Глава 2. Королева сердец

Я проснулся вскоре после восхода солнца. Свет бледного майского солнца пробивался сквозь ели, а холодный, пронизывающий ветер покачивал ветви деревьев.
- Феликс, проснись! - прошептал я, хорошенько тряхнув его.
- Что случилось? - неохотно пробормотал он.
- Уже утро. Давай вставать, и пойдем прогуляемся. Не могу ждать и минуты, чтобы увидеть места, о которых папа нам столько рассказывал!
Мы выскользнули из постелей и оделись, стараясь не потревожить Дэна, который все еще крепко спал с широко открытым ртом, а его одеяло и простыня валялись на полу. Мне стоило большого труда удержать Феликса, который вознамерился проверить, сильно ли тот испугается, если засунуть шарик в этот так заманчиво открытый рот. Я сказал, что эта выходка разбудит Дэна, который наверняка потом будет настаивать, чтобы нас сопровождать, а было бы гораздо лучше в первый раз самим разведать окрестности.
В доме по-прежнему царила тишина, когда мы прокрались вниз. Проходя мимо кухни, мы услышали кого-то – скорее всего дядю Алека – зажигающего огонь. Но сердце дома еще не начало биться по-дневному.
В холле мы ненадолго задержались, чтобы посмотреть на большие «дедушкины» часы. Они не шли, но казались нам старым знакомым, с позолоченными шариками на трех стрелках, маленьким циферблатом и указателем, отмеряющим изменения луны, с заметной вмятиной в деревянной дверце, которая появилась после того как отец, будучи еще мальчиком, ударил ее со всей силы в порыве озорства.
Потом мы открыли входную дверь и вышли, и восторг заполнил наши сердца. Навстречу нам дул слабый ветерок с юга, а тени елей были длинными и четкими. Небеса над нами были прелестны: кристально голубые и овеваемые ветром; далеко на запад через ручей на поле, раскинулась длинная долина и холм, приобретший сиреневый оттенок из-за обилия пихт, окаймленный пока еще голыми буками и кленами.
За домом была пихтовая и еловая роща, сумрачное, холодное местечко, где любили мурлыкать ветры и где всегда стоял смолистый древесный запах. На другом конце были густо посажены стройные березы и перешептывающиеся тополя; а за ними скрывался дом дяди Роджера.
Прямо перед нашим взором предстал, окруженный аккуратной еловой изгородью, знаменитый фруктовый сад Кингов, история которого была вплетена в наши самые ранние воспоминания. Мы знали все об этом саде из описаний отца, а уж в наших фантазиях мы часто и множество раз гуляли по нему.
С момента его появления прошло почти 60 лет, ровно столько же сколько прошло с тех пор, как дедушка Кинг привез свою невесту домой. Еще до свадьбы он отгородил большой южный луг, находящийся на самом солнечном месте; луг этот был лучшим и самым плодородным местом на ферме, и соседи не раз говорили молодому Эйбрахаму Кингу, что тот соберет прекрасный урожай пшеницы на этом лугу.  Эйбрахам Кинг только улыбнулся и, будучи немногословным человеком, предпочел промолчать; Но в своем воображении он представил, как будет выглядеть это место годы спустя, и представил он отнюдь не акры золотой пшеницы, а великолепные тенистые аллеи из деревьев с широкой кроной и с ветвями, наклонившимися под тяжестью плодов, которые будут радовать его пока еще не рожденных детей и внуков.
Но воплощение в жизнь этой задумки должно было потребовать немало времени. Впрочем, дедушка Кинг и не спешил. Он не ставил себе целью посадить весь сад сразу, потому что хотел, чтобы он разрастался месте с его жизнью и историей его семьи, был связан со всем добром и радостью, которая случалась в его доме. Так в первое же утро, когда он привез свою молодую жену домой, они вместе пошли на южный луг и посадили свои свадебные деревья. Сейчас их больше нет, но когда папа был маленьким мальчиком, они росли и каждую весну покрывались цветами, такого же нежного оттенка, как лицо Элизабет Кинг, когда та вошла по старому южному лугу в утро своей жизни и любви.
