Время пришло

                Время  пришло.



Вот  и  пришло  моё  время. 
Раньше  молоденьким  я  боялся  даже  думать  о  времени.  Повзрослев,  не  задумывался  над  ним,  под  ногами  целая  жизнь,  я  буду  вечен.  Перевалив  за  сорок,  пришло  первое  понимание  скоротечности  времени,  когда  хоронил  первых  друзей. 

Ещё  пацаном  читая  литературу,  осмысливал  тему  смерти,  задумывался  о  том,  что  прочёл. 
Как  это  может  надоесть  жить? 
Как  можно  устать  от  жизни? 

Мне  это  казалось  просто  эпатажем,  игрой  заевшихся,  а  точнее  желанием  показать  окружающим,  как  много  они  перевидали,  перечувствовали.  Что  в  этой  жизни  их  уже  ничего  не  волнует  и  не  держит,  это  то  же  самое,  когда  молоденькие  девицы  наносят  под  глазами  тёмные  тени,  делая  из  себя  измождённых,  пресытившихся  жизнью,  всё-перевидавших  женщин  и  тем  самым,  делая  себя  привлекательно  загадочными. 

Сейчас  мне  восемьдесят  шесть  лет.  Да,  я  уже  не  молод,  хотя  не  выгляжу  дряхлым  стариком.  И  шея  не  в  гусиной  сморщенной  коже.  Чувствую  себя  на  шестьдесят  и  впрочем,  мне  больше  никто  и  не  даёт.  И  на  молодых  девушек  и  женщин  всё  ещё  заглядываюсь,  и  внутри  не  угас  жар  томления.  И  по  утрам,  пусть  и  редко,  плоть  даёт  о  себе  знать.  Лавочка  и  печь  не  мои  атрибуты. 

После  сорока,  время  изменялось  с  годами  кардинально.  Пусть  глупцы  говорят,  что  оно  неизменно.  С  каждым  годом  оно  прессуется,  укорачивая  годы  в  разы.  Как  говаривала  одна  моя  знакомая.  Лег,  проснулся - Новый  Год.

Нет,  я  не  боялся  своего  ухода  в  мир  иной,  но  досада  на  скоротечность  времени  раздражала.  Всю  жизнь  я  тружусь  и  до  сих  пор  не  прекращаю.  И  всё  время  мне  не  хватало  этого  паршивого  времени.  И  всё  чаще  уставая  от  проделанной  работы,  присев,  мысль  въедливо  вкручивалась  в  сознание  - Боже,  как  я  устал  жить. 
Всё  вспоминаю  слова  своей  матушки. 

-Как  я  устала,  то  ли  от  жизни,  то  ли  от  работы. 
Ей  было  всего  сорок  лет,  с  искорёженной  трудной  судьбой.  У  меня  вызывало  это  улыбку,  а  потом  раздражение.  Мне  казалось  это  фальшью.
Но  вот  пришло  моё  время,  а  я  всё  живу,  но  иногда  остановившись,  понимаю,  если  сейчас  умру,  я  не  огорчусь,  давно  жду  мою  костлявую  подругу.  Нет,  я  её  не  тороплю,  но  в  сознании  умерло  главное. 
Цель  и  интересы. 

Нет  ничего  такого,  что  меня  держит  на  этой  земле,  и  что  меня  интересует.  Дети  выросли  и  сами  стали  дедами  и  бабушками.  Внуки  большие  в  самом  разгаре  жизни  им  не  до  меня.  Те  цели,  которые  я  ставил,  выполнены,  или  за  ненадобностью  отвалились,  как  кора  на  платане. 

И  потом,  после  распада  СССР,  во  мне  что-то  надломилось.  Эту  разруху  я  воспринял,  как  свою  боль,  боль  разума  и  души  то,  что  читал  запоем,  стало  мне  совсем  неинтересным.  Вся  классика  стала  мне  чужда,  реалии  жизни  оказались  гораздо  сильнее  классики.  Короче,  я  потерял  самого  себя  в  этом  обволакивающем  мире  лжи  и  предательства.

