Толстой и Розанов - Вопросы о писательстве ч. 2

              Л.Н.Толстой и В.В.Розанов - Вопросы о писательстве.

                «Дар напрасный, дар случайный,
                Жизнь, зачем ты мне дана?.."
                (А.С.Пушкин)
 
                "Я жил так года два, и со мной случился переворот,
                который давно готовился во мне и задатки
                которого всегда были во мне. Со мной случилось
                то, что жизнь нашего круга - богатых, ученых -
                не только опротивела мне, но потеряла всякий
                смысл... Я понял, что искать смысл в этом нельзя.
                ...Я понял, что я заблудился и как я заблудился.
                Я понял, что мой вопрос о том, что есть моя жизнь,
                и ответ: зло, - был совершенно правилен...
                Я жил паразитом и, спросив себя, зачем я живу,
                получил ответ: низачем...
                Я говорю, что это искание Бога было
                не рассуждение, но чувство, ...
                оно вытекало из сердца..."
                (Л.Н.Толстой)

              «Приветствую тебя, пустынный уголок,
               Приют спокойствия, трудов и вдохновенья, …
              …Я твой – я променял порочный двор цирцей,
               Роскошные пиры, забавы, заблужденья
               На мирный шум дубров, на тишину полей,
               На праздность вольную, подругу размышленья. …
               Я здесь, от суетных оков освобождённый,
               Учуся в истине блаженство находить,
               Свободною душой закон боготворить,
               Роптанью не внимать толпы непросвещённой,
               Участьем отвечать застенчивой мольбе…
              …Оракулы веков, здесь вопрошаю вас!
               В уединенье величавом
               Слышнее ваш отрадный глас.
               Он гонит лени сон угрюмый,
               К трудам рождает жар во мне,
               И ваши творческие думы
               В душевной зреют глубине. …
              …О, если б голос мой умел сердца тревожить!
               Почто в груди моей горит бесплодный жар
               И не дан мне судьбой витийства грозный дар?…»  (1819).
                (А.С.Пушкин)               

                "Тайна писательства в кончиках пальцев,
                а тайна оратора - в его кончике языка..."
                (В.В.Розанов)

                "Литературу я чувствую как "мой дом".
                Никакого представления, что я "должен"
                что-нибудь в ней, что от меня чего-то "ожидают"..."
                (В.В.Розанов)

                "Писательство есть Рок. Писательство есть fatum.
                Писательство есть несчастие.
                ...и может быть, только от этого писателей нельзя
                судить страшным судом...
                Строгим-то их все-таки следует судить"
                (В.В.Розанов)

                "...о чем писать?
                Все написано давно (Лермонтов).
                Судьба с "другом" открыла мне бесконечность тем,
                и все запылало личным интересом"
                (В.В.Розанов)
               
                ***

                1.

Наверное, многим читателям (ну, если и немногим, то по крайней мере некоторым), которые читают сочинения писателей, интересно тО, чтО сами писатели думают и чтО вопрошают о своей (чужой) писательской жизнедеятельности. Несомненно, что жизнь писателя, как человека, парадоксальна, но еще парадоксальней в жизни писателя-человека то, что писатель ставит не только свою жизнь под сомнение, но и ставит под сомнение свое кредо творческой жизнедеятельности, вопрошая о творческом даре, о смысле жизни, наконец, вопрошая самого себя существующего в существовании, которое для него есть нечто инкогнито. Например, как:

                «Дар напрасный, дар случайный,
                Жизнь, зачем ты мне дана?.."
                (А.С.Пушкин)

Кстати, вот Александру Сергеевичу Пушкину принадлежит интересное и загадочное высказывание, касательно степени образованности всей литературы:

«Состояние критики само по себе показывает степень образованности всей литературы вообще. … Как наша словесность с гордостию может выставить перед Европою Историю Карамзина…, – так и наша критика может представить несколько отдельных статей, исполненных светлых мыслей и важного остроумия. Но они являлись отдельно, в расстоянии одна от другой, и не получили ещё веса и постоянного влияния. Время их ещё не приспело»                (А.С.Пушкин, с.150, 2008).

И как бывает парадоксальна жизнь человека, так и бывает парадоксальна и непредсказуема "жизнь писательская, литературная" со своими подводными течениями и камнями преткновения. Действительно, А.С.Пушкин, наверное, впервые в России поставил вопрос о самосознании русской литературы и критики, которое показывает "степень образованности" и "состояние" (по-моему, как духовно-душевное). И вот, "наша критика" ответила вполне дерзновенно, поставив под сомнение всё Дело писательства...

                2.

Пределы сомнения. Каковы пределы, какова тьма? Таковы проблемы, поставленные ещё в 19-м веке Д.И. Писаревым и Л.Н. Толстым, ответы на которые можно найти в самих вопрошаниях и сомнениях критиков-мыслителей.

Например, вот сомнения Д.И. Писарева:
«Если бы критика и публика … не ставили Пушкина на пьедестал, на который он не имеет ни малейшего права, и не навязывали ему насильно великих задач, которых он  вовсе не умеет и не желает ни решать, ни даже задавать себе – тогда я и не подумал бы возмущать чувствительные сердца русских эстетиков моими непочтительными статьями о произведениях нашего так называемого великого поэта. … Мы надеемся доказать нашему обществу, что старые литературные кумиры разваливаются от своей ветхости при первом прикосновении серьёзной критики. … Основная тенденция всей критической школы Белинского… в тех двух положениях, что искусство не должно быть целью самому себе и что жизнь выше искусства. … Если Чернышевский, трезвейший из трезвых мыслителей, окажется поэтом по натуре и по призванию, то тогда надо будет признать поэтами всех умных людей без исключения. … То известное латинское изречение, что оратором можно сделаться, а поэтом надо родиться, оказывается чистою нелепостью. Поэтом можно сделаться, точно так же как можно сделаться адвокатом, профессором, публицистом, сапожником или часовщиком. Стихотворец или вообще беллетрист, или вообще художник – такой же точно ремесленник, как и все остальные ремесленники, удовлетворяющие своим трудом различным потребностям общества. Подобно всем остальным ремесленникам, поэт или художник нуждается в известных врождённых способностях… Затем всё остальное довершается в образовании художника впечатлениями жизни, чтением и размышлением и преимущественно упражнением и навыком. … Пушкин – просто великий стилист и что усовершенствование русского стиха составляет его единственную заслугу перед лицом русского общества и русской литературы… Современный поэт – не певец, а писатель и продавец исписанной бумаги. … Для чего же, в самом деле, по понятиям Пушкина, рождены поэты и для чего они не рождены? Если мы окинем общим взглядом теорию и практику Пушкина, то мы получим тот результат, что поэты рождены для того, чтобы никогда ни о чём не думать и всегда говорить исключительно о таких предметах, которые не требуют ни малейшего размышления. … В так называемом великом поэте я показал моим читателям легкомысленного версификатора, погруженного в созерцание мелких личных ощущений и совершенно неспособного анализировать и понимать великие общественные и философские вопросы нашего века» (Д.И. Писарев, с. 362-415, 1956).

