Марфа Никитична. Часть шестая

       Вызов забвению
(документально-художественная повесть)


       Марфа Никитична. Часть шестая

       I. «Контрреволюционерка»

       Бракосочетание Марфы Никитичны Харитоновой и Григория Эдуардовича Осыховского состоялось в Молчанове 23 января 1915 года, – Марфе было 17 лет, Григорию 22 года. Через год у них родилась дочка Августа, ещё через два – сын Иван (Августа Григорьевна проживала в городе Новокузнецке, по профессии учитель. Согласно «Описи отдела наград за 1967-69 гг.», 28 ноября 1967 года Августа Григорьевна получила звание «Заслуженный учитель РСФСР». По воспоминаниям её брата Ивана, обладала спокойным молчаливым характером, её дочь Маргарита в настоящее время предположительно проживает в Санкт-Петербурге, сын Евгений в Новокузнецке).

       Краткая справка о Марфе Никитичне из УФСБ по Томской области:
«В соответствии с документами дела Осыховская Марфа Никитична, 06 октября 1898 г(ода) р(ождения), уроженка с(ела) Молчаново Кривошеинского района Нарымского округа Западно-Сибирского края, русская, гражданка СССР, беспартийная, образование низшее, из крестьянской семьи, замужем. На момент ареста проживала по месту рождения, род занятий – домохозяйка».
       Ордер на обыск и арест Марфы Никитичны – жены «изменника родины» – сроком на десять суток был выписан 5 марта 1938 года, подписал его предположительно старший лейтенант Госбезопасности Н.А. Ульянов, круглая печать под документом отсутствует (Приложение №4). Арестовали тридцатидевятилетнюю женщину 8 марта 1938 года и, сопроводив в Колпашевскую тюрьму, посадили в камеру. Её муж на тот момент был уже расстрелян, но вряд ли она знала об этом. Вряд ли она знала и о том, что арестована, согласно оперативному приказу № 00486 от 15 августа 1937 года, который подписал народный комиссар внутренних дел СССР товарищ Ежов.
       В преамбуле говорится: «С получением настоящего приказа приступите к репрессированию жен изменников родины, членов право-троцкистских шпионско-диверсионных организаций, осужденных военной коллегией и военными трибуналами по первой и второй категории, начиная с первого августа 1936 года. При проведении этой операции руководствуйтесь следующим: 1) В отношении КАЖДОЙ, НАМЕЧЕННОЙ К РЕПРЕССИРОВАНИЮ СЕМЬИ (выделено автором) проводится тщательная ее проверка, собираются дополнительные установочные данные и компрометирующие материалы. (…) О ходе операции доносить мне трехдневными сводками по телеграфу. О всех эксцессах и чрезвычайных происшествиях – немедленно. Операцию по репрессированию жен уже осужденных изменников родины закончить к 25/Х с(его)/г(ода). Впредь всех жен изобличенных изменников родины, правотроцкистских шпионов, арестовывать одновременно с мужьями, руководствуясь порядком, устанавливаемым настоящим приказом»(32). Конец цитаты.
       Впечатляет размах репрессии: операцию следовало начать и закончить за 25 дней, и «впредь всех жён изобличенных изменников родины» «арестовывать одновременно с мужьями». Таким образом, если у жён репрессированных были грудные дети, то они подвергались аресту вместе с матерями, потом их изымали и направляли в специальные детские дома.
      
       Согласно анкете, Марфа Никитична была грамотной, до революции – так же как и её родители – относилась к бедному крестьянству, имела одну корову и дом. После революции только дом. Правда, через одиннадцать дней пребывания в тюрьме её социальное положение меняется: теперь она относится уже к классу крестьян-середняков, к этому же классу относятся и родители. «Состав семьи – Муж Осыховский Григорий Эдуардович арестован, сын Осыховский Иван Григорьевич 1917 года рождения, (…) до ноября 1937 года учился в г. Свердловске в каком-то техникуме» (так в анкете). Ни до, ни после революции репрессиям не подвергалась, наград не имела; «в Красной», «белой армиях», «в бандах, контрреволюционных организациях и восстаниях» участия не принимала.
       Обращают на себя внимание сведения об образовании Марфы Никитичны, а именно: в анкете записано «грамотная», в краткой справке ФСБ – образование «низшее», а в Книге Памяти – начальное, тогда как по рассказам Галины Дмитриевны Мироновой – внучатой племянницы Марфы – она не умела даже расписываться, об этом Галине поведала её бабушка и родная сестра Марфы - Александра Никитична. (Г.Д. Миронова в настоящее время проживает в Молчанове, её двоюродный дед Г.И. Миронов, согласно материалам местной газеты «Знамя» от 01.09.2009 г., в 1919 году принимал участие в захоронении выброшенных на берег с «барж смерти» сторонников советской власти, замученных колчаковцами).

