Старая тетрадь Перегон. Глава 17

Глава 17    «Ё-моё,  НЛО»!
Оглядев горизонт, капитан потянулся было за биноклем, но раздумал и повернулся к боцману.
- Проходи, что стоишь? Рассказывай, как там?
- Пока всё нормально, подтекает немного конечно, но мы поставили дополнительные подпорки, думаю, выдержат, - начал отчитываться боцман, подходя к столу.
- Хорошо, а теперь смотри сюда и вспоминай, - капитан ткнул пальцем в карту.
Саныч склонился над столом, а он продолжил.
- Помнишь, заходили сюда, в гостях у пограничников были, икрой ещё затарились тогда. Вспоминай, кто на руле стоял, ты или Санька?
Подняв голову от карты, Саныч смотрел на капитана стоявшего рядом, снизу вверх. Ему не удалось скрыть растерянности и удивления. Он понял, что задумал Ароныч.
- Так тогда же почти штиль был…
- Это я помню. Ты вспоминай, кто на руле стоял?
- А чего тут вспоминать, я на руле, а Санька с рацией на носу, он и заводил нас в эту щель, - Саныч выпрямился.
Два мужика, моряка, отработавшие в этих местах не один год, стояли друг против друга.
- Сегодня на носу не постоишь, а вот на руле кому-то надо.
Тихо спросил Саныча:
- Встанешь сегодня?
Боцман не выдержал, отвёл глаза в сторону, ответил тоже тихо, но уверенно.
- Нет. Извини, но сегодня пусть лучше Санька. У него глаз острей и чутьё есть. Так будет лучше для всех.
- Хорошо, иди ужинай, а потом сразу с ним поднимайтесь сюда. Время у нас ещё есть.
Мне показалось тогда, что отказ Саныча капитан принял с облегчением. Просто не хотелось ему обижать боцмана, вот и сделал вид, что советуется с ним. Возможно, и Саныч понял, подыграл капитану, понимая, что настал такой момент, когда не до обид и гонора. Всё поставлено на карту и играть - должен лучший.
Уже в дверях боцман чуть не столкнулся со стармехом. Отступил, придерживая дверь, пропуская на мостик чумазого, разгорячённого Деда.
- Всё, сделали! Можно запускать.
И хозяин дизелей расплылся в улыбке.
Впервые за этот день улыбнулся и капитан, азартно потирая руки сказал:
- Молодцы, хорошо сработали! Можно и запускать, но прибавь немного на пару узлов. Ты мне будешь нужен вот здесь, - и, ухватив стармеха за лямку комбинезона, повёл его к столу.
Услышав всё, что хотел услышать от Деда, боцман вышел в коридор.
Нависая над картой, капитан что-то тихо втолковывал стармеху, ребром ладони вырисовывая на ней крутую дугу. Старший помощник и вахтенный штурман тоже подошли ближе и внимательно слушали, как прилежные ученики в школе. До меня изредка долетали фразы:
- Вот здесь мне нужно, чтобы ты выжал из своих железяк всё, что можно.
- Так ты же борт подставишь, завалит нас к чертям собачьим! – Возразил стармех.
- Выберу момент… главное, чтобы вы даванули на полную. Чтобы синхронно.
Может и зацепит по корме, но это не так страшно, не положит нас. От вас многое зависит…так что…
- Ладно, всё понял. Понял, что дело тёмное, - и Дед криво ухмыльнулся, почёсывая грязной пятернёй подбородок.
- А раз понял, так иди хоть умойся, а то как из преисподней выбрался, -напутствовал его Мастер.
- Это точно, умыться надо, а то неприлично будет, если действительно окажусь у рогатого в гостях.
- Типун тебе на язык, старый! Неужели так грешен? – И Ароныч слегка подтолкнул его в спину.
- А то нет? – Возразил, оборачиваясь и улыбаясь.
И уже у дверей утвердительно закончил:
- Вот как спутался с тобой, так и начались сплошные грехи.
