Мы за ценой не постоим

    




Победу, изложенную со всеми подробностями, трудно отличить от поражения.
Жан Поль Сартр (1905-1980),   
      французский писатель

        1. Россия в войнах

Всегда предчувствуя неизбежность войны, Россия никогда на протяжении последних двух веков не была к войне должным образом готова. И всегда побеждала большой кровью. Объяснение этому феномену, щадящее наше национальное самолюбие, сводится в общих чертах к исконному русскому миролюбию: мол, мы мирные люди, а потому «наш бронепоезд» только и делает, что «стоит на запасных путях», как пелось в довоенной песне. Или, в интерпретации Сталина: «Агрессивные нации, как нации, готовящиеся к войне в течение длительного срока и накапливающие для этого силы, бывают обычно – и должны быть – более подготовленными к войне, чем нации миролюбивые, не заинтересованные в войне». Такую удобную для прикрытия некомпетентности вождей трактовку событий с первых дней Великой Отечественной войны насаждали в сознание советского народа и сами вожди, и обслуживающий их пропагандистский аппарат. А народ эту трактовку принял, чтоб не чувствовать себя одураченным, будучи одураченным.
Талантливых создателей батальных полотен в стиле русских былин давно уж нет, но созданные ими творения продолжают жить, время от времени подвергаясь косметической реставрации. Того же, кто пытается нарисовать непредвзятую картину наших победоносных войн, общество подвергает остракизму. «И песня твоя чужда нам, и правда твоя не нужна!», - как писал в 1895 году в одном из шести опубликованных стихотворений  семинарист Иосиф Джугашвили, будущий Сталин.
Не стала обнадёживающим исключением из трагической закономерности и последняя победоносная баталия в Южной Осетии. За пять дней боёв мы потеряли столько же солдат, сколько американцы потеряли в Ираке за первые две недели  куда более масштабных боевых действий. В среднем за день наши безвозвратные потери составили 9,6 человека с ружьём. У американцев с 20 марта до 1 мая 2003 года, когда Буш объявил войну законченной, потери равнялись 2,8 человека в день.
В 1941 году за период с 22 июня 1941 г. по 30 апреля 1942 г. мы каждые сутки безвозвратно теряли в среднем 13,1 тысячи  солдат. Немецкие ежедневные потери составляли 1,4 тысячи. За первые пять месяцев войны наши боевые потери и вовсе составляли 17,1 тысячи бойцов – по 12 человек в минуту. И потому неудивительно, что наши войска постоянно «героически сражались с превосходящими силами противника». А сражались они действительно героически даже под бездарным управлением военачальников. И сим победиши.
Во время Первой мировой войны газеты публиковали списки погибших офицеров и фамилии военнослужащих, представленных к наградам. Это дало повод Владимиру Маяковскому в 1915 году приговорить к позору тыловых ура-патриотов: «Как вам не стыдно о представленных к Георгию/ вычитывать из столбцов газет?!».
Во время Второй мировой войны наши потери были столь чудовищны, что не только не публиковались в газетах списки погибших офицеров, но и решено было отказаться от смертных медальонов – «смертников», пластмассовых пенальчиков с вложенными в них бумажками с минимально необходимой информацией о владельце. Таковые положено было иметь каждому бойцу, но их, как водится, у нас не хватало. По этим смертникам поисковикам до сих пор иногда удаётся опознавать поднятые из земли останки. Смертники отменили в ноябре 1942-го, чтоб погибших не могли идентифицировать ни враги, ни – главное – свои: по безымянным потерям сердце меньше болит.
Надеясь хоть как-то сохранить о себе память, бойцы нередко выцарапывали свои имена на алюминиевых ложках, на котелках, на чём придётся, что могло их пережить и прокричать потомкам: «Я был на этой земле!».
За свою историю Государство Российское  пережило две отечественные войны – в 1812-м и в 1941-1945 годах. Война признаётся отечественной, когда вторгшийся враг грозит самому существованию государства и нации. Если же государство и нация разрушаются изнутри, что России более свойственно, войну называют гражданской.
Обе отечественные войны начались в июне и почти одновременно: «Великая армия» Наполеона, покорившая Европу, перешла границу Российской Империи в ночь с 23 на 24 июня, а «великая армия» Гитлера, тоже покорившая Европу, границу СССР растоптала в ночь с 21 на 22 июня. И сражения, во многом определившие исход этих войн, нередко происходили на одних и тех же полях, за одни и те же населённые пункты и даже на одних и тех же улицах.
В окрестностях Старой Смоленской дороги, на Бородинском поле, в бескомпромиссной схватке сошлись армии Наполеона и Кутузова в сентябре 1812 года. Не сдав врагу, русские оставили свои позиции, а затем и Москву: фельдмаршал берёг армию. И здесь же в октябре 1941 года не на жизнь, а на смерть схватились танковая дивизия СС «Рейх» генерала Хауссера и 32-я стрелковая дивизия полковника Полосухина. И опять русские отступили, не будучи побеждёнными, и Москву не оставили.
Пауль Хауссер был на Бородинском поле тяжело ранен, потерял правый глаз, но дослужился до звания генерал-полковника войск СС и дожил до 92 лет. В последний путь его торжественно проводили недобитые сослуживцы. Виктор Иванович Полосухин погиб в феврале 1942 года, не дожив десяти дней до 38 лет. Его с воинскими почестями похоронили в центре Можайска.
Перед началом второй Бородинской битвы Полосухин заглянул в музейчик села Бородино и в книге отзывов на вопрос о цели посещения ответил: «Пришёл Бородинское поле защищать». В России десятки улиц Полосухина, но мало кто теперь знает, в чью честь они так названы.
Пуля нашла его на возвышенности, откуда начинается Москва-река, вблизи исчезнувшей ныне деревеньки с красивым именем Васильки. За те века и тысячелетия, что существует Русь – ведь не с неба же вдруг в Х веке свалились русичи на берега Днепра, Оки и Волги, - неисчислимое множество деревень и сёл сметены с лица земли вражескими нашествиями, междоусобицами и социальными экспериментами. Одни сохранили о себе память в названиях урочищ, лесов и полей, другим и этого не досталось.
Ещё в первой половине ХХ века из Москвы в Калугу можно было попасть как по Варшавскому шоссе, так и по Старой Калужской дороге, являвшейся продолжением современного Калужского шоссе и после Воронова пролегавшей через Кресты, Тарутино и Угодский Завод (ныне Жуков: охочи мы до переименований…). Теперь она проезжа только на отдельных отрезках, хотя и на заброшенных участках угадать её пока можно: за века эксплуатации грунт так был промят копытами и колёсами, что плохо поддаётся лесу.
В окрестностях Старой Калужской дороги, близ села Тарутино, в октябре 1812 года русские войска впервые повергли в бегство авангард наполеоновской армии во главе с королём Неаполитанским Мюратом. И тем положили начало разгрому Великой армии великого императора. Здесь же, на берегах изумительно живописной русской реки Нары, 43-я армия, превозмогши трагические поражения, в октябре 1941-го остановила, а в декабре вместе с другими соединениями Западного фронта обратила вспять 4-ю армию гитлеровского генерал-фельдмаршала фон Клюге. 
Его армия в 1939 году за три дня перерезала Польшу с запада на восток, в 1940-м за две недели дошла до Ла-Манша через Бельгию и Францию, в 1941-м за полтора месяца прошла от Бреста до Смоленска. Готовясь к вступлению в пределы России, Клюге внимательно изучил всю доступную литературу об аналогичном походе Наполеона. «Письменный стол Клюге в его ставке в Варшаве был буквально завален публикациями на эту тематику», - свидетельствовал начальник штаба 4-й армии генерал Блюментритт. Вряд ли исторические параллели добавляли оптимизма прославленному полководцу.
Гюнтер Ханс фон Клюге был выдающимся военачальником, получил Рыцарский крест за № 1 и первым среди гитлеровских маршалов раздавил во рту ампулу с цианистым калием в августе 1944 года. Вторым стал рейхсмаршал Геринг в 1946-м. С цианистым калием нацисты были на ты.  Его приняла Ева Браун на следующий день после бракосочетания с Гитлером. Им Гитлер отравил свою любимую овчарку Блонди, чтоб убедиться в действенности яда. Им отравил жену и шестерых детей Йозеф Геббельс, назначенный напоследок Гитлером своим преемником.
В России предпочитали пулю. Лучше в затылок. Я побывал под Смоленском в местечке Катынь. Там, после совместного разгрома Польши гитлеровской Германией и сталинским Советским Союзом, были на даче НКВД расстреляны четыре с половиной тысячи пленных польских офицеров. Их имена запечатлены на металлических досках мемориала, воздвигнутого Польшей. Там же были расстреляны тысячи – сколько – Бог весть – граждан СССР. Их могилы безымянны, и в сосновом бору, пронизанном солнцем, находятся всё новые и новые захоронения. Одно появилось во время моего краткосрочного пребывания там. 
Последняя война на территории России, где вражеские потери существенно превосходили наши, состоялась двести лет назад, в 1812-м. Последовавшие затем войны (исключая колониальные)  - Крымская 1853-1856), Первая мировая (1914-1918), Финская (1939-1940), Великая Отечественная (1941-1945) – дались нам большой кровью.

2. Деревня Тетеринка и её обитатели

В 1961-м, через год после окончания средней школы, мой поныне приятель Женька Дашевский подбил меня поехать на лето педагогом в пионерский лагерь кондитерской фабрики имени Марата. Вскоре фабрика, выпускавшая главным образом халву и драже, стала одним из цехов кондитерского комбината «Рот Фронт», продукция которого поныне пользуется популярностью у прекрасной половины российского человечества. Маршал Жуков в своих «Воспоминаниях и размышлениях» упоминает это предприятие: в годы Великой Отечественной войны, - пишет Георгий Константинович, - «кондитерская фабрика «Рот Фронт» выпускала пищевые концентраты» для фронта.
Подбить меня на педагогическую авантюру Дашевскому не составило труда: я, на четыре года его моложе, был обуреваем жаждой новых впечатлений, а он песнями под гитару и байками из пионерской жизни только подогревал мой романтический настрой. Да и принести в семью, отнюдь не жирующую, три десятка рублей, находясь на казённых харчах, было заманчиво. Не остановила меня даже пренеприятная необходимость везти в трамвае через полгорода на бактериологический анализ тщательно завёрнутый в бумагу спичечный коробок со специфическим наполнителем, на всякий случай постоянно принюхиваясь и воровато озираясь. 
Дорогу от Замоскворечья до южной окраины Московской области неторопливая колонна крытых брезентом грузовиков и автобусов во главе с увенчанным знаменем «козликом» - вездеходом ГАЗ-69 – преодолевала по Варшавскому шоссе за 4-5 часов. За Подольском колонна делала привал у останков немецкого бомбардировщика, сбитого, согласно преданию, Талалихиным в ночном таране в 1941-м. С годами то, что осталось от самолёта, было разобрано на сувениры, а на этом месте установили памятный обелиск Герою Советского Союза Виктору Талалихину. Впрочем, тогда ещё можно было увидеть другой сбитый немецкий бомбардировщик в селе Коломенском, в окрестности которого из Москвы по картофельному полю пролегал 47-й маршрут трамвая. Крылья с крестами лежали в подклетях единственного вокруг незакрытого храма Казанской иконы Божией Матери.
Если во время заезда в пионерский лагерь или выезда из него очередной смены случались дожди, то от шоссе до места назначения колонну сопровождал трактор: грунтовая дорога превращалась в две наполненные грязью канавы. В России до дорог, по которым не ездит высокое начальство, никогда не доходили руки. Впрочем, допускаю, что у высокого начальства до дорог не доходят руки из стратегических соображений: приди к нам враг, он непременно увязнет и сгинет не только на дорогах местного значения, в просторечии именуемых грунтовками, но и на федеральных трассах. Как увязли и сгинули в российском бездорожье армии Наполеона и Гитлера.
Конечной целью неторопливого путешествия автоколонны - не всегда безмятежного, но всегда с песнями - была деревня Тетеринка, одной улицей протянувшаяся вдоль левого берега крохотной речушки Десёнки. Она неподалёку от деревни впадает в чуть большую речонку Чернишню, а уж та – в Нару, приток Оки. На другом, нагорном берегу Десёнки, в бывшем помещичьем имении располагался пионерский лагерь имени Марата. Если монастыри после революции большевики приспосабливали под концентрационные лагеря, то помещичьи усадьбы – под пионерские. От дворянского гнезда в бытность мою там оставался только бревенчатый дом на каменном цоколе, где размещались амбулатория и спальня малышей. Да ещё вековая липовая аллея. В июле, в народном календаре не случайно получившем название липец, аллея гудела от пчёл.
Деревня Тетеринка, удалённая не только от современных автомобильных и железнодорожных трасс, но лежащая в стороне на несколько вёрст и от Старой Калужской дороги, тем не менее упоминается в документах и исследованиях, относящихся к войнам 1812 и 1941-1945 годов. Нет оснований полагать, что за почти полтора века, разделившие эти исторические события, Тетеринка претерпела значимые изменения. Во всяком случае, её контуры на карте конца XVIII века в точности соответствуют абрису деревни на километровке, которой пользовались немцы в 1941 году. Да и двадцать лет спустя она предстала мне такой, какой, сдаётся, видели её французы и немцы.
Какое-то время населённый пункт, теперь именующийся Тетеринкой, состоял из собственно Тетеринки и примыкающего к ней с востока сельца Колонтаево. Сельцом в старом русском языке называлось поселение при барском поместье. То и другое появились близ деревни, по-видимому, на рубеже XVIII-XIX веков. На карте середины XIX века место, где 100 лет спустя обосновался пионерский лагерь, значится как «господский дом Ваейкова». Установить, кем был этот господин, мне не удалось. А последними владельцами имения на берегу Десёнки считаются лопасненские купцы Медведевы, разбогатевшие на ткачестве: тогда клепать деньги из нефти ещё не научились. Впрочем, в этих местах палат каменных купцы не поставили. А их ткацкая фабрика в нынешнем городе Чехове к началу Великой Отечественной войны была перепрофилирована на выпуск пулемётов.
В оперативных сводках Генерального штаба Красной Армии за октябрь 1941 года упоминаются и Колонтаево, и Тетеринка. А соседняя деревня Ильино надолго поселилась в сводках штаба немецкой группы армий «Центр». На секретной военной топографической карте-километровке начала шестидесятых годов ХХ века поселение на берегу Десёнки значилось как Колонтаево-Тетеринки. Но когда я впервые очутился в этих местах в роли педагога самого младшего, октябрятского отряда пионерлагеря, Колонтаево существовало уже только в фольклоре. Мне запомнился куплет местной частушки:
                Ах, Тетеринка-деревня,
                Колонтаево-село!
                Хоть в лаптях и с голой ж…,
                Но гуляем весело!
Деревенские частушки не отличались  целомудренностью.  А «говорили матом» в деревне все от мала до велика, ибо другого языка не ведали. Меня поразило, как виртуозно глаголал на нём четырёхлетний карапуз, с которым я однажды заговорил. Впрочем, заходя в «мировую паутину», я обнаруживаю поразительное сходство лексического запаса простодушных селян середины ХХ века и продвинутых интернет-пользователей начала XXI века.
Мне повезло лицезреть последнего аборигена, обутого в самые что ни на есть настоящие лапти. Лыко для них он драл в липовой рощице, росшей на полдороге между Тетеринкой и деревней Дмитровка, что от неё восточнее в трёх верстах, у истоков Десёнки. Сидя в телеге без бортов со свешенными ногами,  дед так погонял свою столь же преклонного возраста клячу:
- Н-но, строитель коммунизма! Шире шаг, мать твою перемать!
Матерился он виртуозно. А его иносказательное обращение к равнодушному ко всему на свете Росинанту было актуально: тогда как раз увлекающийся Хрущёв пообещал с трибуны XXII съезда КПСС, что «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме», и мы все его строили. А чтобы  молодёжь не отвлекалась от строительства светлого будущего, состоялось решение партии и правительства принимать в вузы только абитуриентов с двухгодичным трудовым стажем. Приобретение же трудовых мозолей выпускниками школ мужского пола неизбежно обрекало их на три года службы в рядах Советской Армии (или на четыре года - в ВМФ). Разумеется, практиковались исключения из правила. Директор нашей школы – суровый и добрейший фронтовик Иван Степанович Батенин, – и мне предлагал содействие в поступлении на исторический факультет МГУ. Я счёл это несовместимым с моими идейными убеждениями и высшее образование получил заочно, когда разменял четвёртый десяток.
Совсем недавно мне с женой случилось встретиться с уроженцем Тетеринок 82-летним Николаем Ивановичем Васиным и его очаровательной супругой Ульяной Александровной, хлопотавшей около гостей, как наседка у выводка. Они пришли к мнению, что памятным мне дедом в лаптях мог быть в начале шестидесятых только пастух Фрол из недалёкой деревни Дедня, исчезнувшей уже в новое время. Фрол ещё с довоенных лет нанимался пасти скот окрестных крестьян и был признанным специалистом этого нелёгкого ремесла. Коровы же тогда водились чуть ли не в каждом доме.
А тут дочка затеяла ремонт в квартире и обнаружила среди хлама на антресоли мои старые записные книжки, об утрате которых вследствие неоднократных переездов я горевал 40 лет. И в одной из них нашлось подтверждение правоты предположения Васиных. Запись от 8 августа 1962 года: «В Круче встретил у скотного двора изумительного старика Фрола Ионыча Барсучкова. Ему за 70. Ходит в лаптях, которые сам плетёт, в короткополой шляпе, сюртуке со множеством пуговиц. Лицо умное, покрыто седой щетиной. На приплюснутом носу – мелкие волосы. Он пастух, подпаском – женщина. Дед рассказал, как его дядя, который был в турецкую войну трубачом, лёжа на печке, подавал сигналы своим горном и пояснял их значение детям. Фрол обещал подарить мне пару лаптей».
Через три дня, когда он принёс обещанные лапти, я предложил Фролу Ионычу довезти его до дома на велосипеде. «Он согласился. Я постелил на решётку багажника охапку травы, Ионыч взгромоздился, и мы поехали. Сначала дед терпел, лишь покряхтывал на ухабах. Потом не выдержал, заговорил заискивающе: «Может, я пешком пойду, а?». Велосипед болтало из стороны в сторону, болтался и дед, не удерживая равновесия. Наконец взмолился: «Останови, не могу больше: протрясся – три дня не сяду».
Тетеринка моей юности была довольно большой деревней – убогой, как все русские послевоенные сельские поселения, которые война не удосужилась стереть с лица земли. Лишь несколько домов здесь были крыты ржавым железом, включая единственное кирпичное строение – начальную школу, не помещиком ли построенную? Остальные избы в лучшем случае были защищены от непогоды рубероидом, а чаще их венчала серая от дождей солома или замшелая дранка – осиновая щепа. Но был в деревне магазин – «сельпо» в местной транскрипции, торговавший макаронами цвета кровельной соломы, карамелью «Подушечки» и дешёвой водкой – «сучком» - в бутылках, запечатанных сургучом, по два-двенадцать за поллитра. Был клуб, куда раз в неделю днём строем ходил пионерский лагерь смотреть третьей свежести фильмы. В конце пятидесятых годов клубом как раз заведовал Николай Иванович Васин и даже получил грамоту Министерства культуры РСФСР за заслуги в области внедрения культуры в массы.
Вечерами для местной молодёжи в клубе устраивались танцы под радиолу, перемежавшиеся игрой в «ремешок». Подробностей этой варварской забавы не помню, но суть её сводилась к тому, что с помощью удара солдатским ремнём парни выбирали себе зазноб. Однажды я наведался в клуб, увёл симпатичную аборигенку, всю ночь вдохновенно читал ей стихи. Её привело в замешательство столь непродуктивное времяпрепровождение.
Теперь может показаться неправдоподобным, но чучела на огородах в Тетеринке были увенчаны немецкими и нашими пробитыми касками, коза ходила по Кулиге - лужайке в излучине речки, будучи привязанной к воткнутому в землю четырёхгранному штыку от русской винтовки. Мои пацаны его спёрли, но на следующий день коза моталась вокруг такого же.
Как-то я приметил старика, вколачивающего кол под тын колотушкой, сооружённой из бомбы 1812 года. Бомба была точно такой, какая крутится, прежде чем взорваться, перед князем Болконским в фильме Сергея Бондарчука «Война и мир». От Васина я узнал, что тем стариком был Александр Иванович Фёдоров. Чему нашёл неопровержимое подтверждение в своей записной книжке за июль 1962 года.
«Дед лет 75 – дядя Саша. В кителе, валенках с галошами, ходит, опираясь о палку. Но ещё бодр. Редковатые седые усы. В Первую мировую был в плену у немцев четыре года. Работал в шахтах. Говорит, что его «немец доконал». Ругает наших начальников – царских, которые, в отличие от английских, французских и болгарских, не интересовались судьбой своих пленных. (Во время Второй мировой войны, замечу, ситуация не только не улучшилась, но ещё более усугубилась, так как советских военнопленных стали на Родине считать предателями). Я выпросил у деда бомбу 1812 года. Он нашёл её в земле, когда «ставил дом», воткнул в отверстие палку и пользуется, как кувалдой. «Одно у меня, почитай, орудиё на весь конец. Как колья кому в тын вбить нужно, так у меня берут». Дядя Саша сообщил, что одна из тетеринских старух раскалённым в печи чугунным ядром 1812 года распаривает бочки, прежде чем засаливать в них капусту и огурцы. Предупредил:
- И не ходи: не отдаст она тебе его, уж больно в хозяйстве сподручно.
Бомбу дед отдал за так, даже бутылку «сучка» не истребовал: меркантильность тогда ещё не разъела наши души. Его подарок, покрасовавшийся в лагерном музейчике до конца летнего сезона, в октябре 1962 года я передал в Тарутинский филиал Калужского краеведческого музея. Где, кстати, познакомился с великим подвижником, бывшим учителем, фронтовиком и основателем Тарутинского музея Василием Яковлевичем Синельщиковым. Потом мы с ним переписывались, однажды я даже переночевал в его доме – тогда «третьем от Нары». А вот на могиле Василия Яковлевича побывать всё как-то не получается. Бомба же и поныне в музее.
Однажды пионеры нашли в лесу ящик противотанковых мин, и нам, вожатым и педагогам, пришлось конфисковывать смертоносные зелёные жестянки из-под матрасов в детских спальнях и из чемоданов в кладовке. Потом мы с Дашевским несколько дней выжигали из них тол, отойдя подальше от лагеря. К счастью, запалами к минам пацаны в лесу не разжились. У младших детей в ходу была легенда о некой «красной полосе», за которой сохранились нетленными погибшие в бою наши и немецкие солдаты вместе с оружием.   
В поле за Тетеринкой росла одинокая молодая береза. Трак­тора при пахоте объез­жали ее. Из любопытства я однажды к ней наведался и обнаружил, что вы­росла береза среди останков лёгкого советского танка: чуть ли не заподлицо ушедшая в зем­лю башня с расколотой броней, зве­нья траков, половина пустого ржавого диска от пуле­мета Дегтярева, болванки от снаря­дов...
Говорили, что в речке Чернишне недалеко от брода вблизи просёлка к соседней с Тетеринкой деревне Ильинка долго после войны стоял другой наш танк со снесённой взрывом башней. Я его уже не застал. Девочки из моего отряда любили ходить босиком по броду, называвшемуся Камешки, и высматривать на дне волшебный камень-сверкач, приносящий счастье. Иногда они его находили, он вправду сверкал, но, высыхая на солнце, становился невзрачным. Счастье всегда призрачно.
На опушке леса к югу от Тетеринки, в болотце, мои сле­допыты, руководствуясь рассказами деревенских, нашли остов самолета, сбитого, по преданию, немцами из винтовок. Летчик, говорили, успел выброситься с пара­шютом, и наши его перехватили рань­ше немцев.
Перелески к западу и к северу от Тетеринки, на левом и правом берегах Десёнки, назывались у нас соответственно Немецким лесом и Русским лесом. На картах 1812 года Русского леса нет – там поле. Немецкий представлял из себя насквозь просвечиваемый перелесок. Задеревенели эти места позже, когда исчезли многие бытовавшие здесь деревни.
В Немецком лесу поздней осенью 1941 года закрепились немцы, равно как и в примыкавших к нему с севера и юга деревнях Ильино и Петрово. В шестидесятых годах ХХ века, да и десятилетием позже лес был заросшим, неудобопроходимым. Его долго после войны не разминировали. У местных он по старой памяти слыл Солохой. С какой стати эта роща получила русалочье прозвище, не знали даже старожилы. Может, в незапамятные времена и водились русалки в омутах обмелевших с тех пор речек Десёнка и Чернишня, как раз за Солохой сливающихся. Ведь сохранилось же в Тетеринках поверье, будто в омуте Золотое дно, когда-то будто бы существовавшем между Тетеринкой и Ильинкой, наполеоновская армия затопила награбленные в Москве сокровища. Их до сих пор где только ни ищут, но так и не нашли. А на пересечении реки Чернишни со Старой Калужской дорогой ещё недавно существовала деревня со сказочным именем Кащеево. От неё осталось лишь название леса, к ней примыкавшего, а ныне её поглотившего, – Кащеевский. 
Берёзовая роща в полукилометре от лагеря была Русским лесом. Поляна на его опушке служила нам футбольным полем. Этот лесок упомянут в Оперативной сводке № 262 Генерального Штаба Красной Армии на 8.00 15 ноября 1941 года: «53 стрелковая дивизия, нанеся противнику поражение, овладела южной окраиной Ильино и южной опушкой рощи (200 м севернее района Тетеринка)».  К футбольному полю мы ходили вдоль берега Десёнки, огибая  глубокий овраг, давно безымянный. Позже я узнал, что с оврагом этим, вошедшем в историю Отечественной войны 1812 года под именем Рязановского, связан решающий эпизод Тарутинского сражения. Теперь здесь угодья единственного в Тетеринке фермера. По дну оврага два века назад струился питавший Десёнку ручеёк, позже исчезнувший. Я от него застал только глубокий родник, в котором обитали несколько рыбёшек – гольянов.  В крутом откосе оврага мои следопыты нашли осколок ядра, выпущенного по французским позициям лёгкой артиллерией графа Орлова-Денисова.
А в речушке, к которой овраг склонялся, пацаны босыми ногами нащупали изогнутый буквой «г» русский четырёхгранный штык от 1941 года.
Здесь две великие войны и поныне перекликаются через разделившие их тринадцать десятилетий.