Моя  жена  умерла  уже  как  двадцать  лет  назад. 
Всю  жизнь  моя  Лика  прощала  все  мои  измены,  веря  в  меня,  закрывая  глаза  на  все  мои  художества.  А  я  бросался  в  такие  авантюры,  боже,  как  меня  любили  и  как  я  любил.  Но  время  выбора  всегда  было  в  пользу  моей  Лики.

С  годами  я  понял  как  профукал  свою  жизнь,  ища  совершенство,  не  замечая  какое  со  мной  рядом  сокровище.  Странно,  она  не  плакала  и  не  мучилась,  она  принимала  и  любила  меня  таковым,  каков  я  есть.  Иногда  я  злился. 
-Почему   ты  меня  не  ревнуешь.

Умом,  понимая  как  я  ничтожен  и  мерзок  говоря  это  ей.
-Ветер  всех  ласкает,  что  же,  мне  на  всех  злиться  и  ревновать.  А  ты  мой  ветер,  мой  ласковый  ветер.
Моя  странная  преданная  Лика.  Удивительно,  она  никогда  не  чувствовала  ко  мне  брезгливости,  любила  преданно  и  жертвенно.
Вот  уже  двадцать  лет  её  нет  рядом  со  мной.  И  я  не  вижу  её  безумно  красивых  любящих  глаз. 

Она  умерла,  и  во  мне  всё  оборвалось.  Её  смерть  перечеркнула  всю  мою  нелепую,  мерзкую  жизнь.  Ложась  в  пустую  постель,  не  чувствуя  её  такого  тёплого  надёжного  тела,  понял,  что  я  мёртв. 

Я  потерял  интерес  к  жизни,  всё  ещё  живя  по  привычке.  Мои  дети  если  не  ненавидели,  то  самое  малое  презирали  меня.  Выросшие  внуки  маленькими  любили  меня,  но  повзрослев,  тоже  не  смогли  простить  мне  своей  бабушки.  Ну  а  правнуки,  они  уже  не  мои,  их  дедушки  и  бабушки  ревниво  охраняют  от  моего  тлетворного  влияния. Я  не  обижаюсь. 

В  своей  огромной  роскошной  и  пустой  квартире  я  жил,  точнее  существовал  один.  Не  скажу,  что  страдал  от  отсутствия  любви  детей  и  внуков. Я  им  был  чужой,  но  и  мне  они  были  чужими.  И  если  я  и  горевал,  то  потому,  что  рядом  со  мной  не  было  моей  Лики.  Свою  большую  фирму  я  отдал  своей  дочери  и  сыну,  оставаясь  вице  президентом. 

Имея  всё,  я  не  нуждался  ни  в  чём.  Да  и  особых  потребностей  у  меня  не  было.  Имея  большие  деньги  я  пользовался  всегда  малым.  Приносил  все  деньги  домой,  хотя  на  любовниц  тратил  тоже  немало. 
Лика,  Лика,  как  ты  мне  отомстила,  уйдя  так  рано. 
Сидел  на  скамейке  Таврического  сада,  весна  выдалась  дружная,  было  тепло.  Вот-вот  распустится  сирень,  воздух  был  по-весеннему  густ  своими  ароматами.
 
На  другой  конец  длинной  садовой  скамьи  присела  женщина  лет  сорока,  с  коляской  раскладушкой,  на  которой  полулежал,  по-видимому,  больной  мальчик  лет  шести,  семи.  Я  повернулся  чуть  боком,  мое  сердце  гулко  забилось. 

Боже,  как  она  похоже  на  мою  Лику.  На  лбу  проступила  испарина,  мне  было  неловко,  но  я  не  мог  отвести  глаз  от  этой  женщины  с  ребёнком.  Скромная  одежда,  стоптанные  каблуки  на  её  сапожках  говорили  красноречиво  о  её  достатке.  Мальчик  худенький  с  большими  густыми  серо-голубыми  глазами,  наблюдал  внимательно  за  стайкой  дерущихся  самцов  воробьёв,  а  рядом  прыгали  серые  самочки  в  нетерпении  ожидающие  итоги  этой  борьбы. 
Его  ноги  не  шевелились. 

