Специфика генофонда. Элита

- Мне странно, что ты отрицаешь очевидное. - Я глубоко затягиваюсь сигаретой, но брат Егор молчит, и я продолжаю. – Ты – классический представитель интеллектуальной элиты. Ты не можешь не понимать разницу между тобой и пролетарием с завода. У тебя есть мозг, ты умеешь им пользоваться. Бухая и забивая на лекции, ты остаешься лучшим в потоке. Тебя никто ничему не учил специально. После института ты сразу получил отличную работу.

Брат Егор молчит и с каким-то научным любопытством меня рассматривает – как энтомолог редкое насекомое. Я начинаю заводиться.

- Да тебя даже в армию взяли на элитных условиях без усилий с твоей стороны! Год программистом в военкомате - не то же самое, что два года в пехоте. Или я не прав?
Егор подпер голову рукой и задрал подбородок. Он молчит, но его поза говорит сама за себя.

- Твои расклады про общее равенство – это не больше чем поза. – Я с удивлением чувствую, что разнервничался по пустяку. До сих пор мы были равносильными игроками, каждый из которых приводил неубиваемые доводы и оставался при своем мнении. – Это халат с барского плеча: мол, я понимаю, что я – элита. Поэтому идите и играйте на моем поле, благо, я заведомо уверен, что у вас нет шансов. Тебе не кажется, что это некрасиво?

- На личности переходишь, братец?

Егор – это человек-компьютер. Универсальный дедуктивный агрегат. Я часто говорю ему, что у него деинсталлировали душу ради дополнительной процессорной мощности. Он морщится, но я знаю, что на самом деле ему это приятно. Все, что я ему только что сказал – чистая правда, кроме, разве что, последнего довольно грубого пассажа. Поэтому он не будет ничего опровергать – просто выдвинет свое видение.

- Сын сифилитички Бетховен и сын лапотника Ломоносов тебя вряд ли убедят, так? – Брат Егор смотрит на меня сквозь рюмку. – Но себя-то ты элитой, конечно, считаешь?
Я развожу руками в безмолвном согласии, стараясь, чтобы водка в правой руке не расплескалась.

- Тогда обрати внимание, что тебе учиться на факультете было реально тяжело, в армию ты пойдешь на общих основаниях, а работа у тебя, как ты сам говоришь, мало того, что собачья, так еще и не требующая титанического интеллекта. Журналист – профессиональный дилетант. Твои слова?

Теперь моя очередь рассматривать брата. Я ничего не буду ему говорить, пока он не выскажется. Тем более, что это – только заход. Он отлично знает, что информатика – не мое, в армию я, если надо, пойду спокойно, а журналист я объективно неплохой. Можно даже сказать – элитный. Тем временем к нам в кухню начинает потихоньку набиваться народ – по возможности бесшумно люди проскальзывают вдоль стен и рассаживаются прямо на полу. А брат Егор понемногу переходит к сути.

- Но это все лирика. Ты говоришь, что есть элита и серая масса. Но теперь давай допустим, что вся элита взяла и исчезла. Осталась серость. И?

- И из серости возникает новая элита классом пожиже. – Я даже немного разочарован банальным разрешением.

- Следовательно, потенциальная элита спала в том самом сером классе. А значит, все твои разговоры об элитарности – ерунда. 

- Нет, братец. Потому что я говорю не об элите по рождению, а об элите от бога, к которой без сомнения могут принадлежать люди из самых разных социальных классов. Это мутация, непредсказуемая и маловероятная переменная, которая может появиться и в семье плотника, и у сифилитички, и в индийском дворце.

- А вот станут ли они Христом, Бетховеном или Буддой – это вопрос совершенно отдельный. Если у них будет питательная среда, мудрые учителя и свободное время, они, бесспорно, станут тем, что ты называешь элитой. А если нет, то ты через тридцать лет встретишь их, разливающих портвейн за Универсамом. И дальше – вполне логично. Ни я, ни ты элитой не являемся. Мы те, кто мы есть, и все - просто потому, что у нас была питательная среда, мудрые учителя и свободное время. А те, у кого этого не было, погибли в зародыше, не реализовавшись. Стартовые условия у всех одинаковые, плюс темперамент и вектор способностей.

- Я посмотрю, как ты сделаешь физика-ядерщика из алкоголика в третьем поколении, - я ухмыляюсь, почувствовав слабину.

- Не передергивай. – Брат Егор хмурится и недовольно на меня смотрит.  – Из анацефала Энштейна не получится, это понятно. Но мы говорим не о маргиналах, а о тех, кого ты называешь «серой массой». Пока есть возможность социального лифта, пока есть шанс роста, гении будут приходить снизу. Когда этого не будет, система начнет пожирать себя. Потому что без притока свежей крови вырождение неизбежно. И шел бы ты в жопу со своими кастами.

Среди зрителей прокатывается смешок. Я строго смотрю в их сторону, но ничего не вижу, потому что свет выключен, и вся перспектива за пределами рожи моего брата плавает в темном табачном мареве. Тем не менее, смех резко стихает. Егор, воспользовавшись паузой, снова начисляет нам в рюмки.

- Ты все правильно говоришь, брат мой. Ты – умный. А теперь ответь мне на короткий вопрос. Ты видишь меня, видишь их, – я театральным жестом обвожу рукой собравшихся. – Ты ходишь по улицам и разговариваешь с людьми. Ты можешь мне сейчас сказать, что таких, как ты и я, будет становиться все больше? Или что нас останется хотя бы столько же, сколько сейчас?

Брат Егор сопит секунд тридцать.
- Нет.
- Значит, я победил. – Я торжествующе ухмыляюсь. Егор смотрит на меня в упор через стол и тремя короткими фразами стирает ухмылку с моего лица.

- Нет. Мы оба проиграли. Все.

Мы сидим в тесной, прокуренной кухне, смотрим друг на друга, и у нас все болит. Двадцать минут назад наши будущие слушатели сняли нас с балкона, где мы по синей грусти решили поиграть в Бэтмена – кто дольше провисит на перилах на высоте 15-го этажа. До того, как определился победитель, нас начали искать, и по чистой случайности заметили четыре уже побелевшие руки на перекладине. Нас достали, затащили в комнату и нехило вломили. Разумеется, мы сопротивлялись, как могли, но нас было всего двое, и мы были очень пьяные. Очень. После того, как мы получили порцию волшебных пенделей, нас заперли на кухне с бутылкой водки, и мы, как всегда, начали говорить.

Завтра нас будет меньше, чем сегодня.