Неожиданная находка

      Воронцов с полицейскими отправился в Неглинку.

      Он попросил у Безрукова костюм, удобный для вылазки в подземное русло. Полицмейстер распорядился выдать полковнику высокие сапоги, непромокаемый плащ, тёмные холщовые штаны. Всё это было у Владимира и дома, но, во-первых, к чему тратить время, а во-вторых, ему вовсе не хотелось тревожить Софью своим возвращением. Переодевание мужа её бы насторожило, вызвало бы вопросы, волнения. Зачем?

      Мужчины спустились в Неглинку и, пройдя буквально несколько шагов, увидели мёртвое тело. Оно лежало в воде (если это можно было назвать водой), только голова и часть груди покоились на приступочке. Вокругуже бегали крысы.

      Сначала Воронцову показалось, что это молоденький мальчик, но, подойдя ближе, он понял: девица, почти девчонка, - даже коса расплетённая.

      - А Вы же, Семён Аркадьевич, говорили, что труп мужчины! - воскликнул он в недоумении.

      - Граф, я сам впервые вижу этот труп, мне что докладывали, то и передал! - оправдывался полицмейстер, обтирая с шеи пот носовым платком.

      «Ну вот, на должности обер-полицмейстера все со временем тупеют, превращаясь в ВикКондра! - подосадовал про себя Владимир Сергеевич. - Что за прОклятое место!»

      Нижние полицейские чины - пара мужчин - вытащили тело на поверхность, доставили в участок, где все смогли лучше рассмотреть его.

      Когда Воронцов приблизился, ему стало плохо, аж в глазах помутилось! Вначале ему показалось, что это его Любочка! Так девица была похожа на его дочь. Он знал, что Люба дома, готовится спать, но всё равно желание удостовериться, что с его девочкой всё в порядке, обеспокоило отца.

      Присмотревшись, он понял, что несчастная жертва на пять старше его дочери. Но от этого не стало много легче: теперь погибшая напомнила ему его возлюбленную 17 назад. Так же он лазил по Неглинке, так же увидел Софью на приступочке среди крыс...

      Воспоминания вполне обоснованны, но почему эта неизвестная мёртвая девица так напоминает ему его дорогих и любимых?!

      Она была одета в бывшее когда-то розовым плотное платье с турнюром, в высокие тёмные ботиночки и серенький салопчик в клеточку. На животе платье было залито размытой от воды кровью. Очевидно, там и смертельная рана.

      Полицейские чины, возвращавшиеся в подземелье для осмотра места преступления, принесли три улики: розовую шляпку, вывалянную в грязи, батистовый платок и кольцо.

      - Взгляните, ваше сиятельство! Простите великодушно, что я Вас вызвал в качестве знатока подземного пространства! Но, может быть, Ваша интуиция подскажет, хотя бы в каком направлении вести розыск!

      Странно это всё было: странный вызов, странная просьба. Но Великий Князь Сергей Александрович таюке с ожиданием смотрел на него.

      - Что это за девица хотя бы? - спросил он. - Ну откуда же Воронцов может это знать? - Мне показалось, граф, или Вы действительно заволновались, увидев несчастную? Вы её знаете?

      От взгляда Его Высочества не укроется, пожалуй, ничего!
      - Нет, Ваше Высочество, её я не знаю. Можно осмотреть улики? - спросил Воронцов у полицмейстера.

      Тот показал кольцо, платок и шляпку. В шляпке ничего особенного не было. Шляпка как шляпка. Девица, значит, не из простых, хотя бы намёк на благородную.

      - В институте не пропадал никто? - спросил Воронцов.
      - Граф, это Вам виднее должно быть! Ваша же супруга там служит! -ответил полицмейстер. - Мы у Вас хотели уточнить!

      Владимира Сергеевича такая откровенность смутила.
      - Вы предлагаете допросить мою жену?! - с удивлением поинтересовался он.
      - А что?

      Ну как же Безруков не понимает?! Ему надо раскрыть преступление, а то, что он обеспокоит даму, дело десятое. Граф считал себя обязанным стоять на страже спокойствия семьи. Кто, кроме него, защитит Софью и детей? С другой стороны, помогать тоже надо. И почему умершая, - нет, убитая! - надо вещи называть своими именами, - почему она так напоминает Владимиру его жену и дочь?