 3. «Первый раз французы бежали, как зайцы»

 3.1. Скверная русская погода

После Бородинского сражения и оставления Москвы русская армия в сентябре 1812 года совершила знаменитый Тарутинский марш-манёвр Кутузова: под прикрытием арьергарда она стремительным броском перешла с Рязанской дороги на  Старую Калужскую и лагерем встала в окрестностях села Тарутино на правом берегу Нары. Тем самым Кутузов лишил Наполеона возможности переместить свои войска на зиму из сожжённой Москвы в южные губернии России, не разграбленные незваными гостями, и обрёк их на голод.
При подходе к Тарутину русские офицеры в лесу поймали зайца и, когда дивизии расположились линиями на бивак в назначенных им местах, выпустили косого. Обалдевшее животное принялось метаться между стоянками, вызвав всеобщее оживление и неимоверный шум. На суматоху во вверенных войсках вышел из шатра Кутузов. Вид мечущегося зайца и ловящих его солдат позабавил фельдмаршала. Он «до того смеялся, что держался руками за бока», - вспоминал очевидец. 
На некоторое время французы упустили русскую армию из вида, а когда обнаружили, развернули свой  двадцатишеститысячный авангард в семи верстах к северу от Тарутина на левом берегу Нары  и вдоль питающих её  речек Чернишня и Десёнка. Разноплемённое войско под командованием короля Неаполитанского Мюрата расположились по обеим сторонам Старой Калужской дороги, базируясь в основном в близлежащих поселениях Ольхово, Кузовлево, Винково, Кащеево, Юшково, Боковинка, Тетеринка, Дмитриевское. «Иных уж нет», а Винково стало Чернишней, Юшково и Боковинка слились в Ильино, сельцо Дмитриевское давно превратилось в Дмитровку.
Французы заняли Тетеринку 22 сентября 1812 года (в этой главе даты указаны по старому стилю. Для перехода к современному календарю к ним нужно прибавить число 12). Здесь, на левом фланге мюратовского авангарда, обосновался 2-й кавалерийский корпус генерала Себастиани, впоследствии ставшего маршалом Франции. Ему было придано четыре десятка пушек, большую часть которых он установил на возвышенном правом берегу Десёнки – там, где полтора века спустя мне довелось утирать носы и стричь ногти юным ленинцам. Но несколько пушек были выдвинуты за околицу Тетеринок на левом берегу реки и обращены стволами в сторону леса, разделявшего две армии и не контролировавшегося ни одной из них. Почему-то этот лес, простирающийся далеко на юг почти до Нары, тетеринские аборигены называют Селивановским, хотя на доступных мне топографических картах двух минувших веков поселение с таким названием отсутствует.
К Кутузову в Тарутинский лагерь непрерывным потоком поступали подкрепления, вооружение, продовольствие. «В лагере раздаются песни, играет музыка, прогуливаются любопытные», - записал в дневнике поручик лейб-гвардии Семёновского полка Александр Чичерин. А Фёдор Глинка, автор слов народной песни «Вот мчится тройка удалая» и будущий декабрист, отмечал: «Армия, отовсюду обеспеченная, наслаждалась столь нужным и полезным для неё отдохновением, укрепляясь самым бездействием своим и становясь час от часу могущественнее и страшнее без пролития крови, без боя и сражений».
Наполеоновская Великая армия страдала от недоедания и беспрерывных нападений русских армейских и самодеятельных партизанских отрядов. Солдаты пускали под нож лошадей, варили зёрна ржи, а соль добывали из пороха. Сам командующий французским авангардом король неаполитанский принуждён был выпрашивать мясо к своему столу у запасливых немцев, пригнавших ещё с границы стадо крупного рогатого скота. Сын гасконского трактирщика, затем кавалерийский офицер и малозаметный генерал, Иоахим Мюрат женился на сестре Наполеона Ка­ролине Бонапарт и вскоре получил все мысли­мые и немыслимые титулы и звания. Впрочем, он был успешным военачальником. Как свидетельствовал современник, «Мюрат соединял в себе одновременно искусство генерала, лихость обер-офицера и отвагу солдата». Наполеон, не умаляя его талантов, считал, что за ним требуется глаз да глаз.
Поняв, что попал в ловушку, Бонапарт прислал к Кутузову своего парламентёра – маркиза и маршала Лористона, чтобы заключить почётный мир. Кутузов принял его радушно, попили чайку, но от каких-либо обещаний Михаил Илларионович уклонился. А своим штабным офицерам порекомендовал ни о чём, кроме скверной русской погоды, со свитой наполеоновского посланца в беседы не вступать.

                3.2. Самоволка генерала Ермолова

Среди русских генералов между тем зрел план разгрома оторванного от основных сил французского авангарда. Кутузов неохотно и только под давлением алчущих славы военачальников согласился дать бой Мюрату.
- Чем долее останется в Москве Наполеон, тем вернее наша победа, - был уверен он и не хотел активными действиями вынудить французского императора к преждевременному оставлению Белокаменной.
План готовился в строжайшей тайне, даже командиры корпусов не были оповещены о задумке. Но, как полагают некоторые иссле­дователи, в русском штабе обретался наполе­оновский шпион, занимавший высокую долж­ность и облеченный доверием главнокоманду­ющего: Мюрат узнал о приготовлении русских.
Атака была назначена на рассвете 5 октября. Оповещённые французы изготовились. 4 октября под вечер Кутузов приехал в Тарутино из недалекой деревушки Леташёвки, где была главная квартира, чтобы убе­диться в готовности войск. Он почти ежедневно приезжал в Тарутино с приближенными гене­ралами на вечернюю молитву. В селе была при кладбище ветхая деревянная церковь во имя Святителя Николая, но фельдмаршал предпочитал молиться в походном храме гвардейского корпуса.
Леташёвка исчез­ла с лица земли, то ли сожженная в 1941 году, то ли приговорённая к смерти как неперспективная в семидесятых годах прошлого века. Даже памятным знаком место её нахождения не обозначено. В Тарутине же крестьяне в 1872 году воздвигли каменную церковь, большевики закрывали её и вновь открывали. Немцы в октябре 1941-го согнали в храм пленных красноармейцев, которые для обогрева сожгли иконостас. Несколько лет Божья обитель выполняла роль колхозного зернохранилища, пока верующие не  обратились с прошением к Сталину. С 1946 года власть уже не покушалась на Никольскую церковь. А потом и сама власть чудесным образом из богоборческой одномоментно обратилась в богочестивую: Савл стал Павлом, в душе оставшись грехопадким Савлом.
Когда коляска главнокомандующего подъехала к стану русского воинства, его взору предстала идиллическая картина всеобщего покоя и благоденствия. Коней вели на водопой, гремела музыка, пели песельники. Оказалось, приказ о выступлении в войска не поступил: посланный с ним из главной квартиры нарочный не сумел найти начальника штаба генерала Ермолова, коротавшего время на званом обеде. А начальник его канцелярии не решился вскрыть пакет. Никогда окружающие не видели Кутузова таким взбе­шенным. «Словно котёл, закипел Кутузов, - свидетельствует очевидец. - «Сей час, - закричал он, - сей час  нарядить следствие, сыскать и представить ко мне виновного, кто б он ни был!». Правда, пострадали, как всегда, невиновные, первыми попавшиеся под горячую руку. А в кругу генералов престарелый фельдмаршал сетовал:
- Вот просят наступления, предлагают разные проекты, а чуть приступишь к делу – ничего не готово, и предупреждённый неприятель, приняв свои меры, заблаговременно отступает.
Ермолов коленом толкнул генерала Раевского, шепнул, усмехнувшись:
- Это он на мой счёт забавляется.
Алексею Петровичу Ермолову было 35 лет, Николаю Николаевичу Раевскому, прославившемуся при Бородине, – 41, Иоахиму Мюрату – 45, Наполеону Бонапарту – 53 года. Михаилу Илларионовичу Кутузову, слывшему среди генералов дряхлым стариком, в мае 1812-го исполнилось 67 лет. Впрочем, он действительно был дряхл телом и через полгода скончался в Германии, изгнав французов из пределов России. У него было немало завистников, славших доносы в Петербург. В одном из них генерал Беннигсен извещал императора, что Кутузов в Тарутине ничего не делает, только спит, а «греет ему постель» молдаванка, переодетая казачком. В военном ведомстве делу не дали хода: на календаре был не 37-й год. Генерал Кнорринг наложил резолюцию: «Это не наше дело. А что спит, то пусть спит. Каждый час сна этого старца неумолимо приближает нас к победе». И среди генералов встречаются разумные люди.

                3.3. Гладко было на бумаге…
   
Атаку Кутузов перенёс на утро шестого октября. Ермолов – тот самый, что позже усмирял Кавказ, - в мемуарах, не упоминая о своей самовол­ке, обиняками оправдывает её и едва ли не с нею связывает успех Тарутинского сражения: "За день перед сим (то есть перед 6 октября. – Л.Б.) неприятель имел сведения о намерении нашем сделать нападение; войска были в готовности, но ожидание было напрасным". Потому, дескать, бдительность врага притупилась.
Тем не менее Мюрат с конвоем в ночь на 6 октября покинул штаб в деревне Винково (теперь Чернишня) и перебрался в помещичье имение близ деревни Тетеринка, где впоследствии располагался пионерский лагерь имени Марата. Из Тетеринки Мюрат отправил своего адъютанта к начальнику артиллерии с прика­зом об отступлении и отводе обоза в тыл. Но начальник артиллерии спал, предыдущую ночь пробыв в тщетном ожидании русской атаки, а адъютант, не зная важности депеши, не решился его разбу­дить. Его разбудили русские пушки.
Тщательно разработанный план баталии предусматривал одновременную атаку французских позиций тремя колоннами русских войск, главные силы которых для этого должны были ночью преодолеть лес, разделявший две армии. Но, как нередко случается на войне, «гладко было на бумаге, да забыли про овраги». Наступающие колонны в лесу заблудились. К рассвету только казачьи полки генерал-адъютанта Орлова-Денисова вышли в назначенное место – опушку леса напротив сельца Дмитриевского, между которым и деревней Тетеринка начинался левый фланг французских позиций. К русским из-под Тетеринки пробрался поляк-перебежчик из корпуса Понятовского и предложил свои услуги в захвате Мюрата, ночевавшего в помещичьем доме с немногочисленным караулом. Граф Орлов-Денисов отправил с ним два казачьих полка, пообещав перебежчику сто червонцев в случае удачи и виселицу в случае обмана. Но во французском лагере началось пробуждение, опасаясь быть обнаруженным противником, Орлов-Денисов экспедицию возвратил. Не дождавшись в оговорённое время выстрела пушки, долженствующего стать  сигналом общей атаки русских войск, Орлов-Денисов на свой страх и риск отдал приказ казакам начать наступление, заходя через Дмитровку в тыл неприятелю. Атака была стремительной и неожиданной для французов. Они в панике бежали за Рязановский овраг, бросив пушки и свой лагерь. По ним открыла огонь казачья конно-артиллерийская рота. По-видимому, осколок именно ею выпущенного ядра извлекли мои следопыты из склона Рязановского оврага в 1962 году.
В условиях всеобщего смятения поразительное мужество и хладнокровие проявил Мюрат. Будучи легко раненным в руку, он сумел предотвратить катастрофу и осуществить более или менее организованное отступление. Появившаяся наконец на опушке Селивановского леса к югу от Тетеринки русская пехота была встречена огнём французской батареи, вынесенной за деревню. Одно из первых же выпущенных французами ядер, по словам участника сражения, «перерезало пополам» командовавшего гренадёрами генерала Багговута, внеся смятение в ряды наступающих. С боевым генералом, успевшим повоевать под началом Суворова, в Тарутине прощалась вся русская армия. Он был похоронен в Калуге в Лаврентьевском монастыре. Но его могила по свойственному нам беспамятству затерялась ещё в XIX веке. Остались неизвестными и места захоронения трёх сотен русских воинов, сложивших головы на Старой Калужской дороге.
Опрокинувшим левый фланг французов казакам Орлова-Денисова достались славные трофеи. Ермолов вспоминал: «Богатые обозы были лакомою приманкою для наших казаков, они занялись грабежом, перепились и препятствовать неприятелю в отступлении и не помышляли». Генералу Орлову-Денисову стоило немалых усилий переориентировать их энергию на преследование противника. Истины ради надо сказать, что и команда французов, которой Мюрат приказал сжечь мешавший отступлению обоз, дорвалась до оказавшихся в нём винных припасов и потеряла боеспособность. Обоз почти весь достался русским, включая коляску короля Неаполитанского.
Отступающих по Старой Калужской дороге французов преследовали незначительными силами. Кутузов не стал вводить в бой главные соединения русской армии, при которых находился во всё время сражения. Генералы, окружавшие князя, досаждали ему настоятельными просьбами разрешить включиться в делёжку славы победителей: полный разгром Мюрата резонно представлялся им обеспеченным, буде в дело войдут ведомые ими войска. Кутузов ответил раздражённо:
- У вас только на языке атаковать. А вы не видите, что мы ещё не созрели для сложных движений и манёвров? Коль скоро не умели мы Мюрата живьём схватить и прийти вовремя на те места, где было назначено, преследование сие пользы не принесёт и потому не нужно.
Он приказал прекратить атаки и возвратить войска в лагерь. Ему не нужна была слава полководца, разгромившего маршала Мюрата. Не жаждал он и победы над Наполеоном любой ценой и после завершившегося вничью Бородинского сражения не послал армию на самопожертвование, хотя она к этому была морально готова. Он берёг российские жизни во имя славы спасителя Отечества.
Наши потери в Тарутинском сражении составили около трёхсот человек убитыми и 904 человека ранеными. Французы потеряли более двух тысяч, в числе убитых оказались генералы Дери и Фишер. Мюрат просил выдать ему тело Дери, но неизвестно, была ли удовлетворена его просьба.
Возвращающиеся с поля брани полки Михаил Илларионович встретил отечески. Стоя на крыльце разорённого постоялого двора, чудом сохранившегося на Старой Калужской дороге между Тарутино и Винково, Кутузов, указывая на сложенные в ряд трофейные французские пушки, говорил солдатам:
- Вот ваша услуга, оказанная сего дня Государю и России! Благодарю вас именем царя и Отечества!
Ему отвечали многократным «Ура!». Будущий декабрист Павел Пущин записал в дневнике: «Радость была всеобщая. Солдаты пели всю дорогу».
Наполеон в Кремле принимал парад своих войск и готовился награждать отличившихся, когда гонец доложил ему о поражении Мюрата. Император отдал приказ о незамедлительном выступлении армии из Москвы. Начался гибельный исход французов из России. Её границу с запада на восток в июне перешли 700 тысяч человек, говорящих почти на всех европейских языках. В декабре с востока на запад проследовала 81 тысяча деморализованных людей.