       Потянулись долгие дни ожиданий. Закончилась весна, миновал июнь, прошёл июль, уже и август подходил к концу, а допроса всё не было. Наконец, на сто шестидесятый день, 27 августа 1938 года, – как раз в годовщину расстрела мужа, – её доставили к оперуполномоченным. Это были: сержант 3-го отделения УГБ Нарымского окружного отдела НКВД – его фамилия частично сохранилась под протоколом допроса и похожа на фамилию «Резников» (точно с таким же статусом она фигурирует и в обвинительном заключении Марфы Никитичны), – и его помощник, тоже сержант, фамилия которого в материалах копии дела вымарана. Они начали якобы задавать вопросы, на которые Марфа Никитична якобы отвечает – утвердительно.
   Вопрос: На допросе 20 марта 1938 года вы показали, что ваш муж Осыховский Григорий Эдуардович арестован НКВД в 1937 году. Вам известно, за что арестован ваш муж Осыховский?
   Ответ: Да, известно. Муж Осыховский Григорий Эдуардович арестован НКВД в 1937 году за контрреволюционную деятельность как участник контрреволюционной организации.
   Вопрос: Вам известны участники этой контрреволюционной организации?
   Ответ: Да, известны.
   Вопрос: Кого вы знаете из участников организации?
И Марфа Никитична якобы называет мужа, зятя и брата, которые к этому времени были уже арестованы. Отвечая на очередной вопрос, говорит о том, что названные ею «лица принимали участие в разговорах, проходивших на контрреволюционные темы против свержения Советской власти». На вопрос – «где находится ваш зять» – записывается ответ: «Вскоре после ареста моего мужа он тоже был арестован НКВД». На вопрос: «Что вам известно о контрреволюционной деятельности вашего мужа», зятя и брата, записано: «Кроме того, что они являются участниками контрреволюционной организации и участвовали в сборищах, ничего неизвестно». На это сержант заявляет: «Вы говорите неправду. Следствие располагает данными, что известны факты контрреволюционной деятельности вашего мужа. Требуем дать показания по этому вопросу».
       «Я не хотела больше говорить о своём муже и зяте, – якобы говорит Марфа Никитична, – но поскольку следствие имеет факты, уличающие меня в этом, я решила рассказать всё, что мне было известно о контрреволюционной деятельности мужа и зятя». И далее сержант НКВД будто бы со слов арестованной записывает: «Помню, муж говорил, что мы должны подготовить, как только начнётся война, вооружённое восстание против Советской власти, произвести убийство местных партийных и советских активистов, чтобы подготовить население к восстанию.
   Вопрос: Вам предъявляется обвинение в том, что вы являетесь участницей контрреволюционной право-троцкистсткой организации. Вы признаёте себя виновной в этом?
   Ответ: Да, действительно я являюсь участницей контрреволюционной организации и виновной себя в этом признаю.
И далее: «Протокол с моих слов записан верно и ЛИЧНО МНОЙ ПРОЧИТАН, В ЧЁМ РАСПИСЫВАЮСЬ (выделено автором), – это при том, что Марфа Никитична не умела ни читать, ни писать. Подпись арестованной под документом и на его каждой странице отсутствует, нет там и отпечатка пальца. В конце протокола лишь значится её фамилия, отпечатанная на машинке. Таким образом, этот факт даёт основание утверждать, что документ был сфабрикован оперуполномоченными НКВД, а «показания» неграмотной женщины, слепленные из смеси их вымыслов, были заготовлены заранее. По свидетельству Галины Дмитриевны, заключённая на допросах даже не понимала, о каких контрреволюционных организациях, в которых она якобы состояла, идёт речь, – об этом родственникам перед смертью рассказала сама Марфа Никитична. Протокол допроса, выполненный машинописным текстом с приличными орфографией, пунктуацией и стилем, только подтверждает этот тезис. В его тексте обращают на себя внимание «показания» заключённой о том, что её близкие люди, то есть муж и зять, были «злейшими врагами соввласти», что «оба они были поляками и работали по заданию польской разведки». Но, согласно выписке из Книги Памяти по Томской области, национальность зятя Марфы Никитичны, Мелешкевича Михаила, к польскому этносу никакого отношения не имеет: он был белорусом.

