ХРАМ

Храм стоял на возвышенности, там где шоссе, пробежав меж типовых домов пригорода, круто поворачивало влево и спускалось к старому городу, воротами в который служил мост через реку, отделявшую центр города от новых построек. Новыми их можно было считать относительно. Это были «хрущёвки» и здания контор, построенные в шестидесятые - восьмидесятые годы, только что закрывавшего календарь двадцатого века. А храм был действительно новый, его воздвигли на месте старого, разрушенного в далёкие тридцатые. Сразу за ним начинался парк – роща клёнов и акаций, поделенная на квадраты асфальтовыми дорожками без бордюров, с редкими, давно не крашеными, скамейками. Через дорогу от парка располагалась первая средняя школа. Самая большая и самая старая из десятка школ небольшого города.

Когда Борис Уваров въезжал в город на своём внедорожнике и перед ним возникал храм с тремя сверкающими куполами, в строительстве которого он, успешный предприниматель, принимал самое деятельное участие, ему всегда вспоминались строки:
Церковь ставится, жизнь меняется,
Рвутся в высь купола да звонницы.
Вера в нас не истребляется,
Не кончается, не изводится.
В этот раз он тоже их вспомнил, но потом его мысли унеслись дальше, за храм, в школу, в которой учился его сын – шестиклассник Витя Уваров. В последнее время у парня не ладилось с английским и Борис каждый свободный вечер, а их, увы, было не так много, старался позаниматься с сыном.

Было уже поздно, когда Уваров вошёл в дом, но ни сын, ни тем более супруга ещё не спали.
- Посмотри его дневник, - сказала жена, когда он, умывшись, зашёл на кухню. – У меня уже никаких нервов не хватает объяснять ему, что он для себя учится, а не для папы с мамой!
«Да уж, - подумал Борис, - с твоими нервами от детей нужно подальше». А вслух сказал:
- Разберёмся.

Поужинав, он вошёл к Виктору в комнату. Тот сидел, уставившись в книгу.
- Привет, сын! Ну, рассказывай, как твои дела?
Витька вместо ответа молча протянул отцу дневник. В дневнике стояла двойка по английскому и запись учительницы о том, что он плохо себя вёл на уроке.
- А двойка-то почему? – спросил Борис, как будто поведение на уроке его не интересовало. – Ведь ты же всё знаешь. Мне же рассказывал!
- Потому что она не домашнее задание спрашивала!

Щёки у Витьки покраснели. Губы задрожали. Видимо, он считал, что с ним поступили несправедливо. – Спрашивает, что не задавала, а я не ответил. А она говорит, садись на заднюю парту и учи алфавит. А я знаю алфавит! Она же не алфавит спросила! – голос подростка задрожал. Последнюю фразу он почти выкрикнул.
- Да-а… - Борис сразу и не знал, что сказать. Сам в своё время пять лет проработавший учителем истории, он понял, что конфликт вышел за рамки учебного процесса. Нужно было поговорить с сыном по душам. Может быть, даже в школу сходить? Ни разу ведь не был. Но когда? Соображалось плохо. Наваливалась усталость после четырнадцатичасового рабочего дня. Пусть парень успокоится. Завтра воскресенье. Он вернётся с работы пораньше, они поговорят…
- Ладно, сын, давай завтра разберёмся. Утро вечера мудренее. – Борис положил дневник, встал с дивана.
- Папа, почему ты из школы ушёл?!

Уваров опешил. Такого вопроса сын никогда не задавал. Ему ведь всего три года было, когда Борис уволился с учительской работы и пошёл в таксисты, просто для того чтобы прокормить семью.

Он посмотрел в Витькины глаза, всё ещё полные слёз. Он не знал, как ему объяснить. Вдруг возникло какое-то чувство, не то что стыда, как-то неловко стало. А объяснить-то надо.
- Витя, понимаешь, в двух словах не расскажешь. Деньги нужно было зарабатывать… - Уваров понял, что не то говорит. При чём здесь деньги? Не в этом дело. – Давай мы завтра с тобой поговорим. Хорошо? Давай ложись спать. Уже одиннадцатый час.

Борис проснулся среди ночи. Из головы не выходил вопрос сына. Он вспомнил начало девяностых. Жена его тогда возила тряпки вместе с другими «челноками» из Москвы и Екатеринбурга, из Польши и Китая. Тысячи навьюченных женщин, и мужчин тоже, но больше женщин, везли товар на рынки провинциальных городов, платя дань таможенникам, рэкетирам, милиции. Всем, кто мог не пустить, запретить, отобрать. У неё постоянно болели руки и спина. Борис помогал, как мог. Встречал и провожал. Развозил товар. Но потом, когда в школе и вовсе перестали зарплату выдавать, он не выдержал, ушёл. Не мог он, здоровый мужик, с высшим образованием, с головой, как все считали, сидеть на шее у жены.

Тогда случился массовый исход специалистов из образования и культуры, из науки, из библиотек и музеев, из школ и училищ. Борис вспомнил, как в девяносто четвёртом, привезя товар на рынок, встретил свою однокурсницу Любу Третьякову. Она закончила институт с красным дипломом. Они даже сперва сделали вид, что не заметили друг друга, обоим было неудобно. В институте они дружили. Вместе занимались в научно-педагогической секции профессора Воронова. Мечтали, как они принесут свои свежие идеи в школу и воплотят их в жизнь.