Не знаю, вот в начале 21 века актуален ли взгляд Дмитрия Писарева на то, что "современный поэт – не певец, а писатель и продавец исписанной бумаги"?.. Современный поэт начала 21 века - певец иль писатель? Вопросы, вопросы...
Но есть и такие ответы, как:

"Неужели Пушкин виноват, что Писарев его "не читал". И Церковь виновата, что Бюхнер и Молешотт "ее не понимали", и христианство виновато, что болтаем "мы"..."
                (В.В.Розанов).

"Что такое "писатель"?
Брошенные дети, забытая жена, и тщеславие, тщеславие...
Интересная фигура.
 (засыпая)..."
      (В.В.Розанов). 

Л.Н. Толстой в статье «Что такое искусство?» пишет:
«Но каково же должно быть его (человек из народа – В.Г.) недоумение, когда он узнаёт, что Пушкин был человек больше чем лёгких нравов, что умер он на дуэли, т. е. при покушении на убийство другого человека, что вся заслуга его только в том, что он писал стихи о любви, часто очень неприличные» (Л.Н. Толстой, с. 204, 1964).

И вот, вновь, вопросы Д.И.Писарева, вновь вопросы о предельном, пограничном, как:
"Для чего же, в самом деле, по понятиям Пушкина, рождены поэты и для чего они не рождены?.." (Д.И.Писарев).

Именно, вопрос "ДЛЯ ЧЕГО" открывает человеку взор, одновременно, и в предельное, и в неизвестное, бесконечное, непостижимое. Чтобы понять нечто "тайное" личности и творчества писателя (например, А.С.Пушкина), первично необходимо исходить из апофатического постижения, т.е., проще говоря, рассмотреть вопрос "для чего поэты-писатели не рождены".

И для ответа на вопрос "для чего не рождены", мы обратимся к творчеству Л.Н.Толстого и В.В.Розанова и рассмотрим как диаметрально противоположные, так и схожие взгляды писателей на "писательское дело"...

                3.
 
Например, наверное в 19 веке не было такого поэта и такого писателя, как А.С.Пушкин и Л.Н.Толстой, которые бы в таком предельном вопрошании спрашивали о смысле жизни и которые бы с такой силой отрицания своего ЭГО восходили к вершинам самопостижения. Именно, по-моему зрению, вопрос А.С.Пушкина, вопрошая "жизнь", как "зачем дана поэту", есть основной вопрос в "Исповеди" Л.Н.Толстого, как вопрос о Смысле жизни и вопрос о писательстве, как смысл иль отсутствие его... 

И вот Л.Н.Толстой и его ход мысли в "Исповеди" (и читателю главное - не потеряться в лабиринте):
"Так я жил десять лет.
В это время я стал писать из тщеславия, корыстолюбия и гордости. В писаниях своих я делал то же самое, что и в жизни. Для того чтобы иметь славу и деньги, для которых я писал, надо было скрывать хорошее и выказывать дурное. Я так и делал. Сколько раз я ухитрялся скрывать в писаниях своих, под видом равнодушия и даже легкой насмешливости, те мои стремления к добру, которые составляли смысл моей жизни. И я достигал этого: меня хвалили...
Взгляд на жизнь этих людей, моих сотоварищей по писанию, состоял в том, что жизнь вообще идет развиваясь и что в этом развитии главное участие принимаем мы, люди мысли, а из людей мысли главное влияние имеем мы - художники, поэты. Наше призвание - учить людей. Для того же, чтобы не представился тот естественный вопрос самому себе: что я знаю и чему мне учить, - в теории этой было выяснено, что этого и не нужно знать, а что художник и поэт бессознательно учит. Я считался чудесным художником и поэтом, и потому мне очень естественно было усвоить эту теорию. Я - художник, поэт - писал, учил, сам не зная чему. Мне за это платили деньги, у меня было прекрасное кушанье, помещение, женщины, общество, у меня была слава. Стало быть, то, чему я учил, было очень хорошо.
Вера эта в значение поэзии и в развитие жизни была вера, и я был одним из жрецов ее...
Кроме того, усомнившись в истинности самой веры писательской, я стал внимательнее наблюдать жрецов ее и убедился, что почти все жрецы этой веры, писатели, были люди безнравственные и в большинстве люди плохие, ничтожные по характерам - много ниже тех людей, которых я встречал в моей прежней разгульной и военной жизни, - но самоуверенные и довольные собой, как только могут быть довольны люди совсем святые или такие, которые и не знают, что такое святость. Люди мне опротивели, и сам себе я опротивел, и я понял, что вера эта - обман.
Но странно то, что хотя всю эту ложь веры я понял скоро и отрекся от нее, но от чина художника, поэта, учителя - я не отрекся. Я наивно воображал, что я - поэт, художник и могу учить всех, сам не зная, чему я учу. Я так и делал.
Из сближения с этими людьми я вынес новый порок - до болезненности развившуюся гордость и сумасшедшую уверенность в том, что я призван учить людей, сам не зная чему.
Теперь, вспоминая об этом времени, о своем настроении тогда и настроении тех людей (таких, впрочем, и теперь тысячи), мне и жалко, и страшно, и смешно - возникает именно то самое чувство, которое испытываешь в доме сумасшедших.
Мы все тогда были убеждены, что нам нужно говорить и говорить, писать, печатать - как можно скорее, как можно больше, что все это нужно для блага человечества. И тысячи нас, отрицая, ругая один другого, все печатали, писали, поучая других. И, не замечая того, что мы ничего не знаем, что на самый простой вопрос жизни: что хорошо, что дурно, - мы не знаем, что ответить, мы все, не слушая друг друга, все враз говорили, иногда потакая друг другу и восхваляя друг друга с тем, чтоб и мне потакали и меня похвалили, иногда же раздражаясь и перекрикивая друг друга, точно так, как в сумасшедшем доме.
Тысячи работников дни и ночи из последних сил работали, набирали, печатали миллионы слов, и почта развозила их по всей России, а мы все еще больше и больше учили, учили и учили и никак не успевали всему научить, и все сердились, что нас мало слушают.
Ужасно странно, что теперь мне понятно..."
             (Л.Н.Толстой "Исповедь").