       «Случаи противоправного ведения следствия были и раньше, но наиболее активно методы насилия стали применяться в региональных органах НКВД с 1937 года. Сталин дал указание Ежову, что «врагов народа надо бить, бить и бить, пока не признаются. (…). Следствие, как правило, начиналось с фразы: «Расскажите о своей контрреволюционной деятельности, но знайте, что нам всё известно», или: «Вы арестованы как участник контрреволюционной организации. Признаёте себя в этом виновным?» и т. п.  Подавляющее большинство арестованных отказывались от предъявленных им обвинений. Нередко бывали случаи, когда нужных показаний не удавалось добиться по полгода и более. Тогда наступал следующий этап: арестованный мог месяцами сидеть в тюремной камере и не вызываться на допросы. В это время на него собирался «обличительный» материал, выбиваемый из других, ранее арестованных лиц. Наконец, когда требовалось получить от подследственного «собственные признания» для завершения следствия, в ход вступали незаконные методы воздействия, как позднее скромно называли пытки в документах НКВД»(33).

       II. Обвинение

       Копию обвинения, предъявленного Марфе Никитичне, вернее его фрагмент, предоставил автору Томский государственный архив. Подписал документ оперуполномоченный 3-го отделения сержант гос. безопасности Резников (орфография, пунктуация и стиль документа сохранены).
«5. ОСЫХОВСКАЯ Марфа Никитишна 1898 года рождения, урождённая с. Молчаново, Кривошеинского района, Нарымского округа, русская, гр-ка СССР, б(ес)/п(артийная), муж и зять арестованы как враги народа, участники контрреволюционной организации и осуждены. До ареста безработная, проживала в с. Молчаново, Кривошеинского района».
(Обвиняется) в том, что:
   1.Являлась участницей контрреволюционной правотроцкистской вредительской группы, существовавшей в с. Молчаново, Кривошеинского района, ставившей целью – свержение советской власти путём вооружённого восстания.
   2.Как участница контрреволюционной организации представляла свою квартиру для контрреволюционных сборищ, где обсуждались вопросы о борьбе с советской властью.
   3.В контрреволюционных целях систематически вела контрреволюционную агитацию среди окружающего её населения, распространяла провокационные слухи о скорой войне и гибели советской власти, клеветала на вождей партии и советского правительства,
т.е. в преступлении, предусмотренном ст.ст. 58-10-58-11, 19-58-8 УК РСФСР.
Виновной себя признала.
   4.Изобличается показаниями обв(иняемого) ПАТРУШЕВА (д.д.95, 167).
На основании вышеизложенного, настоящее дело по обвинению ВЕРНИКОВА А.В. (правильно Верникова А.З. – Авт.), ХАРИТОНОВА А.Н., ПАТРУШЕВА М.Д., ЧАРСКОГО А.С. (он же ЗАЙЦЕВ И.С.) и ОСЫХОВСКОЙ М.Н. подлежит рассмотрению в Спецколлегии по Новосибирской области.
О(пер)/Уполном(оченный) 3 отд(еле)ния сержант  Гос. Безопасности РЕЗНИКОВ.
СОСТАВЛЕНО:  «    » октября 1938г. (без даты – так в документе).
гор. Колпашево» (Приложение №26).

