14. Эпилог

Всё хорошо, что хорошо кончается.
(поговорка)
_______________________________

Когда она проснулась, в комнате царил уютный полумрак. Ведь недаром даже портьеры в этой квартире были подобраны в ретро-стиле – добротные, плотные, тяжёлые. Влада перевернулась на спину, зевнула, потянулась, зажмурившись. Скользнула глазами по хрустальной люстре и подумала с ленивым умиротворением: «Ну вот. Теперь я с полным правом могу говорить, что спала с министром».

Недурно было бы устроить продолжение – то есть, снова угнездиться и уплыть в дремоту. Влада посмотрела на спящего министра, должным образом умилилась и хотела уже аккуратно устроиться, чтоб не тревожить, но он всё-таки проснулся и спросил, который час. Было начало десятого, и Влада на всякий случай сразу запротестовала: мол, с учётом их боевых похождений можно ещё поваляться. Она-то знала, что он хотя и не такой маньяк, как Стамбровская, но тоже жаворонок с железной дисциплиной: поздно лёг или нет, а рано встать обязан.

После краткой дискуссии они согласились на «ещё полчасика». Наверняка, во время завтрака они обговорят все планы, отправятся в город, найдут место перехода и вернутся в министерство – отлично вписавшись по времени. Естественно, не поспоришь: всё идёт лучше некуда. Но Владу охватило тоскливое, горячее нетерпение: она жаждала не вернуться и продолжать борьбу, причём с уверенностью в триумфе, а продлить эти несчастные полчаса. Хотя разве не в её силах сделать их счастливыми?

Она сунула под спину две диванных подушки и зашептала:

- Иди сюда, иди, мой хороший! Ну, иди же...

Влада привлекла министра к себе, и он положил голову ей на грудь. Никогда б она не подумала, что в крови могут бродить пузырьки от шампанского, а где-то в области сердца взрываться фейерверки – лишь оттого, что она нежно прижимает к своей груди его голову – «самую умную головушку нашего Княжества», прибавила про себя Влада. Она погладила его и промурлыкала:

- Как ты славно спишь! Я всегда видела – ты такой уютный. Такой домашний... котейка-Андрейка... Ах ты мурочка! – Она несколько раз с наслаждением поцеловала его в макушку.

- А вчера я был лось, - сонно пробормотал министр.

Она не ответила и только ещё раз чмокнула и потёрлась щекой о его коротко стриженные тёмные волосы.

Когда положенные полчаса прошли, Влада не стала ни канючить, ни изображать кокетливую капризность. Она с глубоким вздохом высвободилась из тёплых объятий, села и решительно спустила ноги на пол. Спешно прошлёпала босыми ногами к ванной, умылась холодной водой, даже небольшую зарядку сделала – наблюдать за ней было интересно. За завтраком сидела уже при полном параде, подкрашенная, причёсанная, при галстуке. Министр сдержанно кивнул: моя школа. Только про себя подумал, что слишком уж она старается.

Стамбровская, укладывая волосы перед трюмо, доброжелательно-любопытным тоном спросила:

- Ну как?

- Да никак, - пожала плечами Влада. – Ты же знаешь, что в СССР этого нет.

- Ах, ну да! – хихикнула Алеся и засверкала улыбкой. Но Влада знала, что она ей поверила.

- Просто я его так люблю, - произнесла она застенчивым и терпеливым тоном.

- Как? – живо переспросила Алеся.

Влада принялась вертеть пуговицу на пиджаке, глядя куда-то в сторону.

- Ну?

- Ай, Алеся....

- Нет, скажи.

Влада заговорила с паузами.

- Ой, ну... не знаю, как это сказать... в общем, если бы он был маленький, я бы его на ручки взяла.

Она еле это договорила, покраснев, как маков цвет. Алеся расхохоталась и запищала. Влада запаниковала, но через секунду сообразила: то она от радости. Ведь своего генерала она любила точно так же – и именно так!..

Влада от смущения заговорила суетливо, оправдательно:

- Ну да, вот такая я! А ещё не могу, я же и Юру люблю, и крепко, ужас как люблю, и вот его – и что с этим делать?! Я, как князь Мышкин, идиот, он же тоже отвечал: да, обеих, мол, люблю, и Аглаю, и Настасью Филипповну!

- Нет, - возразила Алеся. – Это не Достоевский и не «Идиот». Это роман Жоржи Амаду – «Дона Флор и два её мужа». Хотя нет, не так. Средневековые рыцари вот. Они тоже Прекрасную Даму воспевали, а жениться на ней не надеялись, а иногда и о "чём-то эдаком" помыслить не смели. Так что: всё нор-маль-но.