Он вышел, а настроение у всех на мостике улучшилось. И даже природа вроде бы обрадовалась успехам мотористов. Низкий, тёмно-серый полог над нами как будто кто сдёрнул. Нет, солнышко не выглянуло, но стало намного светлей и, даже дождь измельчал, порывы ветра бросали его на стёкла редкими каплями. 
Вспомнив, что до самого интересного ещё есть время, я тоже встал. Надо быстро вымыть посуду, убрать всё лишнее, проверить и закрепить всё в кладовке. Чтобы не ловить потом во время шторма посуду из своего хозяйства по палубе.
Я уже открывал дверь, когда услышал за спиной от рулевого:
- Вот оно! Дождались, мать твою!
На этот возглас обернулся не только я, все, кто был на мостике. Туча  чернильной кляксой медленно выплывала из-за горизонта, растекалась по небу.
- Мы вас ждали, и вы припёрлись, - зло пробормотал старпом. Чёрт, ещё бы хоть пол часика!
Языки циклона оказались намного ближе, чем все предполагали.
Надо торопиться и я побежал к себе.
Боцман с матросами уже поели и просто сидели за столами, обсуждая, что было за день и что предстоит ещё. Я начал мыть посуду, и ребята подключились мне в помощь. Лёха встал рядом. Я мыл тарелки, а он полоскал их и ставил в ячейки сушилки. Остальные во главе с Санычем убрали всё с плиты и навели порядок в кают-компании. В пять пар рук управились быстро.
- Теперь короткий перекур и на мостик, - скомандовал Саныч.
Вышли на корму, подняв воротники телогреек. Сгрудились в кучку, пряча пламя зажигалок от ветра, прикурили.
Здесь на корме наплывающей тучи было не видно. Но завывающий в снастях ветер и волны, постепенно превращающиеся в валы, давали понять, что нешуточный шторм на подходе. Волны становились реже, но их гребни росли, тянулись вверх, затем рушились в провал, шипя и поднимая пену.
- Хорош курить, пошли наверх, - и уже обращаясь к Саньке, боцман продолжил:
- Идите граф, вас ждут великие дела. Как говорится: «Пан, или пропал».
Бросив окурок в бочку, служившей нам пепельницей и тягуче сплюнув туда же, Санька поддержал тон боцмана.
- Идёмте сер-р, только не пукайте в муку, не делайте мне пыли и я выведу вас на путь истинный.
- Иди зараза, тоже мне ещё, Моисей выискался, - и, улыбаясь, Саныч подтолкнул матроса к трапу.
- Саныч, а можно и мне с вами? Ароныч не прогонит? Столько слышал о нём, а тут сходу попал с вами в переделку. Интересно ж посмотреть, послушать, как там всё будет, - спросил Лёха, остановившись на нижней ступеньке трапа.
- Идём, ему сейчас не до тебя. Тоже мне, нашёл интерес. Я бы такой интерес лучше посмотрел в кино, сидя в кресле.
Шли по коридору верхней палубы, расставив руки в стороны, касаясь изредка стенок. Наверху качка чувствовалась сильней и не только килевая. Из радиорубки показался радист и, пробормотав:
- Надо глянуть, что там творится, а то сижу у себя, как филин в дупле, всё слышу и ни черта не вижу, - и вместе с нами вошёл в рубку.
Сашка сразу прошёл к рулевому и стоявшему рядом с ним капитану.
- Принимай, - коротко бросил ему Мастер.
Манипулятор руля стремительно перекочевал под другую ладонь. Чуть наклонившись к матросу, Ароныч начал что-то очень тихо объяснять ему, изредка указывая рукой правее, туда, где должен быть берег. Сменившийся рулевой перешёл к нам и присел на корточки, опираясь спиной о переборку. Массируя пальцами уставшие глаза, тихо бормотал:
- Что он там увидит? Сейчас чернота навалится, только волну лови, по сторонам зыркать не придётся.
- Да, шестёрочная уже вырисовывается, подтвердил боцман, - а для меня пояснил:
- Баллов шесть уже есть.
