Мореманиха

             

               
          В далекой зауральской  деревеньке умирала Мореманиха.  Мало кто  в деревне знал сколько ей лет и откуда пошло это прозвище – Мореманиха. А те, кто знал, уже поумирали или разъехались по городам и весям нашей необъятной России.
          Получив  телеграмму от подруги из деревни, что Мореманиха при смерти, Марина расплакалась и на следующий же день, забрав дочку, вылетела в Зауралье, где она и планировала провести отпуск, но несколько позже.  И так  уж получилось, что вместо обещанного дочке  купания в светлых  и теплых струях  Боровихи и гуляния в березовых лесах, собирания душистой лесной земляники,  они провели отпуск  у постели больной бабушки.
            Маленькая избенка Мореманихи в две комнатушки совсем покосилась и вросла в землю. Сколько себя помнила Даша, они с мамой всегда приезжали на лето к бабушке в деревню , и всякий раз ей казалось, что однажды избушка завалится и придавит их всех вместе. Но наперекор судьбе или времени избенка стояла. Большая русская печь обогревала всю избу, и во время их приезда бабушка всегда пекла черемуховые пироги в печи, хоть Марина и протестовала против бабушкиных хлопот, но та была неугомонна.
           - Бабушка, отдохни, я все сделаю сама, - протестовала Марина,   Та мягко улыбалась  в ответ:
          - Не могу я, внученька, без дела сидеть.  Шевелиться надо,  не то старость одолеет, а помру, так на том свете отдохну, – и ее костылек  целыми днями стучал  то во дворе, то в кладовке, то стук его удалялся в огород. И на многочисленные просьбы Марины уехать жить к ней  в Ухтомск, она категорично отказывалась.
          -  Что ты, девонька, как же я уеду отсюда?  Не могу я оставить  здесь одних Сёмушку  с  Егором и Георгия с Гошенькой.
          - Бабушка, да ведь все они похоронены не здесь, а  покоятся где-то в  разных морях.
          - Но душеньки-то их сюда прилетают. Прилетят, а меня нет.  Прости меня, Мариночка, знаю, что и тебе полегче бы было живи я вместе с тобой, но не могу я их оставить. Так и продолжали жить – Мореманиха в деревне, а Даша с матерью за тысячи верст от нее – в Ухтомске.
            И вот теперь костылек бабули стоит сиротливо в уголке у крылечка и не слыхать ее голоса, сзывающего кур, да и куры, словно угадав, что хозяйка слегла, сиротливо жмутся  друг к другу, греясь на солнышке. По-прежнему в доме полы застелены  чистыми  половичками, на окнах висят старенькие тюлевые занавески , а на подоконниках буйствуют разным цветом герани. Это была  Мореманихина слабость. Ни у кого так в деревне не цвели герани, как у ней. Все приходили к ней за отростками, но ни у кого так не полыхали красные, розовые, малиновые , белые и пурпурные гроздья цветов.
                Из обстановки в ее доме можно было отметить  лишь  большую никелированную кровать с горкой подушек, да фанерный шифоньер,  которые стояли в горнице. В кухне, в уголочке напротив печи,  притулился самодельный комод с посудой,  стоял стол возле длинной лавки вдоль всей передней стены и узкая почти подростковая железная кровать у печи, на которой и лежала Мореманиха. Её маленькое сухонькое тело было незаметно под  лоскутным одеяльцем.
                - Голубоньки мои, как же я рада, что перед смертью довелось еще увидеться с вами.  Не чаяла уж и дождаться вас. Ведь одни вы у меня остались на всем белом свете, – она притянула к себе Дашу, погладила ее по головке своей маленькой ссохшейся ручкой и тюкнула сморщенными губами в щечку девочки.
                - Вот бы Гошенька-то возрадовался, увидев свою доченьку.  Восемь годочков уж нет твоего папы, а я вот старая калоша зажилась , никак не приберет меня Господь к себе.  – Бабушка промокнула глаза краем головного платка и обратилась к Марине.
