Мариам 10 Не все коту масленица

На крыше большого богатого дома в ев¬рейском квартале Эфеса под деревянным навесом, обвитым плющом, сидел мужчина пятидесяти лет, плотный, рыжий, курчавый, со слегка подстриженной и ухоженной боро¬дой. Его бледная кожа не дружила с солнечными лучами, и он её добросовестно прятал. Голова довольно небрежно была прикрыта покрывалом, которым он иногда вытирал пот.
Узкую нижнюю тунику с фиолетовой бахро¬мой, несколько большей длины, чем обычно,
– чтобы совсем скрывала ноги, - он надел прямо на голое тело. Мужчина потягивал некрепкий местный напиток с имбирем и мускатным орехом – напиток ему нравился.
Солнце тяготело к горизонту, и жара шла на убыль. Снизу, с улицы, доносился обыч¬ный вечерний шум – стук ставней закрываю¬щейся лавки, скрип телег, спешащих выехать, пока отворены городские ворота, и негромкий клокочущий еврейский говор. Мужчина левой рукой отгонял мошек от резного ритона (20)и очень серьёзно слушал доклад слуги-нубийца. Слугу своего Пианхи он выслал за¬ранее с верительной грамотой - восковой дощечкой, на которой он каллиграфически начертал «Меч Гидо». Он специально не дописал слово, чтобы выяснить, как работает сия тайнопись. Он не доверял никому, любил всё сделать по-своему, а, главное, ему не хотелось быть в чужой игре даже ферзём. Он предпочитал сам двигать фигуры, причём, и чёрные и белые одновременно. Если бы ему была известна премудрая игра в шахматы, он, пожалуй, так определил бы свою позицию. Впрочем, он признавал только одну игру – жизнь и каждый день весьма виртуозно ис¬полнял соло на нервах окружающих, искусно комбинируя желаемое и действительное. Он любил дирижировать жизнью других людей и симфонией обстоятельств, которую он вдох¬новенно сочинял, и в которой почти каждому, с кем он сталкивался, обязательно отводи¬лась хоть небольшая партия. И каждый свер¬чок знал положенные ему такты, а все диезы и бемоли разлетались по местам от одного небрежного движения его бровей. И всё складывалось чётко и продуманно до по¬следнего аккорда, до финальной победной ферматы, которая исполнялась им самим пиано-пианиссимо под восторженное «ах!» всей охваченной мелодией окружающей среды и последующие овации заказчиков. Собственно в этом и заключалось его мас¬терство. Да, под навесом находился Мастер.
Деяния Мастера стали легендами. Когда новоиспечённый претор Иудеи Понтий Пилат повел своё войско из Кесарии в Иерусалим на зимнюю стоянку, он решил для поругания иудейских обычаев внести в город изображе¬ния императора на древках знамён. Причём, всё это беззаконие произошло ночью. Преж¬ние наместники не дерзали так оскорблять
народ. Узнав об этом, Мастер переговорил с первосвященником, с некоторыми членами Синедриона и спешно отбыл в Кесарию со¬провождаемый четырьмя верными людьми. Через несколько часов после их отъезда ог¬ромные толпы жителей Иерусалима двинулись в направлении резиденции наместника. К тому времени, как возмущённая масса вошла в Кесарию, Мастер успел побеседо¬вать с легатом легиона, а его подручные обошли самых влиятельных сановников города. Потом пять дней длились переговоры наместника с народом, а на шестой, по совету легата, ублаженного Мастером, Пилат велел воинам, тайно вооружиться и спря¬таться в здании ипподрома, а сам сел на возвышение, там же сооруженное. Но так как народ опять возобновил свои просьбы, то, по мановению руки наместника, солдаты окру¬жили толпу. Прокуратор пригрозил немед-ленно перерубить всех, кто не перестанет шуметь и не удалится восвояси. В эту минуту находившийся среди толпы Мастер подал условный знак – поднял правую руку – и люди сейчас же бросились на землю, обнажили свои шеи и сказали, что они предпочитают умереть, чем допустить такое наглое нару¬шение мудрого закона. Мастер точно угадал психологию римлянина – Пилат изумился их стойкости в соблюдении религиозных норм, приказал немедленно убрать из Иерусалима императорские изображения и доставить их в Кесарию.