Волны ещё не полностью завладели палубой судна, но всё к этому идёт. Как огромной боксёрской перчаткой они бьют не в нос судна, а в скулу обвода. Сухогруз вздрагивает и чуть отворачивает вправо, а через мгновение Сашка возвращает его на выбранный курс. Гребень волны рушится на трюмы, ярясь и шипя пеной, стекает через сливы противоположного борта. Очередной вал проходит под днищем. Корпус продавливает, разрезает его, на мгновение замирает в высшей точке, но вот нос судна начинает стремительно падать, громко шлёпает об воду, поднимая веер брызг. И в этот момент судно сотрясает вибрация. Это оголяются винты и бешено молотят воздух. Затем следует скольжение с водной горки и несколько секунд спокойствия во впадине между валами. Над головой мрак накрывшей нас тучи и дождь, хлещет по стёклам.
Расставив ноги циркулем, не отрывая бинокля от глаз, Ароныч вглядывался в сторону ещё не различимого берега. Следуя его взгляду все, исключая вахтенного штурмана смотрели в том же направлении. Невольно подумалось: «Прошли века, а что изменилось? Ничего. Как сто, и триста лет назад, в критические моменты моряки ищут взглядом землю. И нет никакой разницы, идёшь ли ты под порванным парусом, или судно гонят вперёд мощные дизеля. Всё равно глаз моряка ищет спасительную землю.
Из правого угла рубки послышалось возбуждённое бормотание штурмана, затем шлепки ладони по экрану. И удивлённо-испуганный вопль вахтенного:
- Что такое? Чёрт! Капитан, локатор накрылся!
Нервный тик  дёрнул правую щеку Мастера, набухли желваки на скулах. Скользнув по тёмному экрану, взгляд Ароныча переместился на лицо радиста. Бледный, булькнув горлом, радист метнулся к прибору. А через несколько мгновений уже в обратную сторону – к дверям. Вылетел в коридор, рванул дверь радиорубки и скрылся в ней.
- Спокойно Саш, не дёргайся и держи курс, - повернувшись к рулевому, сказал Ароныч.
- А я и не дёргаюсь, веду как по струнке.
- Вот и веди, - капитан опять поднял бинокль к лазам и буквально тут же возбуждённо вновь Сашке.
- Смотри, смотри лучше, вон видишь!  Пятно белеет.
- Да есть что-то, - подтвердил матрос, напряжённо всматриваясь в месиво волн, и дождя.
В коридоре с грохотом захлопнулась дверь каюты и, тут же на пороге рубки возник радист. Лихорадочно пытаясь сунуть руку в рукав телогрейки, другой тыча вверх, крикнул:
- Капитан, это что-то с антенной! Я сейчас, мигом…
- Стоять! – Обернувшись, рявкнул капитан. Сорвёшься, кто тебя будет вылавливать? Нет времени на это. Сядь на место, понадобишься, скажу.
Радист-бедолага шагнул к переборке и, скользнув по ней спиной, опустился на корточки, тихо шепча:
- Как можно без локатора, мы же слепые.
И что-то ещё беззвучно шевеля губами и прикрыв глаза.
Наклонившись ко мне, боцман прокомментировал произошедшее:
- Вот тебе и птичка-красавица.
Затем последовала игра слов и «профессиональных», боцманских выражений, не подлежащих переводу на обычный язык. В те годы за подобную тираду, произнесённую в общественном месте, можно было запросто получить пятнадцать суток общественных работ на благо любимого города.
Не отрывая бинокля от глаз, Ароныч спокойно сказал Сашке:
- А теперь медленно, плавно, выводи в створ, - и спросил:
- Хорошо видишь?
- Да, нормально.
Голос спокойный, но другой, не Саньки балагура.
Нос судна плавно забирал вправо. Ветер крепчал с каждой минутой, но одной напастью стало меньше – дождь стал мелким, а затем и совсем прекратился. Постепенно поворачиваясь, сухогруз всё больше подставлялся под волну. Основной удар приходился в первый трюм, но постепенно смещался к центру. Пока волна била по касательной. Её гребень обваливался на крышку центрального трюма, и брызги долетали до стёкол ходовой рубки. Противная бортовая качка усиливалась, а стрелка креномера ожила, начала отсчитывать деления.
С каждым ударом волны боцман тихо чертыхался и бормотал, то ли успокаивая себя, то ли заклиная пластырь и крепёж на пробоине:
- Выдержит, должен выдержать.