3.4. «…Укрепясь, спасло Россию и Европу»

Значение «сидения» русской армии в Тарутинском лагере и сражения на реке Чернишне оценил должным образом едва ли не один светлейший князь Голенищев-Кутузов. В письме жене он с удовлетворением отмечал: «Первый раз французы потеряли столько пушек и первый раз бежали, как зайцы». Думаю, что сравнивая французов с зайцами, Михаил Илларионович улыбнулся, вспомнив сцену травли русака русскими солдатами в день вступления войск в Тарутино.  А обращаясь к помещице Нарышкиной, фельдмаршал писал в конце октября 1812 года: «Село Тарутино, вам принадлежащее, ознаменовано было славною победою русского войска над неприятельским. Отныне имя его должно сиять в наших летописях наряду с Полтавою, и река Нара будет для нас так же знаменита, как и Непрядва, на берегах которой погибли бесчисленные ополчения Мамая.
Покорнейше прошу вас, милостивая государыня, чтоб укрепления, сделанные близ села Тарутина, укрепления, которые устрашили полки неприятельские и были твердою преградою, близ коей остановился быстрый поток разорителей, грозивший наводнить всю Россию, – чтоб сии укрепления остались неприкосновенными.
Пускай время, а не рука человеческая их уничтожит; пускай земледелец, обрабатывая вокруг их мирное свое поле, не трогает их своим плугом».
Поныне в Тарутине сохраняется ров, ограждавший  в 1812 году артиллерийские позиции русской армии. Время поглотило другие укрепления, и на многие из них в 1941 году другая Отечественная война наложила свои меты. Их тоже уничтожает время и безобразят «чёрные искатели», делающие на исторических находках свой чёрный бизнес, и чиновники, делающие на распродаже исторических земель свой нечестивый бизнес.
В 1834 году крестьяне села Тарутина и окрестных деревень, которых граф Румянцев «безмездно»  освободил от крепостной зависимости, установили на свои средства чугунный обелиск в центре позиций русских войск. Надпись на нём гласит: «На сем месте российское воинство под предводительством фельдмаршала Кутузова, укрепясь, спасло Россию и Европу». Пушкин в том же году в ноябре оказался в Тарутине, добираясь на перекладных по Старой Калужской дороге в имение родителей своей жены в Полотняном Заводе. Записал в дневнике: «В Тарутине пьяные ямщики чуть меня не убили. Но я поставил на своём. «Какие мы разбойники? – говорили они мне. – Нам дана вольность, и поставлен столп  нам в честь». Графа Румянцева вообще не хвалят за его памятник и уверяют, что церковь была бы приличнее. Я довольно с этим согласен. Церковь, а при ней школа, полезнее колонны с орлом и с длинной надписью, которую безграмотный мужик наш долго ещё не разберёт».
Вторая Отечественная война к «столпу» прибавила братскую могилу воинов дивизий, отправленных на «самопожертвование» росчерком пера командующего Западным фронтом. Теперь здесь ухоженный мемориал с музеем двух войн, созданным тщанием сельского учителя и великого подвижника Василия Яковлевича Синельщикова.
Я поинтересовался у Игоря Красильникова, руководителя
военно-патриотического объединения «Память» (гор. Подольск Московской области), случалось ли ему и его сотоварищам  при поисках безвестных воинских захоронений 1941-1942 годов натыкаться на артефакты 1812 года.
- Они постоянно встречаются, - ответил Игорь Александрович,– Сверху – 1941-й год, ниже на один-два штыка лопаты – 1812-й.
За двадцать лет существования «Памяти» он вместе с друзьями поднял из земли и из небытия только в Подольском районе останки 1350  воинов Красной Армии. Летом 2009-го подвижники из «Памяти» намеревались наведаться в Тетеринку и на то место, где был когда-то пионерский лагерь «Марат», обращённый в прах реформами 90-х: из архивных документов следует, что там есть кого искать, кто «вчера не вернулся из боя», как пел Высоцкий. Возникли трудности: пустырь стал частной собственностью.

 4. Размышления без воспоминаний
Сложно судить из нынешнего далека, насколько оправданной была принятая советским командованием в 1941 году – да и позже - тактика непрерывных атак на вражеские позиции. Мне же она представляется мало что непродуктивной, но в создавшихся тогда условиях преступной. Советское руководство оказалось заложником им же созданного перед войной мифа о непобедимости Красной Армии. Когда же в считанные дни половина европейской части СССР оказалась под сапогами оккупантов, и вера в мудрость вождей поколебалась, им нужна была хоть крошечная победа, но здесь и сейчас: «Мы за ценой не постоим». Ведь на кону стояла их власть. А разменной монетой были человеческие жизни. О том, что перспектива утраты власти присутствовала в умах её держателей, косвенно признал в порыве откровенности, вызванной эйфорией победы, сам «великий вождь и учитель» товарищ Сталин на приёме в Кремле 24 мая 1945 года: «У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941-1942 годах… Иной народ мог бы сказать правительству: «Вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство»… Но русский народ не пошёл на это, ибо он верил в правильность политики своего правительства и пошёл на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии». Правда, для того чтобы народ «верил в правильность политики своего правительства», всех сомневающихся в её правильности правительству пришлось пропустить через мясорубку НКВД.      
Судорожные атаки и контратаки советских войск практически никогда не приводили к выигрышу пространства, но всегда приводили к громадным потерям личного состава атакующих частей, не сопоставимым с потерями обороняющегося врага. Причём зачастую после наших лобовых атак, обескровливавших войска, немцы переходили в контратаки и добивались существенных результатов. Но приказы гнали и гнали людей на смерть, а с востока на запад  спешили всё новые составы с пополнением, которое с колёс бросалось в бой, порой даже без оружия: «Оружие добудете в бою!».
Смею высказать крамольную мысль, что если бы вместо заведомо обречённых на неуспех наспех состряпанных атак и контратак советские войска зарылись бы в землю и исподволь тщательно собирали силы для клиновых ударов, как делали немцы, то враг был бы остановлен не в Химках, не в Тетеринке и не в Сталинграде, а значительно западнее. И наши потери не исчислялись бы восьмизначным числом, о первой цифре которого не утихают споры. Но для этого нужно было с первых дней войны отрешиться от иллюзии, будто «от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней», и свыкнуться с очень неприятной реальностью, что наша армия к современной войне не готова, её сохранившийся от сталинского погрома 1937-1938 годов командный состав мыслит категориями Гражданской войны, остерегается принимать самостоятельные решения, и на скорую победу рассчитывать не приходится. О степени адекватности реалиям мышления военачальников, накануне войны составлявших «золотой фонд Рабоче-Крестьянской Красной Армии», можно судить по такому эпизоду. Когда Ленинград немцами и финнами был взят в блокаду, и в войсках стал остро ощущаться дефицит винтовок, главнокомандующий армиями Северо-Западного направления Клим Ворошилов приказал ленинградским заводам организовать производство пик, кинжалов и сабель. Сталин дурацкую инициативу своего «первого маршала» отменил.
Показателен в этом отношении монолог Верховного Главнокомандующего, приведённый в воспоминаниях маршала Конева: «Товарищ Сталин не предатель, - вслух размышлял товарищ Сталин: он нередко говорил о себе в третьем лице, - товарищ Сталин не изменник, товарищ Сталин честный человек. Вся его ошибка в том, что он слишком доверился кавалеристам». По вопросу о доверии своим полководцам-«кавалеристам» с Верховным можно не согласиться: маршал авиации Голованов с сарказмом отмечал: «Сталин командовал даже ротами». И в этом принципиальное отличие Красной Армии от вермахта. Немецкие вышестоящие командиры ставили перед подчинёнными предельно чёткие задачи, но предоставляли свободу в выборе способов их выполнения. И эта практика была продуктивной. Наши командующие фронтами руководили не только армиями, но и дивизиями и полками, а подчас и действительно ротами, лишая командиров возможности творческого подхода к выполнению полученных приказов. А сверху далеко не всегда виднее.
Ведя армию от катастрофы к катастрофе в стремлении наспех собранными войсками разгромить «банду фашистских мерзавцев», наши военачальники затем оказывались перед необходимостью латать образовавшиеся прорехи любыми средствами, не считаясь с потерями.
Недавно мне довелось услышать мнение высокопоставленного сотрудника Министерства обороны РФ, которое очень приблизительно сводится к следующему: в составленном министерством и действительно уникальном Обобщённом банке данных «Мемориал» о потерях Вооружённых Сил СССР в годы Великой Отечественной войны менее 10 млн имён, и, хотя работа над банком не окончена, говорить о возможном существенном увеличении итоговой цифры безвозвратных боевых потерь уже не приходится.
Согласиться с таким мнением я не могу. Хотя бы потому, что мне, например, не удалось найти в ОБД «Мемориал» многих фамилий бойцов, о которых доподлинно известно, что они погибли на берегах крохотных русских речек Десёнка и Чернишня, собою заслонив столицу осенью и зимой 1941 года. Даже среди тех двух сотен красноармейцев, лежащих в братской могиле деревни Тетеринка, чьи имена удалось установить, несколько человек в ОБД не значатся. Так что говорить о приближении к концу работы по определению наших потерь в Великой Отечественной войне представляется преждевременным.
Следует с горечью признать, что тактическими изысками  командиры Красной Армии всех ступеней в 1941 году себя не обременяли. Эту особенность самобытного способа ведения войны неоднократно с удивлением отмечали немцы. Вот выдержки из информационно-аналитических материалов вермахта 1941-1942 годов о боевой практике советских войск: «Артиллерийская подготовка атаки применяется редко. Атаки русских проходят, как правило, по раз навсегда данной схеме – большими людскими массами - и повторяются несколько раз. Не щадя сил и ничего не меняя. Наше прекрасное стрелковое оружие в состоянии противостоять массовому наступлению русских». «Если не удаётся первая атака, то тупое следование приказу зачастую приводит к тому, что русская пехота истекает кровью под оборонительным огнём». Подтверждая эти оценки врага, рядовой танкист Вениамин Ивантеев с горечью признавался: «Если вспомнить обо всех, кто погиб, не остаётся ничего, кроме как устыдиться».

5. Приговорённые к подвигу
        5.1. Второе Тарутинское сражение

Первопричина же столь расточительного отношения к живой силе Красной Армии кроется в укоренившемся в сознании военачальников заблуждении, которое предельно ёмко выразил Верховный Главнокомандующий Иосиф Сталин в речи 7 ноября 1941 года на Красной площади: «Наши людские резервы неисчерпаемы». И в его установке «не щадить сил и не останавливаться ни перед какими жертвами». Что позволило, например, командующему Западным фронтом генералу армии Жукову ничтоже сумняшеся направить командующему 43-й армией генералу Голубеву такой заведомо невыполнимый приказ: «17-ю дивизию, 53-ю дивизию заставить вернуть утром 22.10.41 Тарутино во что бы то ни стало, включительно до самопожертвования». Приказ был передан лично Голубеву в 4.45 утра 22.10.41.
И в 12 часов того же дня наступление на Тарутино началось. А «примерно в 15.31 22.10.41, - говорится в донесении штаба 17-й дивизии, - противник повёл наступление из Тарутино, вдоль большака (Старой Калужской дороги. – Л.Б.) на Корсаково, силою до полка и с ротой танков при поддержке миномётов, артиллерии и авиации. Наступающие на Тарутино вдоль большака подразделения 53 стрелковой дивизии и 17-й танковой бригады были смяты противником, а наступающие части 17-й стрелковой дивизии, шедшие в обход Тарутино, попали под фланговый огонь и удар стрелковой роты с 3-мя танками. Понеся потери, части начали отход». В результате дуболомной контратаки советских войск немцы захватили стратегически важные населённые пункты на левом берегу Нары и продвинулись на северо-восток до Ильинки и Тетеринки.
 Под Корсаковом погиб командир 53-й дивизии полковник Николай Краснорецкий. Командир 17-й дивизии полковник Пётр Козлов был расстрелян по приказу Жукова и реабилитирован лишь в 2006 году. Впрочем, существует мнение, что Козлову удалось бежать к немцам, и его следы затерялись. Это мнение основано на архивных документах, доверять или не доверять которым я не решаюсь: вряд ли они были недоступны, если существуют, тем, кто принимал решение о реабилитации комдива. Или реабилитаторы посчитали, что Козлову в тех обстоятельствах, в какие его поставил командующий Западным фронтом, ничего другого не оставалось, как сдаться врагу. И то, что он не запятнал себя сотрудничеством с нацистами, послужило основанием реабилитации. Бог весть.
Закономерным итогом «самопожертвования» двух дивизий стала направленная Жуковым 23 октября шифрограмма с приказанием командарму Голубеву о создании сводной дивизии из того, что осталось от них и 312-й стрелковой дивизии после тарутинской мясорубки. Назначенный её командиром полковник Александр Наумов вспоминал: «В составе каждого из этих соединений насчитывалось не более нескольких сотен боеспособных бойцов и командиров, вконец измотанных непрерывными боями и тяжёлым отступлением, которое разбросало их на значительной территории». Через неделю сводная дивизия была пополнена людьми и преобразована в 53-ю стрелковую, её 12-й полк обосновался в Тетеринке и Колонтаеве, 475-й полк занял оборону на линии Ильинка - совхоз «Марат».
Если бы это был единичный факт, о нём можно было бы и не вспоминать, руководствуясь постулатом, сформулированным немецким историком Ф. Эрнстом: «Почтительное преклонение и любовь к отечеству повелевают нам не разрушать престиж некоторых имён, с которыми мы привыкли связывать победы нашей армии». Но это была повсеместная практика 1941 и 1942 годов вплоть до Сталинградской битвы. Да и потом рецидивы её нередко давали о себе знать людскими потерями, далеко не адекватными обстоятельствам и результатам. И вряд ли есть основания сомневаться в достоверности эпизода, приведённого в мемуарах американского генерала Эйзенхауэра. С ним Жуков в 1945 году делился опытом побед: «Когда мы подходим к минному полю, то наша пехота наступает точно так же, как если бы его там не было».
Достойно восхищения то обстоятельство, что в условиях непрекращающегося давления немцев командиры разгромленных частей Красной армии и в целом советская государственная машина сумели в октябре 1941 года из деморализованных паническим бегством людей и неподготовленного пополнения сколотить боеспособные подразделения, а затем выхолостить и свести на нет наступательный порыв вермахта. Командующий группой армий «Центр» Фёдор фон Бок записал в дневнике 7 декабря 1941 года, не скрывая изумления: «Русские ухитрились восстановить боеспособность почти полностью разбитых нами дивизий в удивительно сжатые сроки».
                5.2. Географический пункт

В конце октября 1941 года, после Вяземской катастрофы, поглотившей три армии (только в плен немцы захватили 673 098 красноармейцев) наш фронт на подступах к Москве распался на отдельные, порой не связанные между собой очаги сопротивления. Создавшуюся ситуацию командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Фёдор фон Бок так охарактеризовал в своём дневнике: «Сейчас самое главное – не сражаться с противником, а продвигаться вперёд, чтобы добраться до нужных нам географических пунктов раньше русских». Погода же в октябре была октябрьской, и самоходная техника утопала в грязи на русских дорогах. Хитроумный фон Бок даже предложил подчинённым армиям «создавать отряды, имеющие в качестве мобильного средства лёгкие повозки с пулемётами на крыше» - проще говоря, тачанки. Лишь бы поближе продвинуться к Москве. В отличие от Кутузова Гитлер и его фельдмаршалы полагали, что с потерей Москвы нами будет потеряна и Россия.
Одним из таких «географических пунктов», чья судьба зависела от того, кто быстрее до них доберётся по грязи, была неказистая деревенька Тетеринка. От Тарутина до неё по прямой одиннадцать километров, но прямых дорог в России нет. И попасть сюда в сорок первом можно было, если идти из Берлина, через Петрово или Ильино. Эти деревни, расположенные западнее Тетеринки на два-три километра и северо-восточнее Тарутина на 8-9 километров немцы захватили в ходе операции «самопожертвования» советских дивизий по приказу Жукова.
Командование 17-й стрелковой дивизии после полудня 23 октября 1941 года сообщило в штаб 43-й армии: «По докладу офицеров штаба, проходивших через Тетеринки, Колонтаево, эти пункты никем не заняты». Немцы вошли в них 24 октября. И это была едва ли не самая восточная точка, которой сумел достичь вермахт на территории современной Московской области. Управление НКВД по Московской области 6 ноября докладывало областному комитету ВКП(б): «В Лопасненском районе Московской области немецкими войсками были взяты сёла Ильино, Тетеринки, Марково, Колонтаево, Леоново, Петрово, Климовка и совхоз «Марат». Немецкая разведка проникла в сёла Круча, Богородское и Рождественское». Все эти населённые пункты находятся в пределах десятка километров от Тетеринки, а до деревень Петрово, Климовки и Ильино, которую сами жители звали и зовут Ильинкой, так и вовсе рукой подать.
Когда случалось из пионерского лагеря отлучаться в Москву, и день этот не совпадал с графиком заезда продовольственного фургона, служившего нам средством сообщения со столицей, приходилось семь вёрст пёхом топать до деревни Каменка, что на Варшавском шоссе: только там можно было рассчитывать на оказию. Путь в Каменку пролегал по правому берегу Десёнки в обход Рязановского оврага, через брод Камешки, по южной околице Ильинки, потом через поле, потом через лес. Эта просёлочная дорога отмечена на немецких картах времён войны. На задворках Ильинки моё внимание однажды привлёк роскошный куст бузины. Под ним оказалась полузасыпанная стрелковая ячейка, из которой с помощью случайного сучка я извлёк маску от противогаза и подошву солдатского ботинка. Была ли эта амуниция наша или немецкая, не могу сказать. Но на этой окраине Ильинки два месяца сидели немцы. В лесу просёлок пересекал Старую Калужскую дорогу, которую выдавал только завладевший ею кустарник да наполовину увязший в мокряди ствол тяжёлого орудия времён Великой Отечественной, наверняка нашего, потому что добраться сюда немцам уже не хватило пороха.
Однажды в поле за Ильинкой меня застала гроза. Было впечатление, что молнии охотятся за мной, как пилоты люфтваффе в 41-м охотились даже за одиночными советскими солдатами. Отвратить беду было невозможно, и чувство безразличия охватило меня: а, будь что будет. Вероятно, такое же чувство безнадёжности и безразличия накатывало на солдат, когда в воздухе безраздельно господствовали «Мессершмитты», «Юнкерсы» и «Хейнкели», а «сталинских соколов» не было видно.
В Каменку нужно было поспеть часам к семи утра. В это время из Калужской области шли на Москву молоковозы и охотно за рубль довозили до столицы с ветерком. Тогда о пробках на дорогах можно было только мечтать: на подсчёт проходящих по шоссе за час автомашин хватало пальцев рук.
Упомянутый в докладе НКВД совхоз «Марат» - это подсобное хозяйство кондитерской фабрики имени Марата, на территории которого размещался пионерский лагерь. В августе, в мою бытность там, весь лагерь выходил помогать подсобному хозяйству собирать чёрную смородину. Её плантации занимали несколько гектаров. Два-три дня после этого детям на стол подавали собранные их руками ягоды или смородиновый кисель.
По-видимому, в 1941-м на месте плантации было поле, и не знаю уж, из каких источников до советского командованию дошли слухи, будто на поле этом немцы оборудовали полевой аэродром. Во всяком случае, 18 ноября 1941 года отряд истребительного батальона Сокольнического района гор. Москвы получил задание «уничтожить и разрушить посадочную площадку и находящиеся на ней немецкие самолёты, а также личный состав» противника в «районе совхоза «Марат», в 2-х – 3-х км от д. Дмитровки». Но, докладывали командир и комиссар отряда, «при подходе к д. Дмитровке нам стало известно, что совхоз «Марат» занят нашими войсками».
А закрепились там наши войска ещё три недели назад. Неразбериха – непременный спутник войны.
                5.3. «Сталин капут!»

