Антикварная рама

-Здесь живет художник Джованни?
-Да, это я, а в чем дело? - спрашиваю я.
-Нам дали ваш адрес, - говорит мне женщина, очень бедно одетая, а в руках у нее антикварная рама, -  сказали,что вы интересуетесь старинными рамами. У нас эта рама, мы хотим ее продать. Может вам понравится, мы многого не просим, хотим всего десять тысяч купонов (в то время,а это были тяжелые девяностые годы, около пяти долларов).
 Ту женщину сопровождал мужчина, на вид такой же бедный как и она. Чувствовалось, что это были людьми скромными и застенчивыми.
Я сразу понял, что они нуждаются и продают последнее, что у них есть. Я готов был дать им эту сумму просто так и не забирать раму, но потом подумал, что они возьмут деньги и пойдут предлагать раму кому-нибудь другому. А рама мне настолько понравилась, что отказаться от нее я уже не мог. Я тут же отдал деньги и забрал ее. Потом рассматривая ее внимательно, я заметил на золотисто- зеленом фоне багета значительное черное пятно. Я пытался его скрыть под похожей краской, но оно упорно бросалось в глаза, несмотря на мои попытки записать его. В конце концов я не выдержал, взял растворитель и начал по нему тереть, пытаясь выяснить что находится под этим черным пятном. В результате пятно не только не исчезло, но и начало увеличиваться и я понял, что под этой золотисто-зеленой краской багет в основании черный. Тогда я всю ту часть стал протирать до тех пор пока вся рама не стала черной. Черной с золотым кантом и золотым орнаментом. Рама стала еще красивей и мне не терпелось что-нибудь в нее написать. Я сделал подрамник и натянул хороший фабричный холст, который остался еще от папы. Разложил, как мне казалось, интересный натюрморт с восточными музыкальными инструментами и начал писать. Но натюрморт не получался. И композиция не годилась, и рисунок не получался. Короче, я его бросил, посчитав, что это моя творческая неудача. Потом на том же холсте я начал писать совсем другой натюрморт, и опять неудача. И так несколько раз. Я понял, что так просто этот холст не одолею. И каждый раз, когда приступал к работе, которая писалась для той рамы, перед глазами вставал образ тех людей, что принесли мне ее. У них как видно была несчастная судьба, а теперь, думал я ,их судьба коснулась моей живописи. Может это какой-то сглаз, и тут действует какое то биополе, в котором я плохо разбираюсь, но которое все-таки существует, независимо от того, признаю я его или нет. И вот я решил написать такую вещь, которая сто процентов получится, так как у меня основательно продумана и композиция и подбор предметом и весь ход работы. Посмотрим кто кого, сдаваться я не собирался. Никакого суеверия не должно быть, подумал я, и взялся основательно и без лишней суеты за выполнение моего замысла. Старался делать все очень продуманно и не спеша. Не буду описывать весь ход работы, это займет много места и времени, а скажу вкратце, что писал натюрморт со швейной машиной Зингер. Кто видел эту работу то наверное помнит, что на машине лежит белая драпировка, в кружевах. Этот кусок ткани, доставшийся от предков жены, действительно очень красив и невозможно его плохо написать, не получится, все равно будет хорошо. И вот написав эту ткань, и как мне казалось написал неплохо, вдруг в один прекрасный день, когда натюрморт по существу был готов и ему только подписи  не хватало и я уже готов был посадить в ту небезызвестную вам раму, я заметил, что на белой написанной и законченной драпировке появилось красноватое пятно. Было неприятно, но ничего не поделаешь, надо было исправлять. Я переписал этот кусок и исправил. Все кто видел этот натюрморт, хвалили его. И чем больше хвалили, тем больше он краснел. Через некоторое время красноватое пятно занимало большую часть белой драпировки, которая, уже можно сказать, стала розовой. Бороться так бороться, сказал сам себе я и, покрыв порозовевшую часть лаком, поверх него свинцовыми белилами, вновь переписал драпировку. Эта история повторялась несколько раз и каждый раз после того, как уже законченную и просохшую работу я ставил в раму, вешал ее и кто-нибудь из зрителей смотрел на нее и хвалил, это место розовело. Тогда я стал примешивать к свинцовым белилам немного зеленой краски, чтобы нейтрализовать розовый. К этому времени подошел момент одной выставки, где я хотел выставить эту работу. В очередной раз исправив ее, я отнес работу на выставку, где ее и повесили. После выставки натюрморт перестал краснеть. Как видно, его увидело столько человек, что он потерял застенчивость и способность краснеть, когда на него смотрят и хвалят. Не могу сказать откуда у этой работы была врожденная застенчивость. От швейной машины, от белой материи с кружевами или от рамы ? Ведь все, с кем связаны эти предметы ,были людьми скромными и застенчивыми, не считая автора натюрморта, которого, несмотря на всю его скромность, застенчивым никак назвать нельзя.
 
 Ответить на данный комментарий
УПРАВЛЕНИЕ | Удалить