      Мысли полковника отразились, очевидно, на его лице. Полицмейстер спросил, слегка двинув ушами вверх-вниз:

      - Ваше сиятельство! Но что Вас обеспокоило так явно?!

      Воронцов невежливо ответил:
      - Господин обер-полицмейстер! Если это необходимо, Вы бы могли допросить начальницу института и сотрудников!
      Тем временем градоначальнику надоело слушать препирательства Безрукова с Воронцовым, и он решил откланяться.
      - Час уже поздний! Выясните - доложите мне! Все результаты расследования доставьте в мою резиденцию!

      А Воронцов продолжил рассматривать улики. Батистовый платок не был чем-то особенным. Хотя... На нём был вензель: «АХ».

      - А сколько приблизительно погибшей девице было лет? - спросил он.
      - На вид - лет шестнадцать-двадцать, точнее не определить!
      - «АХ» - что бы это могло значить? - задал Воронцов риторический вопрос.

      Если бы знать, что это значит, то преступление, считай, уже раскрыто! Хорошо, а что граф скажет о кольце?

      Кольцо, точнее перстень с коричневым овальным камнем, было из дорогих. Оно не могло принадлежать девушке: девичьи пальцы явно тоньше. Значит -преступник обронил его? На внутренней стороне тёмно-серебристой поверхности украшения Владимир Сергеевич прочёл те же две буквы: «А.Х.»

      Странно... Андрей Хованский? С его гибели прошло уже шестнадцать лет. И девице около того... Воронцов сказать ничего не мог. Он извинился и пообещал Семёну Аркадьевичу подумать.

      - Уж придумайте что-нибудь, Ваше сиятельство! - попросил умоляюще Безруков. - Вспомните, кто ещё был связан с Неглинкой! На Вас одна и надежда! И перед Великим Князем неудобно!
      - Надо узнать, не пропадала ли какая-нибудь девица, чья-то дочь или компаньонка!

      Полицмейстер обещал. Воронцов откланялся и поспешил домой.

      А там царило веселье, несмотря на то, что ночь надвигалась. Любочка, Вера и гости - Миша и Николка Бутовы - играли в фанты. У Воронцова от сердца отлегло, когда он увидел свою светловолосую принцессу дома!

      Николка лаял по-собачьи. Увидев полковника, он сильно смутился: их высокоблагородие вправе наложить на него взыскание за опорочение чести мундира. Воронцов строго взглянул на сына друзей, поджав нижнюю губу, тут же отвернулся и прошёл к жене. Ему не хотелось наказывать мальчика, пришедшего к нему в гости.

      Он поцеловал Софью и пошёл переодеваться. В домашней курточке он казался уже не так страшен кадету Бутову. Дети окружили Владимира Сергеевича, он поговорил с ними успокаивающим тоном, предложил расходиться по кроватям.

      Младшие - Ванечка и Дина - уже спали. Мальчиков Бутовых Софья разместила в Серёжиной комнате. Старший сын на сборах в Подмосковье - даже на выходные его не отпустили в этот раз.

      Когда дети угомонились, можно было уже поговорить спокойно. Воронцов не знал, стоит ли рассказывать обо всём увиденном. Но Софья сразу определила:
      - Владимир! - сказала она ласково. - Ты пришёл озадаченный чем-то.
      - Софья! Я не знаю даже, как сказать... То, что я увидел у полицмейстера, - он не стал говорить о вылазке в Неглинку, - очень странно...

      Она смотрела на него внимательно. Софья потянула мужа сесть на диванчик и села сама.

      Владимир спросил:
      - Софья, ты не слышала ничего в институте, из выпускного класса никто из девиц не пропадал? - Получив отрицательный ответ, он продолжал. - Хоть это хорошо!
      - А что случилось?

      Софья сразу взволновалась. Воронцов не хотел её беспокоить. Он помнил, что сердечные болезни передаются в её роду по женской линии. В Крыму Соня разговаривала с профессором Зотовым о своём здоровье, по его совету посетила и московскую университетскую клинику. Ей дали рекомендации, она пила настойки, делала каждый день специальные упражнения. Но надо было её беречь, поэтому граф не сказал ей всего.

