Последняя капля

Первая охота – это как первая любовь. Сколько бы ни прошло времени, но ты всегда будешь помнить ее. Сладкая боль из-за невозможности повторить пережитое еще не раз заставит тревожно забиться твое сердце. С другой стороны, первая охота – это как последняя капля, песчинка, упавшая на одну из чаш весов сомнения, склонившая человека на ту или иную сторону. Когда он либо выберет охотничью стезю, либо отвернётся, поняв, что это не для него.
В представлении обывателей, охотник – это небритый пьяный тип, палящий из своего ружья без разбора во всё живое. Нет, охотник – это как раз тот человек, который беззаветно любит природу и свято чтит её законы, боясь своими неумелыми действиями нарушить чуткое равновесие мироздания. Редко какой охотник не поэт и не художник, хотя бы в душе. Не случайно многие классики русской литературы – Тургенев, Толстой, Паустовский – были охотниками. Желание лицезреть красоту первозданной природы и заставляет человека, преодолевая всевозможные преграды, забираться в самые укромные её уголки. Стрельба на охоте – это второстепенно. Главное – увидеть и сохранить в своём сердце эти неповторимые мгновения. Да, охотники – это особая каста людей, которых Бог наградил возможностью по-особенному чувствовать и видеть окружающий мир. Непосвященным не понять, как это так: прийти еще в предрассветной мгле на ток, подойти к токующему глухарю, послушать его песню и уйти без выстрела.
– Зачем тебе этот вальдшнеп?! В нём же есть нечего. Лучше утку подстрелить! – скажет другой, далёкий от охоты человек.
Как объяснить ему, что дело-то не в размере добычи, а в самом процессе охоты, как красив и поэтичен может быть выстрел на исходе вечерней зари по тянущему над верхушками деревьев лесному кулику? Это надо прожить, прочувствовать. Немногим это дано.  Зато какое же это огромное счастье – быть охотником!
Откуда у человека появляется тяга к охоте? Никто из друзей и родственников никак не связан с ней, а в ребенке уже просыпается эта неуемная страсть, он просто бредит охотой. Из глубины веков, от далеких предков с генами передается это стремление. Оно, как искорка в золе потухшего костра, дремлет до поры до времени, чтобы в определенный момент разгореться ярким пламенем и осветить последующую жизнь человека. Что станет этим порывом ветра, раздувающим маленькую искорку? Это может быть туманное летнее утро, встреченное на рыбалке, призывный клик гусей, пролетающих клином в синеве майского неба.
У меня таким порывом стал весенний вечер в шалаше у задумчиво струящейся лесной речки, где в небольшом заливчике у берега плавала подсадная утка. Тогда, в конце апреля 2003 года, тесть предложил съездить в соседний Ветлужский район на рыбалку. Зная, какой я заядлый рыбак, он соблазнил меня рассказом о буквально кишащей рыбой старице, рядом с которой находится их охотничий стан. Весна в тот год выдалась ранняя, и реки к тому времени уже освободились ото льда. Я, не раздумывая, согласился и, подготовив рыболовные снасти и прочее снаряжение, стал с нетерпением ждать ближайших выходных, в которые наметили поездку.
В назначенное время, погрузив в тестеву «Волгу» моё снаряжение, мы тронулись в путь. Праздничному настроению в ожидании предстоящей рыбалки соответствовал и ясный солнечный день. Однако путь был неблизкий, и когда мы добрались до родной деревни тестя, где должны были пересесть на вездеходный транспорт, колесный трактор МТЗ-80, солнце уже скатилось к горизонту. Тесть со своим братом Леонидом сели в кабину, а я устроился позади в тракторной телеге. Ту поездку по лесной дороге я до сих пор вспоминаю, как сплошной кошмар. Несмотря на обильно брошенное сено, трясло так, что я всерьёз боялся за свои зубы. В лесу из-за деревьев темнеет рано. А вместе со светом ушло и тепло: к бешеной тряске добавился холод. Я пытался зарываться в сено, чтобы согреться, но при очередном толчке опять оказывался поверх него. Надо мной ярко горели звезды в бездонной черноте ночного неба, и, глядя в него, я с тоской думал, что эта ужасная дорога никогда не кончится. Когда на очередной колдобине меня очень сильно ударило о борт телеги, я решил дальше ехать сидя и через несколько минут впереди, в сгустившейся темноте увидел огонь.
Вскоре мы подъехали к большому костру, разведенному прямо на лесной дороге. Вокруг него расположились охотники. «Не менее десяти», – определил я по висевшим на сучках сосен ружьям. Это были друзья моего тестя и его брата. Нас радушно встретили. А как был рад я, что бешеная скачка на тракторе закончилась! Об обратном пути было страшно подумать.