Николаю Ивановичу Васину в 1941 году исполнилось 14 лет, он окончил шесть классов и 1 октября должен был пойти в седьмой: тогда учебный год начинался на месяц позже, чем сейчас. Школа в Тетеринке была начальной, и местной ребятне продолжать образование приходилось в средней школе в селе Стремилове, что в семи километрах от деревни.
Туда, помнится, нам случалось ездить на велосипеде, когда по какой-то причине тетеринское «сельпо» не работало, а у кого-то из персонала лагеря наклёвывался день рождения или находился другой достойный повод для полноценного отдыха.
1 октября, как подобает сознательному советскому школьнику, Васин в компании других тетеринских ребят притопал в Стремилово. С юго-запада, со стороны Нары, уже слышалась приглушённая пока ещё десятками километров канонада: немцы начали осуществление плана «Тайфун» по окружению Москвы и последующему удушению её голодом. Наподобие Ленинградской блокады. Гитлер разглагольствовал: «Ни один немецкий солдат не должен вступить в Москву. Город будет окружён и стёрт с лица земли». Но немецкие солдаты всё же вступили в Москву – в июле 1944-го, многокилометровой колонной военнопленных.
В стремиловской школе, куда пришли тетеринские Ломоносовы, их встретили настежь распахнутые двери и звонкая тишина в безлюдных классах. Школьные каникулы растянулись на год, семилетку Васин закончил в 43-м. Но аттестат не получил: в школе не было бланков. Как не было тетрадей, дров зимой и стёкол в окнах. Гранит науки пацаны грызли, не вылезая из шинелей и ватников, которых много раскидала война по полям и лесам. Не пропадать же добру.
О том, что война вот-вот придёт в Тетеринку, её жители вряд ли предполагали: из сводок Советского информбюро составить картину происходящего было невозможно. О продвижении немцев к Москве можно было догадываться только по изменяющимся «направлениям особенно напряжённых боёв». Да и те появлялись в сводках от случая к случаю, когда скрывать утрату громадных территорий становилось невозможно. А в основном Совинформбюро изо дня в день сообщало, что за истекшие сутки «наши войска вели бои с противником на всём фронте». 7 октября и позже «особенно напряжённые бои» шли на вяземском и брянском направлениях. И вдруг 19 октября их направленность сменилась на можайское и малоярославецкое. Впрочем, источников официальной информации - показываемых в кино легендарных чёрных «тарелок»  радиорепродукторов - в тетеринских избах не было: в эту глушь не подвели не только линию радиотрансляции, но и линию электропередачи. Жители по большей части ориентировались на слух  по канонаде - и на слухи. Возможно, у кого-то были детекторные радиоприёмники, для которых не требуется электропитание. Но едва ли не единственно значимой информацией, какую можно было почерпнуть из эфира, являлось обнадёживающее «Говорит Москва!».
Тем не менее функционирование тетеринского колхоза имени XVII партсъезда прекратилось, когда и должно было прекратиться, будь у правления колхоза исчерпывающая информация: как раз накануне прихода немцев. Лошади из колхозной конюшни были выпущены на вольные хлеба, жители оставлены на произвол судьбы.   
Похвальное стремление власти не смущать души подданных негативной информацией благополучно пережило смену веков и общественных формаций, чему свидетелями мы являемся, торча у телевизоров.
24 октября над Тетеринкой пролетел горящий самолёт и упал за полем на опушке Киреевского леса, к югу от деревни.
Васин вспоминает:
- Мы, пацаны, бросились туда. Поле уже было скошено, рожь сложена в скирды, но не обмолочена. Она так и ушла под снег в скирдах. Смотрим, по полю идут два красноармейца и лётчик с ними. Мне запомнилось – у лётчика вся голова рыжая: то ли в крови, то ли он небритым был. Мы спрашиваем: «Это чей самолёт, наш или немецкий?». Лётчик ответил «Наш» и пошутил: «Я, когда выпрыгивал, пулемёт выбросил. Вот теперь идём его искать». Подбегаем к месту падения самолёта, а к нему не подойти: пламя такое, будто из магния была сделана обшивка. Да и боеприпасы начали рваться. Пришлось вернуться. Удалось  подобрать только оторвавшийся от самолёта кусок фанеры со звездой.
Останки этого самолёта мои пионеры пытались выкопать для лагерного музея в 1973 году. Самолёт глубоко сидел в волглой глине, лишь металлические  проклёпанные рёбра хвоста торчали из земли. Экспозицию музея удалось пополнить одним прибором, отвалившимся от панельной доски: в яму тут же набиралась вода. Через тридцать лет самолёт подняли из земли подольские поисковики. Теперь там садовые участки, но яма, говорят, осталась.
Когда мальчишки вернулись со звёздной фанеркой в деревню, там уже хозяйничали немцы, вошедшие в Тетеринку без боя.
- Не больше взвода их было, - уверяет Николай Иванович. – Наверно, разведка. Бегают они по деревне, яйца, масло, молоко, сметану собирают. Пленили несколько зазевавшихся красноармейцев из разбитых частей и раненых, лежавших по избам. В строй пленных поставили и нашего деревенского, Ивана Казанкина, он бригадиром в колхозе был, его немцы за председателя колхоза приняли. Потешаясь, надели на него пулемётную ленту, чтоб воинственнее выглядел. Но тут переселенец с Украины вмешался, Фёдор Липовский. Его семья в Тетеринку перебралась во время голодомора в 1933-м. Тогда как раз создавалось подсобное хозяйство «Марат», и он туда поступил работать. Он по-немецки немного изъяснялся. «Что вы, - говорит Липовский, - какой он председатель? – простой деревенский мужик». Немцы, нужно отдать им должное, тут же Казанкина освободили, ленту с патронами с него сняли. Разведка ушла, тихо стало. А под вечер деревню заполонила целая немецкая войсковая часть, никак не меньше батальона. Машин, правда, и орудий немного было. Все дома позанимали. В нашу избу двенадцать человек набилось. Выкопали вокруг дома стрелковые ячейки – неглубокие, метра полтора. Часового поставили. Послали меня с матерью в поле за соломой, расстелили её по полу. Пригнали к дому повозку с личным имуществом. Оружие у них было только стрелковое, больше винтовок, чем автоматов. Правда, винтовки хорошие. А у наших порой и трёхлинеек не было. Пришёл переводчик, пояснил: скоро Москву возьмём – и войне конец. Рассказал, как хорошо в Германии живут, пообещал, что и мы будем жить так же после победы. Немцы весёлые были, тараторили: «Зиг – победа, Москау, Москау, Сталин капут!». Офицер, которому в горнице поставили раскладушку, увидел на окне школьный учебник немецкого языка, спрашивает: твой? Я, делать нечего, головой мотнул: мой, мол. А сам струхнул порядком: там были портреты Ленина и Сталина, а у нас говорили, что за вождей немцы расстреливают. Нет, он полистал: «Гут, гут!». Пошёл к повозке, достал из саквояжа книгу – «Майн кампф» Гитлера, дал мне, читай, дескать. А я только в седьмой класс перешёл, какое там мне в фашистской библии разбираться! Раскрыл – картинок нет, положил на стопку учебников и больше не притрагивался. У нас в горнице небольшая печка стояла - кирпичная с железными трубами, ею пользовались, когда русскую печь не с руки топить было. Так они её докрасна раскалили и перед сном стряхивали на плиту вшей из белья.
Что особенно поразило тогда деревенского подростка – у немцев не было портянок и обмоток, каждый имел носки. «Помню, подумал: когда ещё наши солдаты портянки да обмотки намотают на ноги, а немец – прыг в сапоги и побежал». Зимой это преимущество обернулось для немцев боком: главные потери они несли от обморожений. В наши безразмерные кирзачи можно было воткнуть две портянки или подстелить газету и тем повысить сопротивляемость «генералу Морозу». Правда, газеты были в дефиците, поскольку шли не только на утепление обуви, но и на самокрутки. В начале ноября красноармеец Ходжитаев из роты минирования 12-го стрелкового полка, державшего оборону в Тетеринке и Колонтаеве, жаловался: «Вот уже месяц, как в нашей роте не было газет, мы не знаем о положении на фронте и в стране, живём, как впотьмах, и никто об этом не заботится».
- Утром встаём – да мы, собственно говоря, и не спали, они русскую печку затопили, начали хлеб печь. У нас обычно как пекли: тесто заквасят, оно ночь стоит в квашне, доходит, а потом только, под утро – в печь. А они, по-моему, тесто даже и не заквашивали, или оно у них полуфабрикатом было? В стиральном железном корыте тесто развели, по формочкам распихали – у них небольшие белые буханочки выпекались. Во дворе у Казанкина кухню развернули, и там фургон стоял. В него испечённый хлеб и выкладывали. А картошку им чистили наши военнопленные, но не те, которых разведчики здесь нахватали, а другие, которых они с собой привели.
Без дела подростка немцы не оставляли. Сначала вручили два ведра, жестами показали: принеси воды умыться. До речки было ближе, чем до колодца, да и вода в Десёнка чистая была. Один немец из одного ведра умылся с мылом, воду выплеснул, другой - из другого и тоже выплеснул. А немцев двенадцать. Так и бегал Васин к речке с вёдрами, пока все не умылись. Потом офицер, который пытался приобщить пацана к гитлеровской идеологии, пальцем выманил его во двор, подвёл к лошадям, указал на хвосты, забитые репейником, несколько репьёв показательно выдрал, дружески похлопал по плечу: продолжай в таком же духе. Видимо, немцы водили животных на реку на водопой, и они там репьёв нахватали.
- Лошади у них крепкие, упитанные были. Я думаю: как даст копытом! Они ж по-русски не понимают. Но обошлось.
Впрочем, немцы местных жителей не стесняли в свободе передвижения по деревне. Когда Васин решил дать сена пойманным и  приведённым с поля двум колхозным лошадям, напомнившим о себе ржанием, в сенном сарае из сена выбрался, напугав его, наш разведчик.
- Он мне показывает: не ори! Вижу, свой, сержант. Спрашивает: «В деревне немцы?» – Немцы. – «Много?» - Не знаю, - отвечаю. – «Я вот тебя попрошу, пройди по деревне, посчитай, сколько у них орудий, сколько кухонь. Только не проболтайся кому и ничего не записывай». Я подхватился, пробежался по деревне в один конец, в другой. Мы свободно ходили, нас немцы не трогали. Вернулся: длинных, говорю, пушек, столько-то, коротких – столько, кухонь – столько. Теперь уж не помню, чего было сколько. А короткими пушками я, видимо, миномёты посчитал. Не знаю, из какой части был этот сержант, больше я его не видел.
25 октября 1941 года командующий группой армий «Центр» Федор фон Бок отметил в дневнике: «Перед фронтом 4-й армии сопротивление противника усиливается. Русские подтянули свежие силы из Сибири и с Кавказа и начали контрнаступление по обе стороны от дороги, которая ведёт к юго-западу от Москвы. Южная половина 4-й армии, большая часть артиллерии которой застряла в грязи и к фронту не подошла, была вынуждена перейти к обороне».
«Дорога, которая ведёт к юго-западу от Москвы», - это Варшавское шоссе, по которому мы из пионерлагеря через Каменку иногда выбирались в столицу на молоковозах. «Свежие силы» русских – это 93-я стрелковая дивизия, прибывшая из Забайкальского военного округа. Вчера ещё в оперативной сводке Генштаба Красной Армии она была указана как находящаяся «на марше в район Каменка», а сегодня уже «её 266-й полк вёл бой с противником в направлении района Каменка - Кузовлево». С колёс – в бой. Впрочем, колёсам в этом районе в распутицу делать было нечего. Значит, с пешего многокилометрового марша – в бой. И не в оборонительный, когда можно заслониться от пуль матушкой-землёй, поднятой из окопа, а в наступательный, когда матушку-землю нужно во весь рост топтать сапогами. О рекогносцировке местности, разведке противника речи не шло. Приказ на наступление 93-й дивизии командующий 43-й армией подписал 25-го в 22.15, а наступление назначил на 7.00 26 ноября. В контратаки брошены были и остатки дивизий, избежавшие «самопожертвования» под Тарутином, и свежая 24-я танковая бригада, насчитывавшая 69 танков, в том числе 6 тяжёлых КВ и 30 «лучших танков Второй мировой войны» Т-34. После атак, не достигших поставленных целей, но заставивших немцев перейти к обороне, в строю осталось 30 танков, из них 1 КВ и 12 Т-34. Столь расточительное распоряжение бронетехникой ещё двумя днями ранее возмутило даже невозмутимого Жукова. В приказе от 22 октября, пославшем на гибель 17-ю и 53-ю дивизии, он выговаривает генералу Голубеву: «Подчиняю Вам ещё одну танковую бригаду, но учтите, если Вы так же не будете жалеть танки, как не жалели их сегодня, бросая в лоб на ПТО (противотанковую оборону. – Л.Б), и от этой бригады ничего не останется, как не осталось от хорошей 9-й бригады». Но и 24-ю бригаду постигла печальная участь.
Если на посту командующего 43-й, а ранее 10-й и 13-й армиями Константин Голубев не стяжал лавров великого полководца, то раскрыл свои таланты в 1944-1949 годах, насильственно репатриируя в СССР бывших её граждан, покинувших страну во время войны. На Родине им приготовили тысячи километров прекрасной колючей проволоки. В 1953 году генерал-лейтенанта отправили в отставку как одного их подручных Берия. Не до конца прояснена его роль в расстреле командира 17-й стрелковой дивизии Петра Козлова. Есть подозрения, что им командарм прикрыл свои провалы в руководстве войсками.
Деревушки, поначалу захваченные нашими войсками в ходе сымпровизированных атак, были вскоре противником отбиты, а под Ильинкой немцы даже продвинулись на северо-восток, захватив деревню Климовку. Потери были велики с обеих сторон, но наши несопоставимо больше.
По-видимому, эти события стали одной из причин оставления немцами Тетеринки во второй половине дня 25 октября. Определённую роль сыграло и невыгодное с военной точки зрения расположение деревни – в поёмной низине в окружении высот. В пользу такой трактовки событий служит то обстоятельство, что далеко от Тетеринки немцы не ушли, закрепились в полукилометре от околицы на господствующей высоте 180,7 и упорно её защищали. 
- Мы с немцами переспали только одну ночь, - шутливо свидетельствует Николай Иванович. – Немец, который весёлый был, меня позвал, руки мои вытянул вперёд, на них своё имущество наложил, показывает: неси к повозке, помогай, шнель, шнель! Они быстро свернулись. По их пятам в деревню наши вошли. И тоже без боя.
Не сумев прорваться к Москве с юго-запада по Варшавскому шоссе на плечах «уничтоженных последних боеспособных войск большевиков», как похвалялась ставка фюрера, немцы основные усилия сосредоточили на северо-западном – Волоколамском - и южном – Тульском - направлениях. На Нарском рубеже началось кровопролитное затишье.
                5.4. Наши в деревне

Красноармейцы вошли в Тетеринку под вечер 25 октября по пятам недалеко отошедших немцев. Деревня стала крохотным участком линии советско-германского фронта, протянувшегося от Белого моря до Чёрного.
- Телефонной связи сначала у наших не было, - вспоминает Николай Иванович Васин. - Расставили солдат цепочкой со стороны Дмитровки через Колонтаево до конца деревни на расстоянии голоса один от другого - и так приказы передавали. Потом, конечно, обустроились, ведь почти два месяца здесь оборону держали.
Немцы, уходя, оставили своего наблюдателя на чердаке Тетеринской начальной школы, единственного в деревне каменного строения. Оно стояло особняком, несколько выдаваясь из ряда изб в сторону поля и Селивановского леса, где закрепился противник. Я ещё застал эту школу в шестидесятых-семидесятых годах прошлого века. Она была уже нежилой и хранила на себе явственные следы прямых попаданий снарядов, неряшливо заделанные кирпичами там, где стена была проломлена насквозь.
Мальчишки, по присущему им любопытству обследовавшие деревню после её оставления немцами, решили сделать ревизию и школе, в которой все они учились до перехода в Стремиловскую среднюю школу. В школе был сущий погром: содержимое шкафов разбросано по полу, ходить приходилось по тетрадям со старательно нанесёнными в клеточки цифрами и буквами. Не найдя в хламе ничего для себя интересного, пацаны вознамерились обследовать и чердак, благо лестница туда начиналась в жилой комнате учительницы, прежде для них запретной, а теперь тоже разгромленной. Их остановил донесшийся сверху шорох. Пока они  боязливо рядили, лезть на чердак или нет, начался миномётный обстрел деревни немцами. По-видимому, он корректировался засевшим на чердаке школы наблюдателем. 
Если дотоле к  миномётным и артиллерийским обстрелам тетеринские подростки относились легкомысленно и бежали к месту взрыва собирать горячие осколки, то после того, как однокласснику Васина Мишке Дроздихину шальным осколком мины снесло половину  черепа, стали более осмотрительными. Из школы они драпанули к недалёкому оврагу, в котором был сооружён блиндаж, гордо именовавшийся бомбоубежищем. А когда после обстрела выбрались наружу, то услышали со стороны школы автоматную и винтовочную стрельбу. В плен наблюдатель не сдался. Трудно сказать, как бы поступил немец, покажись из чердачного люка мальчишечья голова.

                5.5. Фэ-Гэ

Из Тетеринки, оказавшейся на передовой, гражданское население от греха подальше потянулось кто куда может. Мать Васина с коровой перебралась к родственникам в деревню Гришенки, лежащую восточнее на семь вёрст: дорога туда пролегала вдоль левого берега Десёнки через Дмитровку. Сын от эвакуации в ближний тыл уклонился под предлогом присмотра за избой. Остались в Тетеринке ещё три девушки, заметно старше его. Чтоб не топить каждому по печи в своих домах, они скучковались в избе сестёр Липовских – Полины и Татьяны. За те двадцать дней, что пробыли во фронтовой Тетеринке последние её обитатели – с 15 ноября их сюда перестали пускать, девушки и подросток успели перезнакомиться со многими бойцами. Тёплая пятистенка стала своего рода клубом на передовой: к ним захаживали и солдаты, и офицеры. Васин называет фамилии: трофейщик старшина Шубин, красноармеец Голубев, лейтенанты Москаленко и Кочечнёв, сержант Панин, водитель санитарной машины  Николай Дадаев, комиссар батальона 12-го полка Савченко – «то ли Фёдор Георгиевич, то ли Фёдор Григорьевич, мы его в шутку «Фэ-Гэ» звали; придёт, бывало, фляжка спирта у него».
В том, что память у Николая Ивановича цепкая, я убедился, когда в «Списке захороненных в братской могиле д. Тетеринки», составленном Подольским райвоенкоматом в декабре 1991 года, обнаружил фамилию Голубева Тараса Григорьевича. Он погиб 3 декабря 1941 года и был похоронен, согласно списку безвозвратных потерь 53 стрелковой дивизии, в деревне Колонтаево. Кстати говоря, далеко не все красноармейцы, нашедшие последний приют в тетеринской братской могиле, фигурируют в списках безвозвратных потерь частей и соединений 43-й армии. Не сыскал я некоторых из них и в Обобщённом банке данных «Мемориал» Министерства обороны РФ.
Упомянутый Николаем Ивановичем Фэ-Гэ тоже обнаружился - к счастью, не среди безвозвратных потерь. Известный подольский поисковик Игорь Красильников в книге «Сорок третья армия в 1941 году» опубликовал обнаруженный в Центральном архиве Министерства обороны «Список награждённых бойцов и командиров 312 СД» - той дивизии, что 29 октября 1941 года прекратила существование, а её остатки влились в 53-ю. За октябрьские кровавые бои ордена Красной Звезды был среди немногих других удостоен ответственный секретарь бюро ВЛКСМ 1081 стрелкового полка политрук Савченко Фёдор Гордеевич. Николай Иванович припомнил ещё, что зимой 1942 года, когда фронт отодвинулся далеко от Тетеринок, и в деревню пришли газеты, в одном из номеров ему попалась фамилия комиссара Савченко среди бойцов, отличившихся в наступательных боях. «Мы ещё с девчонками шутили: генералом станет наш Фэ-Гэ». Сбылось ли это предположение, сказать не могу. Но если Фёдор Гордеевич запомнился Васину уже как комиссар батальона, значит, пошагал политрук вверх по служебной лестнице, в любую минуту готовой надломиться. Под ним не обломилась: в ОБД «Мемориал» среди погибших и пропавших без вести в Великой Отечественной войне его нет.
В первые трагические месяцы войны Родина не шибко баловала своих защитников орденами и медалями, хотя именно героизму и самоотверженности красноармейцев 1941 года обязаны мы Победой в казавшейся проигранной войне. По этому поводу Верховный Главнокомандующий Сталин даже прилюдно попрекнул маршала Жукова 24 мая 1945 года на банкете в честь Победы. Когда же, оправдываясь, Жуков напомнил, что и он за Московскую битву не получил наград, Верховный возмутился:
- А вместе с тем вы не забыли наградить своих ****ей!
Впрочем, награждать женщин, скрашивавших суровый быт командиров Действующей армии, было повсеместной практикой, бороться с ней было бесполезно. Даже термин появился – военно-полевая жена. Нам поныне понятна его аббревиатура – ВПЖ. Когда Сталину однажды доложили, что некий генерал завёл себе двух ВПЖ, и спросили «Что делать будем, товарищ Сталин?», Верховный походил по кабинету, раскуривая трубку, и изрёк:
- Завидовать будем!
Не правда ли, перекликается с резолюцией, наложенной в 1812 году в Петербурге на донос, где говорилось об утехах Кутузова с юной молдаванкой?