      - Софи, милая моя, обнаружена убитая девушка. Полиция боялась, что она из института. Не волнуйся!
      Софья перекрестилась и отозвалась:
      - Интересно, ищет ли кто-нибудь бедную девочку!

      Супруг сказал для разрядки обстановки:
      - Ты говоришь, как друг Евгений!
      - А, кстати, ты будешь его привлекать к расследованию? Он мне сказал, что готов помочь!
      - Завтра прямо с утра поеду к Бутовым! - ответил Владимир.
      «Решу на месте, звать или нет!» - подумал он.
      - Владимир! Отвезёшь тогда мальчишек родителям?
      - Непременно! - согласился муж.

      * * *
      Утром так и сделал. Миша в чёрной курточке реального училища и Николка в шинели с васильковыми погонами, тихие и смирные, уселись в коляску к графу.

      - Ваше высокоблагородие, а я должен всё время Вам честь отдавать, пока мы на людях? - спросил Николка у Воронцова, одетого в мундир. Тот засмеялся:
      - Нет. Сиди смирно в коляске - вот твоя задача сейчас. Не прыгай, не кричи, не показывай ни в коем случае пальцем. Ни сейчас, ни вообще, Николай! Это неприлично - показывать пальцем! Тебя учит Сергей, как должен себя вести кадет?
      - Учит, ваше высокоблагородие!
      Кадет хотел вытянуться и чуть не упал.
      - Тихо, тихо! Осторожно! Выполняй предыдущее приказание! Повтори, какое оно было? И достаточно уже на сегодня «высокоблагородий»! Владимир Сергеевич! Ясно?
      - Так точно, Владимир Сергеевич! Предыдущее приказание было сидеть смирно и не показывать пальцем! - звонко ответил Николенька.

      * * *
      Право слово, в этой жизни всё так странно и причудливо переплетается, что поистине подумаешь: как тесен мир!

      Не успел Воронцов передать мальчишек родителям, как в дверь Бутовых постучали. Надежда и Евгений даже ни слова не промолвили о вчерашнем спектакле.
      За порогом была пожилая женщина в белом чепчике с шитьём, в мещанском коричневом платье с розовыми аппликациями. «Бооже!» - подумал мимоходом граф, нисколько не разбирающийся в женской моде, однако обладающий вкусом.

      Женщина была взволнована.
      - Наденька! Наденька! - говорила она срывающимся голосом. Наденька - всеобщий ангел, несомненно! Все к ней спешат, если необходима помощь и утешение!

      - Что случилось?! - упавшим голосом спросила Надежда Николаевна. Она всегда была готова к несчастьям.
      - Мадам! Аннета пропала! Ночевать не пришла!
      - Федосья Никитична, только успокойтесь! Расскажите всё по порядку!

      Женщина рассказала, что её жиличка вчера ещё с утра отправилась по своим делам и ночевать на квартиру не вернулась.
      - Что за жиличка?

      Воронцову, слышавшему разговор краем уха, тоже стало интересно.
      Девушка, лет 18, снимала комнату у Федосьи Никитичны. Она служила телеграфной барышней в центральном отделении на Мясницкой улице. Родных у неё не было, маменька умерла год назад, а отца она и вовсе не знала.

      А тут вдруг она вбила себе в голову, что должна найти своего отца. Кто-то ей сказал, где он не то живёт, не то жил когда-то. И она отправилась на поиски.
      - Сударыня, не знаете, куда именно?! - не удержался полковник. Под ложечкой у него заныло в ожидании неприятных совпадений.
      - Она говорила... да я не помню... Запамятовала! - ответила Федосья Никитична с досадой.
      - А как звали... зовут барышню? - исправился Воронцов, хотя внутренний голос ему говорил: не случайно сегодня он встретился с соседкой Бутовых! Сейчас что-то будет!

      Бедная девица! Бедная старушка! Хорошо хоть не мать! Не дай Бог родителям своих детей пережить!