       К контрреволюционной правотроцкистской вредительской группе, которая якобы существовала в Молчанове, отнесены все, кто упомянут в четвёртом пункте вышеприведённого обвинения. О них в своих публикациях рассказал Владимир Харитонов, внучатый племянник Марфы Никитичны Осыховской и Алексея Никитича Харитонова. «Одновременно с арестами поляков в начале 1938 года, - написал Владимир Николаевич, - началось «раскручивание» ещё одного дела. После ареста секретаря Запсибкрайкома ВКП(б) Р. Эйхе был арестован К.И. Левиц, первый секретарь Нарымского окружкома партии. Вскоре взяли А.З. Верникова –  председателя Кривошеинского райпотребсоюза, М.Д. Патрушева и А.С. Чарского, а 8 марта – А.Н. Харитонова, председателя Молчановского сельпо. (…)
       «Контрреволюционную вредительскую группу» создал якобы Верников по заданию К.И. Левица, тот завербовал Харитонова, который в свою очередь привлёк в группу Патрушева, а он – Чарского». Закрытым судом все были приговорены к разным срокам заключения (см. выписки из Книги Памяти в Приложении), и «все, кроме Чарского, которому было разрешено подать кассационную жалобу в Верховный Суд РСФСР, 4 июня 1939 года были отправлены в лагерь во Владивостоке. На основании кассационной жалобы А.С. Чарского Судебная коллегия Верховного Суда РСФСР в 1940 году отменила решение окружного суда, поскольку «в результате дополнительных расследований антисоветских действий со стороны Верникова, Патрушева, Харитонова, Чарского данные не подтвердились. Дело по их обвинению было прекращено, и – редкий случай – они вышли на свободу».

       Из справки УФСБ РФ по Томской области:
       М.Н. Осыховская «… содержалась под стражей в тюрьме в г. Колпашево. На основании определения Нарымского окружного суда Новосибирской области от 11 июля 1939 г. из-под стражи освобождена в связи с серьёзной болезнью. Сведения о дальнейшей судьбе М.Н. Осыховской в архивном уголовном деле отсутствуют».
       Итак, 11 июля 1939 года, то есть через год и четыре месяца отсидки в Колпашевской тюрьме, Марфу Никитичну освободили в связи с серьёзной болезнью, в других источниках – в связи с тяжёлой болезнью. Родственники, приехавшие за ней, увидели ужасную картину: больная женщина лежала в каком-то помещении на голом цементном полу.
       О Марфе Никитичне В.Н. Харитонов пишет: «Перенесённые страдания повлекли неизлечимые в тюремных условиях болезни – паралич ног, асфиксию (и) отказ от пищи. Нарымский окружной суд постановил: изменить «меру пресечения» и освободить (заключённую), взяв подписку о невыезде. Сестра Осыховской поручилась за неё и забрала к себе в Молчаново».
       О Марфе Никитичне с горечью вспоминает и Леонид Николаевич Осыховский: «Тётя Марфа действительно в 1939 году была освобождена из тюрьмы и отпущена умирать домой. Я в это время жил у дяди Василия Тябут (брата моей мамы). Помню, что тётя Марфа сильно болела и находилась в доме другого моего дяди по маме – Игнатия Тябут. Знаю, что вскоре она умерла, а нас всех – меня, брата Володю и сестру Галю –  отправили по детским домам. На тот момент Володе было 14 лет, мне 10, а маленькой Гале 5».
       На основании постановления прокуратуры Томской области от 10 октября 1959 г. «уголовное дело Осыховской Марфы Никитичны прекращено за отсутствием в действиях последней состава преступления» (Приложения №№ 27,28).
       По прибытии домой Марфа Никитична умерла, не протянув и месяца. Ей было 40 лет.

       III. Сын

       Иван Григорьевич Осыховский – сын Марфы и Григория – родился 26 января 1917 года в селе Молчанове. О его детских годах воспоминаний не сохранилось, известно лишь, что отец часто брал мальчика с собой на охоту и рыбалку. В школе Ваня любил математику, физику, увлекался спортом, играл на гитаре и сочинял стихи. Вместе с другом писал под заказ картины для молчановских домохозяек, которые у тех пользовались неизменным успехом. «Малярам», – как в шутку называли ребят хозяйки, платили копейки, но им и того хватало.
С семнадцати лет юноша охотился уже самостоятельно: уходил в тайгу на двое, а то и на трое суток, набивал рюкзак дичи – бывало по 10-15 гусей, не считая мелкой птицы, – возвращался домой, а потом двое суток отсыпался. Отец, когда отправлял его на охоту, давал по счёту патроны и говорил, – «сколько патронов даю, столько и птицы принесёшь». Но у Ивана получалось ещё и сэкономить: по птице стрелять было интересно, но по пустым консервным банкам – куда интереснее*.

