Дамка. Из цикла Песни с Севера

  Дамка бежала по следу нарты, загребая снег передними короткими лапами. Прошло уже два часа, как хозяин уехал на охоту. Её, вместе с двумя щенками, закрыли в сарае, чтобы не ушла с упряжкой. Она металась из угла в угол, гавкала, скулила, царапала дверь и грызла косяк, но всё было бесполезно – не выпускали. И вот прошло два часа. Маленькая хозяйка – Анька решила, что уже можно выпустить и – открыла дверь.
 - Теперь не догонит, - думала она, - отец уже успел уехать очень далеко!
Дамка выскочила, подняла чёрный нос, втянула воздух, нашла след от полозьев нарты и, размахивая мохнатым хвостом, как флагом, понеслась в ту сторону, куда ушла упряжка. Щенки Юла и Бурундай помчались следом.
 - Дамка, Дамка! – закричала Анька, но та даже не оглянулась.
Анька бросилась за ними, пытаясь поймать хотя бы щенков, но всё было бесполезно. Все трое очень быстро скрылись за углом последнего дома посёлка. А там, через дорогу на горку и по тундре на Анадырский лиман. Не догнать! Расстроенная, со слезами на глазах, Анька, запыхавшись,  вернулась домой.
- Не плачь, - сказала мать, - может быть, не догонит и вернётся. Будем ждать.
 
  Дамка бежала, понимая, что два её малыша побегут за ней.
Да! Так оно и есть! Два кудрявых, пушистых комочка бежали следом.
Этих двоих из последнего помёта она сохранила лишь только потому, что перед тем, как ощениться, вырыла яму под сараем. До этого хозяин сразу убирал всех щенков, потому что Дамка не была ездовой собакой. Она вообще была неизвестной породы: лохматая с длинным туловищем и короткими лапами, окрас – серый с коричнево-рыжими пятнами; маленькие, торчащие вверх, округлые ушки и чёрные глазки-бусинки. Одним словом – дворняжка. Но почему-то беспородные собаки – самые добрые, умные и верные.
   Дамка была одной из любимых собачек Аньки. Ей она выносила вкусные косточки, оставшиеся от супа из оленины, с ней ходила в тундру за цветами и ягодами. И когда, однажды услышала выстрел из ружья и визг собаки, то сердцем поняла, что стреляли в Дамку. Она бежала на этот выстрел, рыдая, нашла её  в густой траве, зализывающую рану на лапе, просидела возле неё до ночи, поглаживая и утешая. Три дня Дамка не могла встать, и Анька носила ей кусочки сахара, откалывая от большого куска ножом, как это умел делать только отец. Ей думалось, что сахар наверняка поможет быстрее затянуться ране, а может быть, этим сладким кусочком заглаживая вину за причинённую собаке человеком боль.
   
   Как и когда появилась у них Дамка? Кто-то подбросил её ещё щенком в сарай, где хранились дрова и уголь на зиму,  и висели на гвоздях  разные принадлежности для собачьей упряжки. Сарай, также как и дома, на замки не закрывались. В посёлке только отец держал собак. Десять - двенадцать собак, в основном лайки, обученные отцом, - хорошее транспортное средство на Севере.
  Каждый год в начале мая, большой любитель охоты, он уезжал на две недели и всегда возвращался с тяжёлой нагруженной северным гусем нартой. Ощипывать гусей собирались соседи. Пух и перо шли на подушки, одеяла и перины, а гуся солили в деревянной бочке в  тузлуке*, чтобы потом, вымочив, разнообразить еду, не отличающуюся в те времена на Севере большим разнообразием: сушёная картошка, яичный порошок, сухое и сгущённое молоко,  и другие консервы. Собакам отец брал отходы в солдатской столовой, а летом собаки сами добывали себе пищу. Кто-то подумал: собакой меньше, собакой больше – лишней не будет. Вот и подкинули! Отец подумал, что когда  вырастит, тоже будет ходить в упряжке, а выросла вот такая смешная дворняжка, и он оставил её для Аньки.
   