Когда у Эйбрахама и Элизабет родился сын, в саду было посажено деревце для него. Всего у них было четырнадцать детей и у каждого было свое «днерожденческое дерево». Каждое семейное событие увековечивалось подобным образом и каждый дорогой гость, который провел ночь под их крышей, как и ожидалось, обзаводился своим деревом в саду. Так получилось, что все деревья в нем были прекрасным деленным памятником чьей-то любви и чьей-то радости былых лет. Там у каждого внука было дерево, тоже посаженное дедом, стоило только вести о рождении достигнуть его; не обязательно яблоня, это могла быть слива, или вишня, или груша. Но всегда было известно кем и в честь кого дерево было посажено; Феликс и я так много слышали о «груше тети Фелисити», «вишне тети Джулии», «яблоне дяди Алека» и «сливе преподобного мистера Скотта», как если бы мы родились и выросли среди этих людей.
И вот теперь вы пришли в сад, он был прямо перед нашими глазами, стоило только открыть эту маленькую побеленную калитку в изгороди, и мы могли бы найти себя в этих легендарных владениях. Но прежде чем мы дошли до ворот, мы посмотрели налево, в сторону заросшей травой тропинки рядом с еловой границей,  которая вела к дому дяди Роджера. В самом начале этой тропинки стояла девочка, а серый кот терся у ее ног. Она подняла руку и беспечно поманила нас; и совершенно забыв про сад, и мы последовали на ее зов. Просто мы знали, что это наверняка Рассказчица, а потому этот изящный жест нельзя было не заметить или проигнорировать. Подходя все ближе, мы смотрели на нее с таким интересом, что даже забыли о стеснении. Нет, она определенно не была красива. Она была высокой для своих четырнадцати лет, тонкой и прямой; вокруг ее белого лица – тоже слишком длинного и слишком бледного – вились гладкие, темные кудри, подхваченные над ушами розочками из алой ленты. Ее большой изогнутый рот был пунцовым как мак, а еще у нее были блестящие миндалевидные  карие глаза; Но мы вовсе не думали что она хорошенькая.
Тогда она заговорила:
- Доброе утро, - сказала она.
Никогда еще мы не слышали такой голос как у нее. Никогда за всю жизнь я не слышал такого голоса. Я не могу его описать. Я могу сказать, что он был ясный. Я могу сказать, что он был приятный. Я мог бы сказать, что он яркий, глубокий и похожий на колокольчик. И хотя все это верно, эти слова не дадут должного представления о своеобразном качестве, которое делало голос Рассказчица таким, какой он есть.
Если бы у голосов был цвет, то ее голос был бы как радуга. Он делал слова живыми. Чтобы она ни говорила, все обретало реальное существование, а не оставалось всего лишь словесным высказыванием или заявлением. Феликс и я были тогда слишком маленькими чтобы понять и проанализировать впечатление, которое он произвел на нас. Но мы сразу почувствовали по ее приветствию, что это было доброе утро, удивительно доброе утро – лучшее из тех, которые когда либо были в этом прекраснейшим из миров.
 - Вы, должно быть, Феликс и Беверли, - продолжила она, пожимая нам руки в простой  товарищеской манере, которая отличалась о застенчивого девичьего общения Фелисити и Сесили. С этого момента мы стали хорошими друзьями, как будто тысячу лет были знакомы.
- Я рада вас видеть, было так обидно, что я не смогла придти прошлой ночью. Я рано встала этим утром, потому что была уверена, что вы тоже рано встанете, и что вы хотели бы чтобы я рассказала вам обо всем тут. Я могу рассказывать намного лучше чем Фелисити или Сесили. Как вы думаете, Фелисити очень красивая?
- Самая красивая из всех, кого я когда-либо видел, - воодушевленно заявил я, вспомнив, что Фелисити назвала меня красивым.