Усталое  лицо  женщины  говорило  о  многом,  не  составляло  труда  прочесть  по  нему,  как  ей  тяжело.  Умное,  волевое  лицо  и  в  тоже  время  оно  было  мягким  и  добрым,  и  только  небольшие  складки  у  краев  губ  говорили  о  той  тяжести,  которая  легла  на  её  плечи  больным  сыном. 

Она  вытащила  пакетик  с  крошками  и  отдала  их  мальчику.  Он  неторопливо  почти  неуловимыми  движениями  разбрасывал  крошки  и  воробьи,  забыв  про  весенний  зов,  набросились  на  крошки,  пугливо  отскакивая  с  большими  кусочками  булки.  Но,  осознав,  что  мальчик  не  представляет  опасности,  громко  чирикая,  собирались  у  его  ног  и  даже  забирались  на  его  непослушные  ноги. 

Я  заворожёно  смотрел  на  этот  урок  сердоболия  к  окружающему  миру.  Проще  было  смести  крошки  в  мусорное  ведро.  Такая  маленькая  деталь,  а  как  много  она  закладывает  в  этом  маленьком  мальчике  любви  и  сердоболия. 

Я  наблюдал  за  этой  женщиной,  проникаясь,  всё  большей  к  ней  симпатией.  Ясно,  живёт  она  одна  и  ребёнок  на  её  попечении.  И  по  всей  видимости,  работает  на  дому.  Отсюда  тот  скромный  достаток,  проглядывающий  в  её  одежде.  Мне  стало  так  больно  и  грустно  за  эти  две  души,  которые  не  плакались  и  не  канючили.  Слишком  гордо  и  независимо  сидела  эта  красивая  женщина.

Господи,  как  она  похоже  на  мою  Лику.
Целый  день  я  был  не  в  своей  тарелке,  тайком  проводив  женщину  с  коляской  до  её  дома.  Они  жили  рядом  с  парком  на  Чайковской.  Не  знаю,  почему  я  это  сделал,  проводив  тайком  их  до  дома. 

Войдя,  в  пустую  квартиру.  Подошёл  к  портрету  Лики,  прижался  к  нему  и  горько  разрыдался.  Я  не  плакал  так,  когда  хоронил  мою  Лику,  а  сейчас,  прижавшись  к  её  портрету,  почувствовал  всем  сердцем,  разумом,  душой,  как  мне  её  не  хватает.  Какая  жуткая  засасывающая  пустота.  Мёртвая,  чёрная  как  бездна  бесконечности.  Как  подло  я  обошёлся  с  самим  с  собой,  разбросав  себя  на  свои  гормональные  всплески.

Выпив  стакан  коньяка,  не  почувствовал  облегчения.  Вновь  одевшись,  вышел  на  улицу.  Не  знаю,  что  привело  меня  к  церкви  на  Пестеля.  Никогда  не  верящий  в  Бога,  впервые  переступил  порог  церкви. Стоял  ошеломлённый  под  пристальными,  но  всё  понимающими  ликами. 

Оторопев,  опустил  руки,  не  зная,  что  мне  делать.  У  входа  с  права  сидела  бабка,  торгующая  свечами.
-Вы  не  подскажите,  хочу  помянуть  свою  умершую  жену,  что  мне  надо  сделать. 
-Поставьте  свечу  под  иконой  Богородицы. 

Дрожащей  рукой  зажёг  свечу  от  другой  горящей  свечи.  Моё  сердце  разрывалось,  как  мне  плохо - Господи. 
Не  осознавая,  что  делаю,  рухнул  на  колени.  Вся  моя  жизнь  пронеслась  в  это  мгновение,  распахнув  моё,  я.  И  я  ужаснулся.  Зачем  я  жил,  что  дал  этому  миру. 