                - Ты все одна, Марина?
                - Одна, бабушка. Такого как Гоша на свете больше нет, а хуже мне не надо. Да и привыкла я уже одна жить.
               - Плохая эта привычка-то, Маришенька.  Через десяток годков Даша замуж выскочит, совсем одна останешься. Надо тебе устраивать свою жизнь  пока молодая.  Грех это заживо-то себя хоронить. Вон у нас в деревне  прошлой осенью  учитель овдовел, дак что бы тебе с ним сойтись. Ладный мужичок, работящий.
                - Хорошо, бабушка, договорились, вот  поправишься, встанешь с постели и пойдешь сватать меня, - рассмеялась Марина.
                - Да уж чую я , девонька, что не встать мне больше. ЖИЛА СТАНОВАЯ  во мне лопнула, вся силушка ушла, вот все ждала вас, а теперь  уж и на покой можно, – глаза Мореманихи закрылись и она мерно задышала.
                - Уснула, - прошептала Марина, и они с Дашей, взяв  чемодан, тихонько прошли в горницу.
               С каждым днем Мореманихе становилось все хуже. Она ни на что не жаловалась, но Марина видела, что силы ее действительно уходили. Она почти ничего не ела и напрасно Марина делала ей разнообразные овощные пюре, соки и легкие супчики. Она с трудом съедала несколько ложек  и уставшая от этого, засыпала или впадала в забытье, иногда бредила, звала  Семена с Егором  и Георгия с Гошенькой.
               - Мама, а бабуля тоже не выходила замуж после гибели деда Семена?
              - Нет, не выходила. Двадцать шесть лет ей было, когда погиб дед Семен, но всю жизнь прожила одна. То сына воспитывала, потом внука, а потом и правнука – твоего папу. Такая вот линия жизни. Весь мужской род нашей бабы Фени  покоится  на океанских просторах.
               - Но папа же похоронен у нас в Ухтомске.
              - Да,  груз – 200, то есть наш папа,  был доставлен по месту проживания семьи, где и захоронен с воинскими почестями.  Весь мужчины нашей бабули в том числе и наш папа погибли  во славу Военно-Морского Флота России. И я молю Бога, что у нас Гошей родилась ты, а не мальчик .  Думаю, что какой-то злой рок преследует  наш мужской род .
                Однажды, когда Марина ушла на речку полоскать белье, а Даша тихонько сидела рядом с бабушкой на низенькой  скамеечке и читала книгу, та вдруг открыла глаза и позвала Марину.
                - Бабушка, мама скоро придет, скажи, что ты хочешь, я сделаю.
                - Там в шифоньере  шкатулочка лежит на нижней полке, принеси мне ее , Дашенька.
                Девочка  выполнила просьбу старушки и принесла ей резную, выпиленную лобзиком из фанеры шкатулочку, положила ее на грудь бабушке и примостилась рядышком на кровать.
                - Бабушка, я давно хочу спросить, а почему тебя все зовут Мореманиха?
                - А потому, деточка, что прапрадед твой Семен Кузьмич, когда вернулся в 1905  году с японской войны, называл себя не иначе как мореман. Вот и приклеилась эта кличка, именем стала. Он – Мореман, я – Мореманиха, да и сыночка нашего Егорушку и внука Георгия , да и папу твоего правнука нашего тоже так кликали. В деревне ведь оно как? Прилипнет прозвище так, что уж и имя забудется, а прозвище живет. Жили б вы с мамой в нашей деревне, и к вам бы это прозвище перешло.
