Судьбу не обманешь

.
"Олоко хитрый"

шестая и последняя часть

Добраться до стойбище шамана Олоко, было не так-то просто.  Километров двадцать вверх по Томи на старой, весельной  лодчонке, которая к тому же требует хорошего просмаливания. Дальше, примерно столько же, плыть по приточке без названия и тоже против течения. Томь к осени совсем обмелела и надежды на попутный катер не  было никакой.  Конечно, можно и по тайге напрямую.  Километров 12 точно сэкономишь.  Но разве с больной, да еще и в тягости, такой путь осилишь?  Еще скинет Танюшка дитя по дороге. А уж такого знахарь допустить никак не мог.
Второй день дед Сидор  смолил щели в своей старушке лодке. Давно он уже не ходил на ней никуда. Продукты кое-какие, летом брат присылает с попутными катерами, зимой на санях раз в месяц наведывается.  Иногда  клиенты его подарки привозят.  Деду ничего особенного не надо. Был бы заряд к ружьишку, керосин для фонарей, да картоха с мукой. Ну и сладенького чего-нибудь немножко. Раньше, когда поздоровее был, сам себе и варений наваривал, и  грибов насушивал. А сейчас и аппетит не тот, и силушка уходит куда-то. А если еще и больной вот такой, как Танюша попадется, то за месяц год идет. Вода в реке сплошь покрыта была разноцветными осенними листьями. "Осень-то совсем расшалилась! Холодно по ночам. Надо будет Танюшу укрыть хорошо" - Думы деда Сидора текут неспешно, как вода в Томи, а руки привычно дело свое делают.
Над рекой вдруг возник далекий звук, похожий на басистый звук летящего шмеля.   "Вертолет однако! Вот бы и нам на такой машинке до Олоко добраться" - дед вздохнул и прижав ладонь козырьком ко лбу, принялся рассматривать низкий горизонт. Но звук приближался, становился звонче и дед Сидор понял, что это идет лодка. "Вихрь" - определил дед  - Раньше все "Ветерки " бегали, а недавно "Вихри" появились. Хороший мотор! На такой лодке, как на десятке хороших лошадей, можно быстро до стойбища добраться". Лодка выскочила из-за поворота реки и сделав красивый  разворот, лихо выскочила на берег, рядом с дедом Сидором  :"Ах, ты , царь небесный, так это же Костян, Ваньшин сынок старший.  Ишь ты как возмужал! Вон и усики уж пробиваются!" - Знахарь подал Косте руку и крепко сжал мозолистую ладонь парня. "Как ты вовремя, парнишша! Сестру к Олоко везти надо. А на моей посудине далеко не уедешь!"  Костя  важно кивнул: "Надо, так надо!" Он сам, на свои заработанные за рыбачью путину деньги, купил  лодку.  На мотор отец добавил.  Обкатывая обнову, решил навестить сестру, которую не видел уже недели три.
Костя, увидев ожившую, и почти веселую сестренку, обрадовался, даже слезу смахнул незаметно - "Молодец Танька, хорошо смотришься". Наутро, не откладывая задуманного, все трое вышли в путь к стойбищу шамана Олоко. Идти лодкой пришлось целый день. Встречное течение заметно гасило скорость.  На закате, путешественники увидели на берегу несколько рубленных домишек и рядом с ними островерхие хантыйские чумы, крытые оленьими шкурами. Свора собак, в основном сибирских лаек, бросились к берегу, но тут же были отозваны хозяевами ханты, вышедшими навстречу гостям.  Народу в стойбище оказалось не много - десятка полтора пожилых мужчин и женщин. Ни молодых, ни детей, видно не было. Все они давно разъехались по близлежащим поселкам и городам,  как когда-то отец Танюшки. Ханты, как и другие  малочисленные народы севера, давно уже,  наравне со всеми, подлежали учету по месту жительства, паспортизации и обучению детей в школах.