Нужно сказать, что вдохновенные импро¬визации Мастера никому и никогда повторить не удавалось. Когда Пилат решил строить водопровод на деньги святилища, Мастера в Иерусалиме не было. Но первосвященник, памятуя имеющийся опыт, решил натравить толпу на рабочих, занятых строительством. В результате пострадали и мятежники, и невинные люди.
Мастер очень сокрушался, когда узнал подробности столь бездарного бунта. Он не спешил возвращаться в Иерусалим, но серь¬ёзно задумался о том, что с благоверными властями и воинством милого Отечества на¬добно что-то делать.
Сейчас он убеждался, что не только ему пришла в голову такая идея. Кто же такие его однодумцы и можно ли их назвать едино¬мышленниками?
Когда он сошёл с корабля в эфесском порту, его не встретил никто, и он понял, что имеет дело с людьми, которым палец в рот класть не рекомендуется. Он взял крытые носилки, добрался до по¬стоялого двора и оттуда послал раба с «пра¬вильной» табличкой. Через час раб принёс ему ответ – кроме условленной надписи, на правой стороне диптиха было нацарапано: «Улица Куцый Хвост, вторая справа от фору¬ма, дом с розовыми колоннами».
Дверь открыл однорукий раб, который показал Мастеру временное пристанище. Ему предоставили шикарный двухэтажный еврей¬ский «беит(21)» с цитатами из закона на косяках дверей, со множеством комодиков, шкафчи¬ков, подушечек и прочих уютных и полезных вещичек. Пристанище было не хуже его дома в Иерусалиме, из чего Мастер заключил, что, либо о нём предупредили заранее, либо здесь пользуются целой системой паролей, и каждый присвоен определённой категории гостей. Это жилище соответствует высшей. Он поинтересовался, где его нубиец. Раб пообещал, что к шестому часу это будет известно. Он говорил очень вяло, будто сквозь зубы, и слишком уж минимально.
-Ты больше ничего не хочешь мне сооб¬щить?
-Скоро вам принесут деньги. Если Вам что-то понадобится, достаточно хлопнуть в ладоши.
-Мне понадобится встреча с твоим хозяи¬ном.
-Передам. Но, боюсь, что пока это невоз¬можно.
-Почему?
-Таков порядок. Вы получите всё, что по¬желаете, но видеться будете только со мной, – всё говорилось с подобающей почтительностью и без тени колебания.
-Ну, добро. Можешь идти.
Стало ясно, что дальше расспрашивать бесполезно.
Через час вернули нубийца, и его рассказ заставил Мастера задуматься. Пианхи пошел по указанному адресу. Там обнаружился ма¬ленький бедный домик в глубине сада. У него взяли табличку, а через несколько минут двое подкрались сзади, набросили ему на голову мешок, скрутили и уволокли в яму, где он и пребывал до приезда Мастера. Всё делалось совершенно бесшумно, даже ветка не хруст¬нула, хотя тащили его по узкой аллее, с обеих сторон которой росли неухоженные лохматые кусты. Несли, словно по воздуху летели.
Так же странно его и освободили – двое спустились в яму, ударили, накинули мешок, и в мешке без единого звука доставили в дом, где находился Мастер, бросили во внутрен¬нем дворике, пару раз пнули ногами, тюкнули по голове - и словно растворились в воздухе. Пока Пианхи выбирался из тряпичного плена, его тюремщики скрылись. То, что Пианхи временно изолируют, Мастер не исключал – пароль ведь был искажен, - но, после того, как всё определилось, так обращаться с его вольноотпущенником не стоило. Ему, Мастеру, указали на место. Ему предлагают играть по чужим правилам, а он предпочитал устанавливать свои. Он поразмышлял немного и решил, что будет целесообразно отложить вспенившиеся амбиции. Пока. На некоторое время.