                Бабушка замолчала и долго лежала не двигаясь. Даша уже подумала было, что она спит и хотела убрать шкатулку на место, но та вдруг вновь открыла глаза и попросила подать ей в руки содержимое шкатулки. Даша открыла шкатулочку и достала оттуда четыре матросские ленты с бескозырок.  Бабушка  зажала их в свой маленький кулачок  и долго держала у своей груди:
             - Зовут они меня все. Все четверо сегодня утром приходили. Сидели вот тут напротив меня на скамеечке, все молодые,  как есть одного возраста. Сегодня к вечеру, однако, отойду…,  - она помолчала, потом вытянула одну ленточку из кулачка, потерла ее пальцами:
             - «Лейтенант Пущин» - это Семина ленточка, дружок его мне привез ее.  – Старушка стала перебирать ленты. - А вот эта Егорушкина – «Тихоокеанский флот»,  а вот внучка моего Георгия ленточка  - «Северный  флот», а вот эта – отца твоего – «МорЧасти ПВ КГБ СССР». Отдаю все тебе, детонька,  храните их с мамой , как хранила  я,  а что захочешь узнать, так мать спрашивай. Много я ей порассказывала, когда погиб Гошенька, а она ко мне с тобой приехала чуть живая от горя -  только рассказами моими да молитвами и спаслась. Предупреждала я ее,  как она за Гошеньку-то замуж собралась, что  доля ей несчастливая может достаться, да не послушала она меня. Уж больно любили они друг дружку.  А теперь отдохну я, ступай.
              Даша взяла книжку и вышла на крылечко. Присев на порожек она собралась продолжить чтение , как вдруг услышала голос бабушки. Даша вернулась в избу.  Старушка  держала в руках конверт и силилась достать из него письмо.  Даша вынула сложенный вдвое пожелтевший и стершийся на сгибах листок бумаги .
             - Бабуля, тебе почитать?
            - Нет, я сама. – она помолчала,  осторожно расправила на груди листок и, глядя незрячими глазами в пустоту, стала шептать:
            - Здравствуй, любимая моя жена Фенюшка и сынок Егорушка. Во-первых строках моего письма кланяюсь матушке с батюшкой , тёщеньке с  тестюшкой и всем своим сродственникам и соседям.  Сообчаю тебе, Фенюшка, что бьём мы германца и в хвост и в гриву, да хоть и лупит он нас  тоже нещадно, однако сдюжим мы и не позволим энтим ворогам бороздить наши воды, так что ты, любимая Фенюшка не сумлевайся, скоро уж разобьем мы этих гадов и домой возвернемся. Нет еще той силы, чтоб одолела наш Андреевский стяг. – Голос старушки все слабел и вскоре превратился в еле слышный шелест. Письмо выскользнуло из обессилевшей руки и опустилось на пол.   Даша подняла письмо и, водя пальчиком по размытым строчкам, стала читать. Это было извещение о гибели нижнего чина Старовойтова Семена Кузьмича,  матроса эскадренного миноносца «Лейтенант Пущин». Даша сложила все реликвии в шкатулку, поставила ее на стол и осторожно вышла на крылечко. Во двор входила мать с тазом выполосканного белья, Даша бросилась к ней, заплакала:
            - Мама, бабушка сегодня умрет!
           - С чего ты взяла, глупенькая?
           - Она сама только что сказала. Говорит, что сегодня утром все четверо к ней приходили, звали ее. Ма, что делать-то будем?
            - Не говори ерунды! – голос матери задрожал, она сунула  таз с бельем Даше и быстро вошла в избу. Даша в растерянности стояла, не зная что ей делать, как вдруг из избы раздался плач Марины. Даша выронила тазик и бросилась вслед за матерью. Та стояла на коленях возле кровати бабушки и горько плакала, целуя ее руки.
            - Нет у нас больше бабушки, Даша. Вот и осиротели мы.
             К вечеру сухонькое маленькое тело, обмытое и обряженное, лежало на лавке под образами, а в простенках избы  четыре портрета - мужа, сына, внука и правнука -  смотрели на лежащую на лавке жену, мать и бабушку. Соседки и младшие мореманихины подружки долго не расходились, сидели в избе, вспоминали о прожитой жизни , о нелегкой доле, доставшейся каждой из них. Поздно вечером пришел батюшка.