Правильно ли сомневаться в искренности Л.Н.Толстого? Наверное, нет. Но бывает, что в своей искренности человек обманывает самого себя или играет с самим собой с помощью  ума. Поэтому, это лишь преддверие в лабиринт ходов мысли Л.Н.Толстого. И, чтоб не запутаться в лабиринте мысли Л.Толстого, необходимо зеркальное отражение (писательское). И писательство В.В.Розанова - подходящий пример для такого зеркального отражения человека в своем "Я".
Так сквозь отражение зеркальной мысли В.В.Розанова:

"Малую травку родить - труднее, чем разрушить каменный дом.
Из "сердца горестных замет": за много лет литературной деятельности я замечал, видел, наблюдал из приходо-расходной книжки (по изданиям), по "отзывам печати", что едва напишешь что-нибудь насмешливое, злое, разрушающее, убивающее, - как все люди жадно хватаются за книгу, статью.
- "И пошлО, и пошлО"... Но с какою бы любовью, от какого бы чистого сердца вы ни написали книгу или статью с положительным содержанием, - это лежит мертво, и никто не даст себе труда даже развернуть статью, разрезать брошюру, книгу.
- "Не хочется" - здесь; "скучно, надоело".
- Да чтО "надоело"-то? Ведь вы не читали?
- "Все равно - надоело. Заранее знаем"...
- "Бежим. Ловим. Благодарим" - там.
- Да за чтО "благодарите"-то? Ведь пало и задавило, или падет и задавит?
- "Все равно... Весело. Веселее жить". Любят люди пожар. - Любят цирк. Охоту. Даже когда кто-нибудь тонет - в сущности, любят смотреть: сбегаются.
Вот в чем дело.
И литература сделалась мне противна"...
              (В.В. Розанов "Уединенное").

И вот еще некоторые парадоксальные взгляды В.В.Розанова, которые в некоторых моментах схожи со взглядами Л.Н.Толстого в "Исповеди"...

"Чему я, собственно, враждебен в литературе?
Тому же, чему враждебен в человеке: самодовольству.
Самодовольный Герцен мне в той же мере противен, как полковник Скалозуб. Счастливый успехами - в литературе, в женитьбе, в службе - Грибоедов, в моем вкусе, опять тот же полковник Скалозуб. Скалозуб нам неприятен не тем, что он был военный (им был Рылеев), а тем, что "счастлив в себе". Но этим главным в себе он сливается с Грибоедовым и Герценом. (идя к доктору)..."
              (В.В.Розанов "Опавшие листья").

"Кажется, что существо литературы есть ложное; не тО чтобы "теперь" и "эти литераторы" дурны: но вся эта область дурна, и притом по существу своему, от "зерна, из которого выросла".
- Дай-ка я напишу, а все прочтут?..
Почему "я" и почему "им читать"? В состав входит - "я умнее других", "другие меньше меня", - и уже это есть грех" (В.В.Розанов "Опавшие листья"). 

А вот это, уже совсем "иной Розанов"!.. Хотя, если задуматься углубленно и внимательно, то возникает вопрос: сколько "иных розановых" и "неизвестных толстых" в самом Л.Н.Толстом и в самом В.В.Розанове? А сколько "иных достоевских" в самом Ф.М.Достоевском?..

Так "иной Розанов"? или всё "тот же", как "вечно новый" (как сказано у А.С.Пушкина)?..

Например,...
"Совершенно не заметили, чтО есть нового в "У". Сравнивали с "Испов." Р., тогда как я прежде всего не исповедуюсь.
Новое - тон, опять - манускриптов, "до Гутенберга", для себя. Ведь в средних веках не писали для публики, потому что прежде всего не издавали. И средневековая литература, во многих отношениях, была прекрасна, сильна, трогательна и глубоко плодоносна в своей невидности. Новая литература до известной степени погибла в своей излишней видности; и после изобретения книгопечатания вообще никто не умел и не был в силах преодолеть Гутенберга.
Моя почти таинственная действительная уединенность смогла это. Страхов мне говорил: "Представляйте всегда читателя, и пишите, чтобы ему было совершенно ясно". Но сколько я ни усиливался представлять читателя, никогда не мог его вообразить. Ни одно читательское лицо мне не воображалось, ни один оценивающий ум не вырисовывался. И я всегда писал ОДИН, в сущности - для себя. Даже когда плутовски писал, то точно кидал в пропасть "и там поднимется хохот", где-то далеко под землей, а вокруг все-таки никого нет. "Передовые" я любил писать в приемной нашей газеты: посетители, переговоры с ними членов редакции, ходня, шум - и я "По поводу последней речи в Г. Думе". Иногда - в общей зале. И раз сказал сотрудникам: "Господа, тише, я пишу черносотенную статью" (шашки, говор, смех). Смех еще усилился. И было так же глухо, как до.
Поразительно впечатление уже напечатанного: "Не мое". Поэтому никогда меня не могла унизить брань напечатанного, и я иногда смеясь говорил: "Этот дур. Р-в всегда врет". Но раз Афонька и Шперк, придя ко мне, попросили прочесть уже изготовленное. Я заволновался, испугался, что станут настаивать. И рад был, что подали самовар, и позвали чай пить (все добрая В.). Раз в редакции "Мир Искусства" - Мережковский, Философов, Дягилев, Протек., Нувель... Мережковский сказал: "Вот прочтем Заметку о Пушкине В. В-ча" (в корректуре верстаемого номера). Я опять испугался, точно в смятении, и упросил не читать этого. Когда в Рел. Ф. обществе читали мои доклады (по рукописи и ПРИ СЛУШАТЕЛЯХ ПЕРЕД ГЛАЗАМИ), - я бывал до того подавлен, раздавлен, что ничего не слышал (от стыда).
В противность этому смятению перед рукописью (чтением её), к печатному я был совершенно равнодушен, чтО бы там ни было сказано, хорошо, дурно, позорно, смешно; сколько бы ни ругали, впечатление - "точно это НЕ МЕНЯ ВОВСЕ, а ДРУГОГО РУГАЮТ".
Таким образом, "рукописность" души, врожденная и неодолимая, отнюдь не своевольная и не приобретенная, и дала мне тон "У.", я думаю, совершенно новый за все века книгопечатания. Можно рассказать о себе очень позорные вещи - и все-таки рассказанное будет "печатным"; можно о себе выдумывать "ужасы" - а будет все-таки "литература". Предстояло устранить это опубликование. И я, который наименее опубликовывался уже в печати, сделал еще шаг внутрь, спустился еще на ступень вниз против своей обычной "печати" (халат, штаны) - и очутился "как в бане нагишом", чтО мне не было вовсе трудно. Только мне и одному мне. Больше этого вообще не сможет никто, если не появится ТАКОЙ ЖЕ. Но я думаю, не появится, потому что люди вообще индивидуальны (единичные в лице и "почерках").
Тут не качество, не сила и не талант, а "своего рода наследственность" (лат.).
Тут, в конце концов, та тайна (граничащая с безумием), что я сам с собой говорю: настолько постоянно и внимательно и СТРАСТНО, что вообще, кроме этого, ничего не слышу. "Вихрь вокруг", ДЫМИТ из меня и около меня, - и ничего не видно, никто не видит меня, "мы с миром незнакомы"..." (В.В.Розанов "Опавшие листья").