Целую  ночь  не  спал,  сидя  за  бутылкой  коньяка,  впервые,  так  страшно  ощущая  своё  одиночество. 
Утром,  проспав  всего  три  часа,  пошёл  в  Таврический  парк.  Ходил  по  пустынному  саду  не  находя  себе  успокоения.  Пообедал  дома,  за  долгие  годы,  впервые  приготовив  себе  обед  сам. 

Как  мальчишка  радовался  сваренному  харчо  из  баранины,  которое  получилось  таким  духмяным  и  вкусным.  Гордость  и  радость  отодвинуло  на  время  моё  ночное  смятение. 
Собрал  крошки  и  часть  чёрствого  хлеба,  пошёл  в  парк.  Сел  на  ту  же  самую  скамейку.  Но,  увы,  не  было  ни  одного  воробья.  Расстроился  и  даже  обиделся,  как  мальчишка, - пригорюнившись. 

К  скамейке  подошла  молодая  женщина  с  коляской  раскладушкой  с  больным  мальчиком.  Бог  мой,  как  я  их  ждал. 
Я  приподнялся,  поздоровавшись.  Женщина  мне  улыбнулась  чудной  усталой,  но  такой  открытой  улыбкой.  Ответила. 
-Здравствуйте. 

Она  присела,  и  по  мановению  волшебной  палочки  налетели  воробьи,  громко  чирикая,  оглашая  своей  суматошной  жизнью  мир  под  моими  ногами. 
По  детски  надулся, - ну  надо  же,  даже  эти  пичуги  меня  игнорируют. 
Маленький  ангел  разбрасывал  крошки,  а  воробьи,  чирикая,  склевывали  крошки,  чуть  ли  не  с  его  ног.  Крошки  быстро  кончились. Женщина  читала  учебник  английского  языка.  Обращаясь  к  женщине,  я  встал. 

-Простите  за  назойливость,  можно  мне  передать  крошки  вашему  мальчику.  А  то  знаете,  пришёл  с  припасами  и  ни  одного  воробья.  Я  даже  расстроился.  А  пришли  вы,  и  сколько  их  налетело,  даже  завидно. 
Открыто  улыбаясь. 
-Ванечка,  поздоровайся.

Сероглазый-голубой  ангел  распахнул  свои  огромные  глазёнки,  и  я  полетел  в  эту  бездну. 
-Здравствуйте,  меня  зовут  Ваней.
Я  протянул  руку. 

-Здравствуйте  молодой  человек. 
-А  меня  зовут  Автандил  Михайлович.  Бережно  пожал  его  невесомую  ладошку. 
-Какое  у  вас  необычное  имя. 

Женщина  отложила  книгу,  улыбаясь  и  внимательно  смотря  на  меня. 
-Присаживайтесь,  протягивая  руку. 
-Рита  Олеговна. 
Я  пожал  её  сухую,  горячую,  бархатистую  и  крепкую  ладошку.  Присел  рядом,  вручая  свой  пакет  Ване. 

Воробьи,  распуганные,  вновь  прилетели,  присев  несколько  дальше,  чем  обычно.  Но  первый  веер  из  крошек,  вновь  их  собрал  у  ног  Вани. 
Ваня  вопрошающе  на  меня  смотрел,  откинув  головку  в  бок.  И  я  понял,  он  удивлён  моему  необычному  имени.

-Меня  так  назвала  мама,  которая  любила  произведение  Шота  Руставели  «Витязь  в  тигровой  шкуре»,  там  главного  героя  зовут  Автандил.
-Автандил  Михайлович,  что  вы  сегодня  такой  взволнованный,  мы  с  Ванечкой  часто  вас  видим,  а  сегодня  вы  очень  взбудоражены. 
Удивлённо  посмотрел. 

