Так полагается

Мы сидели за столиком в ресторанчике у самого окна. За окном колосился туман. Слова клубились над столом и не оседали, и не развеивались. И от них становилось тяжело и вязко. Хоть бери большую поварешку да разгребай. Но поварешки не было, и слова висели над нами. Мы расставались. Не проще было бы расстаться молча и уйти? К чему вот это всё – ресторан, свечи, этот туман за окном? Только тяжело, душно и вязко. Но мы сидели, оба делая вид, что расстаемся интеллигентно – друзьями, как говорят. Так надо, так полагается. Мы ведь интеллигентные люди, да?

Я знала с самого начала, что чего-то самого главного нам не хватает. Но он был настойчив, а я наивна. Когда говорят «наивная» - имеют в виду жизнь, ее практическую сторону. Заработки, умение подстраиваться, быть политиком. А я была наивная, потому что закрывала глаза на саму себя. Это не было нечестностью по отношению к себе – я не предавала себя. Я просто не желала себя рассматривать. Так близко – так страшно. Но что-то подсказывало – не хватает чего-то большого, чего-то главного. А чего?

И вот теперь сидим, а над нами висят слова. Но их видно только нам – быть может, только мне. Да уж конечно, только мне. Ему, как и всем вокруг нас, видны свечи, и красиво поданный ужин, и туман за окном. И это романтично. И это наивно. Никакой подлости, никакого самообмана. Ведь никому от этого не хуже, правда?

Слова стали давить, удушать. Если бы у них были руки, я сейчас лежала бы на   полу бездыханная, задушенная этими липкими пальцами слов. Они ничего не значат – и душат, душат... Но у слов нет рук и нет пальцев, и бездыхынна я только внутри. Сейчас доедим эти котлеты и разбредемся восвояси. А нет, после котлет еще кофе – так полагается. И десерт. А потом разбредемся. Друзьями.

В тот вечер я вернулась домой поздно. Скинула узкие туфли, пальцы ног ломило от того что были стиснуты весь вечер в эти узкие лодочки. Но так полагается... Открыла дверь в ванную, зажгла свет. Из зеркала на меня взглянуло чужое лицо. Я приблизилась, чтобы его рассмотреть – а оно как рыкнет на меня! И осклабилось в неприятной улыбке, показав клыки. А на шее пятна от чьих-то пальцев – как от удуший. Душили, недодушили. Я стала судорожно мылить лицо пахучим мылом, чтобы смыть все остатки макияжа. Взглянула в зеркало вновь – а там опять клыки и оскал. Я встала под душ и терла, терла все тело мочалкой, и плакала сначала молча, потом в голос, забыв про соседей. Выплакав так все, что накопилось, вышла из душа, даже не заглянув в запотевшее зеркало – что оно могло мне сказать нового? Завернувшись в большое мохнатое полотенце, я залезла с ногами на диван. Рядом блестнули лезвием портновские ножницы – отрезала ими бирочку от нового платья перед тем как нарядиться к ужину, да так и бросила тут. Я взяла их и стала резать мокрые волосы – они резались с трудом, набухшие от воды, скользкие, но я кромсала их безжалостно, и куски прядей падали вокруг на диван и на пол. Потом я натянула на голову плед и заснула.

Ничего, стерпится и слюбится, главное чтобы он любил, любить значит жалеть, а ты его уважай, хороший парень.

Слова клубились над моей головой как туман, но вскоре стали рассеиваться – и вот показалось небо, оно было слегка розоватым, как бывает на рассвете, когда солнце появляется в розовой дымке.

31 января 2014 г.
Dash Point, WA