господь с корабля

      Туманами сигаретных дымов и вдохов-выдохов, сладким запахом духов окружило мой ватный дом сумасшествия. Сколько не беги, дорога не кончится, пока Бог не скажет «довольно», а мне так больно, что сердце дрожит внутри прутов клетки грудной. Так кто-нибудь спасёт меня? Бег прерывается щелчком пальцев, но не мне заканчивать феерию без должных оваций ночных колоколов. Больших медных всадников, языком теревшихся о стены купола, будто церкви, в который нет места святым. Нет места тебе, нет места ему, всему нет места, потому что свят каждый в меру своей испорченности, порочности корнями вросшей в почву сознания. Порог храма обратно толкает; недалеко витает запах хрустящих костей; пополам себя жалею; альтер-эго спит в костре. Алею от пожара. Потушите! Мой кашель яркой свечкой на постаменте сотен фонарей. Такой же незаметный для пальцев Бога, когда-то ласкающих мой подбородок и плечи. Нежный парфюм – ромашки и превосходство – давил на самомнение, которым я так любил хвалиться. Колесница без поводыря не осилит волны полей – он говорил. Но на этом и закончил, ибо едкой кислотой меня поливая, запивая правосудия хмелём, смеётся. Я в нём. Ганнибал блаженно смыкает глаза, рвёт тормоза, и я пускаюсь по новой…

      Гонение небес не прекратилось и около обрыва, в глубине океана которого обломками покоились корабли и атомные бомбы. Скрюченные с иссохшей позолотой, обесцененные собственным возрастом. А я всё ещё бежал по песку, наступая на бутылочные осколки грозных тирад. Бело-красные от крови и позора стекляшки клянчили бессмертие. Так просто, без прелюдий вопрошая, блестя, шелестя гадким шёпотом, топотом зазывая. Я хотел было повернуться разок, увернуться от настойчивой тропы, но щелкнул выключатель. Мир погрузился в идеальное полотно чёрной замши с серебряными заклёпками. Я не видел Медведицу или Пояс Ориона – глаза Бога светились ярче всех звёзд. Ютились к нему руки грешников, а он, лёгкой поступью пошёл на запад. Где стоял я, бело-красный от страха и вина. Овации! Овации!

      Я пал на колени, царапинами исполосились голени и бёдра; меда вкус чесал припухший язык. И он спросил меня: «Чего желал?». Я покачал головой, понимая, что просить корабль отца обратно было бы неразумно, чертовски безумно. А безумию не место в святыне господина, который любит порядок. Как гадок смрад непослушания. «Отвечай». Но я молчал, качал руками из стороны в стороны, сыпля позолотой. Господь улыбнулся и смахнул переливающуюся пыль с ладоней на гладь воды.

      Я не умел плавать.
      Как жаль тонуть вместе с кораблём.