      Федосья словно не заметила запинку графа и ответила:
      - Аннета... Анна Хамовникова!
      «А.Х.» - автоматически подсказала память Владимиру Сергеевичу. Ему захотелось ковать железо, пока горячо.
      - Сударыня! А не было ли у неё платочков со своим вензелем? А колечко было? С коричневым камушком? Федосья опешила.
      - П-платочки были, да! Дорогие такие, не по чину! А колечко - не помню. Может, и было, а может, нет. А что, брильянтовый? Знаешь али чего о моей крошечке?

      Воронцов замялся. Надо бы съездить в участок, пусть вызывают Федосью на допрос. Ему не хотелось рассказывать старушке о гибели девицы. Он попросил Наденьку проводить его в прихожую. Там он у неё поинтересовался:

      - Надежда! Нельзя ли узнать адрес и фамилию этой уважаемой женщины?! Я сейчас в полицию! Боюсь, что придётся вызывать вашу соседку в участок для дачи показаний!

      Надя со слезами на глазах вцепилась в графа.
      - Владимир! Владимир! Вы что-то знаете! Вы знаете! Что случилось?!
      - Я не хотел ей говорить, при ней говорить... Её жиличку, похоже, убили. Если это одно и то же лицо.

      Нет, Воронцов так и не научился говорить с женщинами. Он не может им противостоять нисколько. Как только слёзы в голосе и на глазах - всё, полковник капитулирует немедленно!

      Он отправился к Семёну Аркадьевичу, рассказал о встрече у Бутовых.

      Безруков обрадовался, решил, что надо съездить к Федосье Никитичне: «Зачем таскать по всей Москве уважаемую женщину?» Да и обыск у девицы надо произвести.

      А и правда! Вдруг барышня вела какой дневник, где записывала свои мысли, с кем делилась тайнами, кому жаловалась!

      О странном сходстве со своими дамами граф пока не обмолвился полицейскому.

      - Вы со мной едете, Ваше сиятельство?
      - А нужно?

      На самом деле Воронцов уже утомился. Дома ждут. Плюнуть на всё и бегать по Москве, как раньше, уже не получается. Поэтому он откланялся.

      - Что я буду пугать старушку?! - отговорился он. .
      И в самом деле, чего лезть не в свои дела? О странностях он уговаривал себя забыть, забыть, забыть... Мало ли чего показалось от неожиданности!
      Но забыть не получалось.

      «Она похожа на Софью и Любочку, почему?» - ломал он голову.
      Он попытался провести то, что сейчас называется «мозговой штурм». И в ходе этого штурма появилась бредовая идея. А что если Анна Хамовникова как-то, действительно, связана с князем Андреем Хованским. Или с Петром Хованским?

      «А вдруг она... незаконнорожденная дочь старого Хованского? - подумал Воронцов. - Барышне, говорят, восемнадцать лет! Значит, когда мы с Софьей встретились впервые, эта девочка уже родилась! Старый князь ещё был жив... Вполне возможно!»

      Но вслух сказать кому-либо такую вещь о кровном отце его возлюбленной - нет, для графа это невозможно!

      Софье сказать тоже нельзя. Боже! За что такое наказанье! Владимир не хотел, чтобы у него были тайны от любимой. Но как же больно ей будет узнать такое! Выходит, всё это время у Софьи была сестра? И они не познакомились, и теперь уже не познакомятся никогда! А всё могло быть иначе!

      От беспокойства у Владимира пропал аппетит. Но отказываться от обеда нельзя: Софья заметит и занервничает! Куда ни кинь, всюду клин.

      Поели, и графиня пошла помолиться, чтобы душа встала на место. Всё же она чувствовала какую-то непонятную тревогу. Владимир очень нежно поцеловал Софью на прощанье и отправился опять к Безрукову.

      Тот уже вернулся с допроса свидетельницы. Действительно, в комнате жилички были обнаружены бумаги. Исходя из содержания дневников дочери и писем матери, можно было понять, что мама Аннеты когда-то была любовницей старого князя Хованского.

      «Интерресно!» - подумал бы Бутов, если б узнал. Но Владимир никогда ему не расскажет. А Аннета узнала тайну своего рождения из записок матери. Какая неосторожная женщина - её матушка!

      После смерти матери Аннета решила пойти в дом старого князя - она не знала, что там произошло очень много перемен, - и найти своего отца.