Влада отдала ключ и отчиталась перед хозяевами. Переход они совершили под мостом через Свислочь.

Алеся пошла первой, своей обычной размашистой походкой – силуэт её при удалении расплылся, стал прозрачным и исчез, всосавшись в пространство. Влада и министр отправились следом. На середине пути под мостом воздух упруго ударил в лицо, вокруг потемнело, налилось синью, и они ступили на засыпанный осколками пол кабинета – а в беззащитные окна врывался ветер.

Они нашли и Магду, и Григулевича в том же положении, в каком оставили. Вышинского там не было: скорее всего, с учётом всех их магических мини-катаклизмов и манипуляций произошла отмена перемещения, и он перенёсся обратно туда, где был до своего зловещего появления. То есть, скорее всего, дома. Алеся, было, забеспокоилась, что «удерёт». Но министр (перед тем, как самому исчезнуть) напомнил, что теперь у неё душа врага, и он утратил волю и способность действовать. Стамбровская несколько успокоилась и прислушалась: да, так и есть – дома. Не спит и ждёт завершения операции. Ага, конечно... Вместо этого жди агентов и их чёрную «вольво». Стамбровская злорадно усмехнулась и дала сигнал тревоги. Далее всё происходило по сценарию: врывающиеся в здание агенты СГБ, арест шпионов, сбор вещдоков, ночные звонки во дворец, МВД и «органы». Вышинский в эту ночь действительно был арестован.

Дело о вредителях впоследствии получило громадный резонанс. Уже на следующее утро газеты столицы пестрели жирными, броскими заголовками, уже в транспорте по пути на работу и учёбу родником начали сочиться разговоры, к обеду сливаясь в полноводную реку, и ещё через день вот уже  вся страна начала гудеть, как потревоженный улей.

Время настало откровенно сумасшедшее. События и факты напоминали снежный ком.

На Гётеборгский саммит литовская делегация отправилась как ни в чём не бывало. Галицийская проблема действительно занимала едва ли не почётное место в списке обсуждаемых вопросов, и притом особый акцент делался на соблюдении принципов международного права, а это значило одно: отсылку к решению Гааского суда. Оно было сообщено через неделю после саммита, и вариант предлагался следующий: проведение плебисцита среди жителей Галиции. Польша взорвалась негодованием: было ясно, какой исход наиболее вероятен. Великое Княжество никак официально не отреагировало на некоторые рискованные нападки, прозвучавшие из уст потерявших терпение польских политиков. Началась подготовка к плебисциту – чин-чинарём, с громоздкой юридической выверкой, кучей наблюдателей, и так далее, и тому подобное. Влада, читая с утра газеты, только смутно улыбалась.

Во внешнеполитическом плане дела начали налаживаться, в том числе ВКЛ снова возобновило переговоры с Молдавией по поводу торгового и военного сотрудничества. Во внутренней политике царила грозовая атмосфера. В особенности скандальной была очевидная поверхностность данной конкретной диверсии: потянув за ниточку, князь Вацлав начал разматывать весь клубок и наконец-то, с успокоенной совестью, обрушился на противников и начал масштабные чистки. В первые же недели были арестованы представители нескольких шляхетских родов, в том числе Радзивиллов, Вишневецких, Зборовских и Кишек. Януш Радзивилл был задержан в Лондоне. Началась череда допросов, громких откровений, деклараций (в том числе, стремясь противопоставить себя оппозиционерам, на верность князю публично присягнули Сапеги, Пацы, Огинские, Тышкевичи и ещё несколько родов).

«Гвоздём программы» был процесс по делу Вышинского, который обвинялся во вредительстве и шпионаже. И Влада, и Алеся присутствовали в зале суда, и у обеих одновременно мелькнула мысль, что он уже в каком-то смысле достаточно наказан: вот он и очутился на месте своих жертв. С учётом его хорошей памяти это было изощрённой пыткой.

Пожалуй, не стоит приводить здесь детальное описание суда, хотя зрелище это было ещё то, а атмосфера была накалена до предела. Кое-кто сочувствовал обвиняемому, считая, что с него великий князь решил начать закручиванье гаек, и замминистра иностранных дел оказался козлом отпущения, пешкой. Хотя большинство было предельно возмущено низостью поступков Вышинского и участием в сговоре, который рассматривался не просто как антиправительственный, а как антинациональный.

Насчёт наказания виновного тоже любили посудачить, мнения звучали разные; многие бравировали тем, что в ВКЛ не отменена смертная казнь, и высказывались в крайне жёстком ключе. Хотя в итоге многие были ужасно разочарованы: судьба оказалась чересчур милосердна к преступнику, и он умер прямо в зале суда.