Люба стояла за прилавком и торговала цветами. Она старательно не замечала Бориса, даже когда он уже подошёл к ней. Потом  всё-таки всплеснула руками и сделала вид, что очень обрадовалась. Потом долго рассказывала про свою жизнь, не могла остановиться. Муж ушёл. Дочку воспитывает одна. Мама болеет.

Борис посочувствовал. Дал свой телефон, чтоб звонила, если машина понадобится. Но где-то далеко мелькнула эгоистическая мыслишка, что у него-то всё-таки не так уж всё плохо.

До утра так и не спал. Мысли вязкие и тягучие не отпускали. В шесть часов, когда понял, что уже не уснёт, поднялся. Принял душ, сварил кофе. Душевное равновесие было потеряно. В семь часов позвонил своему заместителю, сказал, что его сегодня не будет. Объяснил, какие встречи можно перенести, а на какие съездить вместо него. Оделся, вышел в тёмное морозное утро. Целый час, не спеша, шёл по городу. Поднялся вверх, в гору. Вошёл на территорию храма, перекрестившись на купола. Заметив в подсобных помещениях свет, зашёл. Поздоровался с батюшкой. Встречались они довольно часто – было о чём поговорить. Отец Владимир предложил чаю. Рассказал о том, что планирует сделать будущим летом. Борис молча слушал, изредка вставлял свои замечания. Батюшка, видя, что Уваров чем-то озабочен, просьбами его одолевать не стал. Рассказал о встрече с монахом, приехавшим из Греции, о других новостях. На том и попрощались. Борис вышел в парк, пересёк его и, увидев, что школьная дверь открыта, направился туда.

В коридоре полная женщина в синем халате со связкой ключей в руках объяснила, что в школе только один директор. Показала, как пройти к его кабинету.
Уваров постучал и сразу же открыл дверь. За столом с ежедневником в руках сидел молодой человек лет двадцати семи в коричневой потёртой дублёнке, но без шапки. Уваров подошёл, протянул руку, представился:
- Уваров Борис Викторович. Мой сын у вас учится. В шестом «Б».
-Замятин Геннадий Иванович. Директор школы.- Директор встал, вышел из-за стола, подвинул Борису стул. – Садитесь, пожалуйста. Я недавно… Я с начала учебного года только начал работать в этой школе, так что учеников ещё всех не знаю. Вас что классный руководитель вызвал?
- Нет. Давно в школе не был. Зашёл вот узнать, как дела. И у сына, и вообще, в школе.

Про дела в школе Геннадий Иванович начал рассказывать, что называется, с места в карьер. Наболело и прорвало. Проблем было выше крыши. Когда дошёл до системы отопления в школьных мастерских Уваров перебил его:
- Геннадий Иванович, что вы на пальцах объясняете! Пошли посмотрим.
Директор подпрыгнул со своего стула и повёл Бориса в мастерские, всё время забегая вперёд, поворачиваясь к собеседнику и оживлённо жестикулируя.
Температура в мастерских была ниже, чем на улице. Уваров осмотрелся:
- Так что в этом здании не начинался отопительный сезон?
- Нет. Перекрыто отопление. Батареи прохудились. Сантехник наш говорит, теперь только летом можно отремонтировать. Не знаю, что и делать.
- Что делать… Во-первых, скажите своему слесарю, чтоб за зарплатой только летом приходил, а не каждый месяц. Во-вторых … А как вы принимали-то это всё? Надо же было какие-то условия поставить. Помогли бы вам как новому директору…
- Так я уже был назначен… Потом всё осмотрел.
- Ясно.

Они долго ходили по зданию школы, обсуждая его состояние. Побывали в спортзале, спустились в подвал. После осмотра последнего перешли на «ты».
Прощаясь Уваров сказал:
- Я тебе, Иваныч, завтра позвоню и скажу, чем могу помочь. А ты сам лично иди к Колбину. – Колбин был начальник гороно. – На словах объяснишь и подашь служебную записку. Можешь сказать, что со мной вместе всё обследовал.
- А что, Колбин  ваш знакомый?
- Знакомый, знакомый. Ну, давай, до завтра!
Придя домой, Борис узнал, что Витька на соревнованиях, а вечером они с женой идут на день рождения. Беседа с сыном опять была отложена, что Уваров воспринял даже с некоторым облегчением.
В понедельник утром Уваров пригласил главного бухгалтера и распорядился, чтобы перечислила деньги на счёт средней школы № 1.

Потом началась обычная деловая круговерть. К обеду Борис опять вспомнил про школьного директора. «Нет, всё-таки самому помочь надо, – подумал,- иначе это всё долго будет».
Пригласил своего заместителя.
- Бери, Саша, всю наличку из кассы. Купишь восемнадцать радиаторов отопления и трубу. Доставишь в первую школу…
- Так деньги-то в церковь хотели…
- Не перебивай! Доставишь всё в школу. Узнаешь у директора – нашёл ли он бригаду? Если нет, ставь своих сварщиков и срезайте старое отопление в школьных мастерских.

Саша отзвонился к концу рабочего дня. Доложил, что в школьных мастерских его ребята уже начали монтаж новой системы отопления. Уваров оторвался от бумаг. Открыл форточку и закурил. Он уже знал о чём будет говорить с сыном. Снова вспомнились знакомые строки:
Кто   не в   вере был, да поверует,
Тот кто грешен был, пусть помолится.
И воздастся ему полной мерою,
И отмерится, и восполнится.