      Безрукову оставалось провести опознание. Если Федосья опознает свою Аннету в найденной бедняжке, то всё сходится.

      Однако на этом понимание заканчивалось и упиралось в тайну. Кого в бывшем доме Хованского встретила Аннета? Кто и зачем убил её? Откуда около её тела мужской перстень? Почему на нём буквы «А.Х.»?


      * * *
      Полицмейстер предъявил тело Федосье Никитичне. Старая женщина залилась слезами, закрыла лицо платком, запричитала: это была её Аннеточка.

      Так, с этим ясно. Семён Аркадьевич решил, что надо съездить на разведку в богатый дом, где раньше жил старый князь Хованский, и попросил Воронцова поехать с ним. Тот согласился.

      За последние четыре года, что дом стоял бесхозным, здание ещё сильнее обшарпалось. Везде была паутина; мебель, картины – всё было ободрано, на полу толстым слоем лежала пыль. Мужчины начали чихать.

      – И где тут кто может быть? – спрашивал в пустоту полицмейстер.
      Хотя известно, что именно в таких заброшенных домах могут скрываться преступники. Граф внезапно что-то вспомнил!

      – Семён Аркадьевич! Ни в коем случае нельзя, чтобы в этот дом оставался свободный доступ! Знаете, некоторые барышни верят, будто в брошенном доме можно в зеркале суженого увидеть! Заберутся сюда, а потом увидят не суженого, а свою смерть, как Анна Хамовникова!

      – Думаете, Анна пришла сюда из романтических соображений?
      – Нет, Вы же сами говорите: она пришла в этот дом искать отца, князя Петра Хованского.

      На этих словах Воронцов помрачнел. От полицмейстера не укрылось.
      – Что опять случилось, Ваше сиятельство? – спросил он, дёрнув ушами.
      – Простите, личные воспоминания.

      Короче, ничего они не нашли в здании. Безруков приказал организовать дежурство: вдруг кто-нибудь заявится в дом.
      – Задержать! – скомандовал обер-полицмейстер подчинённым.

      Долго ждать не пришлось: какой-то страшный, худой и заросший человек появился в доме. Он шарил в комнате на полу – искал, похоже, что-то. Его задержали и доставили к полицмейстеру.

      Семён Аркадьевич, прежде чем допрашивать, осмотрел его. На грязном и рваном платье его были следы крови. Волосы были спутаны, глаза – безумные, щёки провалены, зубов половины нет.

      – Кто вы? – спросил Безруков.
      – Я хозяин этого дома!
      – Домовой, что ли?

      На хозяина дома задержанный вовсе не тянул.

      – Ну, пускай домовой! – ответил он.
      – Назовитесь! – настаивал на соблюдении протокола полицмейстер.
      – Общество меня давно отвергло, зачем я буду называть себя тем именем, с которым я вращался в нём?

      Реакции и ответы страшного человека заставили предположить, что у него ум помутился. Безруков вызвал врача, тот пригласил психиатра из клиники Николая Склифосовского.
      – Да, вы правы в своих предположениях. Очевидно, этому человеку пришлось пережить многие тяжкие моменты, вот голова и не выдержала.
      – А можно его допросить?
      – Попробуйте. Только без применения физического воздействия! – ответил доктор.

      – Что вы делали в заброшенном доме?
      – Это не заброшенный, это мой дом! Я там живу! Я купил его у князя Хованского, - запальчиво отвечал арестованный.
      – У князя Хованского?!

      Давно уже никакого князя здесь не было, и полицмейстер знать не знал старую историю, поэтому он не верил арестованному.

      – Да, у князя Хованского. Я защищал свой дом: в него вторглась ведьма!

      Ну да, у таких людей может быть неверное восприятие действительности.

      – А с чего Вы взяли, что это была ведьма?

      – Посмотрите на меня, господа! Я постарел, изменился, я скатился на самое дно жизни! Я потерял своё имя, деньги, свою жизнь! Я провёл пятнадцать лет на каторге! Так просто, по произволу суда! Здесь всё кругом иное, чем раньше! По Москве бегают чуть ли не самоходные машины! А она… Она встретилась мне в моём доме такая же, как в годы моей юности! Она нисколько не изменилась! Она такая же молодая и… господа, поймите меня правильно… обворожительная! Ведьма! Я должен был давно убить её! Меня попросили её убить!