Как уже было сказано, заседание суда больше напоминало гладиаторский бой, в том числе и из-за харизмы самого обвиняемого и его искусной, пламенной риторики – и никто не обратил внимания на шевелящую губами девушку в мундире, которая смотрела на Вышинского неотрывно, а потом глянула на часы. За этим последовала сцена романическая, и именно из-за своей «картинности», «нарочности» жутковатая: сразу же после оглашения приговора обвиняемый вдруг страшно побледнел, пошатнулся и начал задыхаться. После этого он опять-таки растиражированным жестом схватился за сердце и рухнул наземь. Поднялся настоящий переполох. Врачи явились почти мгновенно, но оказать помощь уже не смогли – Вышинский был мёртв. В глазах его застыла смертельная, нечеловеческая паника – словно перед смертью он увидел нечто, что одним ужасом своим могло убить человека.

Потом поговаривали кто что: и что на самом деле это было самоубийство, а в камеру обвиняемому передали ампулу с особым ядом, которую он и раскусил, кто-то иронизировал, что не стоило спасать того, кто и так должен был быть расстрелян, а многие досадовали, что изменник всё равно умер своей смертью и, получается, всех провёл. На это Алеся усмехалась и качала головой:

- Я понимаю, как всем обидно, но мы-то знаем, в чём всё дело, и вообще: «вышка» для Вышинского – это моя прерогатива... 

- Страшный ты человек! – смеялась Влада.

- Не более, чем мой двойник, - парировала Стамбровская. – И ещё, инквизитором я становиться не собираюсь. Но сделанное - сделано.

Жалко было его набожную жену, его дочку – несколько перезревшую красавицу Юстину, которая всё писала научные работы и всё ждала избранника, разменяв четвёртый десяток. Но сделанное сделано. Алеся старалась о них не думать – к чему эти мысленные крокодиловы слёзы? Государственный интерес не имеет ничего общего с человеческой сентиментальностью. Но если чисто по-человечески – то министру она симпатизировала гораздо больше. Приходится выбирать...

Влада тоже стояла перед выбором – и страдала неимоверно.

- Это как одна из тех дурацких ситуаций, когда не поздравил кого-то с днём рождения, а потом ходишь и терзаешься, и думаешь: а если назавтра - это моветон? А потом из-за «моветона» вовсе не поздравляешь и переживаешь ещё больше! – раздражённо объясняла она.

- Влада, я тебе уже объяснял своё отношение, чего уж проще, - восклицал Юра. – И, по-моему, это серьёзнее, чем не поздравить.

- Ну да, - мрачно соглашалась Влада. – Но так же тупо.

Она не выдержала и сделала то, что делала всегда в состоянии мучительной нерешимости: отправилась испросить совета у начальства.

Министр только-только окончил телефонный разговор и положил трубку и увидел знакомую фигуру, что угрюмо застыла вблизи стола, но как-то чуть сбоку.

- Пан министр, извините, можно вас отвлечь? Это быстро.

- Да отвлекайте на здоровье. Что у вас там?

- Это вопрос... межличностный, - извиняющимся тоном проговорила Влада и замолкла.
- Ну? – укоризненно посмотрел министр. – Вы сказали: «быстро».

- Ох, в общем, ладно! Не хочу растравлять, и так далее, но у меня похожая ситуация, да вы же знаете: мою подругу Муравскую арестовали, потом отпустили, а я подумала, что это козни Вышинского, испугалась, порвала с ней все отношения, ну, и не восстановила до сих пор, - огорчённым тоном выпалила Влада.

- Так почему же? – воскликнул министр.

- Не знаю. Тупое ощущение такое. – И она вдобавок рассказала про случай на Ганзейской улице. - Вроде я свинья порядочная, а вроде... да вот из-за стыда я через себя и не могу переступить! – всплеснула руками Влада. - А вообще, ну и что, сейчас тоже стрёмно, все эти чистки-зачистки, мало ли... Короче. Мне стоит ей позвонить?

Министр помолчал и тяжело вздохнул. Очень тяжело вздохнул. И сказал:

- Звоните, и немедленно! Сразу после работы. Можете что угодно напридумывать, но когда теряешь друзей по своей вине, по малодушию, по слабости характера – потом себе не прощаешь! Старайтесь никогда не делать того, о чём потом будете всё время жалеть. Понятно?

- Понятно, - выдохнула Влада и опрометью кинулась из кабинета.