       (* По воспоминаниям Александра Михайловича Осыховского – внука Ивана Григорьевича).

       В 1935 году Иван успешно поступил в Томский электромеханический техникум, где заявил себя одним из лучших студентов. Там же начал тренироваться у известного спортсмена по гиревому спорту, неоднократного чемпиона мира Сергея Ивановича Елисеева, был избран председателем совета физкультурников, занимался в драмкружке, не раз поощрялся за отличную учёбу и общественную работу.
В конце июня 1937 года в Молчанове арестовали отца Ивана. Тогда он не придал этому значения, подумал – ошибка, разберутся, хотя тут же вспомнил притеснения отца со стороны властей пятилетней давности.
       В сентябре по просьбе матери он ненадолго приехал в Молчаново, сдал в контору финансовые документы отца и через несколько дней вернулся в Томск. А ровно через месяц ему вручили приказ об отчислении из техникума с формулировкой «за разлагательскую деятельность», но в чём она выражалась, он так и не понял. В это время Григория Эдуардовича уже не было в живых, но ни Ваня, ни его мать не знали об этом. Не знали, что через пять месяцев нквдешники увезут в эту же самую тюрьму и Марфу Никитичну, но это будет потом, а сейчас Ивану надо было найти выход из новой беды. И выход был найден: он решает уехать в Свердловск, где надеется зачислиться на третий курс электроэнергетического техникума. Подробности зачисления Ивана Григорьевича в Свердловский электроэнергетический техникум неизвестны. Возможно, не последнюю роль в этом сыграли его отличные оценки за учёбу, грамоты за спортивные достижения и тренировки у чемпиона мира Елисеева С.И. Но всё это время мысли о доме не покидают Ивана: он беспокоится за мать и сестру с малолетними детьми, беспокоится за отца, который – как он думал – всё ещё томится в Колпашевской тюрьме и которого вместе с зятем Михаилом вот-вот должны отпустить. Но в конце марта 1938 года приходит сообщение из Молчанова о том, что арестована его мама, и он начинает понимать, что в стране творится беззаконие. 

       Через восемь месяцев после ареста матери свердловские нквдешники нагрянули и к нему. С санкции военного прокурора Акимова двадцатилетнего юношу арестовали и препроводили в тюрьму, предъявив обвинение в причастности к «право-троцкистской террористической организации, существовавшей в Кривошеинском районе Нарымского округа». Постановление об избрании меры пресечения и предъявлении обвинения было объявлено Ивану через двадцать два дня после заключения под стражу. На допросе от 23 ноября 1938 года сотрудник ГБ товарищ Панов задал ему всего три вопроса и получил на них три исчерпывающих ответа.
   «ВОПРОС: Вам предъявляется обвинение в том, что Вы яв(ля)лись участником право-троцкистсткой организации и пытались совершить террористический акт над одним из руководителей Советской Власти. Признаете ли Вы себя виновным?
   ОТВЕТ: Виновным себя не признаю. Участником право-троцкистской организации я не являлся, террористического акта над руководителем советской власти совершить не пытался. (Подпись: Осыховский).
   ВОПРОС: Вы лжете следствию, отпираясь от своей контрреволюционной деятельности. Следствие настаивает на дачи (так в тексте) правдивых показаний. Говорите правду!
   ОТВЕТ: Я повторяю, что никакой контрреволюционной деятельности против советской власти я никогда не вел. (Подпись: Осыховский).
   ВОПРОС: Следствие ещё раз настаивает на дачи правдивых показаний по существу предъявленного Вам обвинения, так как располагает достаточными данными о Вашей контрреволюционной деятельности. Ваши показания!
   ОТВЕТ: Я ещё раз повторяю, что никакой контрреволюционной деятельности против сов. власти я не вел. (Подпись: Осыховский).

Допросил: Пом(ощник) нач(альника) 3 отд(еления) IV отдела мл(адший) лейтенант государственной безопасности Панов. Подпись» (Приложение №29).