Теперь все, кто находился на мостике, могли разглядеть светлое пульсирующее пятно, на которое направлял капитан рулевого. А за ним уже смутно проступали контуры береговой линии.
- На зимовку я был согласен, а вот на водный слалом между скал, как-то не рассчитывал, - мрачно пошутил Лёха, повернувшись к сменившемуся с руля матросу.
- А как относишься к моржеванию?
- Да пошёл ты…
- Есть вариант сходить вместе.
Я легонько толкнул локтем боцмана и подбородком указал ему на радиста, что-то шепчущего себе под нос, и тихо спросил:
- Он молится что ли?
- А почему нет? Самое время. Не знаю кому он, а я буду, молиться за них, и кивнул в сторону Мастера и Саньки, - только теперь я понимаю, что он не шутил тогда.
Отложив бинокль, капитан щелкнул тумблером внутренней связи. И по помещениям корабля понеслась команда, чёткая, с нотками металла в голосе:
- Внимание! Команде надеть спасательные жилеты.
Повторять дважды ему не пришлось, только крикнул нам в спины:
- Саньке прихватите.

Через несколько минут мы все вновь были на мостике. Именно все. В машинном отделении осталась только вахта во главе со стармехом, остальной экипаж собрался в ходовой рубке. Шеренга мужиков в оранжевых жилетах выстроилась вдоль переборки. Наверное, в этом и заключается понятие – команда, экипаж, чтобы вот так, молча, стоять плечом к плечу в критические моменты, а не забиваться в щели, канюча от страха и жалости к себе.
Капитан шагнул к рулевому и повторил просьбу:
- Саша, плавненько, очень плавненько, иначе сами завалимся, и она добьёт нас. Понял?
Не отрывая глаз от накатывающихся валов, матрос только кивнул. Два человека целиком обратились в слух, ожидая команды, чтобы молниеносно и синхронно выполнить её: Санька на руле и стармех у пульта управления дизелями.
Глаза рулевого и капитана неотрывно следят за валами. Наши головы повёрнуты правее. Уже не надо напрягаться всматриваясь.
Высокий обрывистый берег и перед ним дуга беспорядочно разбросанных  рифов. Они торчат из воды как гнилые зубы неведомого чудища. В центре дуги смутно темнеют две высокие скалы и просвет между ними. Край волны налетает на рифы, начинает дробиться, яриться, поднимая в воздух столбы брызг и клочья пены. Затем доносится звук орудийного залпа – это центр водного вала обрушивается на скалу. Туча брызг и мириады водной пыли повисают над каменными воротами. Гребень волны, перехлестнув скалу, водопадом обрушивается вниз. И не успевают осесть брызги и пыль, как следует новый удар. Низкие тучи над головой, порывы ветра и беснующийся клубок из волн, брызг, с тёмной начинкой из скал в центре. Вот в это месиво и нацеливал Ароныч судно.
Вот он шагнул вправо, щёлкнул тумблером и поразившим меня спокойным голосом послал в эфир вызов:
- «Омский – 117» вызывает флагмана. Как слышите меня?
Сквозь трески и шорохи помех моментально донеслось:
- Слышу тебя, Валентин.
- Вот и хорошо, слушай. Сейчас будем выходить на поворот.
Чуть скосив глаза в сторону капитана, Санька переступил с ноги, на ногу, разминая их, и встал в более устойчивую стойку.
Взобрались и скатились с очередного вала, прошёл под нами ещё один. Капитан молчит, напряжённо вглядывается в следующие, губы что-то беззвучно шепчут. Нет, он не молится, это скорее напоминает некое шаманство или отсчёт волн. Отсчёт, от которого зависит всё.
Вот мы опять на гребне, продавливаем, режем его. Нос судна валится  вниз, шлёпает об воду, крышки трюмов повинуясь изгибу судна, оживают как клавиши на рояле. Катимся с горки. Нос почти полностью зарывается в воду, но через мгновение освобождается от неё, и сухогруз выравнивается во впадине между валами, отворачивая  правее. На каком-то подсознательном уровне Санька точно определил, что сейчас последует команда капитана.