Интересные мысли у В.В.Розанова! Писатель-мыслитель, вообще, - это "незнакомец". Многие исследователи-ученые пишут: "неизвестный" такой-то (например, Л.Н.Толстой) и "иной" такой-то" (например, Ф.М.Достоевский). Спрашивается: а когда писатель-мыслитель, вообще, может быть "известен" и "прозрачен"-"ясен" для читателя? Скорее наоборот, понятия "неизвестный" и "иной" применимы к читателю, чем к автору-писателю.
Именно, вот приоткрывшаяся завеса дуновением ветерка у В.В.Розанова, как:

"Тут, в конце концов, та тайна (граничащая с безумием), что я сам с собой говорю: ...постоянно и внимательно и СТРАСТНО"...

Вот, "приоткрывшаяся завеса"! - человек НЕ КАК тайна (научное), а человек и есть тайна мироздания, тайна Божия. И человек до этого доходит один и сам, и в нем нечто озаряется и к нему нисходит прозрение, и предстоит пред ним образ Откровения. Но всё это "приоткрывшееся" - в его "уединенном" мире и из глубины "уединенного", что называется "сердцем потаенным"...
"Кто познал ум Господень?" (Ап. Павел).
Кто из человеков изведал пути непостижимые и "потаенное сердец"?.. 

Кстати, увидим ли и услышим ли Вопрос В.В.Розанова, как про "чтО нового в "Уединенном"?..
 
Вопрос Розанова, исходя из самого слова и вИдения В.В.Розанова:

"Есть дар слушания голосов и дар видения лиц. Ими проникаем в душу человека.
Не всякий умеет слушать человека. Иной слушает, понимает их связь и связно на них отвечает. Но он не уловил "подголосков", теней звука "под голосом", - а в них-то, и притом в них одних, говорила душа.
Голос нужно слушать и в чтении. Поэтому не всякий "читающий Пушкина" имеет чтО-нибудь общее с Пушкиным,, а лишь ктО вслушивается в голос говорящего Пушкина, угадывая интонацию, какая была у живого. Кто "живого Пушкина не слушает" в перелистываемых страницах, тот как бы все равно и не читает его, а читает кого-то взамен его, уравнительного с ним, "такого же образования и таланта, как он, и писавшего на те же темы", - но не самого его..." (В.В. Розанов "Опавшие листья. Короб первый").
 
Именно, за целый век "наша критика" не уловили "подголосков", "теней звука "под голосом", - а в них-то, и притом в них одних, ГОВОРИЛА ДУША"...

Вот это у В.В.Розанова!.. "теней звука "под голосом", - а в них-то, и притом в них одних, ГОВОРИЛА ДУША"... 

Разве, вот это, не есть нечто новое-вечное?..

"Шумит ветер в полночь и несет листы... Так и жизнь в быстротечном времени срывает с души нашей восклицания, вздохи, полумысли, получувства... Которые, будучи звуковыми обрывками, имеют ту значительность, что "сошли" прямо с души, без переработки, без цели, без преднамеренья, - без всего постороннего... Просто, - "душа живет"... т.е. "жила", "дохнула"... С давнего времени мне эти "нечаянные восклицания" почему-то нравились. Собственно, они текут в нас непрерывно, но их не успеваешь (нет бумаги под рукой) заносить, - и они умирают. Потом ни за что не припомнишь. Однако кое-что я успевал заносить на бумагу. Записанное все накапливалось. И вот я решил эти опавшие листы собрать.
Зачем? Кому нужно?
Просто - мне нужно. Ах, добрый читатель, я уже давно пишу "без читателя", - просто потому, что нравится. Как "без читателя" и издаю... Просто, так нравится..."
          (В.В. Розанов "Уединенное"). 

                4.

От чего отрекается Лев Толстой в своей "Исповеди"? От веры в писательство и от веры в теорию писательства ("искусство для искусства"), веры в теорию, которую Лев Толстой подвергает предельному сомнению. В Л.Н.Толстом действительно случился "переворот души" как из глубины, отразилась некая изнанка её. Если учесть, что до написания "Исповеди" (1879-1881г.г.) Л.Толстой мыслил, исповедал и говорил совсем другое. Например, в «Речи» Л.Толстого ("Речь в обществе любителей российской словесности") 1859-го года сказано:

«Большинство публики начало думать, что задача всей литературы состоит только в обличении зла, в обсуждении и в исправлении его, одним словом, в развитии гражданского чувства в обществе. В последние два года мне случалось читать и слышать суждения о том, что времена побасенок и стишков прошли безвозвратно, что приходит время, когда Пушкин забудется и не будет более перечитываться, что чистое искусство невозможно, что литература есть только орудие гражданского развития общества и т. п. Правда, слышались в это время заглушённые политическим шумом голоса Фета, Тургенева, Островского… есть другая литература, отражающая в себе вечные, общечеловеческие интересы, самые дорогие, задушевные сознания народа, литература, доступная человеку всякого народа и всякого времени» (Л.Толстой, с. 7-9, 1964).