      Человек говорил об убийстве совершенно просто, будто его попросили нарубить дров или написать статью. Психиатр подумал, что речь идёт о «голосах», которые слышатся сумасшедшим.

      – Так это вы её убили? – спросил Безруков, имея в виду бедную девушку Хамовникову.

      – Я убил! Я хотел ей в сердце всадить осиновый кол, но у меня его не было под рукой! - завопил арестованный. - Я только железный прут нашёл! Кочергу! Но и она помогла! Я провёл 15 лет на каторге ни за что, но я там научился убивать своими руками! Никому нельзя доверять то, что должен сделать сам! И я убил её, убил наконец! Из-за неё, из-за ведьмы все мои несчастья!

      – А зачем вы утащили труп в подземелье? – терпеливо выслушав все вопли, спросил полицмейстер.

      – Она – ведьма, она должна жить в преисподней! Я её туда и препроводил! Что непонятного?

      Полицмейстер поверил. Он отправил полицейского найти в доме орудие убийства - кочергу. А задержанного переспросил:

      - Вы так и не ответили, что вы делали в доме сегодня?
      - Да искал одну вещицу - обронил, кажется, в доме!

      Эта реплика была похожа на разумную, собеседник, кажется, вошёл в контакт с полицейским.

      - Минуточку! - Полицмейстер быстро собрал какие-то мелочи в ящике и разложил их на столе. - Посмотрите сюда: нет ли её здесь, вашей вещицы? Не-ет, не приближайтесь, издали смотрите, а то знаю я вас, преступников! Сейчас стащите что-нибудь!

      - Плохо вижу я, ваше сковородие! - запричитал страшный мужик. - Не знаю!
      Но от наблюдательного Безрукова не укрылось, как ярко вспыхнули глаза убийцы при виде колечка, найденного полицейскими у трупа девушки. Семён Аркадьевич, пожалуй, обладал встроенным детектором лжи, вернее сказать бы - детектором правды! Ничто от него не укроется, всё насквозь видит!

      - Ага, любезнейший! Колечко это ваше?

      Человек отреагировал, как ненормальный. Он снова ушёл от контакта и был нарочито безразличен.

      - А.Х. - это ваши инициалы?
      - Нет! - человек поднял подбородок и презрительно отвернулся, забормотав снова что-то неразборчивое.

      Полицмейстер мог разобрать только: «Господи, не жалею ни о чём… избавил мир от ведьмы… Дай мне знак!»

      В это время вошёл в кабинет Воронцов: он приехал узнать, не нужна ли его помощь. Арестант дико взглянул на него и воздел очи горе: «Господи! Благодарю тебя за прощение! О, Господень Великий Архангеле Михаиле!» - а затем начал класть крестное знамение.

      Воронцов очень удивился, видя, что страшный человек в кабинете полицейского кланяется ему в ноги.

      Тот сказал:
      – О, святой Архистратиже Божий Михаиле! Молниеносным мечом Твоим отжени от меня духа лукаваго! - и он забормотал всё неразборчивее и неразборчивее, постепенно приходя в экстаз.

      Присутствующие были поражены. Доктор сказал, что больной нуждается в покое и врачебном присмотре. Воронцов смотрел на несчастного и соображал, кого он напоминает и где он его видел.
      Потом дошло.

      Когда арестованного увели, Безруков объяснил:
      - Ваше сиятельство! Это и есть убийца барышни Хамовниковой!

      Воронцов ответил:
      – Её убийца - осуждённый шестнадцать лет назад на каторжные работы Николай Маркин. Он был обвинён в убийстве князя Андрея Хованского, которого до того обобрал и разорил.

      «Андрея Хованского - "А.Х."», - сопоставил в уме обер-полицмейстер. Граф между тем продолжал:

      - Обвинён, скорее всего, несправедливо: есть подозрение, что тот кончил жизнь самоубийством. Впрочем, князь Хованский сам решил, чего заслуживает, и тем самым уже искупил кровью свою вину. А Маркин и без того злодеяний наделал немало!..

      Воронцов замолчал, вновь окунувшись в неприятные воспоминания. Безруков спросил:

      – А что он тут о ведьмах?