             5.6. Загадка лейтенанта Клешнёва

Частым гостем у тетеринских сидельцев бывал лейтенант, которого Васин запомнил как Клешнёва Альберта Николаевича, но однажды оговорился, назвал Адольфом. У лейтенанта завязались какие-то отношения с Полиной Липовской, ставшей после войны Кирилловой, а ныне уже покойной. Им вместе было чуть больше сорока. Войны всегда развязываются состоявшимися людьми, а пожирают они тех, в чьей биографии написаны только первые строки.
- Нам Клешнёв свои документы показывал, фотокарточки. Меня учил стрелять из винтовки – из нашей, из немецкой, из револьвера, из нагана. Был он из Крыма. Когда Крым освободили, его мать в наши места приезжала на могилу сына. Я, правда, тогда уже в армии был, - рассказывает Николай Иванович. Он уверен, что фамилия лейтенанта первоначально была на памятнике, установленном над братской могилой в Тетеринке. – А сейчас его фамилии нет. Мне даже неудобно: я выступаю у могилы в дни торжеств, говорю, что хорошо знал лейтенанта Клешнёва Альберта Николаевича, что сам вынимал у него, погибшего, из карманов документы, а в списке захороненных его нет.
Не обнаружил и я фамилии Клешнёва ни в списках безвозвратных потерь 53-й стрелковой дивизии и приданных ей частей, ни в «Списке захороненных в братской могиле д. Тетеринки», составленном Подольским райвоенкоматом в 1991 году, ни на сайте Министерства обороны. В той неразберихе, что царила в войсках во время отступления,  безвестно могли исчезнуть не только отдельные люди, но и целые соединения. Но Клешнёв-то, неколебимо настаивает Васин, погиб 14 ноября, когда фронт на линии Ильино – Тетеринка – Колонтаево – Дмитровка две недели как стабилизировался, и более или менее наладился учёт потерь. Хотя особый отдел 43-й армии отмечал в начале ноября: «Существенными недочётами в дивизиях является плохо поставленный учёт личного состава, в особенности учёт убыли людей. Это положение приводит к тому, что в заявках на обеспечение продовольствием и обмундированием преувеличивается численность личного состава. В результате создаются ненужные излишки продуктов, водки, которые разбазариваются». Изворотлив русский человек!
Но пусть с некоторым сдвигом по времени, вызванным уважительными в России причинами, о своих потерях командиры подразделений вынуждены были доносить в вышестоящие инстанции, чтоб не идти в бой с мёртвыми душами. И если на могилу сына приезжала из Крыма мать, значит, ей сообщили о его гибели и месте захоронения. И, значит, лейтенант не был виртуальной личностью. С большой долей уверенности полагаю, что загадку удалось разгадать.
В ноябре 1942 года Лопасненский райвоенкомат представил в Центральное бюро учёта потерь Красной Армии «Список красноармейцев, убитых с 17/X по 24/XII-1941 г., похороненных в Лопасненском районе Московской области» (Тогда описываемые места входили в состав Лопасненского, а не Подольского, как ныне, района). По-видимому, список  был составлен на основании тех документов, что вынимали из карманов убитых и передавали оперуполномоченным НКВД жители деревень, мобилизованные на уборку трупов весной 1942 года. На такое предположение наталкивает запись против одной из фамилий: «Остальное вследствие подмоченности документа разобрать невозможно».
В списке среди убитых указан Клишев Адольф Николаевич. Привлекает внимание не только созвучие фамилии с фамилией лейтенанта, запомнившегося Васину как «Клешнёв», не только идентичность отчеств, но и имя, которым он, оговорившись, назвал давнего своего стрелкового наставника. Вероятно, Клишеву неудобно было именовать себя так, как звали главного нашего врага, и он в обиходе назвался Альбертом. Но в изъятых у него документах Николай Иванович прочёл действительное имя погибшего бойца, и оно, вызывавшее тогда негативные ассоциации, невольно отложилось в подкорках памяти ветерана, иногда всплывая.
Правдоподобности такой версии придаёт тот факт, что Клишев действительно был из Крыма, из Керчи.
А то, что он в документе проходит как красноармеец, а не как комвзвода, по версии Васина, объясняется, на мой взгляд, двумя обстоятельствами. «В натуре» погибшего лейтенанта в шинели с двумя кубиками на петлицах работники военкомата, естественно, не видели, ориентировались по найденным документам. Вполне вероятно, что воинскую службу он начал рядовым, а потом выдвинулся в офицеры. Тем более что успел до Великой Отечественной войны пройти Финскую кампанию, как рассказывал тетеринским друзьям. Возможности выдвинуться из рядовых в командиры низшего и среднего звена война предоставляла широкие: командиры отделений, взводов, рот и батальонов выкашивались не косой даже, а сенокосилкой. Не от хорошей жизни Государственный Комитет Обороны СССР 20 ноября 1941 года установил «для командного и политического состава строевых частей и соединений, действующих на фронте, сокращённые сроки выслуги в воинских званиях с переходом на очередное высшее звание». Теперь младший лейтенант, лейтенант и младший политрук имели право получить очередной «кубарь» на петлицы через два месяца, а старший лейтенант,  политрук, капитан и старший политрук через три месяца могли рассчитывать на «шпалу». Дело было за малым – выжить в эти месяцы.
А двумя неделями ранее Военный совет 43-й армии предложил командирам дивизий «усилить работу по выдвижению младшего начсостава и красноармейцев, отличившихся в боях, на должности среднего начсостава» и возбуждать ходатайства о присвоении им воинских званий».
Фамилии немногих бойцов из военкоматовского списка удалось найти в других документах того времени, подтверждающих потери. Трупы есть, а в живых они не состояли и потому не вошли в списки потерь. Среди других эту странную метаморфозу претерпел и лейтенант Клишев Адольф Николаевич, он же Клешнёв Альберт Николаевич, по версии Васина. В тех условиях, в каких оказалась летом и осенью 41-го Красная Армия, ведомая от поражения к поражению лихими «кавалеристами», понять провалы в учёте военнослужащих можно. Простить? Не знаю.
Трагизм ситуации несколько сглаживается лишь тем обстоятельством, что кто-то по службе или по дружбе исполнил долг живого перед мёртвым и сообщил матери Клишева, какую землю ей суждено орошать слезами. Был ли это друг-однополчанин, чья судьба оказалась счастливее, или деревенская девушка Полина Липковская, которой перед последним боем мог лейтенант оставить свой домашний адрес, - теперь уж никто не скажет. Ясно только, что печальная весть не была официальной похоронкой: ей некуда было уйти – Керчь пала как раз в тот день, когда между русскими деревушками Тетеринкой и Петрово пал её 20-летний уроженец .
    5.7. Размышления над воспоминаниями

К мемуарам всегда следует относиться с известной долей скепсиса, а то и с иронией. Попробуйте дословно вспомнить, что вам сказала жена тридцать лет назад, когда вы ей предложили выйти за вас замуж… А ведь это событие эпохальное в вашей жизни. Мемуаристам такие экскурсы в прошлое удаются.
Особой осторожности заслуживают мемуары полководцев: в них авторы непременно видят себя крылатыми Никами, а выщипанные крылья списывают на не зависящие от них причины. Но и игнорировать беллетристику очевидцев не резон, даже если они густо настояны на простительной человеческой слабости преувеличивать свою роль в истории. Это только Иван Грозный мог позволить  себе роскошь потребовать поимённого поминания в монастырях невинных жертв своей необузданной власти над людьми. Полководцы о жертвах своей неограниченной власти над людьми не упоминают.
Маршал Советского Союза Г.К. Жуков в «Воспоминаниях и размышлениях» приводит диалог со Сталиным, состоявшийся «в начале ноября» 1941 года и свидетельствующий о его едва ли не кутузовском радении о сохранении войск. Сталин требует нанести массированные контрудары по войскам противника, изготовившимся к «последнему решительному наступлению на Москву». Жуков вопрошает:
- Какими же силами, товарищ Верховный Главнокомандующий, мы будем наносить эти контрудары? Западный фронт свободных сил не имеет. У нас есть силы только для обороны.
Сталин отрезает:
- Вопрос о контрударах считайте решённым.
«Я вновь, - пишет Жуков, - попытался доказать И.В. Сталину нецелесообразность контрударов, на которые пришлось бы израсходовать последние резервы. Но в телефонной трубке послышался отбой, и разговор был окончен». Естественно, «эти контрудары, где главным образом действовала конница, не дали тех положительных результатов, которых ожидал Верховный».
В доступных мне источниках я не нашёл подтверждения принадлежности идеи ноябрьских контрударов Сталину и начальнику Генерального Штаба Шапошникову. Тогда как она хорошо вписывается в концепцию приказа войскам Западного фронта, изданного Жуковым 1 ноября 1941 года и требующего «оборону осуществлять как оборону активную, соединённую с контратаками. Не дожидаться, когда противник ударит сам. Самим переходить в контратаки. Всеми мерами изматывать и изнурять врага. Беспощадно расправляться с трусами и дезертирами, обеспечивая тем самым дисциплину и организованность своих частей. Так учит нас наш СТАЛИН».
В неотредактированном варианте воспоминаний Георгий Константинович называет дату памятного ему дословно разговора со Сталиным – 10 ноября. В окончательной редакции дата заменена расплывчатым «в начале ноября». Причина, думается, в следующем. Согласно журналу записи лиц, принятых И.В. Сталиным, в ночь с 8 на 9 ноября, а точнее с одного часа 50 минут до трёх часов 25 минут 9 ноября Жуков находился у Сталина в кабинете, и при этом присутствовали члены Государственного Комитета Обороны Молотов, Маленков, Берия, а также руководители Генерального Штаба Шапошников, Василевский и член Военного Совета Западного фронта Булганин. Трудно поверить, что идея контрударов родилась у Верховного Главнокомандующего и его начальника Генштаба с бухты-барахты уже на следующий день после отъезда командующего Западным фронтом, а не стала продолжением инициативы снизу, для обсуждения которой и были вызваны в Ставку Жуков и Булганин. Чтобы развести во времени эти эпизоды, исключающие один другого, и было решено опустить дату «не совсем приятного разговора со Сталиным». Так тоже пишется история.
Основание для переадресовки авторства ноябрьского контрнаступления штабу Западного фронта даёт и следующий пассаж из книги маршала Б.М. Шапошникова «Битва за Москву», изданной в 1943 году с грифом «Секретно»: «В целях срыва сосредоточения немецко-фашистских войск на волоколамском направлении командующий Западным фронтом генерал армии тов. Жуков приказал командующему 16-й армии нанести удар во фланг и тыл волоколамской группе противника. В ночь на 16 ноября 16-я армия произвела частичную перегруппировку и с 10 часов утра перешла в наступление».
Командующий 16-й армией, впоследствии маршал Советского Союза К.К. Рокоссовский, так описывает этот эпизод: «Неожиданно был получен приказ командующего Западным фронтом – нанести удар из района севернее Волоколамска по волоколамской группировке противника. Срок подготовки определялся одной ночью. Признаться, мне было непонятно, чем руководствовался командующий, отдавая такой приказ. Сил мы могли выделить немного, времени на подготовку не отводилось, враг сам готов был двинуться на нас. Моя просьба хотя бы продлить срок подготовки не была принята во внимание. Как и следовало ожидать, частный контрудар, начатый 16 ноября по приказу фронта, принёс мало пользы».
Но в контрударе задействована была не одна только 16-я армия под Волоколамском, но и вновь созданная конно-механизированная группа генерала А.П Белова вместе с 49-й армией в районе Серпухова. Другие соединения Западного фронта, включая 43-ю армию, стоявшую на Наре, должны были поддержать фланговые удары наступательными действиями с ограниченными целями.
И вот что пишет генерал Белов в книге «За нами Москва».
«9 ноября 1941 года … я был вызван к командующему фронтом генералу армии Г.К. Жукову. Командующий сообщил мне, что создаётся группа войск под моим командованием. Замысел предстоящей операции состоял в том, чтобы нанести контрудар по противнику в районе Серпухова в полосе 49-й армии совместно с нею. По данным штаба фронта, этот участок слабо прикрыт гитлеровцами. Я попросил разрешения выехать на рекогносцировку. Но командующий запретил, сославшись на нехватку времени. В целях сохранения тайны он приказал никого, даже штабных офицеров, не посвящать в замысел операции. План приказал разработать мне лично. Срок – один день. Жуков ознакомился с моим планом и утвердил его.
- Завтра едем в Москву, к товарищу Сталину. Будьте готовы, - предупредил он на прощание.
… Удивило меня поведение Жукова (в кабинете у Сталина. – Л.Б.). Он говорил резко, в повелительном тоне. Впечатление было такое, будто старший начальник здесь Жуков. И Сталин воспринимал это как должное. Иногда на лице его появлялась даже какая-то растерянность». Как видим, Белов подтверждает предположение о принадлежности авторства плана контрударов Георгию Константиновичу. И однозначно опровергает саму возможность того телефонного разговора Жукова со Сталиным, которым полководец пытается отвести от себя вину за провал наспех состряпанной операции.
Вызывает обоснованные сомнения в достоверности и некоторые другие эпизоды в мемуарах Георгия Константиновича. Например, за душу берущая сцена, когда  Сталин задаёт Жукову, «как коммунист коммунисту», вопрос, удержим ли мы Москву, и получает безоговорочный, как подобает прозорливому полководцу, утвердительный ответ. Но не Сталин у Жукова интересовался судьбой Москвы в октябре 1941 года, а Жуков у Сталина испрашивал разрешение переместить штаб Западного фронта из подмосковного Перхушкова в далёкий от Москвы Арзамас. На что Сталин предложил военачальникам, обеспокоенным близостью фронта, вооружиться лопатами и рыть себе могилы.
«Оно конечно, Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать?», - как справедливо заметил гоголевский Городничий.
У меня всегда вызывают недоумение постоянные стенания наших выдающихся военачальников времён Великой Отечественной войны по поводу «значительного превосходства противника в живой силе и технике». Да при таком блистательно продемонстрированном ими умении живую силу превращать в неживую удивляться приходится лишь тому, что у нас всё же хватило людских ресурсов для победного завершения войны.
Ноябрьский контрудар под Москвой готовился – если можно так выразиться о промежутке в несколько часов - в такой же тайне, как Тарутинское сражение в октябре 1812 года. Тогда о целях операции не были извещены командиры наступающих корпусов, и получилось не здорово. В 41-м даже командующие армиями не подозревали, что неожиданно полученные ими приказы о наступлении являются частью стратегической операции. Генерал Белов пишет: «Верховный Главнокомандующий приказал отложить начало наступления на сутки. Оказывается, к контрудару готовилась также действовавшая значительно правее нас армия генерала К.К Рокоссовского». Правда, мемуарист не уточняет, узнал ли он о своём напарнике в ноябре 1941-го или значительно позднее. Второе предположение мне представляется более правдоподобным. «План операции, - продолжает генерал, - разрабатывался в обстановке чрезвычайной секретности. О нём не знал даже командующий 49-й армией генерал И.Г. Захаркин». Командующий той самой армии, которая призвана была содействовать Белову в прорыве фронта!
На эту особенность стиля руководства Западным фронтом мягко пеняет в мемуарах и маршал Рокоссовский: «Плохо было ещё и то, что командование фронта почему-то не всегда считало обязанностью посвящать командующего армией в свои замыслы, т.е. не ставило в известность о том». По-видимому, опасалось плагиата…
Задействована была в операции Западного фронта и 43-я армия, о чём свидетельствует чудом сохранившийся документ. Я осмысленно называю чудом сохранившимся документом «Личные указания Военного Совета 43 Армии по проведению частной операции в период 13-15.11.41», поскольку ни печатных, ни даже рукописных приказов на этот счёт либо вообще не существовало, либо они подверглись целенаправленной вивисекции впоследствии. Составлены были «Личные указания» в 4.00 утра 13 ноября 1941 года. Согласно им 53-я стрелковая дивизия с приданной ей 9-й танковой бригадой должна была силами одного полка «14.11.41 овладеть Петрово и лесом 1 км вост. Петрово. 15.11.41 овладеть рубежом зап. и юго-зап. опушка леса вост. Корсаково». В документе подчёркивается: «Обратить особое внимание на скрытность подготовки операции». О ней вправе были знать командиры, комиссары, начальники штабов и начальники артиллерии дивизий, а также командиры и комиссары 9-й и 26-й танковых бригад, призванных поддержать контрудар. «Командиры и комиссары полков и их начальники штабов непосредственно участвуют в операции. Никаких письменных распоряжений по операции не отдавать». Объявить задачу бойцам предписывалось «не ранее как за 2 часа до наступления». К указаниям сделана многозначительная приписка: «Настоящий документ знают только НШ Боголюбов и комбриг Любарский (соответственно начальник штаба и комиссар 43-й армии. – Л.Б.). Те немногие, кого пришлось всё же ознакомить с документом, перечислены за подписью комиссара армии.
Начало операции было запланировано на 11.00 14-го ноября с продолжением в 6-7 часов утра 15-го ноября. А артиллерии армии предписывалось начать работу ещё 13 ноября.
Наступать на деревню Петрово через отделяющую её от Тетеринки рощу с высотой 180,7 на опушке выпало 12-му стрелковому полку 53-й стрелковой дивизии при содействии 475-го полка и роты танков КВ и Т-34.
               
            5.8. Высота 180,7

Эту господствующую над местностью высоту, расположенную в километре юго-западнее Тетеринки, немцы оставили за собой, когда покинули деревню. 43-я армия несколько раз предпринимала попытки её захватить. Противник оборонялся стойко.
28 октября на неё был брошен 2-й Особый Люберецкий стрелковый полк. Его формирование началось в подмосковных Люберцах в 3 часа ночи 13 октября 1941 года, к исходу этого же дня наспех сколоченная войсковая часть на 95 бортовых автомашинах отправилась на фронт. В каждой машине разместилось уж никак не менее 10 человек, если не вдвое больше. То, что оставалось от полка после предыдущих схваток, почти всё полегло на подступах к злополучной высоте, и как отдельная боевая единица полк перестал существовать. Об этом бое командующий 43-й армией генерал Голубев в 18.00 28 октября доложил Жукову: «сводной стрелковой дивизией занято Колонтаево, шёл бой за высоту 180,7». А из Колонтаева, равно как и из Тетеринки, немцы ушли ещё 25-го.
Николай Иванович Васин о гибели Люберецкого полка смог рассказать немного, поскольку наступал полк в обход Тетеринки между Колонтаево и Дмитровкой.
- Где-то в конце октября утром была разведка боем, так это называлось. В бой пошёл не наш стрелковый полк, - «нашим» Николай Иванович считает 12-й стрелковый, размещавшийся в Тетеринке и Колонтаеве. - Вошли ребята в Селивановский лес - и назад. Днём их ещё раз посылали в бой. Там погибло очень много людей. Когда к вечеру стихло, стоны были слышны со стороны Селиванова. Убитого старшего лейтенанта, командира  батальона,  у него три кубика было на петлицах, бойцы вытащили с поля боя. Его две пули сразили. Хоронили на моих глазах как раз напротив нашего дома у речки на бугорке. Пришли три красноармейца с лопатами, отмерили две лопаты вдоль и одну поперёк, выкопали яму метра полтора глубиной, положили туда комбата, завёрнутого в плащ-палатку, и яму засыпали. Ни креста, ни звезды. Года два назад приезжали поисковики, хотел я им помочь найти это захоронение, как ни старались, не нашли. Может, речка его поглотила – она по весне нередко русло меняет. В общем, не нашли.
Фамилии комбата Васин не знал, на могиле она не была обозначена, была ли вообще учтена где-либо эта безвозвратная потеря – Бог весть. Как и безвозвратная потеря почти всего Люберецкого полка, просуществовавшего две недели. В ОБД «Мемориал» о нём удалось обнаружить очень скудную информацию. Равно как и в книге о 43-й армии Игоря Красильникова, добросовестно прошерстившего Центральный архив Министерства обороны.
В «Именном списке безвозвратных потерь начальствующего состава 2-го особого Люберецкого стр. полка с 13.10.41 по 1.11.41 года» названы две фамилии убитых офицеров и три - пропавших без вести. Причём только в период между 16 и 18 октября. Но полк сражался ещё десять дней… Упоминание этого полка встретилось в «Списке военнослужащих, осуждённых Военным трибуналом Московского гарнизона к лишению свободы и ВМН с октября 1941 г. по май мес. 1942 г». Всего в списке 2102 фамилии. Наиболее популярный вид наказания – 10 лет исправительно-трудовых лагерей. К такому наказанию, в частности, был приговорён 21 ноября 1941 года боец 2-го Люберецкого особого полка Каняев Фёдор Леонтьевич. За какие грехи – не указано. Второе по популярности наказание – ВМН, высшая мера наказания, расстрел. Этой участи удостоились 607 человек, в том числе одна женщина, 25-летняя медсестра.
Высоту пыталась взять 9 ноября 2-я рота 475-го стрелкового полка. От Колонтаева тем же маршрутом, каким шёл в последний бой Люберецкий полк, она достигла передовых позиций противника, разрушила три блиндажа, уничтожила станковый и захватила ручной пулемёт, но подверглась интенсивному огню, потеряла до 25 человек и откатилась назад. Убитыми в этот день полковой список безвозвратных потерь показывает 14 человек, в том числе начальника штаба полка. Командир полка был тяжело ранен.