Несомненно, главный в компании  –  Василий. Он хороший следопыт и стрелок, а его зверовым собакам нет равных в этом районе, а может – и на всём севере Нижегородской области. И не только благодаря перечисленным достоинствам этот невысокого роста, неприметный с виду мужчина пользуется неоспоримым авторитетом среди местных охотников. С детства отчаянный хулиган Василий был грозой деревенской школы. Страшный в гневе, он, не раздумывая, кидался в драку и, благодаря этой неукротимости, часто одерживал победу над более сильными противниками. Такой же он и сейчас. Не дай Бог сплоховать на номере, до рукоприкладства, конечно, не дойдет, но наслушаешься от него… Сейчас он спокоен. Развалившись, как сытый кот у костра, Василий довольно щурится сквозь очки на огонь.
В эмалированном ведре, булькая, томится ароматная уха. Я новый человек в этой компании, поэтому больше молчу и слушаю. Интересный выговор у местных: они немного растягивают гласные в окончаниях слов, говоря их как бы нараспев. Друг друга они называют по именам, но в их речи это звучит как-то мягко, по-домашнему:
– Федькааа, попробуй ухууу. Не готова-а-а лии?
Из неторопливого разговора выясняется, что вода в реке большая и мутная. Так что с рыбалкой я оказался в пролете. Поэтому мне предлагают принять участие в завтрашней охоте. Я, конечно, соглашаюсь. Словно поняв, о чем идет речь, радостно заскулили привязанные к деревьям две собаки. Сколько ни присматривался я к ним, так и не смог определить их породу. На мой вопрос:
– Что это за звери?
Один из охотников ответил:
–Полугонки.
Оказалось, местные охотники берут в лес всех деревенских собак, не обращая внимания на их размер и породу, и смотрят там на их работу по зверю. Особой популярностью пользуются «полугонки» – метисы лайки и гончей. Они легкие на ногу и гонят зверя с голосом, позволяют охотникам на номерах заранее подстроиться под его ход.
–У Павлина были? – спрашивает тесть Василия.
– Обязательноо, как всегдааа, – отвечает тот.
 – А кто такой Павлин?  – заинтересовался я, поняв, что речь идёт о ком-то очень важном для окружающих.
– Павлин -то, – повторяет в задумчивости Василий и после небольшой паузы продолжает:
– Это вели-и-икий Охотник…
– Да мы все щенки по сравнению с ним, – добавляет Леонид.
– Ничего себе щенки!  – удивляюсь, глядя на этих крепких мужчин, еще не перешагнувших пятидесятилетний рубеж.
Те же Василий с Леонидом в одиночку из двустволок не раз добывали матерых медведей. Какого же уровня был тогда Павлин? Теперь нетрудно представить. То один охотник, то другой, глядя задумчиво в пламя костра, начинают свой рассказ с вопроса:
– А помнишь, как Павлин?...
Как картина из отдельных кусочков мозаики, выстраивается портрет легендарного охотника. Павлин, родившийся в деревне, затерянной в бескрайних сосновых борах Заветлужья, с детства пристрастился к охоте, с годами достигнув на этой стезе особого мастерства. За более чем полувековой охотничий стаж удавалось добывать ему все, что водится в наших лесах, от белки до косолапого хозяина лесных чащоб – медведя. Однако больше всего любил Павлин охоту на лося, к которому выработалось у него невероятное чутье. Кроме того, за годы охотничьих скитаний он настолько изучил округу, что с необычайной точностью знал, в каком участке леса стоят сегодня сохатые. Их, по сложившейся крестьянской традиции, принято называть здесь по полу – бык, корова или телёнок.
 – Ребятишки, слушайте меня, – обычно начинал инструктаж перед охотой Павлин, – по быку ли, по корове ли надо бить обязательно дуплетом! Потому как у тебя есть только ОДИН шанс выстрелить по зверю и поэтому бить надо наверняка – сразу из двух стволов!
И не дай Бог, если кто-то на номере ослушается и выстрелит один раз, да если еще и мимо! Тут Павлин был просто страшен. Однажды, скачками подбежав к такому незадачливому стрелку, в гневе разбил о ствол громадной осины вырванную из его рук двустволку, хорошо хоть не о голову мазилы. Но все, кто охотился с Павлином, не обращали внимания на его порой излишнюю резкость, считая за честь и большую удачу побывать еще раз с ним на охоте. Очень редко загоны, организованные Павлином, были пустыми. Доходило до того, что к нему обращались односельчане, когда нужно было мясо для особых случаев, на проводы сына в армию или на свадьбу. Павлин никогда не отказывал, но при условии, что выносить мясо из леса будут сами заказчики. Но и лишнего никогда не брал, строго объясняя особо алчным:
 – Ну возьмешь ты сегодня окромя быка еще и корову с телком, а на следующий -то год как? Кого охотить будешь? Да и в два горла исть не смогешь.