И вот Л.Толстой в "Исповеди" эту теорию (соответственно, и теоретиков) "чистого искусства", "чистого писательства" (что претендует на "учительство") подвергает сомнению, исходя из опыта самой жизни и наблюдения за жизнью (своей и других). Теория и жизнь не совпадают в проверке рассудка человека, который стремится постигнуть единый смысл, как смысл теории и практики, смысл Идеала и самой жизни как непрерывного опыта. Что же случилось в душе Л.Толстого? Он отрекается от писательства, от теории писательства, порывает с кругом писательского общества, но все-таки пишет и общается; он отрекается от писательского учительства, но сам учит с еще большим усердием. Л.Толстой что-то нашел, ему нечто открылось чрез отрицание самого драгоценного в жизни, чрез отрицание творчества и отрицание самой жизни, ему открылось нечто как обнаружение и постижение подлинного Смысла и творчества и жизни. И, казалось бы, отрекаясь от искусства и от творчества, Л.Н.Толстой, вновь, возвращается и к вопросам искусства, и к самому искусству, и к проблеме учительства, не переставая учиться и учить других. Но возвращение Л.Толстого к искусству после "Исповеди" - это уже был переход на совершенно другой уровень постижения, как постижения самого себя и тех задач, которые он ставит перед собой лично, как художником, и задач для искусства в целом.   

Лев Толстой в религиозно-философской статье «Что такое искусство?» (1894) предвосхитил некоторые направления мысли и положительные задачи, что после в 20-м веке будут рассмотрены и решаемы мыслителями – Н.Бердяевым и Э.Фроммом. Так, по Л.Толстому: «искусство не есть наслаждение, утешение или забава; искусство есть великое дело. Искусство есть орган жизни человечества, переводящий разумное сознание людей в чувство. В наше время общее религиозное сознание людей есть сознание братства людей и блага их во взаимном единении. Истинная наука должна указать различные образы приложения этого сознания к жизни. Искусство должно переводить это сознание в чувство. … Искусство должно устранять насилие. И только искусство может сделать это. … Если нам кажется, что в обществе нет религиозного сознания, то это кажется нам не оттого, что его действительно нет, но оттого, что мы не хотим видеть его. … И потому религиозное сознание всегда было и есть в каждом обществе. И соответственно этому религиозному сознанию всегда и оценивались чувства, передаваемые искусством. … Задача христианского искусства – осуществление братского единения людей» (Л.Н.Толстой, с. 183-231, 1964).

И, чтобы в человеке пробудилось желание к мысли, прежде в нём должно возгореться религиозное сознание, которое и вопрошал, пробуждал в людях Лев Толстой.
И вот здесь интересны сопоставления задач, которые ставит, например, Д.И.Писарев и Л.Н.Толстой. Если Д.И.Писарев обращается к общественному сознанию человека, как к сознанию, которое обращено на общество и связанного с ним задачами, как общественной полезности (что полезно, а что вредно), то Лев Толстой обращается к религиозному сознанию, которое непосредственно обращается к каждому человеку и к обществу в целом в постановке задач, приводящих человека и общество к единому благу. Т.е. и в том и в другом присутствует потребность и претензия на учительство, которое только одно знает и решает вопросы "что полезно" и "в чем благо".

 Процитирую лишь одно из глубоких и серьёзных вопрошаний Д.И.Писарева к общественному сознанию, которое, как ни печально, актуально и для современного российского общества.
«Что читает общество и как оно относится к своему чтению, то есть видит ли оно в нём препровождение времени или живое и серьёзное дело, – вот вопросы, которые прежде всего должен себе поставить человек, желающий внести науку в жизнь. Господствующий вкус общества и его взгляд на чтение зависят отчасти от общих исторических причин; но отчасти, и притом в значительной степени, они зависят также от личных свойств тех людей, которые пишут для общества» (Д.И. Писарев, с. 128, 1956).

При внимательном рассмотрении взгляды Д.Писарева и Л.Толстого во многих вопросах пересекаются и в чем-то даже совпадают, но в самом существенном расходятся. Ибо для Д.Писарева задача жизни заключена в общественной полезности ("Тот поэт, кто полезен" Маяковский), для Л.Толстого же первичен вопрос религиозного сознания человека, способного изменить себя изнутри для блага жизни народа и народов. Именно, исходя из этих схождений-расхождений и различий у мыслителей (Писарева и Толстого), взгляды на искусство также в чем-то сходятся, но и в существеннном различаются.

                5.

"Другая" литература, "другое" писательство - "другой" писатель. ЧтО это и откуда, откуда эти отголоски, отзвуки ДУШИ человека, потаенной души?..
"Другое" писательство, скажу ли "для чего рождены поэты"? Нет, не скажу, не смогу сказать. Ибо поэты сами выражают себя и свое, сами говорят за себя, про себя и от себя...

                "Мы рождены для вдохновенья,
                Для звуков сладких и молитв"
                (А.С. Пушкин)

                "Есть дар слушания голосов и дар видения лиц.
                Ими проникаем в душу человека..."
                (В.В. Розанов)

"Другое" писательство, но какое?..

"Всякое движение души у меня сопровождается ВЫГОВАРИВАНИЕМ.
И всякое выговаривание я хочу непременно ЗАПИСАТЬ. Это - инстинкт. Не из такого ли инстинкта родилась литература (письменная)? Потому что о печати не приходит мысль: и, следовательно, Гутенберг пришел "потом".
У нас литература так слилась с печатью, что мы совсем забываем, что она была ДО печати и, в сущности, вовсе НЕ ДЛЯ опубликования. Литература родилась "про себя" (молча) и для себя; и уже потом стала печататься. Но это - одна ТЕХНИКА..." (В.В.Розанов "Уединенное").

"Доказательство-писательство ОТ ПРОТИВНОГО" у В.В.Розанова:

"ЧтО-то такое ПРОТИВНОЕ есть в моем слоге. С ПРОТИВНЫМ - все не вечно. Значит, я временен?
ПРОТИВНОЕ это в каком-то самодовольстве. Даже иногда в самоупоении. Точно у меня масляное брюхо и я сам его намаслил. Правда, от этого я точно ЛЕЧУ, - и это, конечно, качество. Но в полете нет праведного тихого шествования. Которое лучше.
Мой идеал - тихое, благородное, чистое. Как я далек от него.
Когда так сознаешь себя, думаешь: как же трудна литература! Поистине тот только "писатель", кто чист душою и прожил чистую жизнь. Сделаться писателем - совершенно невозможно. Нужно родиться и "удалась бы биография".
Чистый - вот Пушкин...
В чем же тут тайна? В необыкновенной полноте пушкинского духа. У меня дух вовсе не полный...
...Вот когда почувствуешь свое бессилие в литературе, вдруг начинаешь уважать литературу: "Как это трудно! Я не могу!" Где "я не могу" - удивление и затем восхищение (что другой мог).
У меня это редкий гость, редчайший..." (В.В.Розанов "Опавшие листья").