- Давай! Полный! – и сигнал ушёл в недра машинного отделения.
Глубоко внизу взревели дизеля, набирая обороты. Даже показалось, что судно слегка присело на корму, как испуганный жеребец, получивший вдруг горячую плеть. Закусив нижнюю губу, хрипя полуоткрытым ртом, Санька вводил набирающее скорость судно в плавную дугу поворота. Стрелка креномера подползла к делению – десять.
Сашка метил в центр круговерти брызг и водной пыли. На вал, накатывающийся слева, не смотрел. Уже не имело смысла. Он подставлял борт. Теперь всё зависело только от точности расчёта и скорости. А капитан, как загипнотизированный, не сводил глаз с волны. Она росла, набухала, макушка ярилась шипящей пеной. Порывы ветра клочьями срывали её и бросали далеко вперёд и вниз - на наковальню впадины.
- Уши! Капитан, уши! Там выступ есть – отчаянный вопль рулевого вспорол вязкую тишину мостика.
Мастер дёрнулся, как от разряда тока и за долю мгновения понял, о чём кричит матрос. Прохрипел, не отрывая взгляда от волны:
- Заклинивай!  Продержимся…если что.
Нос сухогруза, стойка с прожектором уже вонзались в водное месиво прохода между скалами.
- А-а-а! – хрипло по нарастающей то ли закричал, то ли взвыл рулевой.
Вот и второй трюм скрылся в непроглядном месиве брызг. Скользящий удар волны пришёлся на корму, отбрасывая ее вправо, норовя снести на скалу.
Визг камня по металлу, сноп искр, скрежет рвущейся обшивки и страшный крик хором:
- А-а-а!
Он затопил всё помещение, рвал ушные перепонки.
Заросшие месячной щетиной подбородки задраны вверх. Вытянутые шеи с запавшими кадыками и ощерившиеся в крике рты.
Мужики кричали. Или выли?
Выли как волки перед последним, решающим броском грудью на красные флажки загонщиков. Кричал и я.
Гребень волны, перелетев через скалу, молотом обрушился на крышу рубки, оборвал крик. Не успели «дворники» смахнуть потоки воды со стекла, как судно вылетело на мелкую зыбь бухты. Прямо на рыбачий сейнер, стоявший на якорях. И только звериная  реакция рулевого спасла рыбаков от участи получить страшный удар в борт. Уклоняясь и проходя от кормы сейнера в считанных метрах, Сашка успел ещё обложить их трёхэтажным матом.
Дизеля на самом малом. Двигаясь по инерции, судно, повинуясь рулю, плавно описывает дугу по бухте. Саньку хлопают по плечам, спине, Лёха, приобняв его, что-то возбуждённо кричит, а он отрешённым взглядом обводит бухту берег и шепчет:
- Где, где она?
- Сань, ты что? – Саныч шутливо толкает его кулаком в бок.
Как бы очнувшись от какого-то наваждения, Сашка  улыбается и начинает отшучиваться:
- Да ладно, ребята, всё нормалёк! А если честно – очко слиплось.
Все смеются, а радист уточняет:
- Не только у тебя.
В правой половине мостика штурманы и механики толпились возле капитана, поздравляли Ароныча. Из динамика донеслось покашливание, и затем голос флагмана:
- Ароныч, как понял, у вас всё нормально?
- Ты же всё слышал. Да мы уже в бухте, встаём на якоря.
И спохватившись, капитан развернулся в нашу сторону, крикнул Санычу:
- Боцман, а кто за тебя якоря будет ставить?
- Сейчас, сейчас, моментом всё будет, - и, подталкивая Лёху в спину, Саныч выскочил с ним в коридор.
А из эфира вновь донеслось:
- Валентин, ты уж извини, но я с тобой в баню не пойду, и меряться не буду.
- Ага, значит, признаёшь, - наш расплылся в улыбке.
- Признаю, но отыграюсь.
- Я даже знаю где, - подмигивая штурманам.
- Ну, и где же? Он, видите ли, знает. Поясни.
- В Николаевске на Амуре, ты же рекордсмен у нас или как?