- Все мальчики так думают, - сказала Рассказчица (не показалось ли мне?) совершенно довольная, -  я думаю, так оно и есть. Он великолепно готовит, хотя ей только двенадцать. А у меня не получается. Я пытаюсь, но не делаю особенных успехов. Тетя Оливия говорит, что у меня нет врожденного чутья, чтобы стать поваром, но мне очень хочется печь такие же хорошие торты и пироги как Фелисити. Правда, Фелисити глупая. Я говорю это не со злости. Просто это правда, и скоро вы сами это поймете. Мне очень нравится Фелисити, но она глупая. Сесили намного умнее. Сесили милая, и дядя Алек тоже; И тетя Дженет тоже довольно хорошая.
- А какая она, тетя Оливия? – Спросил Феликс.
- тетя Оливия очень хорошенькая. Она как анютины глазки, вся бархатистая, пурпурная и золотистая, - Феликс и я тут же представили себе бархатистую пурпурно золотую женщину Анютину Глазку, о которой говорила Рассказчица.
- Но она хорошая? – спросил я. Это был самый главный вопрос о взрослых, их внешний вид нас мало волновал.
- Она прекрасная! Знаете, ей двадцать девять лет. Довольно старая. Она не очень часто меня беспокоит. Тетя Дженет говорит, что если бы не она, то я вообще никогда не получила бы воспитания. А тетя Оливия говорит, что детям нужно только позволить подрасти, а все остальное уже было предопределено задолго до их рождения. Я этого совсем не понимаю. А вы?
Нет, мы тоже не понимали. Но по опыту знали, что у взрослых есть привычка говорить вещи, которые трудно понять.
- А какой дядя Роджер? – был наш следующий вопрос.
- Ну, мне нравится дядя Роджер, - задумчиво произнесла Рассказчица, - он большой и веселый, вот только часто дразнит людей. Вы задаете ему серьезный вопрос, а получаете шуточный ответ. Он никогда не ругается и не злится и это уже кое-что. Он старый холостяк.
- Разве он никогда не думал жениться? – спросил Феликс.
- Я не знаю. Тетя Оливия хочет, чтобы он подумал об этом, потому что она устала вести его хозяйство и хочет уехать к тете Джулии в Калифорнию. Но она говорит, что он никогда не женится, потому что он ищет идеал, если и найдет, то эта идеальная женщина не захочет выйти за него.
К тому моменту, когда мы расселись на корявых корнях елей, большой серый кот подошел познакомиться с нами. Это было величественное животное с серебристо-серым мехом, изящно украшенным  темными полосками. У большинства котов такого окраса лапы были белые или серебристо серые, но у этого были четыре черные лапы и черный нос. Эти признаки давали ощущение, что он особенный и весьма отличается от всего многообразия местных и садовых кошек. Казалось, он был котом высокого мнения о себе, который взирал на нас с оттенком снисходительности.
- Это же Топси, верно? – спросил я. И тут же понял что задал глупый вопрос. Топси, кот о котором рассказывал папа, был в расцвете сил лет тридцать назад и всех его девяти жизней вряд ли хватило бы чтобы дожить до этого дня.
- Нет, но это пра-пра-пра-пра-правнук Топси, - серьезно ответила Рассказчица, - его зовут Падди и он мой собственный кот. У нас есть амбарные кошки, но Падди никогда с ними не связывается. А я дружу со всеми кошками. Они такие гладкие, приятные и достойные. Их очень легко сделать счастливыми. О, ребята, я так рада что вы приехали и будете жить здесь! Здесь ничего не происходит, а потому наша задача придумать интересные занятия. Раньше нам не хватало мальчиков – на четырех девочек приходились только Дэн и Питер.
- Четыре девочки? Ах да, Сара Рэй. Фелесити рассказывала о ней. Какая она? И где она живет?
