырвалось, простите, пожалуйста.
- Бог простит, а мы завсегда, - слегка улыбнулся Валерьян.
Расходились уже в двенадцатом часу. Благодарили хозяев за гостеприимность, потом на улице прощались друг с другом, чьи дороги расходились в разные стороны. Парень, что прихрамывал на левую ногу, обратился к Валерьяну:
- Валерьян Павлович, если ты не против, то я вас немного провожу. У меня к тебе дело есть.
- Раз дело, тогда что ж… - согласился Валерьян.
Сначала шли молча и медленнее обычного, понимая, что парень хромой. Потом  разговор был ни о чём или обо всём понемножку. Так почти приблизились к дому Вахрушевых.
- Я, Валерьян Павлович, - начал несмело собеседник, - к тебе с большой просьбой, только не удивляйся и не обижайся. Продай мне, пожалуйста, гармонь. Было бы так просто купить, купил бы. Прости, пожалуйста, ещё раз. Я не хочу ничего плохого сказать, и даже не думаю. После войны купишь себе новую. А я тут пока вас ребят не будет, изведусь весь. Знаешь, как неприятно осознавать свою ущербность. А так буду иногда отвлекаться, да и в деревне нельзя без музыки. Сам понимаешь… Вот, Валерьянушка, всё, что я хотел тебе сказать. Только, пожалуйста, не обижайся.
Валерьян молчал, молчала и Зина.
- Я, ребята, - продолжил парень, - не требую ответа сейчас, посоветуйтесь дома. И ещё раз прошу, не обижайтесь.
- Даже не знаю, что сказать, - задумался Валерьян. – Мы, пожалуй, так и сделаем. Дома поговорим. Я, конечно, такого, не ожидал. Потом поговорим.
- Тогда спокойной вам ночи! – парень подал руку Валерьяну, а Зине поклонился. – Бывайте здоровы!
В дом вошли молча. Дети уже спали. Почти не разговаривая, легли спать. Валерьн лежал спокойно, Зина вздыхая, то одеяло поправляла, то волосы заводила за уши. Потом не удержалась.
- Ну, чего молчишь? Хоть бы сказал что-нибудь. Я, например, против того чтобы продавать гармошку. А то получится, прости Господи, как будто я тебя уже не жду.
- Это всё ерунда, ты же знаешь, что я не верю во все эти приметы.
- Но решать тебе, твоя гармошка. И давай спать, завтра вставать раненько.
Ушёл Валерьян на фронт, а гармошку Зина продала ближе к осени. Так договорились с мужем. Зачем ей без толку пылиться. Деньги пригодятся семье. Даст Бог, всё будет хорошо, новую купят. Жена с детьми и без гармошки будут его ждать.
Вернулся Валерьян в деревню весной сорок пятого года инвалидом, исхудалый и слабый. Сил совсем не было. Ранен был дважды. Первый раз пуля застряла в ребре возле позвоночника. Там она и осталась, вторая прошла навылет, повредив внутренние органы. Одиннадцать длинных и мучительных месяцев пролежал он в Новороссийском госпитале. После лечения с пометкой «Не годен» приехал домой.
Пока добирался, пересаживаясь с поезда на поезд, всё думал, как встретит его родная деревня. И она встретила его печальная и грустная. Без мужчин дома выглядели запущенными, осиротелыми, женщины изработанными, а дети заморенными. Война на всех наложила свою печать.
Встречали Валерьяна односельчане кто с восторгом, кто с удивлением, а семья со слезами радости. Мать с женой не отходили от него. Он тоже радовался тому, что дома, что видит своих родных и деревню.
Через неделю после возвращения пошёл к председателю колхоза.  Тот явно не ждал его.
- А, Вахрушев… Валерьян Павлович, я думал, ты ещё будешь гулять? Хотел зайти, спросить, да не посмел. А ты вот сам пришёл. Молодец.
- Чего дома то сидеть, дети ведь у меня, сам понимаешь.
- Понимаю и думаю, что Зинаида Лаврентьевна откормит тебя, окрепнешь, потом легче будет. А теперь давай по делу… Хочу назначить тебя бригадиром полеводческой бригады. Женщинам тяжело без мужской помощи и подсказки. Нужен в бригаде хозяин. Вот ты им и будешь. Я даже не спрашиваю, справишься или нет. Больше некому. Да, кстати, ты садись, чего стоишь как чужой. Ну что?..
- Не знаю.
- Это ты забудь. Некогда рассуждать, знаю, не знаю. Мне помощники нужны и … бабам тоже.
На следующий день Валерьян Павлович уже в семь часов утра был в правлении колхоза, получал более подробные наставления, кое-что записывал карандашом на обложке на обложке от школьной тетради. Потом, сложив листок вчетверо, аккуратно сунул его в карман гимнастёрки. От этой бумажки, которая возлагала на него целую гору обязанностей, становилось волнительно. Вроде ничего не забыл, что как делается, но душа тревожилась: «Влип ты, Валерьянушка, не видеть тебе отдыха,» А так хотелось на всё плюнуть и просто побродить вокруг деревни, полежать в траве, послушать птиц. Им то что? Для них войны не было.
Женщины приветливо встретили Валерьяна Павловича, тайком глотая слёзы. Их мужья ещё на войне. Кто воюет, на кого похоронки пришли, а кто пропал без вести.
Наступил июнь. В деревню стали возвращаться фронтовики, известия о которых разносились очень быстро. Но не вернулись многие. Девяносто защитников не досчиталась деревня Балакино из тогдашних трёхсот дворов. Горе было неуёмное, но нужно было жить и трудиться. А при жизни, какой бы она не была, бывают и минуты веселья. Опять пришла Троица. Но это была не та Троица, что до войны, она пришла с Победой. И опять, как прежде, Валерьян Павлович  с преданной своей супружницей отправился в клуб. Зинаида Лаврентьевна так же держалась за локоть правой руки, а Валерьян Павлович припечатывал выглянцоваными сапогами слегка смоченную пыль коротким троицким дождиком. Вдруг послышался голос гармошки. Валерьян Павлович  остановился.
- Зина, слышишь? Это моя гармошка!
- Да ну-у?
- Моя, моя. Я узнаю, мои золотые планки.
- Ладно, Валерьянушка, ты уж не расстраивайся. Вот немнежко обживёмся, смотришь, к Рождеству новую купим. Мы с тобой вместе многое сможем.
- Да не говори. Слышишь, коростели опять тарахтят, значит, живём.
- Они, Валерьянушка, не тарахтят, они так поют. Запоём и мы. И на нашей ниве хлеб заколоситься.
Они шли, ощущая друг друга, и Валерьян Павлович в душе гордился, что Зина у него не только верная жена и мастерица у печки, она ещё и умница.