  В отличие от ездовых собак, Дамку не привязывали даже зимой. Отец сделал для  неё возле дома будку, оббил изнутри войлоком, чтобы было теплее. Дамка в дом  не просилась - лохматой собаке в доме  жарко. Да и вообще: зачем  большой собаке жить в доме? – От неё и запах, и шерсть.  На улице лучше: можно побегать с другими собаками, поваляться по снегу, очищая шерсть, полаять, на приближающихся  к дому посторонних людей – она же сторож! Плохо было в пургу: могло занести снегом, но так как её не привязывали – ничего страшного, снег не задавит! И свернувшись калачиком, поджав хвост, воткнув нос в шерсть, она предпочитала лежать возле будки. Снег забивался в густой подшерсток, выросший к зиме, и она превращалась в заснеженную кочку, каких немало в тундре. Но стоило  только ей встать и хорошенько отряхнуться – кочка снова превращалась в собачку. Дамка залазила в свой маленький дом и начинала вылизывать шерсть, выгрызать налипшие между мягкими пятачками на подошве лап ледяные комочки.
-Чмок, чмок – раздавалось из будки.
 А сейчас она бежала по следу.
 
   Понимала ли она, почему хозяин её не взял? - На охоте опасна такая свободная, отвязанная собака: а вдруг медведь? Она может спровоцировать всех собак на драку, и охотник останется без упряжки. А это опасно: на охоту уезжают далеко от жилища людей, на самый берег моря, куда весной прилетает северный серый гусь для гнездовья. Без собачек можно погибнуть. Они не только транспортное средство, возле них можно согреться в холодные весенние ночи. Весна на Севере – это только поднимающееся выше горизонта солнце, но снег и не думает таять, и может завернуть такая пурга, что снесёт маленькую палатку, поставленную охотником. Вот тут и спасают мягкие и пушистые ездовые собаки. С заветренной стороны, за торчащим ледяным торосом или большим камнем, каюр* устраивает лежбище, окружив себя собаками, вертикально воткнув остол*.  В таком лежбище можно переждать пургу. И даже, если занесёт снегом – собаки не дадут замёрзнуть – согреют своим теплом.
 
   Но Дамка об этом не думала: вся стая ушла, и ей нужно бежать по следу. Она выскочила на лёд лимана. Скользко. Дамка остановилась и подождала щенков. Они уже устали. Облизав им мордочки, как бы подбодрила и, не дав  прицепиться к соскам, побежала дальше.
 
   Когда родились щенки, её материнское сердце радовалось: только двое.
Молока хватит. Слепые щеночки, тыкались мордочками в брюхо, отыскивая соски, сосали молоко, тихонько попискивая, доставляя ей удовольствие. Она вылизывала своим шершавым языком их брюшки и мордочки; ловко переворачивая,  ложилась так, чтобы закрыть щенков своей шерстью от холода.  Подрастая, щенки, надавливая лапками возле соска на брюхо матери, помогали себе сосать молоко, порой отталкивая друг друга. Насытившись, малыши засыпали и видели собачьи сны, причмокивая во сне розовыми губами с высунутым красным кончиком язычка, постанывая, иногда выдавая звуки, похожие на лай, подрагивая, как будто в беге, лапками. Маленькие, тёпленькие и такие незащищённые, что Дамка старалась как можно реже, только в случае крайней необходимости покидать своё лежбище.  Даже взгляд её глаз изменился, стал как будто мудрее. Она – мама.
- Хорошо, что заранее побеспокоилась о норе, иначе не испытала бы прекрасного чувства материнства!-

   И вот теперь щенки уже подросли и бегут за ней, не зная, что ждёт впереди.
   Поначалу малыши боялись вылезать из норы, только высовывали свои носики, рычали и, смешно припадая на передние лапки, лаяли на Аньку. А ей так хочется потискать эти маленькие пушистые и смешные комочки! Анька вытащила за лапки сначала одного. Взяла на руки. Мягкий и тёплый, как рукавичка, щеночек лизнул её в нос. Когда она опустила его на землю, он стал крутиться, пытаясь достать свой хвостик.
- Юла, я буду звать её Юла, тем более, что – девочка -.
Другой был толстый и неповоротливый. На руках сидел спокойно, безразлично глядя на Аньку. Оказавшись на земле, присел на задние лапки и даже не сделал попытки убежать.
- Как бурундук.  Мальчик. Я буду звать его Бурундай -.
Так у щенков появились клички. Да и зачем собакам давать человеческие имена? Они всё равно звери, хоть и домашние.
 
