Колосья под серпом твоим - топор при дереве 14

Начало "Колосья под серпом твоим - топор при дереве 1"  http://www.proza.ru/2014/11/20/1430

                Предыдущая часть "Колосья под серпом твоим - топор при дереве 13" http://www.proza.ru/2014/12/09/1487



      XIV


      - Да, - сказал Кастусь. - Разные сплетни ходят об этом событии. Вот оно, хлопчики, какое дело. А поскольку освобождение, как говорят, на носу, то нам надо быть на местах. Всем, кроме меня.

      Хлопцы, человек пятнадцать, и среди них Алесь, Мстислав, Ямонт, Звяждовский, сидели в комнатке неуютной петербургской квартиры. За окнами была теплая зима, шел дождь со снегом.

      - Говорят, вот-вот направятся по Московскому гостинцу до сорока генералов свиты и флигель-адъютантов, - спокойно сказал Звяждовский. Для наблюдения за ходом крестьянского дела. Бутков наделил каждого официальным чемоданом с официальным ключом и с печатями. В чемоданах повезут новые крестьянские положения и сдадут губернаторам.

      Звяждовский выглядел в блестящем штабном мундире очень эффектно.

      - Что мы должны делать? - спросил Мстислав.

      - Изо всех сил сдерживать крестьянские выступления, если они будут, - мрачно сказал Кастусь. Не время для крови. Да и потом, какая от них польза, от разрозненных? Вот когда уже зальют мужикам сала за шкуру, как услышат на своей спине, что оно такое, царская воля, тогда будем бить в набат.

      - И все же жаль, что не начали раньше готовиться, - сказал Алесь. - Удобный момент. И в Варшаве восстание.

      - Смели они варшавское восстание, - сказал Ямонт, - обманули… Ну что же, поедем. Брошу университет. Сошлюсь на больные глаза.

      - И все же потерпим, хлопцы, - сказал Кастусь. - А то получится несчастье, как у бедных хлопцев из кружка Витковского. Разогнали, арестовали. А из-за этого провалилась организация Виленской гимназии. Первый провал. Пять месяцев прошло, а вспомню сердце болит. Кто там остался, Алесь?

      - Мало. Далевский Титус, Богушевич Франтишек, еще несколько человек и мой брат. В глубокое подполье пошли хлопцы. Видел я старшего Титусова брата, Франтишка. Горюет ужасно. Есть и у них нелегальная организация, возглавляют ее он и Гейштар Якуб, то Франтишек говорит: как осиротели они без молодых.

      - А ну их к дьяволу! - сказал Мстислав. - Сморкачи панские, белая кость.

      - Правильно, - неожиданно сказал Звяждовский.

      - Но-но, - сказал Мстислав, - сам давно ли белый был.

      - Ты же меня перевоспитал, - рассмеялся Людвиг.

      - И уже, - буркнул неуклюжий Грима, - ты, Людвиг, расскажи, что слышал во дворце.

      - Что же, - Звяждовский думал. - Приятного мало. Пойдут на некоторые уступки полякам и замажут им рот. Был я у великой княгини Гелены Павловны. Круг узкий. Статс-секретарь Карницкий, что приехал из Варшавы, министр внутренних дел Ланской, Валуев, еще несколько человек. Впечатление: немного испуганы люди. Так действительно, как не испугаться. Не говоря о Польше, вся Литва и Белорусь служат панихиды по убитым. А у властелинов никакого чувства моральной силы. Валуев сказал Карницкому, что тут одна армия не поможет. Долгоруков говорит Валуеву: "On prend la chose trop l?g?rement chez nous". Тот ему: "Je tiens pour certain que la chose est tr?s grave". Князь только оглянулся: "Chut! иl n'en faut pas parler"[71]. А тот: "Но почему?"… Карницкий привез от заместителя письмо о том, что защищать дальше такой режим невозможно и что надо или сделать уступки, или праить царством из дня в день штыками и карцечью.

      - Интересно, - сказал Кастусь.

      - Ну. Карницки говорит, что если требования не будут выполнены…

      - Требования… - сказал Бискупович. - Только общая просьба обратить внимание на злосчастное состояние Польшы.

      - Не прерывай, - буркнул Грима.

      - …то никто не останется работать в Польше, поскольку струну натянули до невозможного, и она порвалась. Gouverner c'est pr?voir[72]. Потом Валуев говорил с великой княгиней. Она спросила у него: "Que faut иl faire en Pologne?" Он говорит: "Changer de syst?me, Madame". Та самая улыбается, показывает на Ланского: "Je le pense aussi; mais voici le ministre de l'int?rieur qui est flamboyant et parle des mesures de s?v?rit?". Валуев пожимает плечами: "Mais on a ?t? trente ans s?v?res, Madame, et o? en est - on arriv?"[73].

