Индийский hate speech

Индия — безусловно страна цвета и запаха. Причем цвета как такового — любого. Краски до того яркие, что режут глаза. А запаха очень конкретного спектра. Если коротко — Дели пахнет говном и потом.

По сравнению с Дели, Пекин — Токио. В Китае меня пугали сортиры, в которые было невозможно зайти — тугая волна запаха отбрасывала на полметра. В Дели сортиров нет вообще. Потому что какбэ не принято. Поэтому весь Дели — один очень большой сортир.

А еще в Дели какбэ не принято мыться. Во всяком случае, судя по индусам, моются они один раз в год, и то в Ганге. Великой реке, куда стекаются сточные канавы всех индийских городов, и куда, в соответствии с древнейшей индуистской традицией, сбрасывают прах покойников.

Но тут надо сделать важное уточнение. Денег у индусов нет, потому что их невероятно много, а страна небогатая. Поэтому 20 долларов в месяц там за счастье. Еще у индусов нет дров, потому что их невероятно много, а чтобы нормально сжечь покойника их (дров, в смысле) нужно два куба. Поэтому индусы выходят из положения как могут: покупают полкуба, слегка обжигают дорогого покойника со всех сторон и бросают в священную реку. Поэтому в Ганге, особливо в верховьях, где река максимально священна, водятся метровые, раскормленные и страшно ленивые карпы.

И вот раз в год, на какой-то большой индуистский праздник, индусы массово заходят в Ганг и это, похоже, тот самый единственный раз в году, когда они вообще моются. И тогда происходят чудеса. Одна женщина десять лет не могла забеременеть, а потом зашла в Ганг на массовый праздник — и ура! Случилось!
Хотя чудо, прямо скажем, с душком.

Над Дели стоит смог. Причем урбанистические ароматы меня сроду не напрягали — я вырос в индустриальном миллионнике, и зимой, выходя из дома, мог по запаху определить, откуда выброс - либо рвануло на нефтезаводе, либо снова поломались очистные на заводе синтетического каучука, или же утек аммиак где-то в районе железки. Но смог над Дели — не техногенный, а сугубо антропогенный, поэтому выносить его поначалу практически невозможно.
Ему есть откуда браться. В Дели преимущественно открытая система канализации — то есть все течет по канавкам в сторону Ганга.

Индусы, преимущественно, вегетарианцы. Я примерно понимаю, почему. На такой густой жаре мясо почти нежизнеспособно, холодильник стоит больше 20 баксов, а сено хранится долго, и его, в крайнем случае, можно жрать и подгнившим. А крайний случай тут у 90 % населения.

Но тут есть еще один важный момент: мясом можно наесться. А сеном — нет. Поэтому индусы едят свою вегетарианскую еду практически непрерывно: она продается за бесценок в уличных ларьках. Ларьки стоят сплошняком вдоль всех дорог, почти без просветов. Позади ларьков — те самые канавки открытой канализации. Миша Зубов утверждает, что пока мы смотрели в другую сторону, он видел улицу, где канавка шла ПЕРЕД шеренгой вегетарианских ларьков.

Когда государство забивает на регионы, самым густонаселенным местом в стране становится столица. Знакомьтесь, Дели. Через полчаса блуждания по городу — четкое ощущение, что все полтора миллиарда индусов приехали сюда.
Центральная улица города Маркет Стрит (точно не помню, могу ошибиться с названием)— проспект гостиниц и магазинов.

Мы с Фиделем Агумавой приехали сюда в начале двенадцатого ночи. Магазины закрылись, гостиницы — нет, но оттуда почему-то никто не выходит. На улице индусы, причем они не ходят, не стоят и не сидят. Они спят. Прямо на улице, на каких-то коробках, укрывшись кучами вонючего тряпья. Там, где их можно было обойти, мы обходили, где нет — перешагивали. Все это — на общем фоне сомнительных луж, куч, и гор мусора. Добрались до логического конца улицы и встретили вполне цивильного на вид европейца, который возвращался из какого-то ашрама в гостиницу. Он нам пояснил, что баров тут всего два, но пить там не надо. А надо ехать домой, потому что в это время на Маркет-стрит могут нахлобучить.

Мы ответили, что сами кого хошь нахлобучим, но таки развернулись и пошли в ту сторону, где уже могли ездить моторикши. Разумеется, к нам сразу привязалась темная личность индийской наружности, похоже, на спидах.
Сначала он предложил нам траву. Мы вежливо отказались. Из другого кармана показались таблетки «совсем дешевые, очень вкусные». Мы отказались менее вежливо. На свет появился порошок «вообще улетный, очень дешево». Агумава, который владеет английским гораздо лучше меня, объяснил ему в предельно грубой и чуть многословной форме, что мы не интересуемся наркотиками в принципе.

Тогда темная личность предложила нам «лучших проституток» всего за два доллара. У Фиделя возник чисто зоологический интерес, что ж это за чудо должно быть за такие деньги. Я предположил, что за такие деньги одно из тел под ногами откинет тряпки и поманит полутора руками, тремя ногами и всей дивной гаммой запахов современного Дели. Короче вырвавшись из этого чудесного места, мы шустро запрыгнули в моторикшу который за двадцать минут довез нас до гостиницы по цене четырех индийских проституток.

А вообще Дели — очень гостеприимный город. Однажды поймав в свои сети, он уже не отпускает. И не потому что не хочет. А потому что в Дели — прогрессивная социальная политика. Выписаться из гостиницы может только человек с очень крепкими нервами. Псих и слабак обязательно не удержится и набьет морду толпе медитирующих клерков на ресепшене, после чего наверняка сядет в гостеприимную индийскую тюрьму.

Вы спросите — при чем тут прогрессивная социальная политика? Объясню. Как я уже говорил, в Дели очень много людей. Их всех надо трудоустроить. Поэтому на работу, с которой спокойно и быстро может справиться один человек, они ставят от трех до шести исполнителей. В итоге создается дикая неразбериха и хаос, а работники, как положено правоверным индуистам, при виде хаоса впадают в глубокую медитацию.

Из гостиницы меня выписывали больше часа.