             5.9.  Поиски разведчиков

К 14 ноября 12-й  стрелковый полк обосновался в Тетеринке основательно: были вырыты траншеи полного профиля, над сенным сараем, примыкавшем к дому, где обитали последние тетеринцы, красноармейцы устроили пулемётное гнездо, сержант Панин заходил в дом чистить в тепле пулемёт. Два пулемётных гнезда разместили в здании школы, пробив амбразуры в кирпичном цоколе: одна смотрела на Селивановский лес, другая – на Солоху, или Немецкий лес в нашей терминологии. Впрочем, Игорь Красильников полагает, что доты в школе оборудовали немцы, с чем категорически не согласен Николай Иванович Васин. В посёлке совхоза «Марат» под пулемётный дзот оборудовали конюшню. В Колонтаеве к обороне подготовили 8 домов. А в случае отступления Тетеринка и Марат должны были подвергнуться сожжению, для чего была создана специальная команда. Которой, к счастью, не пришлось исполнить может быть и необходимый в тех условиях, но всё одно тягостный долг – жечь родные хаты. По свидетельству Васина, в Тетеринке, почти два месяца простоявшей на передовой, сгорели только два дома – и то лишь по свойственной нам безалаберности.
Во дворе одного из домов был устроен склад боеприпасов. Они лежали в ящиках под открытым небом. Ворота днём держались нараспашку: приходили солдаты, набирали патронов. С господствующей над окрестностями высоты 180,7 деревня легко просматривалась в бинокль, и суету у склада засекли закрепившиеся там немцы. То ли миной, то ли зажигательным снарядом или трассирующими пулями им удалось поджечь избу, крытую соломой. Сгорел и соседний дом, когда от жары вспыхнула и на нём солома. Примыкавший к пожарищу дом Васиных заслонили от огня вековые вётлы, разделявшие усадьбы. Снег на крыше растаял, но солома высохнуть и воспламениться не успела.
По меркам войны на берегах Десёнки установилось относительное затишье: стороны укрепляли оборонительные позиции и накапливали силы для решительной схватки. Этот факт подтверждают не только Васин, но и документы того времени. И в «Оперативных сводках Генерального Штаба Красной Армии», и в «Суточных донесениях штаб-квартиры группы армий «Центр» в первой половине ноября 1941 года констатируется: в полосе противостояния советской 53-й стрелковой дивизии и частей немецких 98-й и 34-й пехотных дивизий идёт «ружейно-пулемётная и артиллерийская перестрелка и поиски разведчиков». Некоторое участие в таких поисках довелось принять и Васину.
Как-то Фэ-Гэ, комиссар батальона 12-го стрелкового полка Ф.Г. Савченко, пожурился, что разведчики, засылаемые в тыл врага, не зная местности, блукают по лесу и на днях, к примеру, возвращаясь, вместо Тетеринки вышли на Леоново, занятое немцами, и едва избежали потерь. Как бы между прочим комиссар поинтересовался у подростка:
- Ты-то, небось, здесь каждый кустик знаешь?
Только тот, кто родился уже с бородой, мог бы удержаться от далеко не безопасного искушения предложить себя на роль Ивана Сусанина. Васину было 14 лет, он ещё не брился.
- Я сказал: давай попробую. Лыжи у разведчиков длинные были, с ними в лесу неудобно управляться. Да и снег ещё был неглубокий. А в «Марате» мужик жил, завхозом работал; он перед войной купил своим пацанам детские лыжи, коротенькие. Они все эвакуировались в тыл, вот я в их доме эти лыжи нашёл. Раза три с разведчиками ходил, чтобы их по лесу куда надо вывести. Лес я хорошо знал, все просеки, все дороги: мы же каждый год его выкашивали. И за грибами ходили. Это теперь все дороги, все поляны заросли. А тогда в любую окрестную деревню по лесу на телеге проехать можно было. В первый выход разведчики мне только немецкий штык дали – это такой кинжал в железных ножнах. Потом доверили немецкую винтовку: она полегче нашей и меньше в плечо отдаёт при выстреле.
Сплошной линии фронта - чтоб две траншеи противоборствующих сторон тянулись параллельно друг другу - под Тетеринкой не было: оборона противниками строилась на опорных пунктах, расположенных вдоль основных дорог и вокруг населённых пунктов. Остальное пространство было заминировано, перегорожено колючей проволокой и простреливалось из пулемётов. Так что возможность проникновения в тыл друг другу у противников существовала, и ею широко пользовались. Другой вопрос, насколько эффективно. Васин не припомнит, чтобы сопровождаемым им разведчикам удалось захватить языка.
Судя по событиям 14-15 ноября, нашей разведке вскрыть оборону немцев не удалось. Даже с помощью разведки боем, по определению предполагающей потери наступающей стороны. Эти потери должны компенсироваться выявлением системы огня противника и последующим её уничтожением средствами артиллерии, что сулит минимизацию потерь при широкомасштабном наступлении. От таланта и опыта командиров зависит, насколько успешно одной стороне удастся вскрыть, а другой стороне – скрыть оборону.  Немцам это удалось лучше.
            5.10. Кровавый уик-энд

14 ноября 1941 года была суббота. Погода стояла такая, какою ей положено быть в это время года в Средней России. 5 ноября начало подмораживать. К 7 ноября Волга у Твери замёрзла. Парад на Красной площади проходил при обильном снегопаде. У дирижёра военного оркестра Василия Агапкина, автора «Прощания славянки», подошвы сапог примёрзли к помосту, его пришлось отрывать от досок подоспевшим музыкантам. Но уже к вечеру мороз ослаб. Начались предзимние «температурные качели»: то холодало, то теплело. 15-го в оперативном журнале группы армий «Центр» появилась запись: «Днём пасмурно, к вечеру с прояснениями, лёгкий мороз, местами прошёл снег».
Наступил тот непродолжительный отрезок глубокой осени, когда русские дороги становятся проезжими. Та пора, которой так вожделели гитлеровские генералы, надеясь посуху сомкнуть в кольцо вокруг Москвы концы сплетённой в боях удавки и потом с немецкой методичностью неспешно затягивать её. В конечном итоге Гитлер намеревался  «запечатать город в пределах Окружной железной дороги». Правда, если первоначально удавку планировалось набросить с богатырским размахом - по линии Рязань – Владимир – Калязин, то теперь верёвка аркана должна была протянуться по укороченной дуге Коломна – Орехово (Орехово-Зуево) –Загорск (Сергиев Посад) – Дмитров: кишка стала тонка. «Я буду совершенно счастлив, если находящихся в нашем распоряжении войск будет достаточно для выхода на эту линию», - признавался командующий группой армий «Центр» фельдмаршал Бок.
Планы фюрера и его генералов не выглядели несбыточной мечтой. Руководимая «кавалеристами», по выражению Сталина, Красная Армия подверглась сущему погрому со стороны менее многочисленного, но всегда обладающего «превосходящими силами» противника.
Потери немцев в первый период войны были ничтожны по сравнению с нашими – они с начала войны по 20 марта 1942 года потеряли убитыми и пропавшими без вести 276,6 тыс. человек и ранеными 796,5 тысячи; наши безвозвратные потери только за лето и осень 1941 года превысили 2,8 млн человек, а число раненых составило более 1,1 миллиона. Но и возможности Германии по восполнению потерь были по сравнению с нашими тоже ничтожны – даже с учётом вовлечения в войну нескольких дивизий вынужденных союзников Гитлера, которым до германских интересов на востоке было как до лампочки.
Тщательно засекреченная наступательная операция 43-й армии, явившаяся частью столь же засекреченной контрнаступательной операции Западного фронта, авторство которой командующий фронтом в своих мемуарах любезно отписал Верховному Главнокомандующему, началась согласно плану с интенсификации артиллерийского огня. Что не преминули отметить немцы:  «В полосе 12 армейского корпуса (противостоящего 43-й армии. – Л.Б.) в течение 13.11.41 и ночью отмечается усиление действий вражеской артиллерии, особенно на правом фланге и в районе шоссе (имеется в виду Варшавское шоссе и прилегающие к нему с юго-востока районы, включая Тетеринку. – Л.Б.), - говорится в разведсводке штаба группы армий «Центр» утром 14 ноября и констатируется: - В последнее время противник достигает сосредоточенными огневыми налётами большего артиллерийского воздействия». Знаменательное признание: и в бесконтактном бою урон врагу может быть нанесён ощутимый.
В наземное наступление части и соединения 43-й армии включались – опять же согласно плану – в разное время. Что послужило причиной столь неординарного построения операции, мы вправе только предполагать. Возможно, к этому понудила очевидная нереальность приведения войск в необходимую готовность к сроку, назначенному сверху, при жизненно необходимой для командования 43-й армии обязанности в указанный срок доложить наверх о начале операции. В пользу такой трактовки событий говорит сохранившееся свидетельство командира 5-го воздушно-десантного корпуса, сражавшегося на Варшавском шоссе, о том, что приданный ему сводный полк просил на сутки отложить скоропостижное наступление, но в категорической форме ему в этом было отказано.
Утром 14 ноября, выйдя из дома Липовских, где на полулегальном положении отсиживались три девушки и их 14-летний рыцарь, Васин увидел на огороде 75-миллиметровую пушку, вокруг которой деловито обустраивался расчёт. Ещё одна пушка виднелась из-за плетёного тына на огороде через дом. Артиллеристы были не из 12-полка, который подросток считал своим и солдат которого знал если не по именам, то в лицо почти всех.
Накануне наступления, призванного не допустить передислокации войск противника на направления главных ударов, 53-й дивизии были подчинены, помимо штатной артиллерии, ещё три артполка, особая рота миномётного батальона и 4 танка 9-й танковой бригады. Той самой «хорошей» бригады, по оценке Жукова, которую командарм-43 генерал Голубев бездарно загубил в конце октября, бросив в лоб на противотанковую оборону немцев. Теперь предстояло столь же бездарно загубить приданные 53-й дивизии четыре танка восстановленной с тех пор 9-й бригады: три лёгких – Т-40 или Т-60 - и одну тридцатьчетвёрку – машину, признанную лучшим танком Второй мировой войны.
Часов в девять утра к девчатам забежал лейтенант Клешнёв (или Клишев) и сообщил, что вот прямо сейчас идёт со своим взводом в бой танковым десантом.
- Морозно было, - вспоминает Николай Иванович Васин, - а он в хромовых сапогах. Полинка Липовская нашла старые отцовские подшитые валяные сапоги, заставила его переобуться. В них он и ушёл в бой.
На высоту 180,7 с прицелом на деревню Петрово бойцы 12-го полка наступали по полю, заходя с юго-востока – по маршруту, ранее проторенному Люберецким полком, и на танках с северо-востока. Едва танки с десантом выскочили на поле между Солохой и Селивановским лесом, по ним с позиций, оборудованных немцами в деревне Ильинка, ударили противотанковые орудия. Одно из них стояло в овраге – из него потом пацаны баловства ради стреляли по откосу за речкой. Другое орудие было установлено под полом в избе, хозяйкой которой была некая Устинья – Устья, по терминологии Васина. Немцы в цоколе сделали амбразуру и сняли плетень для обзора. Артиллерийские позиции прикрывало пулемётное гнездо.
Первыми же выстрелами танки, подставившие бока, были подбиты, один сгорел вместе с экипажем. С танка Т-34 снарядом или взрывом боезапаса сорвало башню, и он, безбашенный, простоял в излучине реки Чернишни до пятидесятых годов. Я ещё застал легенды о нём, хотя его уже увезли в металлолом. Но останки лёгкого танка, танкетки, как его называет Васин, дождались меня в поле, помеченные одинокой берёзой.
Спрыгнувших с танков десантников скосил, как стебли ржи, немецкий пулемёт.
О трагедии ни за понюх табаку погибших танков сдержанно и лукавя упоминает в своих мемуарах, отличающихся поразительной через сорок лет детализацией событий, бывший командир 53-й стрелковой дивизии А.Ф. Наумов: «Танки 9 ТБр вели бой вместе с пехотой, но застряли в глубоком снегу в оврагах и из боя не вернулись».
Глубокого снега 14 ноября не было. Была глубокая безответственность и непрофессионализм командиров, пославших подчинённые войска в бой на неразведанного противника. Что такое мнение имеет право на существование, подтверждается документом той эпохи, извлечённым из архива Игорем Колесниковым. Он, правда, относится к 93-й стрелковой дивизии, бывшей у 53-й соседом справа и наступавшей несколько западнее, но нарисованная в нём ситуация одинаково приложима к любому соединению 43-й армии. И если бы только 43-й…
«Во время разведки боем, - говорится в этом любопытном документе, - у деревни Кузовлево и села Кащеево сразу всё пошло не так. Во-первых, приказ на наступление поступил 13.11.41 г. ночью в 3.00 (правильно – в ночь с 13-го на 14-е. – Л.Б.). Пока откопали закопанные танки, пока поставили задачу, выдали боеприпасы, наступило утро. Личный состав полков, участвовавший в бою, не был обеспечен маскировочными белыми халатами, уже выпал снег, и бойцы были видны на белом снегу. При выдвижении из леса части беспечно передвигались, постоянно задевали за ветви елей, по которым сразу же наносился артиллерийский и пулемётный огонь. В Кащеевой роще не были разведаны замаскированные дзоты, при выходе на поляну части попали под шквальный огонь миномётов и пулемётов и понесли большие потери. Не удалось разминировать проходы в минных полях, 31 ОТБ (отдельный танковый батальон) понёс большие потери».
Командир дивизии из приведённых фактов делает мудрые выводы: «Деревня Кузовлево представляет собой хорошо подготовленный опорный пункт противника, и для взятия этого опорного пункта необходимо серьёзно всё изучать и подготовиться, получить резервы и мощную артиллерийскую поддержку. Необходимо постоянно вести разведку». Но для того, чтобы прийти к этим глубоким умозаключениям, потребовалось потерять 350 человек и 7 танков. Так мы воевали в 41-м и долго ещё потом.
Просчёты старших командиров всегда восполняются героизмом солдат и окопных офицеров, а амбиции военачальников всегда оплачиваются солдатской кровью. Печально, что этот закон «войны по-русски» безотказно продолжал действовать и через 50, и через 60 лет. Те, кому за сорок, наверняка помнят обещание генерала Грачёва в 1995 году одним полком разгромить чеченских сепаратистов. До сих пор громим. А Грачёв удостоился чести поучаствовать в развале Вооружённых Сил России в ранге министра обороны.

                5.11. Солдатская смекалка

Когда танки 9-й танковой бригады с десантом на броне выползли из долины Десёнки на поле, в дом, где обитали девушки и Васин, вбежал красноармеец-артиллерист с вытаращенными глазами и закричал:
- Вы что здесь сидите? Немецкие танки идут!
- Я, - вспоминает с улыбкой Васин, - выскочил на крыльцо, гляжу – действительно танки идут. А чьи они и куда идут, разве сразу разберёшь. Мы схватились, быстренько что-то в котомки покидали и побежали вдоль реки по дороге в Колонтаево и дальше в сторону Дмитровки. В деревне уже мины начали рваться.
Дмитровка была нашим ближним тылом, а в трёх километрах от неё на восток, в деревне Гришенки, пережидала беду у родственников мать Васина. Николай Иванович во время своих походов к матери перезнакомился в Дмитровке со многими красноармейцами, и они позволили девушкам и пареньку пересидеть события 14 ноября в солдатском опустевшем на время боя блиндаже, чтоб потом короче было возвращаться. С занятой ими позиции хорошо были слышны винтовочные выстрелы, пулемётные очереди, пушечные бабаханья, видны дымы над родной деревней и слева от неё – над пологой, почти неприметной на глаз выпуклостью в поле, о которой через десятилетия после войны Васин узнал, что это злосчастная высота 180,7.
Артиллерист, турнувший ребят из Тетеринки, обознался принадлежностью танков совсем не случайно. С умыслом и глаза выпучил, чтоб страшнее было. Дело в том, что днём раньше свои солдаты, сидевшие с пулемётом в доте под сенным сараем, в какой-то из ставших бесхозными построек разжились мешочком муки, припрятанным сбежавшими хозяевами, и попросили девчат испечь хлеба. Русскую печь дозволялось топить только в потёмках, чтоб немцы не засекли дым над трубой. В доме нашлась и свинина, и вместе с караваем в печь поместили чугунок с картошкой, приправленной мясом. Ветерком запах из трубы донесло до позиции артиллеристов в огороде.
Кто не слышал запаха свежеиспечённого хлеба, сдобренного духом томящегося в печи мяса, тот не поймёт, насколько обострилась находчивость, всегда свойственная собратьям Яшки-артиллериста из «Свадьбы в Малиновке». Находчивость эта особенно выпукло проявляется, если дело касается выпивки и закуски.
Когда бой утихомирился с наступлением темноты, и оголодавшие аборигены вернулись в своё пристанище, вожделенный чугунок глубоко их разочаровал. Вконец же они расстроились тем обстоятельством, что в Тетеринке за время их недолгого отсутствия появилась комендатура, и им было строго приказано собирать манатки и вымётываться из деревни. Оказалось, наши захватили-таки высоту 180,7 и Селивановский лес, продвинувшись к Петрово и Дедне километра на полтора, и теперь Тетеринка из передовой превратилась в прифронтовую полосу со всеми вытекающими из нового положения строгостями.
Пока девчата рассовывали по укромным местам нехитрую утварь, которая могла бы представить интерес для бойцов и которую дарить им хозяева не предполагали,  в дом вошёл давно знакомый лейтенант, которого Васин помнит только по имени:
- Мы его Жоржиком звали. Он со своим взводом на другом берегу реки располагался, около Марата.
По-видимому, был этот лейтенант из 475-го полка, имевшего задачу овладеть деревней Ильинкой, справа от 12-го полка. Он был ранен в правую руку, и домохозяева взялись его перевязывать. Пришлось бритвой разрезать рукава шинели и ватной телогрейки под ней, гимнастёрку, нательное бельё – тогда только удалось осуществить перевязку. О судьбе лейтенанта Клешнёва-Клишева Жоржик ничего не знал, сказал только, что наших много полегло. И ушёл в свой взвод.
В списке безвозвратных потерь 475 стрелкового полка за период с 1 октября по 31 декабря 1941 года офицера с именем Георгий, уменьшительно-ласкательным производным от которого является Жоржик, я не нашёл. Может, смиловалась над молоденьким офицериком ветреная судьба, и Победу он встретил на Дунае вместе со своей 53-й дивизией, получившей почётное наименование Ново-Украинской.
Вслед за лейтенантом ушли в ночь последние, самые стойкие обитатели Тетеринки, прихватив на дорогу керосиновую лампу «летучая мышь».
Не только под Тетеринкой, но и под Ильинкой, и на Варшавском шоссе, и на южном фланге 43-й армии, примыкающем к Наре, весь короткий день 14 ноября шли ожесточённые бои, порой доходившие до рукопашных схваток. Поставленные соединениям армии задачи достигнуты не были. Почти все приобретённые в ходе боёв незначительные территории были утрачены в результате немецких контратак.
Оперативная сводка группы армий «Центр» вечером 14-го ноября так описывала ситуацию в зоне 12-го армейского корпуса, противостоящего нашей 43-й армии: «На восточном участке фронта корпуса под Леоново и юго-западнее в 14 час. 10 мин. началась сильная атака противника при поддержке 30 танков и мощной артиллерии. Под Ильино и юго-восточнее (т.е. под Тетеринкой. – Л.Б.) отбита атака при сильной поддержке танков».
Наступление, как и предписывалось планом баталии, не подвергшемся коррекции в связи с провалом субботней атаки, было возобновлено в воскресенье 15 ноября и продолжено 16-го. Немцы предвидели такое развитие событий. Оно вытекало из практики боевых действий Красной Армии, продемонстрированной с первых дней войны и сформулированной противником следующим образом: «Если не удаётся первая атака, то тупое следование приказу зачастую приводит к тому, что русская пехота истекает кровью под оборонительным огнём». А наши части ещё не до конца истекли кровью.
Немцы отметили: «Бои 14.11 на участке 12 армейского корпуса происходили в рамках планомерного сильного наступления. При этом артподготовка на этом участке фронта ещё никогда не была столь мощной. Следует ожидать ввод в бой новых сил и продолжения наступления». И приняли свои меры. Они подвергли огневым налётам выявленные скопления советских войск и артиллерийские позиции. Четыре артдивизиона вели огонь по занятым 12-м полком высоте 180,5 и Селивановскому лесу. В результате «в противоположность 14 ноября атаки противника в полосе 12 армейского корпуса сегодня были раздробленными, и их удалось отразить». В частности, «во второй половине дня 15.11.41 была отбита атака силой до батальона при поддержке 6 танков в районе населённого пункта Леоново (здесь дрались 17-я стрелковая дивизия и 26-я танковая бригада. – Л.Б.), многократные атаки силами двух батальонов восточнее Ильино». Речь в последнем случае наверняка идёт о бойцах 12-го и 475-го полков, продолжавших попытки ударами в лоб опрокинуть ненавистного врага.
Сдаётся мне, что у кого-то из вынужденных подруг Николая Ивановича Васина по добровольному фронтовому заточению мне довелось в шестидесятых годах прошлого века выспрашивать о боях 1941 года под Тетеринкой. Я искал тех, кто был их свидетелями, а таких немного было в деревне. Женщины вспоминали:
- Слышишь: «а-а-а!..» - «ура», значит. Немцы – «та-та-та». Смотришь, возвращаются, раненых за собой тащат. А убитые так в поле и лежали. И-эх, сколько их там было на полях, бугорков этих, снегом заметённых!
Когда 22 июня пионерский лагерь устраивал траурную линейку – реквием - в память начала Великой Отечественной войны на поляне перед братской могилой в Тетеринке, кучкующиеся поблизости деревенские женщины плакали: для них война ещё не была чем-то умозрительным.
Щедро пополнились «бугорками» тетеринские, ильинские, дмитровские, петровские, дедневские, леоновские и сотни других полей и перелесков Подмосковья 14 и 15 ноября 1941 года в ходе ноябрьского контрудара соединений и частей Западного фронта. Авторство которого «маршал Победы» великодушно отписал Сталину в своих небезгрешных мемуарах.
Потери наступающих были ошеломительными, а успехи весьма скромными. Удалось потеснить немцев на полтора-два километра к юго-западу от Тетеринки и примерно на столько же под Леоново, что в пяти километрах к югу от Тетеринки. 9-я и 26-я танковые бригады были практически разгромлены. Один только расчёт некоего унтер-офицера Беша уничтожил 6 советских танков. Людские потери исчислялись сотнями.
В списках безвозвратных потерь 12-го полка 53-й стрелковой дивизии убитыми 14 ноября 1941 года помечены 85 человек,  пропавшими без вести 15 ноября числятся 67 человек. 475-й полк 15 и 16 ноября убитыми потерял 77 человек. 26-я танковая бригада 15 ноября отметила безвозвратными потерями 138 человек, включая командира бригады. Исчерпанность полноты потерь и точность датировки гибели солдат в этих списках вызывают серьёзные сомнения. Штабисты не успевали следить за стремительным полётом смерти.
С 19 октября по 17 ноября в 43-ю армию поступило пополнение в количестве 10 096 бойцов. Но уже 16 ноября в штаб Западного фронта был направлен офицер с заявкой на 21 762 человека для заполнения образовавшегося некомплекта. Мельница войны, приводимая в движение не знающим сомнений мельником, без счёта перемалывала человеческие жизни даже на периферийных участках фронта. За утрату оружия командир мог пойти под трибунал, утрата бойцов преступлением не признавалась, если происходила в ходе выполнения дуболомного приказа дуболомными методами.