                - Святая была женщина Федосья Ивановна.  Перед вашим приездом я пособоровал я ее, ну а уж отпевать буду завтра в церкви перед захоронением. Я сейчас у председателя колхоза был, посоветовались мы с ним и решили, что не будем ее хоронить на общем кладбище, а захороним в ограде нашей церкви, там где покоятся служители веры и комсомольцы, расстрелянные  белогвардейцами. Всей своей жизнью достойна она почета, уважения и памяти народной. Я уж и место присмотрел  - хорошее, светлое, среди березок.
                Поблагодарив батюшку и проводив его, Марина с дочкой вышли на улицу, уселись на завалинку и, обнявшись,  долго сидели, укутавшись от ночной сырости старенькой бабушкиной шалью.
            - Мама, а сегодня бабушка  читала мне письмо своего мужа с фронта. Я думала, что она действительно читает, а потом вспомнила, что она не умеет читать, да и не видит совсем без очков. А потом оказалось, что она держала в руках похоронку на деда.
             - Это она и раньше часто делала . Все письма от своих мужчин  хранит у себя в сундуке, а видимо как совсем тяжко становится, достает их и по памяти читает. Где же она взяла похоронку?
         
            - А в шкатулке.  Она в шифоньере стояла. Бабушка  попросила достать ее и сказала, чтоб ты мне все –все рассказала: и о дедушке Семене и о дедушке Егоре и о дедушке Георгии и о папе.
            - Расскажу.  Все- все расскажу. И о нелегкой доле нашей бабушки  и о дедушке Семене и о их  трех Георгиях - все расскажу . На таких женщинах как наша бабушка весь Военно-Морской  Флот России держится. Не зря ее Мореманихой  звали. Твой прапрадед Семен еще холостым парнем был призван служить на флот, а было это в 1903 году.  Вскоре началась русско-японская война, он получил тяжелое ранение  в грудь и его комиссовали.  Был он очень красивым парнем, высокий, статный, волосы чернявые, вьющиеся, все девки в деревне вздыхали по нему,  хоть и калеченный был, а он выбрал нашу бабушку Феню, маленькую, щупленькую, совсем не красавицу и любил ее без памяти.  В 1910 году у них родился сын  Егор. Когда Егорушке было  четыре года, началась империалистическая война и деда  забрали на войну.  В этот раз он попал на Черноморский  флот. Служил на эскадренном миноносце «Лейтенант Пущин». Они ставили минные заграждения против вражеских кораблей.  Всю войну дед провоевал , а в конце октября 1916 года миноносец  подорвался на мине и весь личный состав погиб вместе с кораблем. И покоится наш дед на дне Черного моря в районе Варны.
                Бабушка одна поставила на ноги Егора, а уж какие это были годы страшные да голодные…  А тот рос и бредил морем, хоть никогда его не видел. А всё бабушкины, вернее, материны рассказы о море. Видно, очень уж был влюблен в море дед Семен и успел передать эту  любовь  своими рассказами и бабушке.  Вырос Егорка и пошел служить в Красную Армию .  В военкомате попросился служить на море.  Отслужил четыре года на Тихоокеанском флоте и бравым  старшиной  вернулся в свою деревню.  Женился, в жены  взял сироту, из раскулаченных, да и  зажили счастливо. Мать, наша бабушка Феня, наконец, успокоилась, отогнала от себя все страхи. В 1940 году внук народился, Георгием назвали. Годик ему исполнился, а тут вновь война, - Великая Отечественная.  Отцу его   тридцать первый год шел, его в первую очередь забрали и вновь на Тихоокеанский флот направили.  Попал на пограничный сторожевик «Стремительный».  У бабы Фени вроде от сердца отлегло, думала  там немца нет, жив останется  сын, да не тут-то было.  В 44-м  году умирает жена Егора, забирали ее на зимние лесозаготовки, фронту лес был нужен, всех молодых баб забирали лес валить, там и надорвалась, да простыла, там и похоронили.  Баба Феня ничего не написала сыну о смерти жены, думала,  вернется, тогда  и узнает. Да не вернулся  Егорушка. Уже в 45-ом году перед самой демобилизацией  погиб в Охотском море в результате атаки американского самолета.
