18. Охотничьи летописи

                То лай собак, то промелькнет сохатый,
                То выстрелы сольются с тишиной…
                Довольные добычей, за день взятой,
                Встречаются ловцы, идя домой.
                Быть может, кто-то с подлинным уменьем,
                Богатый тем, что привелось узнать,
                Охотничье наследуя волненье,
                Начнет писать рассказы, как Тургенев,
                Или стихи, как Бунин сочинять!

                П. Вячеславов


15.02.90
           Закрытие охотничьего сезона. Собаки извертелись и излаялись, увидев мои приготовления на охоту.
           Заскользил на лыжах по горе. Внизу, у больших кустов гонцы подняли беляка, но тот вскоре забежал на прорытую бульдозером по полю дорогу и по ней ушел. А на накатанной дороге мои собачки след, увы, потеряли.
           Снял лыжи и с лыжами в руке пошел вверх по дороге. Кое-где отпечатки коготков заячьей лапки видны. Собаки отвернули, свалились в большие кусты и там заголосили. Глянул в бинокль: лиса вверх по горе удирает, а за нею - мои зверогоны. Что делать? Или синица в руках (беляк), или журавль в небе (красный зверь - лисица)?
            Прошел по заячьему следу около километра. Вот «двойка». Растерялся я на бульдозерном следу, потеряв след, а тут зашумело сзади. Повернулся, а беляк удирает от дороги, метрах в пяти от меня. Бросил лыжи, развернулся и «срезал» «косого», который после выстрела по инерции проехал по насту еще несколько метров.
            Ну вот, теперь можно и домой! А лиса? Собаки гоняют ее по горе. Да так дружно идут, да так злобно! Начал подходить. Убить гонную лису в степи – безнадежное дело. Однако такая авантюрная мыслишка во мне зреет: под напором моих паратых зверогонов ей некогда особенно осторожничать, собаки висят на хвосте.
            Поднялся в гору. Оказалось, что лисица бегает по небольшому участку степи по следам снегохода. Снег глубокий, а тут, на снегоходных следах, образовались крепкие дорожки. 
            Долго и безуспешно пытался подобраться и затаиться на пути зверя.
            Устала и лиса (ведь прошло уже более двух часов гона) и собаки. Шельма, увидев меня, бросила гнать, а потом, когда Набат подогнал лисицу близко, вновь пошла вместе с ним. Но все-таки бросили собаки лису и побрели домой, зализывая порезанные снегом лапы.
            Оттрубил я гончаков и пошел сам след обрезать. Лиса поднялась вверх по горе, собаки пошли по следу, а я резонно рассудил, что не следует уходить от «бурановских» следов. Пошел по следу чуток наискосок к тому месту, где «Патрикеевна» скрылась за горкой. Прошел метров двести, выглянул из-за горки, посмотрел в бинокль...
            Она лежала, свернувшись клубком в траве метрах в ста от меня. Угоняли ее мои выжлецы. Снял я из-за спины убитого зайца, снял охотничий рог, чтоб не загремел ненароком, и начал подходить. Лыжи гремят по насту, бинокль стучит в футляре, подпустит ли?
           Напустила лисичка меня метров на шестьдесят-семьдесят и, удирая, подставила мне бок. Чесь «нулевкой» - ковырнула лиса носом, чесь «единицей» - пошла науходы.
           Подошел к месту лежки. Дробь, вроде, хорошо осыпала, а вот и выбитая шерсть после первого выстрела. Пройдя по следу, выглянул из-за горы. Стоит лиса на поле, голову опустила. Видать попал, к организму прислушивается.
          Шельма погнала, лисица – науходы, но часто стала останавливаться. А выжловка, увидев зверя, поднажала. Лиса тоже поднажала, но от собаки отрасти не может. А я на горке стою, наблюдаю в бинокль. Все меньше расстояние между собакой и лисой. Догнала Шельма кумушку и начала ей угонки делать: одну, вторую, третью. А потом поймала, взметнулся снег, и лежит собака, придавив лису, и только хвост лисий по снегу бьет.
            Побежал к ним. Пока дошел, умаялся. Набат тоже кинулся вперед. Заорал, испугавшись, что порвут шкурку: «Отрыщь! Отрыщь!» Напрасно кричал, лежит задавленная лисица целенькая, ну только чуток обслюнявленная собакой.
           Ободрал ее в лесопосадке, запел лихую охотничью песню и пошел домой. Еле доплелся.
           А в завершении сезона поставил даже не точку, а восклицательный знак!

23.03.90
          Думал, конец охоте до весны, а нежданно-негаданно пришлось еще поохотиться. У старого Шейфера, прозванного в селе оккупантом, со зверофермы сбежала за реку чернобурка, и он, явившись с визитом к белому охотнику, слезно просил его (т.е. меня) произвести ее отстрел.
          Вчера Шейфер на машине привез меня на берег, и я весь день лазил с собаками по раскисшему и липкому мартовскому снегу. Гонцы подняли в Локтевой пасеке дикую лисицу и угнали ее за большую Убу. Сломал лыжу и с трудом в мокрых валенках добрался до дома.
          Вечером опять приехали на берег с Шейфером. Я обошел остров и выяснил, что лиса постоянно ходит по берегу незамерзающей протоки. Видно, у воды ей удается найти что-нибудь съедобное.
          Сегодня мой проситель, разуверившись в благополучном исходе дела, не хотел меня везти, но я настоял, и мы, наконец-то, подняли чернобурку на острове. Там я ее и застрелил дальним выстрелом из-под красивого гона. Пока нес лису к хозяину, мелькала гнусная мыслишка - а не оставить ли ее себе? Оккупант со своей зверофермой ведь не обеднеет, а здесь почти две мои месячные зарплаты. Но честь фирмы - дороже прибыли, отдал!
           Шельма работала чертино!