В тайге оставались лишь старики, не желающие менять всю красоту и трудности таежной жизни на сомнительную  прелесть цивилизации. Гостей с достоинством проводили в самый большой дом. Летом ханты жили в чумах, лишь с наступлением настоящих морозов, перебирались в дома, построенные для них  специальной бригадой строителей, по приказу  районного начальства. Старая, как мир, седая сгорбленная  женщина принесла гостям большой чан  вареной медвежатины, черствые лепешки, несколько сортов вяленой рыбы и что-то быстро проговорив на своем наречии, ушла.  Костя,  как молодой голодный волчонок, накинулся на привычную еду. Дед Сидор тоже  закусил, а Танюшка, почувствовав запах вареного мяса, выскочила из-за стола и выбежала из домика, едва не сбив старую хантыйку, вносившую в дом самый обыкновенный чайник со смородиновым чаем.
Посмотрев вслед девушки, старуха почти на чистом русском проговорила:"Девка в пузе у ней. Ишь ты, как от мяса нос воротит. Вот я ей брусники моченой принесу. Пусть жреть."  После ужина, гостям предложили отдохнуть. Та же старуха постелила на деревянных нарах достаточно сносные матрасы и подушки, набитые утиным пером.  Вместо одеял пошли хорошо выделанные оленьи шкура. "А тебя, шайтан, Олоко призывает" - обратилась она к знахарю. Деда Сидора считали русским колдуном. Его хорошо знали в стойбище и уважали, как учителя и одержимого духами. И к тем, и к другим ханты относились с почтением.  Встреча  шамана и знахаря происходила на "высшем уровне", в самом большом чуме, застеленном лучшими шкурами оленей и волков. Сам хозяин - маленький сухонький ханты, неопределенного возраста восседал на  шкуре бурого медведя.
Знающие шамана говорили, что ему перевалило за 90 лет. Олоко не камлал уж лет 8.  Приезд знакомого знахаря, да еще и с беременной молодкой его насторожил.  Шаман предложил гостю настоящей заводской водки. Чтобы не обидеть хозяина, дед Сидор отпил глоток и держа кружку в руках задал Олоко традиционный вопрос о его здоровье, здоровье жены Уны, о здоровье его оленей и собак. Шаман, довольный гостем, тем что тот не  нарушил принятый обычай среди ханты, подобрел. -"Зачем прибыл, шайтан Сидорка? Бабу молодую с пузом зачем привез? Если падучая она, зачем сам не лечил? Зачем духов моих приехал тревожить?"  Дед Сидор правдиво и подробно рассказал Олоко о всех своих тревогах, относительно Татьяны. -"Помоги, Олоко, проклятия снять с ребенка. Она ведь  хантыйка наполовину. Твоим духам легче  со злыми духами справиться, чем моим. Не слушаются они меня, не выходят из девки. Плод её погубить хотят. Чернота там у нее.  Мои добрые духи это показали мне, а прогнать зло не могут".  Шаман, польщенный тем, что русский знахарь признал его силу превыше своей, сделал важное лицо - "Подумаю Сидорка! Всю ночь думать буду. Приведи девку. Да не ты, пусть Уна приведет".  Старуха, прятавшаяся за пологом чума, проворно, для своих лет, засеменила к дому и вскоре привела Таню  в чум шамана. Олоко велел девушке подойти и опуститься на колени напротив него.  Затем он долго вглядывался  узкими, удивительно зоркими для своего возраста, глазами в глаза Тани. Все его коричневое, сморщенное личико напряглось и даже, морщинки разгладились от внутреннего напряжения. Он положил сухонькую детскую ручку на темя девушки и с неожиданной силой прижал её голову к своим коленям.  Ощупывая затылок девушки, Олоко спросил знахаря "Дырку в голове ты ей лечил?"  - "Да, шаман.  За голову ее особо я не переживаю. За нутро боюсь.  Не пойму, почему духи нижнего мира черноту на дитя напускают. Почему проклятия на него наложили? "   Олоко, отпустив немного напуганную девушку, велел той уйти в дом.  -"Ладно, Сидорка, попробую. Сердце у девки большое, как солнце светлое.  Тепло от него идет.  А от пуза холодом морозит. Попробую изгнать мороку ради Ваньши, отца ее"  - "Ты откуда знаешь, что Ваньша отец её?"- спросил удивленный Сидор.  Довольный похвалой, шаман  не спеша ответил -"Олоко хитрый, Олоко все видит! Как камлать начну, так духи мои еще помогут.  Узнаем, почему у Ваньшиной дочки в пузе холод на ребенке"  Эту ночь гости спали крепко и спокойно, не подозревая, что гостеприимная Уна добавила в чай одной лишь ей известной травки,  вызывающей здоровый сон безо всяких последствий. Ведь почти все медицинские снотворные препараты действуют в той или иной степени, если не на мозг, то на нервы, печень или почки. Утром, еще до рассвета, когда все  пребывали в самом сладком предутреннем сне, Олоко поднялся и вышел из чума. Он отправился сначала в лес. Отойдя к огромному, многолетнему кедру, Олоко привязал на его лапку длинный кожаный поясок, расшитый бисером и долго просил помощи у духов леса. Затем, он спустился к реке, где повторил свой ритуал, пустив по течению красивую  берестяную шкатулку в которую положил кусочек  вяленого  муксуна.  В стойбище началось приготовление к великому камланию.  Старуха Уна, старшая жена и помощница Олоко во всех делах, не хуже самого шамана знала, что ей делать. Сам шаман не предпринимал почти никаких действий. Он лежал в своем чуме,  время от времени прихлебывая из берестяной, просмоленной чашки какой-то мутный напиток.  Чум шамана стоял особняком от остальных построек.  Ханты, под руководством Уны, сооружали  по краю площадки, перед чумом Олоко большие заготовки для костров.  Уна принесла из своего маленького чума одежду для шамана и помогла тому облачиться в нее.  Это было  легкое одеяние из хорошо выделанной шкуры серого оленя.  На голову шамана помощники надели островерхую шапку, с рогами оленя, прикрепленными к основанию шапки при помощи множества кожаных ремешков.  Все одеяние шамана было обвешено полосками кожи и цветными лоскутками с пришитыми по краям их частями копыт все того же оленя.  Большой, обтянутый кожей бубен и костяная колотушка хранились в чуме шамана. В центре площадки вокруг которой готовились кострища, женщины племени Олоко уложили целую гору   оленьих шкур. Уна привела Танюшу и уложила на это ложе, прикрыв её  единственной, имеющейся в стойбище шкурой белого оленя.  Уна  заставила  девушку выпить какой-то мутный, безвкусный напиток, от которого  Таня почти мгновенно уснула. Люди рассевшись по краю площадки, не проронили ни звука, когда шаман вышел из чума. В одной руке у него был бубен, в другой -  ритуальная колотушка. Олоко не сильно ударил ею в бубен один только раз и медленно, картинно пошел по кругу, огибая ложе Тани, лицом к толпе. Он смотрел поверх голов  сидящих на земле ханты.  Дед Сидор не раз наблюдал камлание шамана и ни разу движения того не повторялись.  Взгляд Олоко был где-то очень далеко. Он пока еще негромко бубнил что-то, изредка ударяя  колотушкой в бубен. Совершив таким образом несколько кругов, шаман повернулся лицом к Тане. Встав на четвереньки, он взбрыкивая ногами, как молодой олешек, пробежал пару кругов, оставив на земле бубен с колотушкой.  В дальнейшем, в течении нескольких часов, шаман прыгал и бесновался вокруг спящей девушки. Он, то  неистово колотил в бубен и громко выкрикивал незнакомые слова, то падал замертво и оставался  в таком положении, пока Уна не вливала  в его рот несколько глотков из берестяной чаши. Олоко вновь соскакивал и   принимался вновь совершать свой дикий танец.