       В тюрьме Иван пробыл три с небольшим месяца: с первого ноября 1938 года по одиннадцатое февраля 1939-го, но эти три месяца едва не стоили ему жизни.
       В своих воспоминаниях внук Ивана Григорьевича – Александр – написал: «Я думал, что моего деда Ивана в тридцать восьмом схватили вместе с родителями в Молчанове, а тут получается, что его взяли в Свердловске. Дедушка рассказывал, что его – так же, как и родителей, – пытались обвинить в какой-то деятельности, но потом выпустили, – видать, по его малолетству не могли придумать, что он мог такое сотворить против державы. Дедушка рассказывал, что на первом допросе, когда с него пытались выбить признание, следователь ударил его по голове ручкой револьвера, – а дед был молодой, крепкий, не из трусливых, да и вины за собой не чувствовал, – так он в следователя запустил чернильницей, которая стояла у того на столе, на этом допрос и закончился.   Деда посадили в неотапливаемый «стакан» на сорок восемь часов, – так называлась камера-одиночка, в которой можно было только стоять. Это был даже не карцер – это была смертельная ловушка для арестантов, она примыкала к монолитной стене, от которой на расстоянии вытянутой ноги шёл крутой обрыв. Арестанта помещали в карцер, и если он засыпал, то, теряя контроль над собой, падал в этот обрыв и погибал. Но тренированный и закалённый дед Иван мобилизовал все силы и выстоял. Достали его из «стакана» полуживого, а что было дальше, он уже не рассказывал. Говорил, что вскоре выпустили, – видать, в следствии что-то поменялось».

       В «Постановлении» от декабря 1938 года (число не обозначено) сказано: «Из УНКВД Новосибирской области* в УНКВД Свердловской области поступил протокол допроса обвиняемого Патрушева М.Д.**, который изобличает Осыховского И.Г. как участника к(онтр)-р(еволюционной) организации правых, по заданию которой Осыховский готовил совершение террористического акта над одним из руководителей советского правительства». Конец цитаты.

       (* Томская область в то время входила в состав Новосибирской.
       ** Как изобличитель М.Д. Патрушев упоминается и в обвинительном заключении матери Ивана, но чтобы понять суть его изобличений, необходимо знать, каким путём они были добыты).

       Если в протоколе допроса «обвиняемого Патрушева» говорится об изобличении юноши, то в справке на арест уже набатом звучит утверждение о том, что «его террористические настроения после этого вылились в конкретный план совершения терактов против вождей партии и правительства. С этой целью Осыховский И.Г.» якобы «специально выезжал в Москву, имея при себе револьвер и несколько разработанных вариантов покушения на жизнь одного из членов правительства». Но Иван отмёл от себя все предъявленные измышления и виновным себя не признал. «Допрошенный Осыховский, – говорится в том же постановлении, – в течение 5 раз принадлежность к к-р организации и подготовку террористического акта отрицает».

       Последующие допросы доказывают, что в Москве Иван никогда не бывал и не собирался выезжать туда. Таким образом, как ни старались работники НКВД, но собрать компромат на юношу так и не смогли, поэтому вынуждены были освободить его.
       «Произведённым по делу расследованием установить причастность и практическую к(онтр)-р(еволюционную) работу не удалось, – сказано в постановлении от 11 февраля 1939 года. – В деле имеется одно лишь показание обв(иняемого) Патрушева М.Д., который причастность к к(онтр)-р(еволюционной) организации и практическую к-р работу Осыховского знал не лично, а от других лиц, которые не подтверждают показания Патрушева. На основании изложенного и руководствуясь ст.4 УПК –
       П О С Т А Н О В И Л:
Дело в отношении Осыховского Ивана Григорьевича прекратить за недоказанностью состава преступления. Осыховского И.Г. из-под стражи освободить.
П/нач. 3 отд. IV отдела мл. лейтенант ГБ: Панов
Согласен: Вр. нач. IV отдела УГБ капитан ГБ: Мизрах» (Приложение №30).
      
       Спустя 22 дня после ареста Ивана Осыховского, глава НКВД Ежов, находясь в опале, написал прошение об отставке (23 ноября 1938 года – Авт.). Поэтому, как упоминалось выше, в образовавшуюся паузу между отставкой Ежова и назначением Берии и был выпущен на свободу невиновный юноша. С тех пор свой день рождения Иван Григорьевич отмечал дважды: один настоящий – 26 января, и второй – в день освобождения.