"Другая" литература?.. Бывает ли такое? Как по слову В.В.Розанова, "...ЕДИНСТВЕННОЕ и чего НЕ ПОВТОРИТСЯ.
Повторится и лучшее, а не ТАКОЕ. А хочется "такого"...".

Опыты писателя...

"Вообще литература, конечно, дрянь (мнение и Фл.), - но и здесь "не презирай никакого СОСТОЯНИЯ В МИРЕ", и ты иногда усмотришь нечто прекрасное...
И я думаю, что как полное ремесло, сапожное ремесло - литература имеет в себе качество и достоинство, и вообще человеческое в ней не утратилось. Я припоминаю приемную какой-то редакции, 20 лет назад, когда и я начинал. Редактор долго не принимал, все мы были (должно быть) с рукописями, я прохаживался, а в стуле сидел довольно "благообразный" литератор, "кудри" и "этак". Спокойно и с важностью.
Я ходил по одной диагонали комнаты, а по другой диагонали ходил с длиннейшими волосами и в плохоньких очках "некто"...
Он был мал ростом. Весь заношен. Беден. И, очевидно, "с выпивкой". Время было радикальное (очень давно). И очевидно, его оскорбляло спокойное сиденье того благообразного литератора. Он непременно хотел ему "сказать что-то".
Он ходил нервно, наконец вынул папиросу - и...
Я совершенно уверен, что он никогда не солгал в своей действительно "честной литературе", что он мнил "нести службу отечеству" и ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЕЁ НЕС. Обличал, укорял, требовал правды. Что же, господа, если мы уважаем полицейского, который мокнет не углу улиц для "упорядочения езды", как мы пройдем мимо "такого страдальца за русскую землю", который всю жизнь пишет, получает гроши, бьется с женой и ребятишками... И мучится, мучится, пылает, действительно пылает. Хворает, и "нет денег", и теперь он только скорбно смотрит "на портрет Белинского".
Вот, господа. Так оставим высокоумие и протянем руку другу нашему, доброму хранителю провинции, смелому хватателю воров (казенных) etc. etc. НАСТОЯЩЕГО ЛИТЕРАТОРА закрыла от нас действительно хлестаковская мантия столичного фельетониста и самоупоенного передовика, он же приват-доцент местного университета. Но "не ими свет кончается". Есть доброе и сильное и честное в литературе; есть (нужда) бесконечно в ней страдающее. Такой литератор - народный учитель, т.е. то же, что труженик сельской или городской школы.
И поклонимся ему... Не всё цинично на Руси. И не всё цинично в литературе..."
                (В.В.Розанов "Опавшие листья").

И "ТАКОЙ литератор" задает "Вопросы самому себе" (Василий Розанов и Василий Шукшин):

«Вопросы самому себе. Эти вопросы – это, вообще-то, не вопросы, а мысли… Город и деревня. Нет ли тут противопоставления деревни городу? ... грань между городом и деревней никогда не должна до конца стереться. … Духовная потребность в деревне никогда не была меньше, ниже, чем в городе. Там нет мещанства. … Я заявил, что в деревне нет мещанства. Что есть мещанин? Обыкновенный мещанин средней руки… Мещанин – существо, лишённое беспокойства, способное слюнявить карандаш и раскрашивать, беспрерывно, судорожными движениями сокращающееся в сторону «сладкой жизни». Производитель культурного суррогата. Существо крайне напыщенное и самодовольное. Взрастает это существо в стороне от Труда, Человечности и Мысли. … Откуда берутся в деревне люди, которые действительно понимают искусство? … Культурный человек в деревне… Господи, как он нужен там! Всегда был нужен, а теперь – особенно. А молодёжь уходит. Больше тревоги не за тех, кто ушёл, а за тех, кто остался. … Но надо представить себе, какая это зияющая утроба – деревня. … Интересно получается: с одной стороны, признаём огромное воспитательное значение кино, с другой – вроде как плевать нам, кого воспитывать и как воспитывать. … Какой должен быть современный положительный герой? … И тут, по-моему, кроется ошибка: не надо знать, какой должен быть положительный герой, надо знать, какой он есть в жизни. Не надо никакого героя предлагать зрителю в качестве образца для подражания. … На кого быть похожим? На себя. Ни на кого другого ты всё равно не будешь похожим. Если ты посмотрел умный фильм, где радуются, горюют, любят, страдают, обманываются, обретают себя живые люди, значит, тебе предложили подумать о самом себе. Тебе показали, как живут такие-то и такие-то, а ты задумаешься о себе. … Смысл искусства не в том, чтобы силиться создавать неких идеальных положительных героев (даже в противоположность отрицательным), а находить, обнаруживать положительные – суть качества добрые, человечные – и подавать это как прекрасное в человеке. … Не надо только учить. Надо помогать исследовать жизнь, открывать прекрасное в жизни и идти с этим к людям. Надо, страдать, когда торжествует зло, и тоже идти к людям. Иначе к чему всё?»  (В.М. Шукшин, с. 582-590, 2010).

«Нравственность есть правда. …Требуют красивого героя. Ругают за грубость героев, за их выпивки и т.п. … Есть «культурная» тётя у меня в деревне, та всё возмущается: «Одна ругань! Писатель…» … А невдомёк им: если бы мои «мужики» не были бы грубыми, они не были бы нежными. … Я верю в силы своего народа, очень люблю Родину – я не отчаиваюсь. Напротив. Но когда мне возвращают рассказ – не из-за его низкого художественного качества (это дают понять), по другим причинам – неловко, стыдно. … Грустно, когда драгоценное человеческое время тратится так бездарно. Грустно и потому, что – вот пришёл человек в этот мир… Чтобы, конечно, потрудиться, вырастить хлеб, сделать чудесную машину, построить дом, но ещё – чтобы не пропустить ПРЕКРАСНОГО в этом мире. Прекрасное несёт людям ИСКУССТВО, и МЫСЛЬ тоже несёт прекрасное. Мысль – это тоже нечто законченное. Вот вас и поразило: как люди так легко, сами отказывают себе в прекрасном!» (В.М. Шукшин, с. 625-630, 2010).