                И вновь одна  с пятилетним внуком  Георгием на руках,  - а  было ей в то время  55 лет.  И уже ничего не рассказывала бабушка внуку о море, запрещала книжки  о море из библиотеки носить, а он все равно как и отец  бредил морем. С детства кораблики строил, чуть освободится Боровиха ото льда, а он уже там  - кораблики запускает. Постарше стал  - макеты стал строить. Журналы всякие выписывал, на библиотекаршу наседал, чтоб она ему книги  по морскому делу доставала и  добился все-таки своего. Выпилил  лобзиком из фанеры и собрал макет «Стремительного», на котором служил отец , а потом и за «Лейтенанта Пущина» взялся. Эти макеты теперь в школьном музее стоят, туда их бабушка отдала.  А чтоб бабушка не ругалась, так он для отвода глаз шкатулки всякие вырезал, рамочки, полочки резные.  Когда Георгию восемнадцатый год  пошел, поехала наша баба Феня в военкомат со слезной просьбой не забирать внука в армию. Было ей тогда уже 67 лет. Упирала на то, что стара стала, больна, и внук – единственный кормилец .  Военком пообещал, что когда подойдет призывной возраст,  дадут ее внуку отсрочку от армии.  На радостях , вернувшись домой , баба Феня выложила своему внуку свою беседу с военкомом.
            - Бабушка, ну что же ты наделала!?  Что я – калека какой? Как хочешь, а я все равно пойду в армию. Да меня все засмеют, если я в армию не пойду служить. Как мне жить после этого?
           - А как жить мне, Георгий. Ты об этом не подумал?  Подожди, мне уж немного  осталось, а там – поступай как знаешь. Кто меня поддержит, кто чашку  воды подаст, пока ты служить будешь?
           - Ну тогда я женюсь, а в армию все равно пойду! – крикнул Георгий и выбежал, зло хлопнув дверью.
            И сдержал –таки слово. Через год привел  бабе Фене молодую жену.  Учился он в то время на механика в городе, вот и привез оттуда жену. А через год, когда начался призыв в армию, пошел в военкомат с заявлением, что, дескать, просит призвать его служить в Военно-Морской Флот, а  бабушку оставляет с женой своей. Посмеялся военком и удовлетворил просьбу парня.  Попал Георгий на Северный флот на подводную лодку.      Служил хорошо, был отличником  боевой и политической подготовки, домой в отпуск приезжал. К тому времени у него уже сын родился – твой  будущий папа.  Когда Георгий ушел в армию, жена была на  седьмом месяце беременности, и он  наказывал, что если родится сын, чтоб  Гошкой назвали, Георгием Георгиевичем.   А в  конце третьего года службы  возникла на лодке во время похода нештатная ситуация, и Георгий ценой своей жизни ликвидировал её. Вот и осталось у бабы Фени  от внука  ленточка с бескозырки, да медаль «За отвагу» и еще стопочка писем.
            Но главное -  Гошка. В правнуке своем она души не чаяла, мухе на него не позволяла садиться. Жил он все время у ней, мать уехала в город, там устроилась на работу, вскоре вышла замуж и о сыне вспоминала весьма редко. Хотя, пенсию на сына получала исправно. А наша баба Феня в 70 лет вновь пошла в колхоз работать, чтоб поднять правнука. Принял ее председатель уборщицей в правление.  Когда уже не под силу стало работать, копошилась на своем огороде, продавала зелень, овощи ранние. Да еще и  коз развела – невиданное животное в здешних краях. Так вот и подняла своего Гошеньку.  Мы поженились с ним в 78 году, а в 79 родилась  ты и началась Афганская война . Папа отвез нас с тобой в Ухтомск к моим родителям, а сам ушел в армию. Он попал на пограничный участок рек Амударьи и Пянджа, где матросы и офицеры на  малых катерах несли дозорную службу вдоль линии границы и выполняли боевые задания в интересах наших войск. Ровно через год  к нам домой пришли люди из военкомата и сказали, что мой муж, а твой отец , погиб, выполняя интернациональный долг.  Через неделю  привезли запаянный гроб , и мы похоронили его рядом с моим папой.