-А  я  вас  вот  заметил  второй  раз.  Видите,  какой  я  невнимательный. 
-Ну,  это  неудивительно,  вы  всегда  сидите  задумчивый,  уйдя  в  себя.  Мне  Ванечка,  при  виде  вас  говорит, - что  вот  сидит  умный  человек. 
Ваня  пояснил. 
-Вы  всё  время  думаете,  а  значит  умный.
Я  усмехнулся. 

-Вряд  ли  меня  можно  назвать  умным,  а  думаю  над  своей  уходящей  жизнью.
Рита  Олеговна  улыбнулась. 
-Что  вы,  о  какой  уходящей  жизни  вы  говорите,  шестьдесят  лет  в  наше  время  это  время  зрелости. 

-Мне  приятна  ваша  оценка,  только  мне  восемьдесят  шесть. 
-Как  восемьдесят  шесть  лет,  вы  шутите.  Она  развернулась  ко  мне,  изумлённо  на  меня  смотря. 
-Как  вы  меня  удивили.  Мне  всё  же  не  верится,  что  это  правда.  Какой  вы,  однако,  молодец.

Неторопливо,  мы  перебросились  незначительными  фразами,  и  как-то  само  по  себе  Рита  Олеговна  поведала  мне  историю  своей  жизни. 
Её  муж,  летчик  испытатель,  бредил  небом  с  детдома,  при  очередном  испытании  новейшего  самолета  погиб.  Ванечке  было  всего  полгода. 

При  родах - а  они  были  очень  тяжёлые,  повредили  позвоночник  ребенку.  И  с  тех  пор  Ванечка  лежит  парализованный,  говорят,  он  сможет  ходить,  но  надо  сделать  несколько  операций.  Увы,  у  неё  таких  денег  нет.  Своих  родителей  потеряла  рано,  пенсии  за  мужа  хватает  только  на  лекарства.  Естественно  работать  не  может  из-за  сына. 

Печатает  дома  тексты.  Вот  пытается  заняться  переводами,  за  них  платят  приличные  деньги.  Её  усталое  лицо,  тем  не  менее,  не  было  угрюмым  и  подавленным,  а  светилось  добротой,  нежностью  и  жизнерадостностью. 
Боже  мой,  как  в  ней  много  от  моей  Лики,  разве  так  бывает?  Разные  люди  и  так,  похоже  и  внешне,  и  внутренне. 

Я  разговорился  с  Ваней.  Мальчишка  поразил  меня  своей  эрудицией,  для  своих  лет  он  оказался  очень  эрудированным.  Поражало  его  жизнелюбие  и  неуёмное  любопытство. 
Прислушался  к  себе,  тихо  про  себя  изумляясь.  Как  я  загорелся  и  воспрянул.  Я  вновь  почувствовал  вкус  жизни.  Рита  Олеговна  внимательно  смотрела  на  меня. 

-Автандил  Михайлович,  у  вас  неприятности?  Вы  сегодня  как-то  подавленны  и  одновременно  возбуждены.   
Они  вопрошающе  на  меня  смотрели. 
А  я  задумался,  уйдя  в  себя.  Рита  Олеговна  беспокойно  на  меня  смотрела,  услышал  её  голос. 
-Что  с  вами,  вам  плохо?
Я  очнулся,  посмотрел  в  их  глаза.  Господи,  как  давно  за  меня  так  не  переживали. 
-Знаете,  Рита  Олеговна,  душит  меня  пустота,  которую  создал  сам  своими  руками.  Смотрю  в  ваши  глаза,  за  долгие  десятилетия,  как  умерла  моя  жена,  впервые,  я  кому-то  интересен  и  за  меня  переживают.  Ну  да  ладно,  это  старческое  брюзжание,  у  вас  самой  хлопот  полон  рот. 

В  её  глазах  не  было  сострадания,  в  них  было  понимание. 
-Ваня, - обратился  я  к  мальчику, - чем  ты  увлекаешься,  я  понимаю,  у  тебя  как  и  у  меня,  много  времени  на  размышления. 
-Что  тебя  интересует? 