              5.12. Командарм Голубев

Мне неизвестно, была ли, и если была, то какой реакция командующего Западным фронтом на провал ноябрьского контрнаступления именно на участке 43-й армии. В своих воспоминаниях маршал Жуков этот вопрос обходит стороной. Он вообще 43-ю армию упоминает вскользь в перечислительном порядке: видимо, от полководческих дарований её командующего не был в восторге. Хотя возможно, что здесь сыграли роль факторы личного порядка. 8 ноября 1941 года командарм-43 генерал Голубев решился на отчаянный поступок – обратился к Верховному Главнокомандующему с жалобой на методы руководства войсками командующего Западным фронтом: «На второй день по приезде меня обещали расстрелять, на третий – отдать под суд, на четвёртый – расстрелять перед строем. В такой обстановке работать было невозможно». Можно предположить, что Иосиф Виссарионович, «самый человечный человек», по отцовски пожурил Георгия Константиновича, а последний был до крайности  самолюбив. Лычкой в строчку могло лечь и то обстоятельство, что Голубев в конце войны оказался волею судеб в орбите Берия, которого Жуков ненавидел и в аресте которого принял деятельное участие.
Но Голубев не удостоился похвал не только от  «маршала Победы». Другой маршал – Андрей Иванович Ерёменко, принимая командование Калининским фронтом, записал в дневнике 7 мая 1943 года: «Командарм Константин Голубев, старый знакомый по Брянскому фронту, был (в 1941 году. – Л.Б.) снят мной с 13-й армии. Доклад о состоянии войск очень сумбурный и нелогичный, трудно понять состояние дел. Товарищ Голубев заметно волновался, с него градом лился пот». А 23 мая Ерёменко отметил: «Что я обнаружил в 43-й армии? Командующий армией генерал-лейтенант Голубев вместо заботы о войсках занялся обеспечением своей персоны. Он держал для личного довольствия одну, а иногда и две коровы (для производства свежего молока и масла), три-пять овец (для шашлыков), пару свиней (для колбас и окороков) и несколько кур. Это делалось у всех на виду, и фронт об этом знал». При том что в I квартале 1943 года на Калининском фронте было зарегистрировано 76 случае смерти солдат от истощения.
Ноябрьское наступление 43-й армии носило вспомогательный характер, призванный содействовать войскам левого и правого крыльев  Западного фронта осуществить решительное контрнаступление против изготовившегося к последнему броску на Москву коченеющего противника. Если исходить из постулата «мы за ценой не постоим», то эта цель была достигнута: противостоящий 43-й армии немецкий XII армейский корпус не смог принять серьёзного участия в последней битве за Москву. Командующий группой армий «Центр» записал в дневнике 21 ноября 1941 года: «Поехал из Гжатска в расположение XII корпуса. Командир корпуса явно находится под впечатлением от имевших место ожесточённых сражений и самыми мрачными красками описывает состояние своих дивизий, чьи возможности, по его словам, полностью исчерпаны. Потери, в особенности в офицерском составе, дают о себе знать. Многие лейтенанты командуют батальонами, один обер-лейтенант возглавляет полк. Численность некоторых полков сократилась до 250 человек. Личный состав страдает от холода и неадекватных условий размещения. Короче говоря, корпус, по мнению его командира, как боевая единица больше функционировать не в состоянии».
Но, как принято говорить в условиях рыночных отношений, в которые нас завели слепые поводыри, во всяком деле определяющую роль играет оптимальное соотношение цены и качества. Цена ноябрьской операции 43-й армии оказалась неприемлемо высокой по сравнению с качеством её результатов. Впрочем, я говорю об этой армии потому только, что она воевала в памятных мне местах. Не адекватной успехам растратой людских и материальных ресурсов равно страдали и другие армии, и Западный фронт, и Красная Армия в целом. Та вертикаль власти, какая  была выстроена в армии в 30-е годы ХХ века и которая пронизана была подозрительностью и недоверием высшего начальника к умениям младшего коллеги, по определению не могла своевременно и гибко реагировать на ежеминутно меняющуюся обстановку. А предвоенными чистками и последующими трибуналами и расстрелами у командиров была отбита всякая охота к принятию самостоятельных решений, что усугубляла ситуацию. Нужно тысячекратно поклониться российскому солдату, который даже в этих противных разуму условиях шёл в бой и, принимая осознаваемо необязательную смерть, всё же близил Победу.
                5.13. Капитан Рыжих

Как-то в летом 1961 года один из своих законных выходных я решил посвятить изучению окрестностей Тетеринки и в конце концов оказался за три версты от неё в деревне Дмитровке, которую Васин описал таким образом:
- Дмитровка, знаете: вот бугор кругом, с одной стороны деревня, с другой стороны деревня, а посередине пустота.
Правда, на карте конца XVIII века посередине деревни обозначен довольно обширный пруд, образованный Десёнкой, но на картах ХХ века его уже нет.
В том давнем походе у меня сложилось начало стихотворения, которое запомнилось, но никогда не было написано:
                На откос, июлем обожжённый,
                Обожжённый жёлтым зноем пижмы,
                К капитану Фёдору Рыжову
                Я пришёл потолковать о жизни.
Потолковать было о чём. Вряд ли капитан предполагал, что страна, за победу которой он отдал жизнь и которая в конце концов победила, через два десятка лет, через четыре десятка, через шесть десятков лет будет завидовать побеждённым. Но толком потолковать не получилось. В ноябре 1963-го меня призвали в армию, и больше на высотке под Дмитровкой побывать не привелось.
Только работая над этим очерком я установил, что тот капитан, которого я счёл Рыжовым, был Фёдором Фёдоровичем Рыжих. Смею это утверждать, так как никакой другой капитан по имени Фёдор и с созвучной фамилией в списках безвозвратных потерь 53-й стрелковой дивизии и приданных ей частей за 1941 год не значится. Рыжих был родом из Южно-Казахстанской области, командовал 2-м батальоном 12-го стрелкового полка, погиб согласно документам 15 декабря 1941 года. Местом захоронения указана деревня Дмитровка.
На душе у меня одним камнем стало меньше, когда я нашёл фамилию комбата на каменных плитах Роговского мемориала, куда переместили дмитровское захоронение.
 Батальон капитана Рыжих в книге Игоря Красильникова о 43-й армии упоминается неоднократно. Фёдор Фёдорович повёл свой батальон в несчастное наступление 14 ноября и к вечеру врезался в позиции противника, оседлав стык двух просёлков, ведущих в занятую немцами деревню Петрово. Поскольку осенью и зимой в России любая дорога становится стратегическим объектом, то гитлеровцы прилагали отчаянные усилия, чтобы сбить батальон Рыжих с перекрёстка. А батальон прилагал отчаянные усилия, чтобы на нём удержаться. И даже пленного захватил, что в тот период было не ординарным явлением. Полагаю, именно этот эпизод битвы за Москву имел в виду подольский историк Дмитрий Панков, когда в статье 2008 года, основывающейся на публикациях фронтовых газет, писал: «Более полумесяца сражался в окружении у дер. Тетеринки и выстоял батальон капитана Ф.Ф. Рыжих. «Пусть же их стойкость, - сообщала газета, - служит примером для всех бойцов нашего направления». Правда, 2-й батальон 12 стрелкового полка был, по-видимому, в полуокружении, а не в окружении, но для подъёма боевого духа войск  армейская пропаганда тогда не очень заботилась о достоверности. Ведь приводит же Панков почерпнутый из армейской газеты вовсе нелепый пример героизма: «Незабываем подвиг комсомольца лейтенанта Грошикова из 120 отдельного батальона связи. Под огнём он и красноармеец Николаев восстанавливали связь. В 500 метрах от командного пункта они обнаружили обрыв. Запасного кабеля не хватило на расстояние вытянутых рук. Грошиков послал Николаева за кабелем, а сам взял в каждую руку по концу провода и, находясь под обстрелом, обеспечил связь через себя». Нужно быть совершеннейшим профаном в электротехнике, чтобы написать такую чушь. Представляю, как покатывались со смеху связисты.
Впрочем, война сотворила столько мифов, что потребуются десятилетия и рассекречивание всех документов тех лет, чтобы наконец составить объективную картину великого подвига народов СССР.
Для меня до последнего времени осталась непрояснённой ситуация, сложившаяся 2 декабря 1941 года. Тогда в очередной раз по приказу командования Западного фронта войска 43-й армии предприняли попытку обратить противника в бегство с насиженных за месяц мест. Батальону Рыжих, усиленному сапёрной ротой, двумя миномётными взводами, разведротой  дивизии, разведвзводом полка, двумя 45 мм и одной 76 мм пушками предстояло захватить деревню Дедня. Несмотря на то что приданные пушки оказалось невозможно протащить через кустарник и они не приняли участия в бое, бойцам батальона удалось захватить линию немецких блиндажей, включая штабной блиндаж 80-го пехотного полка 34-й пехотной дивизии. Немцы предприняли контратаку, и батальон возвратился на исходные позиции, потеряв вместе с приданными подразделениями около 200 человек убитыми и ранеными. Но если в бой батальон пошёл под командованием капитана Рыжих, то возвратился из него под командованием старшего лейтенанта Актакова. Но погиб Фёдор Фёдорович согласно документам двумя неделями позже.
Кстати, убитыми 15 декабря 1941 года «Список безвозвратных потерь личного состава 12 стрелкового полка» называет 30 человек. Но только двое из них – капитан Рыжих и старший сержант Тевзадзе Григорий Савельевич из Грузии – показаны похороненными в деревне Дмитровке. Всем другим последним приютом определены либо «д. Колонтаево», либо лес южнее или юго-западнее этого населённого пункта.
Только когда мне вновь стали доступны  надолго потерявшиеся мои старые записные книжки, события декабря 1941 года обрели какую-никакую упорядоченность.
Во время упомянутого похода Дмитровка меня поразила монументальным памятником над братской могилой, резко контрастировавшим с одинокими скорбными фигурами воинов над захоронениями в Тетеринке и Ильинке. В недолгом списке опознанных бойцов моё внимание привлёк капитан, имя которого я прочёл как Фёдор Рыжов. Хотя, возможно, имя это было единственным в ту пору на мемориале, потому и привлекло внимание. Местные мальчишки, которые корзиной ловили гольянов в Десёнке, поведали историю гибели капитана, которую я тогда же с их слов записал, возвратившись в пионерский лагерь.
«Немцы были в Тетеринке, и там он был ранен. Его отправили в Дмитровку, где оставили на излечение у женщины, которая теперь является смотрителем могилы (имя этой женщины я запамятовал, пока возвращался из похода – в книжке лишь многоточие). Немного поправившись, Рыжов пешком направился на передовые позиции в Тетеринку. На дороге был убит. А он просил, если его убьют, похоронить в Дмитровке над оврагом. Его просьбу исполнили и похоронили над оврагом. Поставили деревянную пирамидку. Весной 1961 года из Подольска привезли новый памятник, и останки Рыжова и других были с воинскими почестями перезахоронены в центре деревни на яру. Осенью должны разбить парк. Ребята говорили, что, когда извлекали останки, нашли документы Рыжова и пистолет. Ему было лет под сорок».
Выжил комбат Фёдор Рыжих в кровавых передрягах, но не уберёгся от шальной мины или снаряда. А женщина, которая выходила его, сочла долгом своим и после гибели капитана не оставлять его и его товарищей без ласки и любви, которых лишила их война.
5.14. Весенняя жатва на полях войны

Жители стали возвращаться в Тетеринку под новый, 1942-й год, когда в ходе действительного контрнаступления советских войск под Москвой гитлеровская армия потерпела первое сокрушительное поражение и откатилась от столицы на десятки и сотни километров. Советской власти в освобождённых деревнях ещё не было, делами заправлял уполномоченный Лопасненского райотдела НКВД. Он-то из деревенских пацанов – мужиков не осталось – зимой 42-го создал отряд содействия милиции, который сами бригадмильцы высокопарно именовали отрядом особого назначения.
- Мы подобрали себе винтовки, - вспоминает Васин. Этого добра окрест было предостаточно. – Я взял немецкую, полегче, кто-то выбрал русскую. Нам выдали удостоверения. Мы имели право останавливать незнакомых, проверять документы, ловить дезертиров, диверсантов. Мне как раз пятнадцать стукнуло.
Где-то во второй половине апреля уполномоченный поднял деревню на cбор и захоронение трупов. После боёв солдаты так и остались лежать на полях и в перелесках, укрытые от непогоды русским снегом. Хотя в  списках безвозвратных потерь частей 43-й армии против каждой фамилии указывается место, где боец якобы был похоронен: «В лесу ю.-з. д. Колонтаево Мос. Обл.», «У дороги 500 м. юж. д. Ильино Мос. обл.». По-видимому, списки составлялись на основе предположений составителей. Только в горестном свидетельстве разгрома 26-й танковой бригады правда кричит с пожелтевших страниц: «Убит в бою 15.11.41 г. Остался на поле боя» или «Пропал без вести 15.11.41». Последнее означает, что выжившие в несчастном бою просто не могли удостоверить факт гибели товарищей. Тех, чья жизнь оборвалась 15 ноября 1941 года, я насчитал 138 человек. Кто-то из убитых и пропавших без вести нашёл пристанище в братской могиле в селе Стремилово, ближайшем к месту побоища. Другие просто сгинули.
На похоронный субботник вышла вся трудоспособная деревня – бабы да мальцы. Очистить от источников возможной эпидемии предстояло Немецкий лес – Солоху, через который проходила жизненно важная для деревни дорога на Ильинку и дальше на Каменку.
- Уже речка разлилась: ночью морозец, днём теплынь, - вспоминает Васин. - Некоторые трупы ещё не оттаяли, хорошо сохранились А те, что из Десёнки вытаскивали, - те уже разлагаться стали. Работы хватало: кто могилы копал, кто трупы подносил. Клали их на плащ-палатки и волокли к яме.
Перед захоронением из карманов убитых изымались документы, если таковые там оказывались, и передавались уполномоченному НКВД.
Мальчишки из тетеринского «отряда особого назначения» поисками погибших занялись раньше объявленного оперуполномоченным «субботника», ещё снег не сошёл. Васин обнаружил тело лейтенанта Клешнёва-Клишева, когда наткнулся в поле между Солохой и Селивановом на вытаявший из снега носок валенка – одного из тех, в которые переобула офицера Полина Липовская, провожая в последний, как оказалось, бой.
- Я, когда раскопал труп, сразу узнал лейтенанта. Я у него документы вытащил и фотокарточки, которые он нам показывал. А рядом веером лежали бойцы его взвода, не помню, сколько их было. Мы их потом всех в одной братской могиле там же похоронили вместе с танкистами. Один, правда, так и остался в танке, водитель обгорелый – разве его вытащишь? Дядя Федя Липовский могилу штакетником огородил. А если позже где находили трупы, то закапывали в ближайших окопах и воронках.
 - Немцы попадались? – спросил я.
- Наших больше было, - уклончиво ответил Васин. – Может, потому наших больше, что немцы себе кладбище оборудовали – на поле между Петровом и Ильинкой, через овраг от петровской начальной школы. Кресты берёзовые стояли, увенчанные касками. Я когда в армию уходил, оно ещё было, а вернулся в 1951-м – его и след простыл. А мы немцев, когда трупы собирали, как хоронили? Не копать же им могилы! В блиндаж немецкий труп затащишь, а потом туда противотанковую гранату… Рванёт – и всё заровняет. Так что сколько немцев было убитых, никто не скажет.
В 1954 году, по-видимому, в преддверии десятилетия Победы, в военкоматы поступило указание вскрыть разрозненные захоронения и останки перенести в создаваемые в воевавших деревнях регулярные братские могилы. Поиск заброшенных захоронений осуществлялся поверхностно, да и останки из них изымались скорее номинально. Тем не менее при въезде в Тетеринку тогда встал на бетонном постаменте гипсовый старик с окладистой бородой, в добротном полушубке, с обнажённой головой и автоматом ППШ на спиной. И хотя партизан в окрестных лесах отмечено не было, стоит народный мститель на назначенном посту до сих пор, охраняя покой погребённых под разросшимися берёзами поименованных и безымянных защитников Москвы.
Сюда были перенесены и останки из самой вместительной, по уверению Васина, братской могилы, созданной тетеринцами во время похоронного субботника весной 1942-го. Она располагалась на Солохе обочь просёлка, проложенного из Тетеринки в Ильинку по левому берегу Десёнки.
Но много лет спустя после воссоединения в тетеринской братской могиле погибших солдат разных частей 43-й армии сторож пионерского лагеря поведал мне, что на противоположном берегу Десёнки осталась непотревоженной другая братская могила.
Моему информатору – звали его Сергеем Дроздовым – было явно за сорок. Жил он в посёлке Марат, что образовался из двух двухэтажных домов, построенных кондитерской фабрикой для обслуживающего персонала подсобного хозяйства. В 2006  году постановлением губернатора Московской области этот мини-посёлок был включён в состав сельского населённого пункта Тетеринка – так теперь по канцелярски неуклюже именуются русские деревни и сёла.
Дроздов вёл тогда нещадную борьбу с ежами, которых много в те времена обитало на территории лагеря. Встретив ночью колючего броненосца, он протыкал его немецким штык-ножом, очень удобным в хозяйстве. Этот незлобивый полный человек был уверен, что именно ежи являются теми разбойниками, что вырезали кур в деревенских курятниках. Я же до поры тщетно пытался его переубедить в трагическом для потешных зверьков заблуждении.
- Некому больше, - настаивал Сергей.
Но  как-то местная дворняжка Дунай выследила логово хорей в поленнице близ лагерной кухни. Уголовное преследование ежей прекратилось за непричастностью к преступлению. Дроздов проникся уважением к моим зоологическим познаниям, мы с ним сблизились.
Однажды он согласился показать безвестное захоронение и повёл меня по просёлку, правым берегом Десёнки через брод Камешки соединявшему Тетеринку с Ильинкой. По этой дороге нам иногда приходилось топать в Каменку к утренним молоковозам. С тех пор, как Чернишню, в которую Десёнка впадает, перегородили плотиной, и в пойме образовалось внушительное водохранилище, просёлок заглох, хотя ещё узнаётся.
Дроздов уверял, что в могиле лежат валетиком 15 красноармейцев, в погребении которых он сам мальцом принимал участие. Я не раз и не два проходил мимо захоронения, направляясь на Варшавку, но даже предположить не мог, что под кустом вольготно раскинувшегося шиповника в десятке метров от дороги нашло последний приют целое отделение защитников Родины. Родины, которая для очистки совести соорудила в деревнях мемориалы с гипсовыми скорбными фигурами, символически перезахоронила туда первые попавшиеся фрагменты из ближних братских могил и на этом сочла свои долги перед павшими и их потомками проплаченными.
Дроздов могилу нашёл безошибочно. Она оказалась через речку  напротив того погребения, что весной 1942 года во время похоронного субботника обустроили тетеринские бабы и подростки, а в пятидесятых годах было перенесено в деревню. Почему такой чести не удостоилась эта могила, Дроздов определённо сказать не мог:
- Видать, несподручно было.
Мы с детьми её вскрыли до первых костей, благо над ними грунта было не более трёх-четырёх штыков лопаты. Обнаружили 20-копеечную монету 1941 года выпуска, что убедило нас в принадлежности останков советским воинам. Углубляться в подземный мир не решились. Я сообщил о находке директору пионерского лагеря – замотанной женщине, всегда всем недовольной, предложил вызвать представителей военкомата и торжественно перезахоронить останки в тетеринском некрополе. Директриса усомнилась:
- А вдруг там немцы? Наших давно перезахоронили.
- Но мы же нашли советскую монету. И Дроздов сам участвовал в захоронении.
Противопоставить что-либо этому аргументу она не нашлась, а перспектива возиться с перезахоронением незнамо чьих останков её явно не вдохновляла.
- Ты вот что, ты занимайся своими делами! У тебя дети оборвышами ходят. И в палатах чёрт-те что! Вам бы только пьянки-гулянки по ночам устраивать.
Этой женщины давно уж нет, и Бог ей судья.
Над захоронением дети насыпали подобающий могиле холмик, водрузили на него согнутую в кольцо ветку плакучей берёзы, осыпали полевыми цветами. Было это в июне 1973 года, когда мне последний раз случилось составить конкуренцию Ушинскому и Макаренко на педагогическом поприще, в отпуск отправившись на месяц вожатым в пионерский лагерь имени Марата. Потом было всё как-то недосуг навестить места моей летней юности.
               6. Вечерний звон