      Кастусь рассмеялся. Звяждовский улыбнулся ему в ответ:

      - Тогда кто-то неизвестный мне говорит: "On ne tombe que du c?t? o? l'on penche. Si nous tombons en Pologne, c'est donc du c?t? de mesures de police substitu?es, ? des иd?e? de gouvernement"[74]. Словам, даже они видят: без уступок не обойдешься.

      - Играют нами, - сказал большеглазый Ясюкевич. - Ах, чушь все. Свою революцию нам надо, красную, вот что. Земля, воля, восстание всюду, братство всем народам.

      - Гм, - сказал Ямонт, - и москалям? Почему я должен умирать за москаля?

      - Брось, Юзя, - с укором сказал Алесь. - Это одни из самых добрых людей на свете. Правительство у них только плохое, вот что. Изменим все будет хорошо.

      - Я знаю, - сказал Кастусь. - Чтобы люди жили, работали и ели хлеб все это наше богом проклятое сословие на виселицу. И великодержавных бюрократов к дьяволу.

      - Не знаю, - мрачно сказал Грима. - Если один человек не исчерпает всей глубины природы второго, какой бы он ни был гениальный, если он не сумеет заменить его, то и один народ не может заменить собой другого, пусть даже более слабого… Зачем же тогда каждой нации кричать о своем преимуществе? Это же то самое, что требовать, призывать стереть с земли соседний народ… Я так не могу… Я… не могу быть потому другом ни таким людям, как Валуев, ни тебе, Ямонт. И я пойду на битву, чтобы никогда, никогда такого не было. Чтобы все братья, и каждый вольный как птица.

      Кастусь встал:

      - Что же, паны новоназначенные комиссары будущего восстания и командиры отрядов, время расходиться?

      - Время, - сказал Бискупович.

      - Тогда - по одному.


      …Калиновский и Загорский шли берегом Мойки.

      - Виктора я разорвать готов, - сказал Кастусь. - Ты знаешь, как он "врачевался" в Италии? Присоединился к гарибальдийцам. А вернулся ему хуже и хуже.

      - Что же, наверное, ему как раз был нужен воздух свободы. Может, потому он и задыхался. Ничего. Дождется победы. А там вылечим… Ты не хотел бы сходить к Шевченко?

      - Стыдно как-то.

      - А все же сходим. Завтра, как раз перед отъездом.

      - Давай.

      Мойка под порывами ветра рябилась и морщилась у того берега, откуда он прилетал, и была спокойная у другого.

      - Ну вот, - сказал Кастусь, - бросили жребий. Ты не обиделся, что управлять силами Могилевщины будет Людвиг?

      - Звяждовский достойный человек, - просто сказал Алесь. - И он военный. И еще из талантливых. Я революционер, Кастусь. Пусть будет так, как лучше для дела. И потом, комиссар отрядов нижнего Приднепровья, также мне работы хватит. И в своем углу.

      - Я это потому, что тебя мало знают в центре, и ты застрахован от провала.

      - Не веришь "белым"?

      - Нет, - признался Кастусь.

      - И я не верю.

      - И потом, ты ездишь по делам - тебе легче организовать людей.

      Они шли. В полумраке особенно нежные и красивые были лица женщин, особенно гордые - лица мужчин. Но они не думали теперь о женщинах. Им было не до того.

      - Езжай, - сказал Кастусь. - Сдерживай, не давай, чтобы преждевременно расплескали гнев.
      Молчали. И вдруг Калиновский спросил:

      - Ты не слышал, что Ясюкевич стихи пишет?

      - Нет.

      - Пишет, но прячет. Как каждый второй. Как ты и я.

      Улыбнулся:

      - Как чума среди наших эти стихи.

      - Что же сделаешь? Молодой народ, рвется вперед.

      - Как думаешь, какой путь нашего стиха? Силабика польская или тоника? Или гекзаметр, какой может быть и тем и другим?

      - Что-то отдельное.

      Алесь задумался.

      - Ты о чем?

      - Я вот думаю, какими глазами смотрели египтяне на первые шаги греков? Также с презрением. И грекам, действительно, еще пятьсот лет надо было идти, чтобы заработать право на Фидия и Эсхила.

      Они поднялись по ступеням в комнату Кастуся. Калиновский зажег свечу.

      Но они не успели даже сбросить пальто. Послышался грохот ног по ступеням, и в комнату ворвался растрёпанный и страшный Виктор.

      - Хлопцы! - крикнул он. - Хлопцы, Шевченко умер!

      - Ты что? - побелел Кастусь. - Такой молодой еще?

      - Умер, хлопцы, умер, - ошалело повторил Виктор.

      Лицо его был белым. И вдруг старший Калиновский зашелся в нестерпимом кашле. Алесь бросился за водой. Когда Виктора отпустило, и он отнял платок от рта на платке была кровь. Больной виновато взглянул на Алеся.

      - Не дождался, - растерянно сказал Кастусь.

      - Многие не дождутся, - сказал Виктор. - Многие не дождутся воли.

Продолжение "Колосья под серпом твоим - топор при дереве 1" http://www.proza.ru/2014/12/10/911