- Вот сколько лет тебя уже знаю…что ж ты за язва такая? Всё, отдыхайте, ремонтируйтесь и ждём вас в Тикси, - и отключился.
Прогрохотала цепь на корме, унося якорь на дно. Вставали на стоянку метрах в десяти от малого рыболовного сейнера. Его малочисленный, но живописный экипаж сгрудился на правой палубе. Рыбачки орали что-то, махали руками, а огромный детина, заросший огненно-рыжей бородой, заложив два пальца в рот по-разбойничьи свистел. Открывая боковой иллюминатор, Санька, от удовольствия цокнул языком.
- Это ж надо, прямо как из сказки! Неужели ещё своего «Буратино» до сих пор не поймал?
И, высунувшись по пояс, закричал:
- Привет, орёлики, что, второе рождение празднуете? Правильно, чуть не отутюжил я вас. Кто ж так на якоря встаёт, поперёк бухты?
И услышал на своё приветствие хор отборного уголовно-рыбацкого мата. Слушал его, впитывая переливы и жмурясь от удовольствия, как кот на солнечной завалинке. Закончив с приветствием, бородатый перешёл к самой сути. Сложив ладони рупором у рта, начал рассказывать:
- Стоим себе спакойненько, ремонтом занимаемся и вдруг, смотрим, пятно света летит оттуда, - он повёл рукой в сторону скал. А ведь кроме нас там никто не протискивается.  И всё ближе, ярче, крупнее. Этот как закричит, - и борода отвесил стоявшему рядом парню подзатыльник.
- НЛО! Кранты нам!
- Я глянул, ё-моё, точно! Чуть в штаны со страху не наделали. А потом вылетает ваш «утюг» с прожектором и на нас прёт…
- Ясно, не повторяйся. Я понял, это был у вас второй позыв. Давай без подробностей, - остановил его матрос.
Рыбачки уже собрались покрыть Саньку второй порцией мата, но увидели за его спиной капитана и сдержались.
С грохотом цепей в клюзах и брызгами носовые якоря ушли в воду. Когда всё стихло, Ароныч крикнул:
- Ребята, приглашаю  вас завтра на ужин, а сейчас идём спать, - и закрыл иллюминатор.
Ароныч приобнял стармеха за плечи, и поманил за собой Сашку. И троица героев дня скрылась в его каюте. Запасы «шила» у Мастера ещё не иссякли.
Спустившись на свою палубу, я шёл по коридору и случайно услышал из-за приоткрытой двери в каюту мотористов обрывки разговора:
- …вот если, не дай Бог, будут переводить в другой экипаж, не пойду, лучше уволюсь. С этим я знаю, что всегда вернусь домой.
Подумалось: «Вот она высшая награда для любого капитана, ценнее любой побрякушки на груди». Только не все на неё могут рассчитывать.
Заканчивался ещё один день перегона. Уже ворочаясь в кровати, прокручивал в памяти всё, что произошло, как орали, влетая чёрте куда.
И вдруг всплыл в памяти эпизод из детства.
Мой отец, прошедший войну от Москвы до Будапешта, никогда не смотрел фильмы про войну ни в кинотеатрах, ни по телевизору. В тот вечер он сидел с газетой на кухне. Посмотрев в комнате очередной военный фильм, мы с мамой тоже пришли на кухню, и она спросила отца:
- Жень, вот ты воевал, скажи, это действительно так было, когда поднимались в атаку, то многие кричали – «Ура» и прочее, что сейчас показывают?
Отец посмотрел на мать поверх газеты и тихо сказал:
- Да, кричали, но не все, мало кто кричал такое.
- А что же кричали?
- Мат стоял, Шур, страшный мат. С ним и драться веселей, и подыхать не так тошно. Вот сейчас говорят, пишут: маршалы, техника и прочее. А я бы расставил всё так: наш Ванька-пехотинец с трёхлинейкой наперевес – на первом месте, а на втором – русский мат. Мы с ним всю войну выиграли.
Вот теперь и мне пришлось испытать правоту слов отца. И ведь действительно – было легче. Не так страшно.


Рецензии