Переводя  разговор  в  другое  русло.  Он  внимательно  на  меня  смотрел. 
-Вас  и  вправду  интересуют,  или  вы  из  вежливости. 
Я  даже  оторопел. 
-Нет,  вежливость  здесь  не  причём. 

-Меня,  Автандил  Михайлович,  интересует  мироздание,  как  устроен  Мир,  точнее  Вселенная.  Мне  кажется  космология,  это  симбиоз  философии,  астрофизики  и  жизни.  И  великие  открытия  лежат  в  этой  плоскости.  Только  основы  мироздания  так  сильно  меняют  человеческое  сознание. 
Я  замер  в  восхищении  и  трепета.  Бог  мой  и  это  мне  говорит  маленький  мальчишка,  прикованный  к  коляске  и  кровати. 

Мы  забыли  про  Риту  Олеговну,  найдя  общие  точки  соприкосновения.  Как  глубоко  и  серьёзно  этот  мальчишка  рассуждал  о  Материи,  Вселенной,  Философии.  Я  так  увлёкся  разговором  на  эту  тему,  ибо  меня  самого  всегда  волновали  вопросы  мироздания,  не  заметил,  как  быстро  пронеслось  время.  Краем  глаза  увидел  Рита  Олеговна,  посмотрела  на  часы.  Я  осёкся. 

-Простите  меня,  я  так  увлёкся  разговором  с  вашим  сыном. 
-Вам,  наверное,  пора? 
Она  встала. 
-Автандил  Михайлович,  знаете,  я  так  рада  за  Ванюшу,  я  его  таким  ещё  не  видела.  Он  так  загорелся  и  увлёкся,  найдя  в  вас  такого  интересного  собеседника. 

-Мне  не  совсем  удобно,  хотите  попить  с  нами  чая?  Я,  наверное,  эгоистична,  но  мне  хочется,  чтобы  Ванечка  с  вами  еще  поговорил,  а  ему  в  это  время  пора  делать  уколы. 
Господи,  как  я  был  счастлив  этим  предложением.  Ваня  выжидательно  и  чуть  просительно, - хотя  и  пытаясь  это  скрыть - смотрел  на  меня. 
-Рита  Олеговна,  с  удовольствием  приму  ваше  приглашение. 

Большая  двухкомнатная  квартира,  скромно  обставленная.  Меня  радовало,  что  Рита  Олеговна  меня  не  стеснялась,  точнее  не  стеснялась  своей  скромной  обстановки. 
Мы  пили  такой  душистый  чай,  настоянный  на  каких-то  травах. 
Ваня  показывал  свою  библиотеку.  Книг  было  много  и  по  разной  тематике.  Мне  пора  было  уходить.  Я  поблагодарил  за  чай,  оставил  свою  визитку.  Меня  проводили  до  дверей,  тепло,  прощаясь  со  мной. 

Ночью  я  проснулся  от  кошмара,  который  мне  приснился.  И  больше  не  смог  заснуть.  Я  знал,  что  мне  надо  делать. 
Утром  я  вызвал  своего  адвоката,  в  его  присутствии  я  составил  своё  новое  завещание.  Адвокат  удивлённо  вчитывался  в  текст,  но  ничего  мне  не  сказал. 

Написал  письма  моим  детям  и  внукам,  прося  у  них  за  всё  прощение. 
Сходил  в  церковь,  поставил  свечу  за  упокой  моей  жены.
Когда  зажёг  свечу  и  её  установил,  меня  озарило  настолько  ослепительным  светом,  что  я  зажмурился.  Рядом  стояли  люди,  и  я  не  видел  их  реакции  на  эту  вспышку,  значит,  мне  это  показалось,  и  тут  же  мои  ноги  подкосились,  и  я  бухнулся  на  колени. 

Потрясённый  услышал  голос  моей  жены. 
-Сходи  ко  мне  на  могилу,  приберись. 
По  моим  щекам  текли  горючие  слёзы,  я  так  хотел  её  слышать - Господи. 
Боже  мой,  как  она  мне  дорога. 
В  тот  же  день  съездил  на  кладбище. 