Она вовсе не собиралась дожидаться конца работы и сразу достала телефон. Но потом положила обратно. И снова достала. И снова убрала. И проходила в каком-то зажатом состоянии весь день – и наконец вечером, уже на остановке, набрала знакомый номер.

Длинные гудки. Сердце у Влады сжалось: «Она меня уже вычеркнула. Как я её. Ну и правильно, и поделом, нечего такой трусливой сволочью быть!». Гудки. Нет, конечно, у Муравской была особенность – она кидала телефон где попало, а вечерами ей приходилось набирать и по два, и по три раза, но теперь в голову лезли только чёрные мысли.

От голоса в трубке почему-то перехватило дыхание:

- Алло? Кунец, это ты?

Влада даже затормозила и не смогла выдавить из себя элементарный ответ: «Да». Муравская перехватила инициативу:

- Где ты пропала на всё это время?! Ещё и из друзей меня повсюду поудаляла, ну ты чудачка! Я там слышала, у тебя неприятности?

От стыда кровь обожгла лицо: это Оля-то ей сочувствует и озабоченным тоном спрашивает о неприятностях!

- Ну, это... я не могу по телефону. Ты дома?!

- Да, конечно.

- Стой! Не двигайся! То есть, никуда не уходи! – вскричала Влада. – Я к тебе еду!

Она бросила трубку и вскочила во второй же троллейбус. Через полчаса она уже стояла у Оли в прихожей.

- Да чего ты жмёшься, разувайся, заходи давай. Боже, да что там с тобой стряслось? – тараторила Муравская. – Это как-то связано с нынешней обстановкой? Ничего не понимаю, сначала у тебя какой-то кошмар, а тут про тебя пишут газеты, что ты героиня, помогла задержать шпионов и тэдэ и тэпэ!

- Оля, Оля, помолчи, дай я всё объясню! – взмолилась Влада.

И она действительно расписала всю ситуацию – на это потребовалось две больших кружки чая - а Муравская лишь временами переспрашивала да головой качала. В конце концов Влада собралась с духом и проговорила:

- Оля, в общем... прости меня, если можешь.

Та посмотрела на неё испытующе и чуток помолчала.

- Знаешь, мне было ужасно неприятно, что ты меня отовсюду выкинула, - задумчиво сказала она. – Но всё это было слишком странно, как-то внезапно, и я подумала, что дело тут нечисто и связано с той же самой политикой, за которую меня арестовали и в которой я якобы была замешана. В общем, до меня всё дошло, и я на тебя даже не особо злилась, но сама понимаешь, что это как-то... – Она пожала плечами. – Ну ладно.

- Тебя там хоть не били? – неловко проронила Влада.

- Да успокойся, нет. Просто мозг выносили всякими вопросами, - засмеялась Оля. – И вообще, хватит про это. Давай лучше обсудим вот что: я предлагаю собраться и всем вчетвером завалиться в «Манхэттен»...

Что они вскоре и сделали. При этом Юра тоже был звездой вечера, ведь именно он приобрёл уже ставший знаменитым германский кортик. Конечно, они рассказали друзьям не обо всех действиях, что были предприняты с помощью этого оружия. Но даже его использование при противодействии шпионке – чего стоит-то!

В принципе, в этом деле многие детали остались неразглашёнными и не попали в газеты. Однако мистический флёр вокруг описанных событий всё равно оказался силён и стоек. Во-первых, завораживала череда совпадений, эффектных деталей, во-вторых, люди всё же узнали, что в операции по поимке изменников участвовали два специалиста по энергоинформационным воздействиям. Проще говоря, две ведьмочки. И обе работали в солидных учреждениях, не абы где.

Обе девушки одним прекрасным летним утром подбежали к двери на трель звонка, и почтальон вручил им конверты цвета чайной розы, не то приглашения, не то извещения, они, сгорая от любопытства, вскрыли их тотчас – и обомлели. А потом начали лихорадочно метаться по дому, подбирая наилучший наряд: в меру строгий, в меру элегантный, в меру торжественный. И вскоре они впервые ступили под своды дворца, проходя под немигающим взглядом гвардейцев, зеленоглазых литовских татар, и мысленно ахнули от окружающего великолепия – хотя внешне, конечно, никак того не выдали и вели себя естественно, может, лишь чуточку скованно. Влада тогда вздохнула: министр давно угрожал познакомить её с Его Величеством, наверное, сегодня настал «тот самый день».