      – Господин обер-полицмейстер, я подозреваю, что барышня пала жертвой несчастного случая. Вы видите: Маркин не в себе. Могло ему что-то привидеться, а девушка пришла не в то время в ненужное место.

      Воронцов догадался, что и Маркин заметил сходство Аннеты с юной Софьей и убил девчонку из мести бывшей мадмуазель Горчаковой, вернее под влиянием своих бредовых мыслей о событиях прошлого. Было страшно, что ненормальный человек остаётся жив и что его существование, его помутившийся разум угрожают Софье.

      Безруков поговорил с графом о кольце, Воронцов высказал предположение, что, действительно, кольцо, находившееся в заброшенном доме, могло принадлежать его прежнему хозяину - покойному Андрею Хованскому, а после его гибели - Николаю Маркину. Не повезло Маркину: кольцо - лишняя улика против него!

      Полицмейстер предложил графу Воронцову поехать вместе к генерал-губернатору и доложить о результатах расследования.

      – Ведь половину фактов раскрыли Вы, граф, вдруг у Их Высочества возникнут какие-то вопросы, а я не смогу ответить! – аргументировал Безруков.

      Владимир поехал домой переодеться в парадный мундир.

      Дома он не стал пока ничего рассказывать Софье, успокаивающе посмотрел в любимые глаза и поехал к Великому Князю.

      Сергей Александрович принимал на Тверской, в двух шагах от Кремля по крутой горке вверх. Трёхэтажный красный с белым дом по проекту архитектора М.Ф.Казакова слыл шедевром классицизма.

      В приёмной Воронцов встретился с полицмейстером Безруковым, и они вместе зашли.

      Кабинет был оформлен в строгом стиле, с преобладанием прямых углов и перпендикулярных линий, в коричневых тонах с белой отделкой деревом и кожей. Это было необычно для нынешнего времени эклектики и пышных украшений в псевдорусском стиле. Под потолком газовое освещение довершало убранство комнаты белыми плафонами.

      Все трое разместились в кожаных жёстких креслах, полицмейстер доложил обо всём, что удалось обнаружить, кивнул на графа: «Полковнику удалось узнать более половины из этого!»

      Великий Князь удивился:
      – Оперативно! Значит, Владимир Сергеевич, Вы знали когда-то этого человека?

      – Да, Ваше Императорское Высочество, я знал Николая Маркина! Каторга не повлияла на его наклонности в лучшую сторону. Она только обучила его более изощрённому искусству убивать невинных людей!

      Великий Князь поморщился. Он не любил морализаторских разговоров. Воронцов же осмелился высказать своё главное опасение:

      – Ваше Высочество! Меня тревожит вот что... Я не уверен, что Маркина удастся удержать за решёткой, в больнице, что он не вырвется на волю и не начнёт убивать опять! Мало ли, что ему покажется, что ему в голову взбредёт!

      Он опять не сказал ничего о Софье. Сергей Александрович ответил вопросом:
      – Вы настаиваете на смертном приговоре Маркину?

      Владимир смутился. Он не мог брать на себя такую ответственность – ответственность за чужую смерть! Но он давно уже взял на себя ответственность за жизнь Софьи, за безопасность детей.

      «Казнить нельзя помиловать» – где ставить запятую? Это как раз был тот случай. Если бы пришлось драться с Маркиным в открытом бою – он бы иначе посмотрел тому в глаза! Граф – дворянин, офицер! Но подписывать смертный приговор, даже просто соглашаться с ним – нет, Воронцов не палач!

      Великий Князь истолковал смущение по-своему.
       – Если хотите, мы можем ввести Вас в состав суда, граф! Это только формальность!

      Такое предложение ещё больше смутило Воронцова.
      – Я не судья, Ваше Императорское Высочество! Я служу в Московском окружном комитете военных сообщений! У меня нет времени на другое поприще!

      Великий Князь внимательно посмотрел на графа.
      – Жаль. Вы провели замечательное расследование. Хорошо, - сказал он, заметив, что Воронцов отрицательно качает головой. – Мы с Вами, полковник, обсудим позже дела военных сообщений! А сейчас хотелось бы закончить уже с этим… с Маркиным.