       Будучи в середине 80-х годов на родине в Молчанове, в беседе с журналистами районной газеты Иван Григорьевич вспоминал: «В 1937 году после ареста отца мне пришлось оставить Томский техникум и уехать в Свердловск. Там поступил в электроэнергетический техникум, но в 1938 году был арестован, потом отпустили меня. Родных не было. За меня очень хорошо выступал техникум, – более четырёх месяцев. После этого окончил техникум, затем институт. Там же работал долгое время преподавателем».
       Техникум Иван Григорьевич окончил в июне 1939 года. В 1940-м там же, в Свердловске, поступил в Уральский индустриальный институт и в декабре 1945-го с отличием окончил его по специальности «инженер-энергетик». Был изобретателем, имел патент на изобретение щёткодержателей для коллекторных электродвигателей. В 1964 году Иван Григорьевич переехал в Вышгород Киевской области.
       Стихи и рассказы Иван Григорьевич продолжал писать, будучи в зрелом возрасте. По словам его внука Александра Михайловича Осыховского, он уже давно написал повесть о русском богатыре-самородке Сергее Елисееве, который ещё до революции, выступая на мировом чемпионате по 32-борию, при своём весе около 80 киллограммов стал абсолютным чемпионом мира по гиревому спорту.
      
       Сергея Ивановича Елисеева называли «красой и гордостью атлетического спорта»(34). Чемпион по борьбе Иван Поддубный, с которым Сергей Иванович сошёлся в спортивной схватке в Томске в 1925 году, и вовсе назвал его «крепким орешком». В этой схватке сошлись два великих спортсмена: Сергей Елисеев – чемпион по гиревому спорту, и Иван Поддубный – чемпион по борьбе. Победила ничья, тогда-то и назвал Поддубный Сергея «крепким орешком» и подарил ему на память золотую заколку в виде штанги с драгоценным камнем со словами «есть, оказывается, в России достойный соперник Ивану Поддубному»(35).
       В 1905 году С.И. Елисеев прервал спортивную карьеру из-за революционной деятельности. Умер великий русский спортсмен в 1939 году 63-х лет от роду.
«Так что мой дед Иван Григорьевич, – написал Александр в своих воспоминаниях, – многому научился у великого атлета Елисеева: начинал заниматься спортом под его руководством, когда ещё учился в техникуме в Томске, а повесть о нём написал уже в зрелом возрасте, будучи на Украине. Эту повесть он мечтал издать, но она так и осталась в рукописи. Умер Иван Григорьевич 22 июля 1998 года на 82-м году жизни, похоронен в городе Вышгороде.

       Остаётся добавить, что сын Сергея Ивановича Елисеева, Глеб, был женат на родной сестре матери Ивана – Аграфене Никитичне Харитоновой. От этого брака у них родилось двое детей: дочь Галина (жила и умерла в Брянске) и сын Виктор.
Глеб Сергеевич упоминается на одном из допросов Ивана Осыховского. Младший лейтенант ГБ Панов, обращаясь к арестованному, спрашивает: «Вы знаете Чарского Александра Сергеевича, Осыховскую Марфу Никитичну, Атанасова Дмитрия Афанасьевича, Елисеева Глеба Сергеевича, Анкудовича Петра Андреевича, (…), Верникова Абрам Захаровича (так в тексте) и Колмакову Елену*, и где Вы с ними встречались?» Из чего следует, что Глеб Сергеевич, возможно, также преследовался органами НКВД, и что его связь с женой и родственниками оборвалась в результате репрессий.

       (*Двоюродная сестра Ивана, жила на тот момент в Ленинграде).

       В начале 70-х годов в Томском аэропорту Глеб Сергеевич случайно встретился с Галиной Дмитриевной Мироновой, внучатой племянницей его жены. Но поговорить они не успели: Галина Дмитриевна спешила на посадку, – она лишь сообщила, что Аграфена Никитична умерла. Дальнейшая судьба Глеба Сергеевича и судьба его сына неизвестны.


http://www.proza.ru/2014/12/11/953