В поезде

И снова я в пути, за окном мелькают  полустанки, колёса отстукивают извечную мелодию дорог.  Сидящая рядом со мной  бабуся    доставала   съестные припасы. Бабка была явно деревенская, но ухоженные руки, с маникюром,   аккуратно уложенные волосы и добротная одежда говорили, что женщина не нуждается, скорее всего, помогают дети. Я перевёл взгляд на двух молодых женщин, сидевших напротив меня. Типичные городские куклы, лакированные достатком.    Молодая  полная блондинка, с ярко  накрашенными губами, сидящая напротив меня, напрасно пыталась прикрыть круглые колени короткой джинсовой юбкой, её спутница, стройная шатенка, не лишённая привлекательности,   с любопытством наблюдала за ней.
 –  Ну, хватит,  –   заявила шатенка. – Ты только привлекаешь к себе внимание.  А, понимаю, ты сама этого хочешь!
Женщины рассмеялись. Блондинка, порывшись в сумочке,  извлекла пачку «More», и подруги направились в тамбур на перекур. Я  почти задремал, когда дверь купе раскрылась, и попутчицы уселись на свои  места. Мельком они оглядели мой будничный наряд, часы отечественного производства, добротную, но не модную обувь,  и, по-видимому, не найдя во мне ничего интересного, занялись  разговором.
 –  Ну,   –  зашелестев оберткой от шоколада,  –   обратилась к подруге шатенка, рассказывай, как было дело.
 –  Тебе это интересно? – сморщила носик блондинка.
–  Давай, давай, ужас как интересно! – брюнетка от нетерпения захлопала в ладоши.  – Ведь я Борьку со школы знаю. Он такой, знаешь….
Надув щёки, и закатив глаза, шатенка, видимо, пыталась передать образ старого знакомого.
–  А его Лариса  –  моя двоюродная сестра, между прочим,  –    искоса взглянув на подругу, заметила блондинка.
–  Что же ты её не расспросишь?
В ответ блондинка только хмыкнула. 
–  Ясно. Родственные чувства мешают.  Ну, так вот. Поженились они, как говориться, и зажили счастливо. А что, в домке всё есть,  работа у обоих непыльная,   денежная. Вот живут они, поживают…
 –  Добра наживают. Знаю. Ты давай по делу.
Я пытался задремать, откинувшись на спинку сиденья, но щебет двух подруг мешал мне.
 –  Ну вот.  Наживают добра, наживают, третий год идёт, а деток – тю-тю.
–  Слушай, а зачем им дети? Для чего? Родится девка – расходы, заботы,  а вырастет  –   принесёт в подоле, и воспитывай внучков!  Жениться сейчас охотников немного!  Опять же мальчишка – они все такие рохли, хуже баб! И, заметь, родители колотятся,  ростят – а шмякнет восемнадцать – и будь любезен, распишись в повестке, хозяева подоспели! А вернётся  инвалидом, или вообще не вернётся – с этих гусей  взятки гладки. И вообще, ни жизни, ничего, каторга! Пелёнки, распашонки, брр…
– Так сейчас же подгузники!
– Всё равно мерзость!
Сидящая со мной бабулька, слушая эти речи, открыла было рот, но сдержавшись, украдкой перекрестилась, и отвернулась к окну.
 –  Ну, так рассказывать, или не надо? – равнодушно поинтересовалась шатенка.
 –  Извини, конечно, продолжай!
  –  Ну, значит, Лариска туда – сюда, к врачам, те ей говорят: Всё у вас нормально. Идите, и рожайте.
 –  Та им:  –    Я бы с радостью, да ведь забеременеть надо!
 –  Ну, так в чём же дело?
 –  Вот то-то и оно, в чём дело! 
 –  Не в муже ли?
 –  Вы врачи, вам решать.
–  Так давайте сюда мужа!
 –  Бу сделано! Короче, обследовали Борьку.
Шатенка хохотнула, прикрыв  рот пальцами с длинными ухоженными ногтями.
 –  Чего ты? – повернулась к ней блондинка.
 –  У бабушки в деревне поросёнок был, Борька, его тоже ветеринар обследовал.
 –   Тоже потомства не давал?
 –  Потомство было, только сам вес не набирал.
 –  А зачем ему вес? Поросят строгает, и ладно!
–  Слушай, что это мы на поросёнка переключились?  Пойдём, покурим!