      Он обратился к полицмейстеру:
      – Господин обер-полицмейстер! Вы можете гарантировать надёжность замков, за которыми будет находиться преступник?

      – Хотелось бы, конечно, Ваше Императорское Высочество, ответить: так точно! Однако все мы знаем, что бывают и случайности! Тем более если его поместят в лечебницу для умалишённых. Кто может гарантировать крепость тамошних замков?

      По мере его реплики у Воронцова усиливалась тревога. Век кончается, и с ним, кажется, кончается надёжность государственной машины. Чем дальше, тем всё печальнее. Была надежда на Обер-прокурора Святейшего Синода при государе императоре – на Победоносцева, но ведь его имя и его дела окружены оголтелой критикой! И он уже оглядывается, прежде чем сделать шаг.

      Великий Князь отпустил Безрукова и Воронцова.
      – Лично проследите, господин полицейский, надёжность охраны преступника. Каждый день контролируйте! А дом этот заброшенный я распоряжусь снести. Мы там построим доходный дом от московского правительства! Пусть люди живут и молят Бога за генерал-губернатора!

      Сергей Александрович запомнил удачливого полковника.
      А психиатр ежедневно докладывал полицмейстеру о сумасшедшем арестанте. «Молится!»
      Ну ладно, пусть молится. Чем бы дитя ни тешилось!

      * * *

      Как бы там ни было, преступление было раскрыто, меры предосторожности приняты. От Воронцова ничего больше здесь не зависело. Он ехал домой и думал: говорить, не говорить Софье!

      Любимая уже ждала его дома. По её спокойному взгляду он понял, что всё у неё хорошо. Но заботу в глазах мужа она сразу заметила.

      – Владимир! Мы поужинаем или сначала расскажешь?
      – Сегодня рассказ мой будет печален, Софья!

      Он очень бережно рассказал жене о её единокровной сестре.
      – Выходит, старый князь Хованский ошибался, считая тебя единородной дочерью! Она очень на тебя была похожа, на тебя и на Любочку!

      Реакция Софьи оказалась парадоксальной. Она поверила новости сразу, она не оспаривала подлинность записок и дневника. Софья спросила мужа:
      – А мы не можем похоронить Анну?!

      Воронцов опешил:
      – В качестве кого мы предъявим свои права на тело? Я никому ничего не сказал о тебе! Ты же сама не хочешь, чтобы каким-то образом всплывала твоя связь с фамилией Хованских.
      – Хорошо, пусть Федосья попросит, а мы заплатим за похороны и будем ухаживать за могилкой!

      – Бедная моя Софи! – граф обнял жену, гладил её, как маленькую, по голове, по плечам. – Давай так и сделаем!
      Отчего и не сделать, если возлюбленной так будет спокойнее!

      – Всё могло быть иначе! – сетовала Софья. – Девочка была бы жива!
      – Вот они, фамильные тайны! – снова начал Воронцов, утирая её слёзы.
      Он намекал, не пора ли рассказать Серёже правду о нём самом.

      – Влади-имир! У нас всё будет хорошо! – отрезала супруга, и слёзы её сразу высохли. – Если бы Аннет не узнала тайну своего рождения, она бы никуда не пошла и не погибла бы!

      Такая логика убедила Владимира.
      Он не считал нужным рассказывать ей о Маркине, хотя, с другой стороны, хотелось и похвастаться. А чем, собственно, хвастаться? Преступник пойман, наказан, сидит под замком, но никто не может гарантировать, что он оттуда никогда не выберется. И Воронцов это не может проконтролировать никак!

      Зачем тревожить любимую? Пусть лучше занимается своими делами, институтом, девочками, семьёй! Если будет необходимость, то Владимир непременно ей расскажет, предостережёт от опасности.

      А может быть, и зря не рассказал: раз уж Маркин молится, так, может, Софьина искренняя молитва тоже помогла бы его истерзанной и преступной душе.



Примечания:

Да, главу Феоктистову же посвящаю и его актёрской ответственности!
29 ноября в спектакле "Много шума из ничего" он уступил свою роль партнёру, а сам заменял актёра в другой, не своей роли. Коллективный результат для Антона Феоктистова в данном случае оказался важнее личного успеха!