             А теперь ушла последняя из рода Мореманов. Мне будет ее очень не хватать. Она была мне больше чем мать, больше чем сестра или подруга.
            - Мама, а как же я?
            - Что ты?
            - Но я ведь тоже из рода Мореманов?
           - Мореманочка ты моя,  -  прижала ее к себе Марина,  - идем-ка  лучше спать, завтра у нас с тобой тяжелый день.

                Через неделю Марина с дочкой улетали к  себе домой. Накануне вечером к ним пришла мамина подруга, чтоб попрощаться.
                - Нина, у меня к тебе просьба, нет, даже две. Вот здесь в коробке лежат портреты всех наших Мореманов, их письма и похоронки, медали и матросские ленточки. Мы с Дашкой решили, что не можем  это увезти с собой. Передай это, пожалуйста, осенью в школьный музей.  Память о героях -  земляках не должна исчезнуть.  Она должна оставаться на родине.  А себе мы сделали фотокопии. И еще один нюанс. Я хочу отдать тебе бабушкин домик и участок. Хочешь – продай его, хочешь – постройте здесь новый дом.  Место   хорошее, у самой речки, а с другой стороны  - лес рядышком.  Через полгода я вступлю в права наследования и пришлю тебе дарственную. Но за это ты должна мне пообещать, что будешь следить за бабушкиной могилкой. Я не знаю когда теперь приеду и приеду ли когда.
                - Да я бы и без дарственной следила за ее могилкой, что ты, Мариночка такое говоришь.  Но я все сделаю как ты просила. И тебе всегда буду рада. Приезжайте к нам с Дашкой хоть изредка.

                Прошло 20 лет.  Однажды, у большого добротного дома, стоящем на месте бывшей избушки  Мореманихи,  притормозили   два джипа и газель.  Из  машины вышла пожилая женщина и постучала в калитку.  Из окна дома  выглянула  тоже немолодая уже женщина и всплеснула руками:
                - Марина, да ты ли это?
                - Я, Ниночка, я. Вот прилетели, привезли нашей бабуле новое надгробие и памятник.
                - Ой, а мой Вася только осенью поставил новую пирамидку и латунную табличку прикрутил с надписью. Старая-то совсем поржавела.
                - Спасибо тебе, большое, Ниночка, но мы привезли каменное надгробие, оно уже никогда не обветшает. Поедешь с нами?
                - Ой, вы езжайте, а я сейчас переоденусь и подойду. Что тут до церкви-то  -пятьсот метров.
                У ограды церкви машины остановились.  Марина, сидящая в одной из машин, обратилась к своим спутникам
                - Ну, вы помогите разгрузить  «Газель», а я пойду разыщу  батюшку.  Но не успела она ступить на крыльцо , как навстречу вышел батюшка. Поприветствовав и благословив всех приехавших, он обратился к Марине:
                - Я получил вашу телеграмму, Марина Николаевна.  И считаю своим долгом поблагодарить вас за благое дело.
               - Не меня благодарите, а вот их и Военно-Морской Флот России, -  она обвела рукой стоящих рядом с ней своих спутников. – Позвольте представить:  контр-адмирал Истомин Петр Васильевич – мой муж,  капитан второго ранга Иванов Сергей Петрович – мой зять,  ну, а это наша мореманочка – моя дочь – Скоробогатова Дарья Георгиевна, ведущий хирург военного госпиталя и наконец – мой внук , - она выловила из-за спины матери мальчика лет пяти, - Иванов Георгий Сергеевич.
                - Так, значит, не закончился род мореманов?, - батюшка наклонился к мальчику, взял его за плечи . - Кем будешь, малыш, когда вырастешь?