   Щенки бежали за матерью. Их, не по росту, длинные ушки, мотались из стороны в сторону, теплая кудрявая шерсть раздвигалась от потоков воздуха, красные язычки свисали на бок, из пастей валил пар. Устали! Они не думали, нужно ли им бежать, бежали инстинктивно. Дамка снова их дождалась, легла на бок. Щенки тут же припали к её брюху, схватили соски и начали высасывать последнее из того, что там оставалось. Они давно уже ели всё, чем кормил хозяин, но время от времени припадали к материнской груди везде, где её настигали, порой повисая на сосках.
 
   Весеннее солнце пригревало, и Анадырский лиман больше походил на зеркальную поверхность, кое-где отороченную, словно песцовым мехом, снежными перемётами, изрезанными вмёрзшими занозами – ледяными торосами. Где-то там, среди торосов, с грустными чёрными глазами, греются на солнышке возле своих лунок тюлени. Они близко к себе  не подпускают – тут же ныряют в воду, вскользь спускаясь с поверхности льда, оставляя на поверхности воды колышущееся месиво из набухшего снега.
 
   Дамке нет дела до тюленя – ей нужно догнать упряжку и она продолжает бежать, огибая торосы, не упуская из виду кое-где на снегу отпечатанные следы от полозьев нарты, а больше ориентируясь по запаху, доверяя своему собачьему чутью. Вот уже пологий берег лимана, а дальше – тундра. Белое безмолвие, уходящее в такое же белое небо. Что ждёт Дамку и её щенков впереди на покрытой снегом тундре, где только кое-где, покрытые ажурным хрусталём возникают кустарники? Неподалёку следы песца. Да, вон он убегает от  «непрошенных» гостей! Он такой же белый, как снег, и его присутствие можно определить только по следам и глазам, настороженно озирающим тундру в поисках добычи. Вспорхнула белая куропатка. Но Дамке не до неё. Только щенки на мгновение остановились и наперегонки облаяли незнакомую им птицу, но тут же помчались догонять мать.
   
  День уже клонился к вечеру, когда измученная, разинув пасть и высунув язык, она возникла перед своим хозяином. Он расположился на ночлег возле  яранги  стоящей на отшибе от чукотского поселения.   
 
  Стая, уставшая после дневного пробега, не приветствовала Дамку радостным лаем, а, лениво помахивая хвостами, в знак приветствия, смотрела на неё и щенков с удивлением: «Зачем они здесь?»
 
  Дамка подбежала к хозяину и, радостно, закрутилась возле него, преданно заглядывая в глаза, скуля и поджимая хвост.  Щенки, запрыгали рядом, пытаясь дотянуться и лизнуть его руку.
 - Догнала, - произнёс, не удивившись, хозяин. Немногословный по натуре, он многому научился у чукчей, в том числе и сдержанности в проявлении чувств. Он потрепал её по спине, позволил щенкам лизнуть руку, отрезал и бросил всем по куску юколы*, которой разжился у чукчи, хозяина яранги, обменяв на юколу плиточный чай, взятый с собой для обмена.
-  Что же мне с вами делать? 
- Моя берёт, - проговорил чукча, одетый в кухлянку* из оленьей шкуры и торбаса*. Он прекрасно понимал, что эта собака, да ещё с двумя щенками, будет помехой на охоте.
- Детям, однако, карош -.
- Другого выхода нет, придётся оставить, - проговорил отец и подумал: Анька сильно расстроится.
   
   Прошло две недели. Анька знала, что отец должен со дня на день вернуться, и часто выходила на дорогу - ждала. Ещё издали она услышала лай приближающейся упряжки –собачки радовались тому, что возвращаются  и, хотя нарта была тяжёлой, из-за добытых на охоте гусей, тянули изо всех сил. Домой, домой!Только не было видно ни Дамки, ни  её щенков Юлы и Бурундая…
 
  Расстроенная, Анька побежала к сараю, где была нора Дамки, упала на землю и по-пластунски пролезла в нору. Тут пахло Дамкой. Аньке не хотелось видеть отца, радоваться его удачной охоте. Наплакавшись, она свернулась калачиком, как Дамка, и уснула.
4.2.2010г

*Тузлук – концентрированный соляной раствор
*Остол – шест для управления нартами
*Каюр – погонщик собак или оленей
*Юкола – вяленная на солнце рыба, заготавливаемая на зиму жителями Крайнего севера. Хранится в специально вырытых ямах.
*Кухлянка – (чукотск.) верхняя мужская и женская одежда из оленьих шкур с двойным слоем.
*Торбаса – обувь из оленьей шкуры