После обеда он отослал Пианхи на поиски тёмных личностей из Иерусалима, а сам ре-шил обследовать дом. Что можно было найти в обычном доме? Потайные ходы, скрытые комнаты, отверстия для подслушивания и подглядывания, ловушки, наконец.
Мастер вышел во внутренний дворик. В центре дворика бил фонтан - небольшая мраморная плита, в которую была вделана керамическая труба для подачи воды. Конец трубы вылепили в форме двух лепестков. Мастер добросовестно исследовал плиту и потрогал оба лепестка – понажимал со всех сторон, подёргал – подвоха, похоже, не бы-ло. Вода стекала в небольшой квадратный бассейн. Мастер проинспектировал и его – ничего подозрительного не нашел. Он осмот¬рел небольшие кустики вокруг бассейна, мраморную скамью, пощупал горлышки напо¬ловину зарытых в песок амфор, видимо, с вином и зерном. Может быть, с оливковым маслом. Амфоры, разумеется, были запеча-таны и тоже не дали ему желанных сведений.
Мастер сел на скамейку. Посмотрел на здание. Во внутренний дворик с первого эта¬жа выходило четыре двери и три со второго – на террасу. Стало быть, здесь семь комнат. У шести из них есть окна приблизительно одинаковые по величине, одна комната – для омовений – без окон. Теперь ему надлежало вспомнить размер помещений, чтобы прики-нуть, где может находиться спрятанная кла¬довка - для подслушивания, например. Или для того, чтобы замаскировать там… А, соб¬ственно, кого там нужно маскировать? Подслушивать можно из соседней комнаты, а убить… а зачем его сейчас убивать? Да и сделать это можно было ещё в Иерусалиме, в толпе, допустим, или на тёмной улице. Поэтому мысль о скрытом помещении пока¬залась ему неактуальной в данной ситуации. Но проверить, конечно, стоит. И он решил обследовать весь дом.
Прежде всего, Мастер направился в свою спальню. Широкая мраморная кровать стояла у правой стены в трёх пядях от окна. Из окна предполагаемому злоумышленнику можно стартовать прямо на постель. Решетки на окне отсутствовали, имелись ставни. Но не внутренние, а внешние, то есть закрыться на ночь здесь нельзя, да, собственно, в такую жару и нелепо. Занавесь на окне была. Ну, хоть что-то. Правда, это что-то поражало своей прозрачностью. Да… всё продумано. Проконтролировать гостя можно идеально. Кедровое кресло с высокими подлокотниками. Он перевернул его и изучил досконально. Вдруг он поймал себя на ощущении абсурд¬ности своих действий и чьего-то ненавязчивого присутствия в комнате. Словно бы этот кто-то за ним наблюдал. Мастер задумался. Пожалуй, лучше ему свои изыскания провес¬ти ночью, а сейчас только внимательно про¬гуляться по дому и хорошенько раскинуть мозгами.
Ночной обыск оказался безрезультатным. Либо дом заботливо хранил свои тайны, либо их вовсе не было. Тогда к чему такая скрытность? И откуда за ним приглядывают? Мастер не всем своим впечатлениям дове¬рял, но это казалось ему из разряда подлинных. К вечеру он уже был уверен, что за ним следят, хотя, видимо, довольно лениво. Лениво, как за своим, которого нужно только слегка проверять, или как за чужаком, кото¬рый полностью под контролем?
Остаток ночи он провел на террасе на небольшом кедровом диване. Пианхи расположился неподалеку от него на соломенном коврике. Пианхи долго молился перед сном. Он знал, что ночью врата Небес отворены для особо жаждущих, и не упускал это время, но долгого разговора с Господом в обычные дни у него не выходило – он сообщал, что жив-здоров и преисполнен благодарности за то, что есть и нижайше просит Его о том, чего не хватает – дальше прилагался список всех нужд. И уж, прости, Господи, что их многова¬то, но, пожалуйста, не игнорируй. Такой была его ежевечерняя молитва.
А вот когда житейское море швыряло лодчонку нубийца на какой-нибудь пакостный риф, Пианхи откуда-то находил резервы для столь объёмного молитвенного вздоха, что даже Мастер только головой покачивал – сам он обычно ограничивался положенными сла-вословиями и благодарениями. Да и они в эту ночь были очень поверхностными – его не оставляло тревожное ощущение чьего-то постороннего присутствия в доме.