               - Адмиралом, - бойко ответил малыш  и, вырвавшись из рук батюшки, убежал вглубь церковной ограды, где на паллетах стояли три колокола, большой,  средний и малый.
              - Вот пожертвование получили от нашего благотворителя, земляка нашего.  Не скудеет земля русская талантами и благими делами. Колокольню сейчас ремонтируем, а как закончим - колокола новые поставим.
               - Батюшка, с нами приехал ваш районный военком, - вот , прошу любить и жаловать  Щепкин Афанасий Иванович,  - мы обратились к нему с просьбой о помощи в доставке и установке памятника, и он предложил  после установки надгробия произвести оружейный залп , для чего и привез с собой отделение солдат. Это не будет противоречить церковным правилам?  Все-таки -церковь и оружие.
              Батюшка немного постоял в раздумье, затем сказал, хитро прищурясь:
           - Если произвести залп за церковной оградой, а там, где находится могила Федосьи Ивановны, оградка  всего лишь в полутора метрах ,  то, я думаю, что мы отдадим дань усопшей  и не нарушим законов христианства.
          На том и порешили.  Тем временем  двое рабочих вынесли надгробную плиту с памятником, мешки с цементом и песком, канистры с водой.  В течение получаса они уложили надгробие на металлическую раму и стали устанавливать памятник.  Памятником  служила  большая отполированная гранитная плита неправильной формы. Залив основание цементным раствором,  парни установили плиту, закрепили, что нужно болтами, затерли все швы , убрали мусор и отошли в сторонку.  Тем временем подошла Нина с десятком деревенских женщин, заинтересованным, что же за суета происходит в церковной ограде.  Батюшка провел панихиду, освятил памятник. 
         Надгробие представляло собой большую  отполированную гранитную плиту, на которой старинной вязью были выбиты слова « Скоробогатовой Федосье Ивановне от  благодарного Военно-Морского  Флота России» . На памятнике же крупно выбитое слово
                М О Р Е М А Н К А
                1890 – 1988
           Вверху над этим словом  над бурунами волн  -  профили четырех молодых мужчин в бескозырках, а внизу букет красных гвоздик, перевязанных  гвардейской ленточкой. Солдаты вынесли из машины четыре больших венка и поставили их возле берез, а затем, взяв карабины, вышли за ограду и полукругом встали, ожидая команды военкома.
           Военком снял фуражку, знаком руки предложил всем присутствующим подойти поближе и произнес:
         - Сегодня мы воздаем дань памяти великой матери – Скоробогатовой Федосье Ивановне, которая  отдала на защиту Отечества мужа, сына и двух внуков.
            Даша стояла рядом с мужем, прижав к своим коленям сына, слушала военкома  и ее глаза застилали слезы, слезы светлой печали и гордости , что и она сопричастна к этой великой  и сильной женщине, которая была  для нее всего лишь  старенькой и такой любимой бабулечкой.
            - Во славу всех матерей России , - продолжал военком, -  отделение, залпом три раза  – огонь!
           После воинского салюта  вперед выступил контр-адмирал. Он  снял фуражку, опустился на одно колено, склонил свою голову перед могилой и произнес .
          - Прости нас, мать, что не уберегли твоих сынов.  Слава Российского флота прирастает вот такими  незаметными подвигами  матросов,  старшин и офицеров.  Дно мирового океана усеяно могилами  наших моряков, но тем и славен Военно-Морской Флот России, что он помнит всех своих героев, положивших  свою жизнь во славу российского оружия . 
            Он встал с колена,  и они с Сергеем  возложили вокруг надгробия четыре венка  и расправили траурные ленты  - от Черноморского флота, от Тихоокеанского флота, от Северного флота и от пограничных войск  ФСБ. Вновь прозвучало четыре оружейных залпа.
              Спи спокойно,  вечная страдалица и святая  мученица – русская мать,  вырастившая своих сыновей для счастья земного, но в трудные годины своей Родины,  с болью сердечной и душевной мукой, оторвавшая их от себя и отдавшая на заклание ради счастья миллионов других детей.