И в «этот самый день» в сиянии люстр и зеркал, в светлом золоте и многолюдье огромной залы к их жакетам сам князь, пшеничноусый, напористый и торжествующий, приколол бордовые эмалевые кресты на золотистой ленте. И десятки глаз были устремлены на них с любопытством, завистью, восхищением, кружили вокруг фотографы, и сам министр смотрел на них с гордостью, и пани Лидия тоже вся светилась: «Не абы кто ходит к нам в дом! Знала я, что эти девочки – умницы». И всё поначалу казалось каким-то нереальным, придуманным. Пожалуй, только фото в газетах и интернете убедят их потом, что происходило-то всё взаправду, и с ними, не с кем другим. А министр в тот вечер тоже был награждён очередным орденом – «За заслуги перед Отечеством» первой степени. И князь довольно потирал руки, зная, что теперь-то уломает своего непокорного и щепетильного министра на графский титул (тем более, что обнаружил на него «компромат» - данные, свидетельствующие о шляхетском происхождении).

А Владу в тот вечер действительно повели знакомиться с монархом лично, тот излучал добродушие довольного медведя (ну, или иного крупного хищника) и вообще был мил и прост в обхождении, да ещё не преминул заметить их с министром сходство.

Она и следующие три дня провела во взбудораженном, летучем состоянии да всё украдкой вертелась перед зеркалом, любуясь орденом на лацкане – и министр её поддел, приподняв бровь: «Ну, полюбуйтесь, да привыкайте, привыкайте – это ваш пе-е-ервый… Неплохие ощущения?».

А она чуток помялась, но во взгляде полыхнула лукавая искорка, и она проворковала, что есть одна вещь, абсолютно исключительная, которая без помощи его невозможна, и уж очень хочется, хотя и выглядит прихотью... Министр невозмутимо спросил, что это – уже приготовившись либо к сущей безделице, либо к приставаниям, либо к чему-то действительно невероятному.

А когда Влада озвучила свою просьбу, он отозвался раздражённо:

- Да вы ведёте себя, как ребёнок! То, что было связано с чрезвычайной операцией, с госбезопасностью, не может повторяться забавы ради и по вашему хотению!

Тогда Влада сделала умильные глазки, наклонила голову и сказала елейным голоском:

- Пожалуйста. Ну ты же котейка-Андрейка. Ну мур-мур.

Министр смерил её прохладным взглядом и проговорил:

- И это ваш переговорный стиль? Знаете, меня как-то не очень впечатляет.

На что она не растерялась и заявила:

- Но я ведь ещё о ноги потереться могу, - и тут министру пришлось, негодуя, поднимать её, хихикающую, с ковра, и он был побеждён столь одиозными мерами психологического давления. Если можно так назвать то, что он решить дать ей побаловаться.


И вот...

- Стамбровская, подъезжай-ка ты к министерству. Для нас есть работа – наложить кучу заклятий.

Влада стояла, скрестив руки на груди, и взглядом обнимала фигурный, серовато-бежевый город, тронутый рассветом. Шпили его кололи облака, и оттуда изливалось прозрачное перламутровое сияние. Отсюда виден был Дворец профсоюзов, и хоть неразличимо было – но чего стоило убедить себя, что видно, как шевелятся на ветру украшающие его стены алые, с восьмиконечной звездой, полотнища. Скоро из костёлов и церквей прозвонят к заутрене, и покажется, что колокольный звон  - это наигрыш на невесомых струнах первых солнечных лучей. Солнце огромным медным диском висело над горизонтом. Было прохладно и бодро. Да ещё ветер, что на крыше высотки неудивительно.

- Ты долго будешь изображать одинокого супергероя?

- Не мешай наслаждаться, раз в жизни такое бывает.

- Сейчас чай остынет, учти.

- Ладно, убедила.

Влада подошла и присела, и теперь они обе по-русалочьи сидели на пологом скате крыши, подложив какие-то фанерки, а на неизвестно откуда вытащенном ящике стоял заварник, чайник и лоток с круассанами. Рядом стоял миниатюрный радиоприёмник: передавали какую-то лёгкую, бравурную мелодию.

А они – встречали рассвет в министерстве.

- Это самое романтичное утро в моей жизни, - вздохнула Влада. – И самый большой блат. Я даже удивилась, что он так позволил это just for fun. И ведь никакой практической пользы... Я дура, да?

- Нет, ты просто эпическая личность.

- Да ты тоже, вообще-то.

- Предлагаю тост за нашу несравненность, - сказала Алеся, запихивая в рот хвостик круассана.

- Да, и немедленно! – горячо отозвалась Влада.

И они чинно чокнулись кружками с чаем.

А солнце уже окрашивало столицу в светлый шафран, и колокола действительно проснулись и начинали петь.