Но чем дальше она уходила, моя юность, издали кажущаяся такой безоблачной, тем тревожнее становилось на сердце: нашли ли «нашу» могилу поисковики, движение которых набирало силу, а если не нашли, не стал ли я уже последним, кто на этом свете знает о её существовании. Сердце ныло: «Как на том свете посмотришь в глаза тем, кого мог, но поленился вызволить из безвестности?». Но расчётливый ум нашёптывал: «Ещё не вечер… У тебя вон сколько дел не переделано. Успеется». Да и жена предпочитала всякий досужий день отдавать соткам в садоводческом товариществе, нежели догонять убежавшие годы.
Не потому ли во Второй мировой войне у нас столь много, как ни в какой другой воевавшей армии, пропавших без вести солдат, что разум взял верх над сердцем у тех, кто мог поведать, но не поведал о судьбе затерявшихся на фронтовых дорогах людей? Успеется, надеялся каждый. Ан не успелось.
В июле 1999 года мне удалось-таки подвигнуть жену на поездку в четвертьвековую давность. Этому способствовало то обстоятельство, что познакомились мы с ней как раз в пионерском лагере имени Марата в июне 1973 года, чтобы вновь встретиться только через почти два десятка лет и уже не расставаться. Если дотоле я сомневался в изначальной предопределённости основной линии жизни, то это событие подорвало мои сомнения. Супруге самой было любопытно обозреть памятные места, неведомым образом столь радикально повлиявшие и на её судьбу.
От памятного нам пионерского лагеря, как и от тысяч других по стране, к концу ельцинской эпохи остались груды хлама на месте отрядных корпусов. По-прежнему от старых лип, как раз цветущих, исходило пьянящее благоухание, но теперь они, утонувшие в беспорядочном кустарнике, не гудели от пчёл. О лагере напоминал лишь поржавевший жестяной транспарант с горнистом в пионерском галстуке и призывом «Будь готов!». Мы, признаться, не были готовы лицезреть такой тотальный разор.
Я уверенно по сохранившемуся отрезку просёлка довёл машину до места, где, как подсказывала память, должна была находиться бесхозная братская могила. Вместе с Антоном, тринадцатилетним внуком супруги, мы перекопали все сколько-нибудь выступающие над поверхностью всхолмления. Для меня был неожиданным тот интерес, какой проявил к отечественной истории представитель «поколения пепси», каковым тогда представляли российскую пореформенную молодёжь телевизионные мусорные ящики. Потребовалось ещё десять лет растления, чтобы во главе помыслов юношей и юниц утвердился не знающий пресыщения золотой телец.
Из третьего раскопа пулями стали вылетать разъярённые осы. Возможно, именно в пустотах, образовавшихся в могиле, они соорудили своё гнездо. Но инсектицидов у нас не было, и мы обратились в беспорядочное бегство.
- Всё нужно делать вовремя, - справедливо заметила жена.
В Тетеринке мы поставили машину на площадке метрах в тридцати от братской могилы солдат 1941-го. Тот же гипсовый старик в добротном полушубке стоял над ней с обнажённой головой. Поселился он здесь, как гласит учётная карточка Подольского райвоенкомата от 23.12.1991, с 1957 года. «Памятник типовой, сведений об архитекторе не имеется, - констатирует документ. – Количество захороненных – 319 человек, в том числе известных – 22 человека, неизвестных – 297 человек». Правда, уже в 1973 году на стелах мемориала были поименованы более половины упокоенных защитников Отечества, своими фамилиями подтверждая правомерность подмеченной Владимиром Высоцким особенности коллективных воинских захоронений: «На братских могилах не ставят крестов». Здесь одной землёй объяты и стрелок Тимофей Фарафонович Поляков из Смоленской области, и танкист старшина Василий Дмитриевич Литвиненко из Кисловодска, и политрук Роман Яковлевич Кишка из Харьковской области Украины, и стрелок Григорий Денисович Кежа из Витебской области Белоруссии, и младший политрук Иосиф Давыдович Бергер из Москвы, и красноармеец Кожебай Алманбетов из Западно-Казахстанской области, и стрелок Амиран Петрович Махарадзе из Грузии… Политики бывших братских республик СССР изрядно потрудились, чтобы развести и рассорить их потомков.
С гипсовым изваянием связана почти мистическая история, рассказанная Николаем Ивановичем Васиным.
Через дом от братской могилы в тридцатых годах прошлого века жил дед Степан Шавычкин. В 1937 году двух его сыновей, инженеров, в Москве арестовали как вредителей и врагов народа; вскоре чекисты нагрянули в Тетеринку и увезли отца. Больше его никто не видел. А когда над братской могилой установили гипсовый монумент, тетеринцы с содроганием узнали в человеке в дублёнке своего сгинувшего земляка.
- Многие наши замечали поразительное сходство, - уверяет Николай Иванович.
В семьдесят третьем братскую могилу с трёх сторон окружали убогие избы, крытые соломой. Теперь дома в деревне были  добротными – потомственных тетеринцев сменили пришлецы-горожане. Лишь сторона, обращённая на север, к Десёнке, оставалась, как прежде, незаслонённой. Раньше за рекой виднелись корпуса пионерского лагеря, оттуда по плотине приходили к могиле отряды на траурные торжества 22 июня, в день начала Великой Отечественной войны. Накануне выделяемые от каждого отряда дежурные приводили захоронение в порядок, а раскаявшийся истребитель ежей Сергей Дроздов выкашивал лужайку перед ним.
Но и теперь, когда лагерь давно лежал в руинах, мемориал был любовно ухожен. Что довольно необычно для страны, где о её защитниках – живых и мёртвых - обычно вспоминают по праздникам и перед выборами. Ни то, ни другое в конце июля 1999-го не маячило на горизонте.

         7. «Наши мёртвые нас не оставят в беде»

Но неподалеку, перед домом через дорогу, маячила фигура оголённого по пояс мужчины перед задранным набок жигулёнком. Туземец был кряжист, как храм Покрова на Нерли под Владимиром, и так же готов был, казалось, без суеты пережить бурливые столетия. У меня сложилось впечатление, что я где-то его видел. Недавно, перелистывая альбом русской живописи, хлопнул себя по лбу: так ведь это же тот запорожец, что на переднем плане картины Репина обращён к зрителю лысым затылком!
— Федоров, — представился тетеринский запорожец, когда я представился ему, — Владимир Михайлович. - Здешний, как теперь говорят, староста.
Как-то исподволь мы с первой встречи прониклись доверием друг к другу и уже десять лет поддерживаем тёплые отношения – правда, нерегулярные за отдалённостью мест проживания. Интересный и неугомонный человек. Более сорока лет - бессменный депу­тат Роговского сельсове­та. Был водителем, заве­дующим гаражом, предсе­дателем профкома совхо­за. Полвека трудового стажа.
Изредка мне удаётся навестить Тетеринку, главным образом когда Владимир Михайлович приглашает на значимые мероприятия. Последний раз побывал там летом 2009-го на Дне деревни – очередном изобретении Фёдорова. Был стол для обитателей Тетеринки и гостей, были речи, воспоминания, концерт самодеятельности, полёт дельтаплана с громадным флагом России, вечерний фейерверк…
В Роговский сельский округ По­дольского района помимо посёлка Рогово входят двадцать населённых пунктов. Пять из них – Тетеринка, Ильинка, Дмитровка, Петрово и Кузовлево - до последнего времени находились под патронажем депутата-старосты Фёдорова. В этих деревнях, как и в большинстве деревень Средней России, жизнь кипит только летом, когда наезжают горожане, к осени выкипает, а зимой лишь теплится в нескольких домах. Но ведь не угасла же и уже не угаснет, хотя теперешние их сезонные жители с сельским хозяйством сообщаются главным образом через магазины. 
Во многом благодаря радению сельского старосты, сопровождаемому увесистой поддержкой главы Подольского района Николая Петровича Москалёва, к деревням его околотка подведены дороги с твёрдым покрытием. За исключением Дмитровки: на полтора километра из трёх, отделяющих её от Тетеринки,  финансового пороху у района не хватило: у нас же построить дорогу в разы дороже, чем на Западе или в Китае. Десёнку в Тетеринке перегородили капитальной плотиной, и теперь по ней здесь хоть на лодках катайся, как, возможно, было в барские времена. Лодок я, правда, не приметил, но рыбачки уже освоили берега новоявленного водоёма. 
То, что летом и зимой тетеринское воинское захоронение и сооружённый рядом мемориальный комплекс войн 1812 и 1941-1945 годов неизменно находятся в идеальном состоянии, - дело рук Владимира Михайловича, не чуждающихся никакой работы. Он же - устроитель колодца неподалёку от мемориала, не случайно прозванного Фёдоровым. К нему наезжают с бидонами даже с другого конца деревни, хотя там есть свои колодцы.
Фёдоров поведал мне ещё одну историю о братской могиле в Тетеринке.
Как известно, время от времени власть в России обуревает охота к перемене слагаемых – что-то сродни чесотке. Тогда осуществляются грандиозные проекты типа недавней административной реформы. По задумке реформаторов, она должна была радикально сократить чиновничий аппарат, а в реальности обернулась его неудержимым разбуханием и превращением в самодостаточную структуру. Которую и сам инициатор реформы не знает, как ввести в рамки приличия. А может, знает – он всё знает, да не говорит.
В 1984 году административная чесотка охватила сектор культуры Подольского райисполкома: в застоявшихся во времена застоя умах чиновников родилась идея переместить воинские захоронения в крупные населённые пункты из деревень, доведённых до коматозного состояния чередой «мер по развитию сельского хозяйства». По сути это означало, что на «неперспективных» деревнях ставился очередной жирный крест – второй после кампании по их переселению в 60-х годах. Но, как теперь известно, не последний: тихой сапой мессии либеральной экономики в 90-е годы ХХ века и в нулевые годы века текущего стёрли с карты России тысячи деревень, которые дотоле скрепляли в единое целое необъятную территорию страны. Теперь к оказавшимся не нужными России опустевшим землям примеряются прагматичные соседи: не пропадать же добру.
Захоронения на территории Роговского сельсовета решили переместить в волостной центр – посёлок Рогово, тогда центральную усадьбу совхоза, образованного из окрестных колхозов. Здесь была создана почти городская инфраструктура, построены многоквартирные дома, и в «расстрельный» список неперспективных деревень посёлок не вошёл. Были и другие причины, позволявшие считать инициативу отдела культуры по меньшей мере не лишённой здравого смысла. В Рогове в 1941 году располагался штаб 53-й стрелковой дивизии под командованием полковника Александра Фёдоровича Наумова, защищавшей как раз те деревни, что спустя полвека едва не погибли в мирное время. Здесь стараниями бывшей учительницы и директора школы Валентины Ивановны Лысенковой  создан - и поныне здравствует уже промыслом её учеников - школьный краеведческий музей.
Начали с деревни Дмитровки – она, оказавшаяся на отшибе, тогда совсем захирела. Пригнали технику. Гипсовую скульптуру двух воинов – одного раненого, другого изготовившегося метнуть последнюю гранату – демонтировали и перевезли в Рогово. Она и поныне там. Но когда вскрыли могилу, захоронения не обнаружили. Видимо, тем, кто призван был полстолетия назад переместить сюда останки красноармейцев из стихийных братских могил 1941-1942 годов, несподручно было это сделать, как охарактеризовал подобную ситуацию в Тетеринке мой проводник к заброшенной могиле Сергей Дроздов.
Переносу воинского захоронения из Тетеринки бескомпромиссно воспротивились его аборигены во главе с депутатом сельсовета и патриотом своей малой родины Владимиром Михайловичем Фёдоровым. Устраивали дежурства у памятника, вставали на пути пригнанной строительной техники. Отстояли своего гипсового земляка и тех под ним, кто невольно стал их земляками по жестокой прихоти войны. Аналогичная ситуация повторилась в соседней Ильинке. Так что в Роговской усыпальнице энтузиастам бюрократической модернизации памяти удалось разместить лишь останки воинов из незатерявшихся могил деревень Круча и Дмитровки.
С этой чиновничьей инициативой можно бы было и смириться, если не знать, что в полях и лесах Подмосковья есть ещё тысячи безвестных захоронений, которые и могилами-то не назовёшь. И представляется куда более оправданным направить усилия и средства на поиск и предание земле по воинскому уставу останков забытых защитников Отечества. Именно по этому пути пошла администрация Подольского района, поддержавшая стихийно возникшее движение поисковиков и оборудовавшая воинский мемориал для вновь обнаруженных останков защитников Отечества. Место для него нашли на сохранившемся участке Старой Калужской дороги близ деревни Кузовлево. Здесь издавна стоял могучий обелиск, сложенный из блоков местного известняка, в котором бегущая неподалеку река Чернишня прорыла глубокий каньон. Из боёв сорок первого года – а здесь они доходили до рукопашной, - обелиск вышел изрядно пораненным, каким я его и застал в 1963 году, когда со своим отрядом ходил в поход в Тарутино. Когда я впервые увидел этот массивный обелиск, то решил, что он поставлен в ознаменование событий 1812 года: ведь именно здесь, на противоположном берегу Чернишни, находилась штаб-квартира короля Неаполитанского Мюрата. Но позже узнал, что он лишь обозначал границу между Московской и Калужской губерниями, поскольку стоял на оживлённом в XIX веке почтовом тракте. По нему и Пушкин ездил в имение своей жены в Полотняном Заводе. Тщанием главы Подольского района Николая Петровича Москалёва обелиск реставрировали, рядом построили изящную часовню, и на поляне, оставшейся от Старой Калужской дороги, стали производить захоронения.
Незримая граница между двумя субъектами Федерации и ныне проходит по Чернишне, но к ней прибавилась осязаемая граница в виде двухметрового забора, безобразно отгораживающего от мемориала заповедные по большому счёту, кровью сочащиеся земли, проданные чиновниками под строительство коттеджей. Когда в одном месте сталкиваются история и корысть, «матери-истории» (Маяковский) не позавидуешь. Что продемонстрировало, в частности, противостояние двух начал в пушкинском заповеднике «Михайловское», где наша неподкупная Фемида едва не загнала за Можай его директора Георгия Василевича, сопротивляющегося уродованию ландшафта элитными особняками. Протесты общественности никак не повлияли на решение калужских властей отдать на растерзание богатеньким буратинам земли вокруг мемориала в Тарутине.

                8. Неоплаченный долг

Ещё в 1999 году я поинтересовался у Фёдорова о судьбе той братской могилы, что мы с пионерами выявили в 1973 году. Владимир Михайлович ответить определённо затруднился, но заметил, что окрестную землю поисковики чуть ли не сквозь пальцы всю пропустили.
- Вы бывшую колхозную кузню на берегу Десёнки помните? Так вот, около нее нашли могилу офицера. А ведь мы даже думать не думали, что там может быть захоронение.
Кузню я помнил: она стояла на отшибе за Рязановским оврагом, и подле неё врастал в землю остов трактора времён коллективизации с клыкастыми стальными колёсами. Дети любили посидеть на его металлическом сиденье и покрутить чугунную баранку.
Но Игорь Колесников годы спустя, когда я поведал ему о не дающей покоя могиле под кустом шиповника, уверенно заявил, что в приблизительно описанном мною месте его поисковики коллективных захоронений не обнаруживали. Разбираясь в своём архиве, я наткнулся на давнюю фотоплёнку, на которой оказался запечатлённым процесс обустройства пионерами могилы пятнадцати красноармейцев, по-видимому, 475-го полка 53-й стрелковой дивизии – именно он стоял в ноябре сорок первого в Русском лесу. Когда я, вооружившись фотографиями, летом 2009 года целеустремлённо приехал в Тетеринку, то практически не сомневался, что найду заветное место. На фотографиях видно, что оно находится в десятке метров от дороги на небольшом взгорке и, самое главное, рядом стоят две берёзы с характерно изогнутыми стволами. Тогда им было лет 15-20, а век у берёзы вдвое превышает человеческий. Конечно, за 36 минувших лет белоствольные подружки заматерели, но форму ствола изменить им не дано. Сначала я вдоль и поперёк облазил ту опушку, где мы с Антоном при первой вылазке наткнулись на осиное гнездо. Втуне: если близ дороги, теперь заасфальтированной, или параллельной ей заброшенной попадались куртины шиповника, то не было рядом ни могильного холмика, ни сестриц-берёз, и место не походило на сохранённое фотографиями. Когда я вечером сообщил заждавшемуся Владимиру Михайловичу о неутешительных итогах своего похода, Фёдоров понудил меня подробно рассказать всё, что сохранила память об этой могиле. Я вспомнил, что мой проводник Сергей Дроздов неоднократно подчёркивал, что неизвестная могила находится через речку почти напротив той, из которой останки были перенесены в Тетеринку. Владимир Михайлович осторожно заметил:
- Тогда, похоже, вы не там искали. Если напротив – то это в районе Камешков, бывшего брода, который теперь затоплен прудом.
На следующий день с утра я намеревался уехать, но появившийся лучик надежды заставил внести коррективы в распланированное течение дня. С утра мы уже вдвоём отправились на поиски. Существовавшая когда-то дорога вдоль правого берега Десёнки теперь за ненадобностью – поскольку можно проехать по асфальтированному шоссе - оказалась запаханной, идти пришлось по дозревающей ржи, обильно смоченной росой. Вода хлюпала в туфлях. В сорок первом это поле, спускающееся к речке от Русского леса, было нейтральной полосой на подступах к Ильинке, занятой немцами. По нему шли танки, направляясь к высоте 180,7, и подставили борта и кормы под прямую наводку замаскированным в Ильинке пушкам.
Фёдоров указал на группу сомкнувшихся кронами елей на противоположном берегу:
- Вот там была братская могила, которую перенесли в Тетеринку. Но в начале восьмидесятых я привёл сюда поисковиков, и они подняли останки ещё пяти человек. Их в Рогове перезахоронили. Нашли даже медальон на имя Бытырбая Оспанова из Кызылкумского района Южно-Казахстанской области. А ёлки в обнимку стоят потому, что посажены были по углам могилы.
Уже в Москве я проштудировал списки безвозвратных потерь 43-й армии и приданных ей частей, но красноармейца Оспанова в них не нашёл. Не оказалось его и в Объединённой базе данных «Мемориал», Министерства обороны РФ – уникальном мартирологе наших боевых потерь в Великой Отечественной войне. Структура и построение поискового аппарата ОБД «Мемориал» может вызывать нарекания, но сама идея и то, что у военных хватило воли и терпения претворить её в жизнь, вызывают искреннее уважение и сердечную благодарность. Найти, отсканировать и разместить в интернете сведения и документы на 10 млн человек – это мужественный поступок.
Приноровившись к принятой в ОБД не самой удобной иерархии поиска, мне удалось установить место гибели и мнимого захоронения отца моей супруги старшего сержанта Семёна Ефремовича Ляхова, который погиб за полгода до рождения единственной дочери. А мнимым место его захоронения я называю потому, что старожилы села Озерки на Орловщине, в районе которого он погиб, рассказали нам, каким предстали им окрестности после боёв. И дело было не зимой, когда земля каменная, а в августе 1942-го. Ситуация с погребением павших бойцов 53-й стрелковой дивизии, 43-й армии, Западного фронта, всего советско-германского фронта только укрепляет в печальном убеждении: у нас равно небрежно относились как к живым, так и к мёртвым защитникам Родины. Что вряд ли способствовало повышению боевого духа войск. Мёртвые сраму не имут. Стыд – это субстанция живых.
Сохранившуюся от затопления Ильинским прудом опушку леса обочь дороги в районе Камешков мы с Владимиром Михайловичем обследовали наскоро: отложить отъезд на большее время, чем я уже отложил, не представлялось возможным. Места вроде бы те, что запечатлены на фотографиях 1973 года. Но точно совместить фотоизображения и окружающие виды не удалось: тогда деревья были маленькие…
На обратном пути заехали на высоту 180,7 – по ней теперь пролегает дорога из бетонных плит, соединяющая Петрово с дачным посёлком. Отсюда и впрямь Тетеринка и местность далеко на восток за нею как на ладони: не случайно столь ожесточённо и упорно сражались за этот взлобок противоборствующие войска осенью 1941-го.
- Где-то здесь погиб танковый десант во главе с лейтенантом Адольфом Клишевым, - сказал я.
Странный инструмент – человеческая память. Владимир Михайлович вспомнил, что эту высоту после войны в деревне именовали Адольфовой горой. Теперь у меня не осталось сомнений, что тот офицер, которого в отцовские валенки обула тетеринская девушка, провожая в последний бой, был Адольфом Николаевичем Клишевым. И его фамилия вправе занять место в мадригале Тетеринского мемориала. И вряд ли изменяет память Николаю Ивановичу Васину, когда он говорит, что лейтенант был обозначен в первоначальном списке захороненных в Тетеринке бойцов. Минувшее с тех пор полстолетия лишь несколько трансформировало в его памяти имя и фамилию командира танкового десанта.
Ещё один защитник Отечества вырван из небытия. Но остался долг перед теми пятнадцатью, что безвестно покоятся в ненайденной пока братской могиле. Ощущать себя несостоятельным должником – неуютная участь…
2007-2010 гг.