Старуха, я попался!

Три часа утра. Морозно. Во дворе МТС гудели паяльные лампы, от машин на снег падали длинные тени мужиков. А мужики собирались в дорогу вдоль берега, а где и по льду Байкала, в далекий Курумкан. Путь предстоял в четыреста верст в один конец на допотопных машинах. Еще кабины были фанерные, но и одеты они были соответственно: шапки-ушанки, замусоленные полушубки, стяженные штаны, большие рукавицы, а на ногах ичиги, концы у которых почему-то чаще всего загнуты кверху. Полушубок подпоясан кушаком или затянут широким ремнем. Сейчас бы встретил такого, точно сказал: бомж. Но это были не бомжи, а жизнерадостные неунывающие мужики из Большого Куналея.
Это Санька-Кукуша, Фирс-Масала, Мортя-Гром, Мишка-Шуман, Яшка-Зеленич и Харлам Анисимович.
Второе слово - это кличка. С каждой кличкой связан какой-нибудь смешной случай, приключившийся с данным семейством. Если скажешь, Мишка Ковалев, скажут кто такой, но если и добавишь Шуман маленький, то сразу становится ясно, кто такой. Но у Харлама клички не было. Мужик он грамотный и уважаемый с феноменальной памятью. Если он был где-то, петлять второй раз уже не будет. Всех помнит, с кем встречался, по имени отчеству и номера всех машин не только своего парка. Он и был старший в колонне. Две машины завели рукояткой, а остальные пришлось «растаскивать».
Ну вот, колонна из шести машин тронулась в трудную дорогу, поэтому машины были укомплектованы лопатками, тросами и трапами для преодоления трещин во льду. Дорога в одну колею. Снег глубокий. Встречным машинам, смотря с какой стороны было больше машин, приходилось съезжать в кювет, но обратно на дорогу уже вытаскивали тросами. Шофера уставали чертовски.
Машина Харлама остановилась, и за ней все остальные. Все, братва, обед. На костре дымилось ведро со снегом, «варили» чай. Из сумок доставали сало, отваренное мясо, караваи хлеба, луковицы. Все домашнее.
Мишка, тебе опять, поди, твоя яйца, положила? - Спросил Мортя.
На этот раз, кажись, нет.
- Смотри, а то не на борт, а на крышу ляжешь.
Дружный смех. Плохая примета — яйца в дорогу.
- Фирс, скажи на милость, зачем ты сиденье забросил перед городом на кузов?
На ведро заменил.
Так что, ведро мягче?
- Да что привязались. Живот скрутило,  вот и пришлось через город на ведре ехать. В городе же кустов нет, а от колонны не отстанешь.
Опять дружный смех.
Вот так и жили. За рейсы получали жалкие гроши, но на «хлеб» хватало. Без всякой зависти, не думая о проблемах завтрашнего дня, и спали крепко. Не было никакой неопределенности.
В то же утро, совсем с другой стороны, старик собрался на охоту. Вчера старуха и говорит, размышлял он, сходил бы на охоту, дед, мясо-то кончается. Ну, ее то какое дело. Сам знаю, что надо. Пороши-то нет, да и морозы страшные, а она сходи, да сходи. Ну, вот и пимы из конского волоса надеты. Так, котомка, ножик, спички, вроде бы все взял. Забрезжило. Пора, пока соседка Авдотья не проснулась, а то та точно спросит: «Куда?». Тогда точно никуда не ходи. Бишка вылез из конуры и заскулил, затявкал. Просится.
- Нет, дружок, тебе сегодня работы нет.
Пройти тальник, а там в гору. Надо же «Косой» протоптал, как конь, плохая примета. Егор остановился и стал читать молитву. Хоть ворачивайся.
Когда солнце пролило свои первые лучи, дед был уже на гриве хребта. Теперь надо потише. Выглянув из-за бугра, увидел:
- Ага. Бык и две телки.
По телу легкий морозец. Руки не слушаются. Стащил с плеча берданку.
- Ну, миленькая, не подведи.
Опустился животом на снег. Установил винтовку на рожку. Прицелился. Плавно нажал на курок, но вместо выстрела раздался громкий щелчок.
-У, язви, осечка.
Бык поднял голову и пошел. Медлить нельзя. Оттянул курок трясущимися руками, прицелился наспех и выстрелил. Лес загудел раскатами. Когда рассеялся дым, изюбрей уже не было. Не должен смазать, не должен. Дед, как ветер, летел к тому месту, где стоял бык. Ага, шерсть вылетела, кровит. Надо бы подождать, чтоб отлежался, ослаб. До вечера времени много, может быть, возьму.
Началась погоня. Зверь шел становиком, временами делал лежки, но, зачуяв приближение опасности, поднимался и снова шел. Два раза дед видел его, но выстрелить не успевал.
Вот и вечер, а до дома предстоял путь в пятнадцать километров. Мороз крепчал, телогрейка была насквозь мокрая, и взялась куржаками. Лицо заиндевело. Дед уже полтора часа «молотил» по дороге. На небе давно мерцали яркие звезды. Про все вспомнил, как старуха за мясом отправляла, как заяц топал. Ну и достанется же им. Старухе-то сегодня точно, ну а зайцу когда-нибудь. Доплелся до развилки, сил никаких. До деревни еще пять. Снял шапку, чтобы обтереть лицо и уши, услышал рокот моторов. Засветились фары. Дед замахал шапкой. Первая машина, заскрипев тормозами, остановилась, а за ней все остальные. Из первых двух вылезли здоровенные мужики. Эти по плюхе дадут, больше и но проснешься.
- Мужики, вам, поди, и заночевать негде, а я тут недалеко живу, всего три километра по этой дороге. Накормлю, и выпить есть что. Что, пойдет?
А сам уже залазил в кабину первой машины. Ноги не держали. Шофера подумали, надо же подфартило. Сам пригласил, хоть и в стороне. А старик все свое. Молодцы мужики, с тракту свернули, мне бы не дойти.
- А вот и мой дом.
В сенях было темно. Дед обернулся и сунул в руки сзади стоящему Харламу бердану.
- Подержи, я двери открою.
Впереди дед, сзади Харлам с берданой наперевес, затем нерешительно переступали через порог мужики. В глазах старухи был испуг.
- Старуха, я попался.
Лицо хозяина перекосилось. На правой руке оттопырил мизинец и большой палец. Повернулся. Мужики, может, обыск делать не будем?
- Какой обыск, - заголосила старуха. - Ребятки, у меня самовар готов. Да может чем и покрепче, - а сама уже тянула из рук Харлама бердану...
Мужики молчали, не понимая, что происходит. Через пять минут уже все сидели за столом, а старуха спрыгнула в подполье и достала четверть.
Через полчаса заговорили громко, а через час затянули: «В островах охотник целый день гуляет, он свою охоту горько проклинает».
Спали на полу, кто на чем... Храпели, но никто никому не мешал, потому что и пушкой вряд мог бы кто разбудить.
А рано утром уже гудели паяльные лампы. Дед опять одевал пимы. Подранков он не оставлял. «Ну, Бишка, будет тебе сегодня работы». Пока отстегивал ошейник, собака успела лизнуть деду лицо. Дед шел и улыбался: вот братва, так братва из Куналея. Машины рокотали по дороге и шофера тоже улыбались: Надо же
деду так придумать!