Несколько раз он наклонялся совсем близко над девушкой и замирал, словно прислушиваясь к ее дыханию. Потом  дул ей в рот и снова принимался молотить колотушкой по туго натянутой коже бубна. Камлание продолжалось не менее пяти часов, пока наконец с  коричневых губ старика не полетела клочьями  желтая пена. Олоко упал головой на ноги спящей пациентки и замер. Уна подошла к мужу, и сухими, скрюченными пальцами приподняла тому веки.  -" Духи взяли душу шамана.  Он в нижнем мире, беседует с духами. Завтра они дадут ответ Олоко."  Слова старухи послужили как бы сигналом для всех жителей стойбища.  Шамана подхватили под руки и без особого почтения поволокли в его чум. Уна подняла  не совсем проснувшуюся девушку и увела в дом, где Таня,  едва проглотив стакан чая, тут же упала на лежанку и уснула снова. А в стойбище пылали костры. Люди веселились.  Откуда-то появились бутылки с водкой.  Пили все.  И женщины, и мужчины, и даже дед Сидор пропустил стаканчик.  Так повелось издавна.
На следующее утро  ритуал повторился.  Но  на этот раз, шаман был одет в наряд, напоминающий птичье оперение.  Что-то типа свободной рубахи, обшитой перьями черного ворона.  И бесновался Олоко гораздо меньше. Он просто бегал по кругу, раскинув руки, изображая, видимо, летящую птицу. И в бубен он ударял, на этот раз гораздо тише и реже.  Покружившись таким образом с час, шаман остановился на уровне головы Тани. Кстати, на этот раз ее не усыпляли.  Девушка просто сидела на куче шкур и во все глаза наблюдала за манипуляциями шамана. Олоко приблизил свое мелкое, морщинистое личико к лицу девушки и долго, очень долго смотрел ей в глаза,  своими узенькими щелочками, глазками, которые из хитрых и насмешливых  превратились в колючие и очень пронзительные.  Потом он быстро отскочил от девушки и завертевшись, как волчок, несколько раз с  силой  ударил колотушкой в бубен. И снова, как накануне, Олоко упал без сознания, заливая  желтоватой пеной  черные перья шаманского костюма. Ула, подскочив к Олоко, вновь проверила его на признаки жизни, и убедившись, что старик жив, объявила  людям, что шаман сейчас в верхнем мире, у духов неба. Как бы не казался нелепым и даже смешным ритуал камлания, но то, что на следующий день, проспавшийся шаман поведал деду Сидору, повергло того в полный шок. Нелепым камлание может показаться только  людям иной веры. Дед Сидор хоть был крещен, но  не уставал удивляться прозорливости последнего старого шамана Олоко. Не было еще случая, чтобы шаман не вылечил безнадежно больного, привезенного к нему.
Почему-то своим ханты, из родного стойбища, он не всегда мог помочь.  Бывали случаи мертворожденных детей, смерти от болезней достаточно молодых ханты.  Но чужаков шаман спасал почти всех. Может быть от того, что люди, потерявшие последнюю надежду вылечить свои недуги у традиционных докторов, цеплялись за Олоко, как за  жизнь.  Возможно, здесь имело место огромное самовнушение, но именно Олоко славился на всю округу, как самый сильный шаман ханты. Но скорее всего, шаман действительно обладал даром предков и умел разговаривать с духами и душами не только умерших и живых людей, но и  с неизвестными нам духами леса, воды, травы воздуха и прочее.