«Избираю литературу. … Литературное мастерство, творческая лаборатория – это чрезвычайно сокровенный мир! Я не хочу говорить о литературном Олимпе и дорогих для меня творцах. … Всегда рассматривал литературу и искусство как некое откровение человеческого духа. На писателей смотрел как на мудрецов, людей иного мира. И вдруг сам оказался среди них. Прежде моя жизнь была совсем иной – будничной, обыденной. Я считал себя далеким и недостойным мира творцов. Так что же мне распинаться? Чем делиться? Пусть лучше люди читают написанное писателем и сами дают оценку. … Откровенно говоря, я ценю профессию писателя за то, что в ней есть некая тайна: творец хранит в себе нечто сокровенное, отличное от других» (В.М. Шукшин, с.679-680, 2010).   

Писатель о внутреннем себе и о потаенной точке (личное-универсальное):

"В 1895-6 году я определенно помню, что у меня не было тем.
Музыка (в душе) есть, а пищи на зубы не было.
Печь пламенеет, но ничего в ней не варится.
Тут моя семейная история и вообще все отношение к "другу" и сыграло роль. Пробуждение внимания к юдаизму, интерес к язычеству, критика христианства - все выросло из одной боли, все выросло из одной точки. Литературное и личное до такой степени слилось, что для меня не было "литературы", а было "мое дело", и даже литература вовсе исчезла вне "отношения к моему делу". Личное перелилось в универсальное.
Да это так и есть на самом деле.
Отсюда моя неряшливость в литературе. Как же я не буду неряшлив в своем доме. Литературу я чувствую как "мой дом". Никакого представления, что я "должен" что-нибудь в ней, что от меня чего-то "ожидают"..."
               (В.В.Розанов "Опавшие листья"). 

Вот это высказывание В.В.Розанова: "Литературное и личное до такой степени слилось"... "для меня не было "литературы", а было "мое дело", и даже литература вовсе исчезла вне "отношения к моему делу"... Личное перелилось в универсальное"...

Вот это высказывание В.В.Розанова КАК перекликается с высказыванием Н.В.Гоголя из "Выбранных мест" и с высказываниями Л.Н.Толстого (в "Исповеди"), для которого "литературное и личное" слилось в одно - "мое дело жизни"...

"Рожден я вовсе не затем, чтобы произвести эпоху в области литературной. Дело мое проще и ближе: дело мое есть то, о котором прежде всего должен подумать всяк человек, не только один я. Дело мое - ДУША И ПРОЧНОЕ ДЕЛО ЖИЗНИ. А потому и образ действий моих должен быть прочен, и сочинять я должен прочно. Мне незачем торопиться; пусть их торопятся другие! Жгу, когда нужно жечь, и, верно, поступаю как нужно, потому что без молитвы не приступаю ни к чему..." (Н.В.Гоголь "Выбранные места из переписки с друзьями").

Вот это! "душа и прочное дело жизни", как вопреки "литературности", вопреки "писательства", как искание самого себя и твердой почвы и путь к высшему Смыслу, путь к Возвышенному чрез преодоление все новых ступеней и достижение все иных уровней постижения.
"Душа и дело жизни" - это не "писательское" (развлечения) и не "тема-проблема" (научное-отвлеченное-объективное), а глубоко субъективно-экзистенциальное, в котором и из которого личное совпадает с универсальным, где непостижимо открывается Бесконечность в конечном. Но это уже совсем иной-другой уровень реальности, вершины и острие вершин, до которого доходят немногие путники жизни.   
В этом смысле, "литература" иль творчество в целом есть путешествие путника-героя, иль странствие ДУШИ в многоуровневых тропинках жизни. И на перекрестках этих троп слышны многообразные голоса, и редко "глас вопиющий в пустыне", "вопиющий к человеку": "где же ты, человече, и кто ты есть здесь?"...               

                6.

ЧтО мне близко в творчестве Л.Н.Толстого и в творчестве В.В.Розанова? Близко так, что чувствуешь - вот "неразличимо" и "нераздельно" и в то же время как-то "неслияно" близко (у каждого своя душа, свои тени и звуки)...
ЧтО я могу (иль не могу) увИдеть в слове Л.Н.Толстого и в слове В.В.Розанова, в слове потаенном, которое открывается в виде НЕЧТО - что называется Вечным и универсальным, т.е. близким и драгоценным каждому потаенному сердцу?.. 

Вот это у В.В.Розанова! - мне очень близко, как будто В.В.Розанов выразил меня самого, какой-то потаенный отзвук из глубины души!..

" Благородное, что есть в моих сочинениях, вышло не из меня. Я умел только, как женщина, воспринять это и выполнить. Все принадлежит гораздо лучшему меня человеку.
 Ум мой и сердце выразились только в том, что я всегда мог поставить (увидеть) другого выше себя. И это всегда было легко, даже счастливо. Слава Богу, завидования во мне вовсе нет, как и "соперничество" всегда было мне враждебно, не нужно, посторонне..." (В.В.Розанов "Уединенное").

"...Мой идеал - тихое, благородное, чистое. Как я далек от него.
Когда так сознаешь себя, думаешь: как же трудна литература! Поистине тот только "писатель", кто чист душою и прожил чистую жизнь. Сделаться писателем - совершенно невозможно. Нужно родиться и "удалась бы биография".
Чистый - вот Пушкин...
В чем же тут тайна? В необыкновенной полноте пушкинского духа. У меня дух вовсе не полный...
...Вот когда почувствуешь свое бессилие в литературе, вдруг начинаешь уважать литературу: "Как это трудно! Я не могу!" Где "я не могу" - удивление и затем восхищение (что другой мог).
У меня это редкий гость, редчайший..." (В.В.Розанов "Опавшие листья").

Возможно, всё во мне "неповторимое" и "единственное" в сопоставлении, т.е. увИдеть Другого в озарении и отзвуке Вечного...

Увидеть Вечное-Иное у Л.Н.Толстого и у В.В.Розанова (что драгоценно каждому потаенному сердцу из "невидимой точки", "с точки зрения вечности", что иногда открывается "ЧЕЛО-ВЕКУ"):

"Я вспомнил, что я жил только тогда, когда верил в Бога. Как было прежде, так и теперь, сказал я себе: стоит мне знать о Боге, и я живу; стоит забыть, не верить в него, и я умираю. Что же такое эти оживления и умирания?.." (Л.Н.Толстой "Исповедь").

"Что же такое эти оживления и умирания?.." - "Диалог души" и, по Л.Толстому, "диалектика души", - "диалектика души" у Л.Н.Толстого?!..