Через три дня Пианхи докладывал:
-На улице Красильщиков, недалеко от храма местного идола…
-Какого идола? Здесь их полно. Слуга замялся. В своё время Мастер не толь¬ко обрезал его, как предписывает Закон, но и научил многому, что должен знать и испол¬нять настоящий еврей, - поэтому нубиец не решался произносить имена языческих богов.
-Ну, той бесовки, которую здесь больше всего чтут.
-Понятно. Продолжай, - он понял, что речь шла о храме Артемиды.
-Недалеко от капища сняли маленький дом молодой человек и две женщины. Ему лет двадцать с хвостиком…
-Хвостик большой?
-Думаю, нет. Женщинам около пятидеся¬ти, одна чуть старше. Прибыли на еги¬петском баркасе. Хозяину дома сказали, что из Иерусалима, точнее, из Иоппии. Поклажи много. Видно, поселились надолго.
-А насколько арендован дом?
-На четыре месяца, - слуга заглянул в свои таблички, - выходят оттуда только на рынок и в ближайшую синагогу. Хозяина удивило то, что молодой чело¬век обеих женщин называет матерями.

-А кто хозяин?
-Некий красильщик Беноний. Он их раньше не знал. Зашли по объявлению.
-А почему ты решил, что они из этой ком¬пании?
-Парень разговаривал с зеленщиком, у которого покупает капусту. У огородника умерла жена, а покупатель начал толко¬вать с ним о воскресении мёртвых.
-Может быть, он – просто фарисей?
-Возможно, но фарисей не будет объяс¬няться с язычником по поводу загробной жизни и, скорее всего, купит овощи у ев¬рея.
-Ты прав насчет овощей. А чем они зани¬маются?
-Парень, кажется, рыбачит. Он расспра¬шивал у здешних рыбаков, не нужен ли им помощник. Но его пока никто не взял – хлипковат.
-Нужно его устроить на маленький баркас к кому-нибудь, кто б за ним присмотрел. Это будет заботой наших здешних хозя¬ев, - последнее слово Мастер произнёс с небрежной усмешкой: так говорят о де¬тях, имитирующих занятия взрослых и слишком далеко зашедших в своих играх,  - так, говоришь, обеих зовёт матерями?
Такое распыление возмутило Мастера. Свою мать Мастер боготворил и ни за что не согла¬сился бы назвать «эмой» даже самую лучшую на свете женщину. Да и где они, лучшие? Таких женщин, как его мать, не бывает в принципе. Мать - его единственный друг, ко¬торый всё понимал без слов. Он, младший сын, покоил её старость, он своими руками укладывал её в гроб и закрывал отверстие фамильного захоронения – словно клал гро¬бовую плиту на остаток своей жизни, совер¬шенно обесцветившийся в этот день. Ни сё¬стры, ни жена матери в подмётки не годи¬лись. Все они вызывали некие отдалённые ассоциации, но куда им! А если какая-нибудь благочестивая дама нешуточно напоминала ему родительницу, то его буквально душила ревность. Она не смела, не должна была себе позволять… С другой стороны, любая женщина затрагивала его душу ровно на-столько, насколько она походила на мать. Поэтому Мастер не мог себе представить, как можно сразу двух женщин считать матерями.
- А что наш раб, ты присмотрел за ним?
- Я провел его до улицы Кипарисов. Он юркнул в маленькую базилику, посвященную римскому идолу войны, и про¬пал. Я, конечно, не осквернился и остал¬ся снаружи прождал до ужина и, вернув¬шись, застал его здесь. Видимо, он вы¬шел через другую дверь.
- Он заметил тебя – только и всего.
- Но я ведь не агент по особым поручени¬ям, - сконфуженно оправдывался Пианхи.

-  В том-то и беда, - засмеялся Мастер, - но это не умаляет твоих достоинств. Кто же всё-таки за нами следит?



 21 дом, жилище (евр.)
20 сосуд для питья в форме рога