Утром следующего дня, Уна пригласила деда Сидора в чум шамана. Олоко, бледный, с совершенно измученным  личиком, полулежал на ворохе шкур. Он потягивал все тот же мутный напиток и тихонько покряхтывал. Видно старое тело, измученное двухдневными "плясками",  давало о себе знать. -"Садись ближе, Сидорка, говорить стану."  Знахарь подсел поближе к шаману и взял у того из рук пиалу. Сидор знал, что там в берестяной чаше.  Это был отвар  грибов,  и каких то трав. А еще знахарь,  давно изучивший  жизнь и традиции ханты, знал, что концентрация этого отвара, не повредит ему, а только взбодрит. При камлании, шаман  употреблял несколько иные отвары. Гораздо крепче и с другими грибами. Сидор отпил пару глотков и вернул пиалу хозяину. - "Слушай , русский шайтан, что говорить буду. Оленем бегал я в первый день к духам нижнего мира. Встречался там со всеми мертвыми предками твоей девки. Мать ее видел. Шибко за дочь свою душу рвет. Не подпускает мать к дочери баба одна красивая.  Духи сказала, что мать она Танькиной матери. Зло в ней сидит. Душу ее даже ваши шайтаны к себе не берут. Много она людей сгубила, вот и Таню сгубить хочет от зависти к ее красоте и молодости. Злобится она на девку еще и за то, что ребенка прижила она от родной крови. Да вот только мои духи на это не сердятся. У нас двух жен можно брать. Если первая мальчишку не принесет, вторую можно из родной крови взять.
В тайге мало стойбищ ханты.  Девок еще меньше, вот ханты и берут баб из родственников. Лишь бы отцы- матери  были другие. Отца Танькиного ребенка видел в нижнем мире. Мается он шибко. Душа его плачет. Ему только там сказала бабка его, что брат он двоюродный Таньке. А вот матери Антошки, того, что мужиком был  Танькиным,  в нижнем мире нет. Я вороном облетел весь мир. На западе её нашел, в городе большом. Мать Антошкина плохо живет. Из большого дома, где пела она, ее выгнали, не умеет она больше людей веселить, духи голос отняли. Бедно живет, все про неё забыли. Духи русские наказали  её за то, что сына бросила, Антошку.  На восток летал, туда, где солнце встает. Отца Алешкиного в верхнем мире встретил. Не старый еще, хорошо живет. Троих детей родил, внуков нянчит. Он, вроде, как из наших, только не ханты, а другой. Глаза у него узкие, как небо цветом. Может якут, или бурят. А глаза он от русской матери взял.  Кровь у Таньки перемешена. От многих взята. Девка сильной должна быть.  Хорошие защитники у племя Олоко, прогнали русских духов, что девку в Танькином пузе убить хотели. Нет греха на Ваньшиной дочке. По законам ханты, не  виновата она. А вот то, что  отец ребенка ее братом ей пришелся, ты Сидорка, никому не сказывайся. Беда будет. Танька знать не должна. Тетка её, что в большом доме пела, шибко мается. Она не знает, где сын ее. Бабка померла, дом родственники забрали, все добро бабкино пожгли и письма тоже. Не узнает  мать Антошки, где её сын, пока Танька не скажет.  А о том, что Танькина мать родной сестрой ей приходится, никто не знает и не узнает. Олоко хитрый! Олоко обманул духов, сказал им, что Танька внучка его. Духи поверили и сняли с неё проклятия русских шайтанов. Девка родится у Ваньшиной дочки. Шибко красивая будет и умная. Только имя у девки хантыйское должно быть, иначе духи рассердятся. Пусть Евьей дочку назовет Танька. Евья,  это значит -добрая. Ступай Сидорка, тайну храни"
Сидор хоть и был ошарашен откровением шамана, но что-то подобное он и сам предполагал. Все стало на свои места, все стало ясным и понятным, как белый день.  Константину и Танюше, знахарь сказал, что шаман снял с Тани порчу, которую наслали на нее завистники и что её дочка родится нормальным и здоровым ребенком .   Проводить гостей в дорогу, ханты вышли всем стойбищем.  Уна, подойдя поближе к Косте предала просьбу шамана, чтобы за камлание, привез он  10 бутылок водки Олоко. "Ящик привезу, пейте на доброе здоровье. Только бы с сестренкой все в порядке было"- пообещал Костя. Обещание он свое выполнил и через неделю вместе с отцом привез для ханты ящик хорошей водки и пару мешков картошки, которую ханты стойбища Олоко, так и не научились выращивать.  А Таня, отдохнув в родительском доме пару недель, уехала в город Стрежевой и вышла на работу.