"Ведь я не живу, когда теряю веру в существование Бога, ведь я бы уж давно убил себя, если б у меня не было смутной надежды найти его. Ведь я живу, истинно живу только тогда, когда чувствую его и ищу его. Так чего же я ищу еще? - вскрикнул во мне голос. - Так вот он. Он - то, без чего нельзя жить. Знать Бога и жить - одно и то же. Бог есть жизнь.
"Живи, отыскивая Бога, и тогда не будет жизни без Бога". И сильнее чем когда-нибудь все осветилось во мне и вокруг меня, и свет этот уже не покидал меня.
И я спасся от самоубийства...
Берег - это был Бог, направление - это было предание, весла - это была данная мне свобода выгрестись к берегу - соединиться с Богом. Итак, сила жизни возобновилась во мне, и я опять начал жить..." (Л.Н.Толстой "Исповедь").

А какова "диалектика души" и каков "диалог" у В.В.Розанова?..

"Отстаивай любовь свою ногтями, отстаивай любовь свою зубами. Отстаивай её против ума, отстаивай её против власти.
Будь крепок любви - и Бог тебя благословит.
Ибо любовь - корень жизни. А Бог есть жизнь..." (В.В.Розанов "Опавшие листья").

"Мне и одному хорошо, и со всеми. Я и не одиночка и не общественник. Но когда я один - я полный, а когда со всеми - не полный. Одному мне все-таки лучше.
  Одному лучше - потому, что, когда один, - я с Богом.
Я мог бы отказаться от даров, от литературы, от будущности своего Я, от славы или известности - слишком мог бы; от счастья, от благополучия... не знаю. Но от Бога я никогда не мог бы отказаться. Бог есть самое "теплое" для меня. С Богом мне "всего теплее". С Богом никогда не скучно и не холодно.
  В конце концов, Бог - моя жизнь.
Я только живу для Него, через Него. Вне Бога - меня нет.
Что такое Бог для меня?.. Боюсь ли я Его? Нисколько. Что Он накажет? Нет. Что Он даст будущую жизнь? Нет. Что Он меня питает? Нет. Что через Него существую, создан? Нет.
Так что же Он такое для меня?
Моя вечная грусть и радость. Особенная, ни к чему не относящаяся.
Так не есть ли Бог "мое настроение"?
Я люблю того, кто заставляет меня грустить и радоваться, кто со мной говорит; меня упрекает, меня утешает.
Это Кто-то. Это - Лицо. Бог для меня всегда "он". Или "ты"; - всегда близок.
  Мой Бог - особенный. Это только мой Бог; и еще ничей...
  "Мой Бог" - бесконечная моя интимность, бесконечная моя индивидуальность...
   Так что Бог
  1) и моя интимность
  2) и бесконечность, в коей самый мир - часть..."
               (В.В. Розанов "Уединенное"). 

Бесспорно, что "диалектика души" у Л.Толстого и у В.Розанова - есть, т.е. присутствует в творчестве, но, безусловно, также, что у Л.Толстого и у В.Розанова "стиль души", "стиль жизни" (а не только "стиль писательства") - различны совершенно.

Увидеть Другое-Вечное (Друга) у А.С.Пушкина и у В.В.Розанова:

"Русская жизнь и грязна, и слаба, но как-то МИЛА.
Вот последнее и боишься потерять, а тО бы "насмарку всё". Боишься потерять нечто ЕДИНСТВЕННОЕ и чего НЕ ПОВТОРИТСЯ.
Повторится и лучшее, а не ТАКОЕ. А хочется "такого"..."
(В.В.Розанов "Опавшие листья").

Единственное и неповторимое - ТАКОЕ - что не подлежит забвению, как слово излучающееся Поэта:

                "...Дни поздней осени бранят обыкновенно,
                Но мне она мила, читатель дорогой,
                Красою тихою, блистающей смиренно...
               
                И с каждой осенью я расцветаю вновь;
                Здоровью моему полезен русский холод;
                К привычкам бытия вновь чувствую любовь...
               
                Но гаснет краткий день, и в камельке забытом
                Огонь опять горит - то яркий свет лиет,
                То тлеет медленно - а я пред ним читаю
                Иль думы долгие в душе моей питаю...

                Плывет. Куда ж нам плыть?..."
                (А.С. Пушкин "Осень").

Вот! в этих уединенных драгоценных искорках Поэта отражена сокровищница Поэтики Василия Розанова, которая как "камелек забытый" и в этом уединенном "в забытом камельке" - "Огонь опять горит"... Тот Огонь потаенного сердца, что слышит зов Божий и вопрошает: "Куда ж нам плыть?..".

                7.
                ***

                Вопросы Достоевского?..

Вопросы Достоевского?.. Исследователи говорят, что "Достоевский - тайнодуховидец, иль духовидец сердец человеческих. Громко сказано? Нет, можно сказать, не совсем сосредоточено, если увидеть потаенный, одновременно, и диалог, и диспут - Достоевский-Толстой. Достоевский УВИДЕЛ Л.Н.Толстого и предвосхитил его учение о непротивлении. Может ли быть противоречивее и парадоксальнее ("друг парадоксов" у А.С.Пушкина) писателя-мыслителя, чем Лев Толстой? Как такое может быть?..

НЕПОКОРНОЕ ПРОТИВЛЕНИЕ Льва Толстого, как человека-инкогнито, и его учение о непротивлении злу?.. Действительно, странно; и действительно, Л.Н.Толстой - странный человек, и странник (в жизни ли, иль в литературе)...

"IV. СОТРЯСЕНИЕ ЛЕВИНА. ВОПРОС:...
...Этим ли закончил Левин свою эпопею? Его ли хочет выставить нам автор как пример правдивого и честного человека? Такие люди, как автор "Анны Карениной", - суть учители общества, наши учители, а мы лишь ученики их. Чему ж они нас учат?.." (Ф.М.Достоевский "Дневник писателя", 1877).
 
Итак, вопрос Достоевского в 1877 году:

"...Такие люди, как автор "Анны Карениной", - суть учители общества, наши учители, а мы лишь ученики их. Чему ж они нас учат?.." (Ф.М.Достоевский "Дневник писателя", 1877).

Быть может, из Вопроса Достоевского случилось "рождение" "Исповеди" (1879г.) и "перерождение" Л.Н.Толстого? (А князь Мышкин "Лев Николаевич"?)...

Во всяком случае, в этом сопоставлении что-то есть, если верить слову самого Льва Толстого...

                "Я жил так года два, и со мной случился переворот,
                который давно готовился во мне и задатки
                которого всегда были во мне..."
                (Л.Н.Толстой "Исповедь").

                ***

(Продолжение следует...)

           (7-8-10 декабря 2014г.)