Моё  сердце  билось,  как  ненормальное,  могилу  завалило  листвой  и  упавшими  ветками.  Я  счищал  надгробие,  убирая  листву  с  холодного  камня,  ощущая  пальцами  покалывание,  понимая,  жена  меня,  таким  образом,  благодарит. 
По  моим  щекам  текли  слёзы. 

-Родная,  возьми  меня  к  себе,  устал  я  без  тебя,  вся  душа  в  огне.  Нет  мне  прощения,  но  жизнь  моя  без  тебя  померкла. 
Мне  показалось,  как-будто  по  моим  волосам  прошлись  рукой.  Или  это  было  слабое  дуновение  ветра.  Не  знаю,  сколько  так  просидел,  только  почувствовал  всепробирающий  холод.  Уходя,  поцеловал  портрет  своей  жены.  И  камень  обдал  меня  могильным  холодом.   
Дома,  всё  так  же  меня  окружала  пустота.  Спал  без  сновидений,  как  провалился. 

Утром,  побрившись,  собрался  к  поездке  в  загородный  дом.  Не  знаю  почему,  меня  потянуло  туда,  но  мне  нужно  было  туда  поехать.  И  хотя  я  дом  отдал  своей  дочери,  изредка  туда  приезжал,  всё  же  не  один  год  мы  тут  были  с  моей  Ликой. 
Необъяснимое  чувство  потянуло  меня  навестить  место,  где  я  был  когда-то  так  счастлив  со  своей  женой. 

Поехал  электричкой  не  вызывая  шофёра,  так  захотелось  услышать  перестук  колес  и  почувствовать  запах  креозота.  Увы,  деревянные  шпалы  уходят  в  прошлое  и  в  место  них  лежат  ничем  не  пахнущие  бетонные  обрубки. 
На  станции  я  вышел  один.  В  полиэтиленовом  пакете    нёс  бутылку  настоящего  грузинского  коньяка - Греми.  Ещё  из  запасов  распавшейся  страны,  и  несколько,  на  скорую  руку,  приготовленных  бутербродов. 

Идя  к  спуску  железнодорожной  платформы,  приостановился,  от  Выборга  шёл  скорый  поезд  с  Хельсинки. 
По  просёлочной  дороге  к  переезду  бежала  белая  пушистая  собачонка  с  коротким  поводком  на  ошейнике.  Вдалеке  истошно  крича,  за  ней,  бежала  дачница  средних  лет,  зовя   её  к  себе. 

Перебегая  железнодорожный  путь,  поводок  собачонки  зацепился  за  кусок  провода,  торчащий  в  деревянном  настиле  перехода. 
Собачка  заскулила,  мечась,  смотря  на  несущийся  поезд.  Перескакивая  ступеньки,  бросился  к  собачонке.  Поводок  так  плотно  переплелся  с  закрученной  проволокой.  Нагнулся,  расплетая  поводок.  Оглушительный  рёв  гудка  поезда  чуть  не  подбросил  меня  в  воздух. 

На  меня  нёсся  скорый,  увидел,  как  в  замедленной  киносъёмке  искажённое  лицо  машиниста  машущего  мне  рукой. 
А,  я,  стоя  на  коленях,  смотрел,  как  прижавшись  к  поезду,  прямо  ниже  стекла  кабины  машиниста  протянув  ко  мне  руки,  на  меня  смотрела  моя  Лика. 

Боже,  как  я  тебя  люблю  родная,  моё  сердце  гулко  билось  от  радости  вновь  её  видеть. 
Её  волосы  и  тоненькое  ситцевое  платьице,  колыхались  встречным  потоком  воздуха,  широко  раскрытые  бездонные  глаза  улыбались  мне.  Она  что-то  шептала  протягивая   руки.  И  я  услышал. 

-Как  я  тебя  ждала  Автандилушка. 
Я  встал,  протягивая  руки  ей  на  встречу,  и  мы  крепко  обнялись.            

               


10  Сентября  2007