Павлин, ничего не тая, щедро делился своими охотничьими познаниями, не гнушаясь брать с собой на охоту деревенских мальчишек, с радостью примечая, как разжигается в них огонек охотничьей страсти.
Любимым местом Павлина был обрыв с высокой сосной у реки на краю родной деревни. Еще мальчишкой прибегал он сюда и, мечтая о чём-то, смотрел на бегущую воду. Позже, когда его родной деревни не стало, бывая на охоте, обязательно приходил он сюда и подолгу стоял здесь молча. Позапрошлой осенью, спустя три дня, как ушёл Павлин в лес, нашли его лежащим под этой сосной. Как настоящий охотник умер он –на охоте.
С тех пор родилась у местной охотничьей братии традиция – перед открытием очередного сезона навещать могилу старого охотника, получая его благословение и незримую поддержу в лесном промысле. Следующей весной я тоже побывал на деревенском кладбище, где в тишине среди вековых сосен под кованым крестом нашёл себе покой Охотник.
Утро не для всех выдалось добрым…Вчерашняя гонка по бездорожью, дополненная выпитой водкой, глухой болью отдавалась у меня в голове.  Еще один страждущий не в силах дойти до фургончика, где все ночевали, так и спал прямо на земле у костра. Вот его сильно подержанную горизонталку ИЖ 54 и вручили мне для охоты. Патроны для ружья добыли уж совсем незамысловатым способом. Двое крепких охотников приподняли безжизненное тело хозяина ружья и как Буратино несколько раз энергично встряхнули его вниз головой. Из карманов телогрейки высыпались патроны. Их отдали мне, а тело хозяина заботливо положили поближе к костру досыпать. Потом, проснувшись, он долго искал свое ружье по кустам под одобрительные смешки товарищей, не принявших участие в охоте.
Команда охотников загрузилась в телегу и под неторопливый рокот трактора отправилась на охоту. Солнце уже взошло, и я смог рассмотреть окружающий нас сосняк. Бором эти молодые сосны, не более пятнадцати сантиметров в диаметре, называть еще было рано. В их стройные ряды, поднявшиеся на прежних вырубках вековой тайги, вносил местами некоторый сумбур такой же молодой березняк и осинник.
Охотиться мы собирались на лосей. Хозяева собак вместе с четвероногими помощниками должны были стронуть сохатых на номера. Конечно, подозрения насчет законности такой охоты глодали мне душу. Насколько я знал, весной разрешена охота только на птиц. Но желание побывать на настоящей охоте победило сомнения.
Время от времени трактор останавливался, и кто-нибудь из охотников высаживался и вставал на номер. Ну вот настала и моя очередь: меня оставили на краю небольшой полянки, показав вероятное направление выхода лося. Трактор, громко рыкнув, скрылся за поворотом. Его тарахтенье вскоре стихло, и тишину нарушали только звуки пробуждающегося весеннего леса. Чирикали какие-то птички, где-то небольшим отбойным молоточком звонко стучал дятел. От прелого запаха земли, перемешанного с хвойным ароматом, сносило голову. Если честно, мне совсем не хотелось, чтобы лось вышел на меня. Не в том смысле, что я его боялся. Наоборот, мне его было жалко, и поэтому совсем не хотелось в него стрелять.
Когда надоело стоять на одном месте, я немного прошелся по поляне. И тут увидел развороченный муравейник, а рядом – перевернутый огромный пень. Мягкий мох надежно скрывал все следы. Однако не надо быть продвинутым следопытом, чтобы догадаться, что это кормился медведь. Причем совсем недавно! Утро как-то сразу перестало быть безмятежным.  Я вспомнил, что медведи, вставшие весной из берлоги, очень голодные. Они усиленно кормятся. И стать этим кормом мне нисколько не хотелось. Я быстро снял ружье с предохранителя и, весь превратившись в слух, стал крутить головой во все стороны. Было как-то не по себе, однако и уходить с номера не стал, ведь я считал себя дисциплинированным человеком и не хотел подвести своих товарищей. Теперь время тянулось медленно. Но молодость берет своё – мандраж прошел, появилась какая-то злая решимость. Не знаю, что бы делал я, если бы медведь появился, но морально постарался подготовить себя к выстрелу.