Чувствовала она себя прекрасно и только грусть - тоска по погибшему мужу, временами накатывали на бедную девушку. Она вовремя, без особых мучений, родила здоровую, синеглазую дочку. Следуя совету шамана, Таня назвала девочку Евьей.   Но Евьей ребенка называла только мать, для всех остальных девочка была Евой. Прошло пять лет. Таня продолжала работать в ЦТП на прежней должности, но ей хотелось учиться, чтобы ее подросшая дочь могла гордиться матерью. Замуж она не спешила, хотя и не было недостатка в предложениях. Таня давно мечтала съездить на родину Антона, но боялась оставить малышку даже заботливой Валентине. Слишком дорогой ценой заплатила она за свою Евью. Девочка все больше походила на мать.  Те же тугие завитушки темно русых волос, тот же носик, те же полные сочные губки, тот же удивительно красивый разрез глаз. Вот только цвет их - синий, как вечернее небо,  напоминал Танюше её незабвенного Антошеньку.
Когда девочке исполнилось пять лет, Таня в летний месяц, взяв отпуск, наконец-то решила поехать в Свердловск.  Для начала, она посетила село, где жил с бабушкой Нюсей её  погибший муж. Нынешней хозяйкой добротного бабушкиного дома являлась какая-то её дальняя родственница. Узнав, кто такая Таня, женщина подняла крик, что не собирается отдавать дом вот так, за здорово живешь, неизвестно откуда свалившейся на ее голову самозванки, но услышав от Тани, что та не собирается предъявлять ей никаких претензий, сменила гнев на милость и отвела Таню на кладбище, где рядом с бабушкой, нашел свое вечное пристанище и её Антон. Попросив женщину уйти, Таня дала волю своим слезам. Выплакавшись, молодая женщина прибрала запущенные могилки и еще долго сидела на лавочке рядом с холмиками, тихонько рассказывая мужу обо всем. Дочка Танюши осталась у отца с мачехой и Таня торопилась уехать. Она оставила приличную сумму родственнице бабы Нюси и попросив её ухаживать за могилками, уехала в Свердловск. Поезд на Тюмень уходил только на следующее утро. Оттуда Таня собиралась вылететь на самолете до Томска, чтобы забрать дочку. Не зная, как убить время, Таня решила разыскать мать Антона. Эта женщина ничего хорошего не принесла ни ей, ни своему сыну. Но она была матерью её мужа и бабушкой Евы. Таня отыскала  театр, о котором упоминал как-то Антон.  И здесь, в отделе кадров её огорошили сообщением о том, что мать Антона умерла всего полгода назад от рака гортани. И тут судьба или  духи шамана побеспокоились о психике Татьяны. Ведь неизвестно, что стало бы с бедняжкой, встреть она двойника своей матери. Наверняка, тайна деда Сидора и Олоко открылась бы  бедняжке. Не нужная тайна, не желательная, она ушла в могилу вместе с её обладателями. А Танюша вернулась домой и в тот же год поступила на заочное отделение Томского Геологоразведочного техникума, где мы с ней и встретились в 1980 году.
Эта история написана о нелегкой судьбе очень хорошей женщины, с распахнутой всему миру душой.  Много здесь художественного вымысла, особенно в последней части. Но основная канва рассказа - это правда. А верить в нее или нет, это уж личное дело каждого.