- Вниз по склону. Вы можете увидеть ее дом за еловыми насаждениями. Сара милая девочка. Ей только одиннадцать, а ее мама ужасно строгая. Она не разрешает Саре читать, даже одну-единственную историю. Только подумайте! Совесть всегда мучает Сару, когда она делает что-то, что ее мать может не одобрить, и все-таки ей это не мешает, а просто портит все веселье. Дядя Роджер говорит, что мать, которая не позволяет вам что-то делать и совесть, которая не позволяет наслаждаться чем-то – это ужасное сочетание, и неудивительно! Сара бледная, тонкая и нервная. Но – между нами – я думаю, что настоящая причина в том, что мать ее и наполовину недокармливает. Не то чтобы она злая, но, знаете, она думает, что детям вредно есть много, или нужно есть не все, а некоторые вещи. Разве нам не повезло, что мы не родились в такой семье?
- Я думаю, что нам ужасно повезло, что мы родились в одной семье, - заметил Феликс.
- Правда? Я часто так думала. И часто задумывалась, как было бы ужасно, если бы бабушка и дедушка Кинг никогда не женились бы друг на друге. Я не думаю, что здесь вообще был бы хоть один ребенок из нас, а если бы мы и существовали, то были бы частью какой-нибудь другой семьи, и это было бы так же плохо как если бы не жить вовсе. Когда я заканчиваю об этом думать, я чувствую огромную благодарность к бабушке и дедушке Кинг, что они поженились именно друг на друге, хотя вокруг было много других людей, с которыми они могли бы составить семью.
Феликс и я вздрогнули. Мы вдруг почувствовали что избежали ужасной опасности – опасности быть рожденными кем-то другим. Рассказчица дала нам понять как это было отвратительно и какого страшного риска мы избежали годы назад, когда мы, или даже наши родители, появились на свет.
- Кто живет вон там? – Я указал на дом среди полей.
- А, этот дом принадлежит Недотепе. Его зовут Джаспер Дейл, но его все называют Недотепой. Поговаривают, будто он пишет стихи. Свои владения он назвал Золотой Милей. Я-то знаю почему, ведь я читала стихи Лонгфелло. Он никогда не появляется в обществе, потому что чувствует себя неловко, девочки над ним смеются, а ему это совсем не нравится. Я знаю одну историю о нем, и когда-нибудь обязательно ее расскажу.
- А в том, другом, доме кто живет? – спросил Феликс, глядя на склоняющуюся к западу долину, где среди деревьев виднелась маленькая серая крыша.
- Старая Пег Боуэн. Она очень странная. Зимой она живет там с множеством животных, а летом бродит по деревне и просит на пропитание. Говорят, что она сумасшедшая. Взрослые вечно пытаются запугать нас, детей, и чтобы мы вели себя хорошо, говорят, что Пег Боуэн поймает нас, если мы будем проказничать. Я не так сильно боюсь ее как раньше, но все-таки не думаю, что я хотела быть пойманной ею. Питер Крейг говорит, что она ведьма и бьется об заклад, что это из-за нее порой не получается масло. Только я этому не верю. Ведьм в наше время очень мало, где-то в мире, может, есть еще несколько, но вряд ли хоть одна из них живет прямо здесь, на острове Принца Эдуарда. Они были, но много-много лет назад. Я знаю много занимательных историй о ведьмах и расскажу вам когда-нибудь. Они такие страшные, что кровь стынет в жилах!
Мы даже не сомневались. Если кто-то и мог заморозить кровь в наших жилах, то это, без сомнения была эта девочка с прекрасным голосом. Но, к счастью в то майское утро кровь беспечно бежала в наших венах и мы решили что визит в сад будет более приятным.
- Хорошо, я знаю рассказы и о нем тоже, - сказала она, когда мы пересекли двор, а следом за нами Падди, размахивающий хвостом, - О, вы рады что сейчас весна? Красота зимы состоит в том, что она учит нас ценить весну.
Задвижка калитки щелкнула под рукой Рассказчицы, и в следующий момент мы очутились в саду Кингов.