Вдали затарахтел трактор, рокот стал нарастать, а скоро и сам источник звука весело выкатился из-за поворота. Я рассказал про свою находку высунувшемуся из тракторной кабины улыбающемуся Василию.
–  Где?  – сразу посерьёзнев, перебил менял он. Ловко спрыгнув с подножки кабины, быстро пошел посмотреть. Глянув, одобрительно хмыкнул:
– Да, это медведь. Хотел бы я встретиться с ним!
Глядя на злой блеск в его глазах, я как-то сразу поверил, что медведю бы точно не поздоровилось от этой встречи.
– Ну и где же лоси? – спросил я, забравшись в телегу.
 – На дальний кордон ушли.
На этом охота не закончилась. Оказывается, один из охотников, Федор, предусмотрительно захватил двух подсадных уток. Накануне на берегу разлившейся речки он сделал два шалаша, «шала'шки», как здесь говорят.
Перед закатом втроём вместе с нижегородским гостем Игорем мы отправились на охоту с подсадными. Спустились с дороги к заливному лугу, который пересекала небольшая речка Сумки. Ручеек летом, теперь она, разливаясь, жадно заполнила талой весенней водой всю прибрежную низину. Её русло угадывалось по течению где-то метрах в восьмидесяти от края суши. Порядочно прошло лет с той поры, когда в последний раз прошелся здесь с острой косой человек, укладывая в ровные валки скошенную траву. Теперь, никем не потревоженная, толстой периной лежит она под ногами.
Среди кустов на незатопленных бугорках были устроены две шала'шки, на расстоянии сотни в две шагов друг от друга. Сделаны они были из ивняка и замаскированы сухой травой, благодаря чему не выделялись на местности.
– Садитесь здесь, – махнул рукой Фёдор на ближний шалаш, – а я сяду в дальней шала'шке. На правах хозяина Федор достал утку из корзинки и, отойдя шагов на двадцать от нас, высадил ее в воду, привязав к предварительно воткнутой подставке. Утка, выбравшись из тесноты на волю, радостно закрякала и тут же принялась чиститься, прихорашиваясь.
Федор ушел, а мы Игорем устроились в шалаше. Игорь, высокий грузный мужчина (не привык много ходить пешком и поэтому запыхался), тяжело дыша, усаживается слева от меня. В общих чертах я представлял, что такое охота с подсадной. Однако Игорь дополнительно проинструктировал меня, подчеркнуто я'кая выдавая себя за городского:
– В лёт не стреля'й – дай селя'зню сесть.
Солнце опустилось к лесу и его блики, играя на воде, сильно слепят глаза. Утка временами лениво покрякивает, обозначая для сородичей своё присутствие. Медленно течет время. Вот уже и на воду можно спокойно смотреть – покрасневшее светило опустилось за верхушки сосен.
Из легкой задумчивости выводит меня радостная тирада нашей подсадной – кря-кря-кря!
 – Осадку даёт! – азартно шепчет напарник.
Cелезень, очарованный таким страстным призывом, без облета в штык заходит на посадку. В радостном ожидании поднимаю ружье, и тут хлестко почти над самым ухом гремит выстрел. Это Игорь, нарушив договоренность бить только сидячих, стреляет влёт! Выскочив из шалаша, он вторым выстрелом роняет уже подраненного зеленоголового жениха в воду.
– Игорь, мы так не договаривались! – возмущаюсь коварством напарника.
– Так вышло, – самодовольно улыбаясь, отвечает он и, расправив болотники, идет за добычей.
Проходит время, и подсадная опять начинает усиленно манить. Вдали, у самого русла, за кустами жвякает селезень. Мы с Игорем замираем, вслушиваясь в переговоры кряков. Однако этот селезень, похоже, уже стреляный, так как не летит сломя голову к невесте, а сам пытается выманить её к себе за кусты. Подсадная старается, зовя его, коварно добавляет в призыв и страсть, и нежность. Но жених хитёр и не хочет выплывать из укрытия. Вскоре ему надоедает бесполезная дискуссия и он, недовольно крякнув, с шумом улетает в поисках более сговорчивой невесты.
Еще немного, и на луг опустились сумерки. Подошёл Федор, и мы стали собираться в лагерь.
Эта вечерняя зорька, проведенная на весенней речке, стала последней каплей, переполнившей чашу терпения. Наконец я понял, что вернулся туда, где мне очень хорошо, куда тянуло меня всю жизнь – на охоту. Та памятная весна стала переломным этапом в моей жизни, когда я решил посвятить себя ОХОТЕ.