Женщины  выпорхнули из купе. Я взглянул в немытое вагонное окно; передо мной расстилалась унылая панорама среднерусского пейзажа. Тут и там появлялись на заброшенных полях перелески,  кое- где виднелись холмики стогов. Небо было покрыто лёгкими перистыми облаками, яркая зелень листьев и трав поблекла,  во всём чувствовалось приближение осени.     Дверь купе с лёгким лязгом растворилась, появился проводник, с традиционным чайным подносом, за ним, вместе с едва уловимым     запахом  дорогого табака, явились подруги. Я взял свой стакан с мельхиоровым подстаканником,  и помешивал ложечкой с вензелем «РЖД» чай.  Подруги, словно продолжая только что прерванный разговор, затараторили опять. Чем они занимались в тамбуре? Неужели играли в молчанку? 
 –  Так вот, продолжила блондинка. –    Обследовали Бориса.
 –  Какого?
 –  Ларискиного мужа. –   И  –  бац!  –  Блондинка хлопнула тыльной стороной кисти по пухлой ладошке.
–  Абзац?
–  Точно. Бесплодный.
 –  Ёклмн! И что?
 –  Ну, там разговоры, что, да как; хотели ребенка взять из детдома, но Лариска упёрлась.  –  Хочу, говорит, рожать.
Борька:
–  Как? От кого?
 –  Да ладно,  –   говорит Лариска,  –  не парься. Всё будет тип-топ. Есть такой центр репродукции человека, в Москве, а там делают искусственное оплодотворение. Целый конвейер, клепают, как на заводе.
 –  А вдруг, какой ни будь хмырь попадётся с бракованными сперматозоидами? Что делать будем? Какие гарантии?
– А если из детдома возьмём, думаешь, там потомки золотых медалистов?  Короче, готовь сто восемнадцать штук рэ, плюс лекарства, плюс накладные расходы. Рожу тебе, как миленькая, мужичка или девицу, будешь катать на коляске.
Так проспорили они ещё несколько дней, и Лариска укатила оплодотворяться. Вернулась, всё путём, живут, ждут потомства. Пришло время рожать. Лариска в роддоме, Бориска хозяйствует дома. 
Шатенка, заинтригованная рассказом, положила ногу на ногу, и раскачивала туфлёй, легонько попинывая меня в голень.  Заметив это,  она извинилась, вновь перекинула ногу на ногу, достала пачку сигарет, но, спохватившись, положила в сумку.
 –  Давай, давай, рассказывай! – поторапливала она подругу.
 –  А что тут рассказывать? Звонят Борису на работу. Жена ваша родила, всё нормально, приходите. Тот конфет, цветов, ну, всё, что полагается, берёт, и катит в родильню. Встречает его врач. Нам нужно с вами побеседовать,  –   говорит Борису.
 –  Что-то случилось? – затрясся тот.
Врач мнётся: Да, собственно, всё нормально, только небольшая есть закавыка.
Борька берет врача за воротник:
 – Говорите всё прямо. Она живая?
 –  Все живы, и она и он.
 –  Значит, мальчик?
–  Точно.  Сейчас вам его покажут.  Приходит сестра, с конвертом, разворачивает, а там….
  Блондинка, выдержала  паузу. У шатёнки округлились глаза,  и открылся рот.
 –  Неведома зверюшка?
 –   А там – мальчишка. Ничего себе, симпатичный….   Только чёрненький.
 –  Батюшки святы! – вдруг вскрикнула старушка, о которой уже  все позабыли.  –   Да неужто правда?
Ответа она не получила. Подружки на время замолчали, и только вагонные колёса продолжали отстукивать километры.  Наконец, шатенка пришла в рабочее состояние.
 –  Ну и как?  В смысле Борис?
Блондинка пожала плечами.
–  Спела ему Лариса,  про какую то врачебную ошибку. Мол, не ту пробирку взяли.
 –  Поверил?
Блондинка снова пожала плечами.
–  Ну, побесился, конечно…. Все сервизы перебил.  Лариса ему сама посуду подавала. Говорит, надоела старая.  Потом улеглось всё. А что ему оставалось?  Живут, как два сыча,  Борька африканского  киндера сыном не признаёт. Так и зовёт его – Тип-топ. И зачем люди женятся? Пока обхаживают друг дружку, всё пучком, только печати в паспорта шлёпнут – как с цепи срываются! 
 –  Мужики, они все такие смешные …. А Лариска?
– Молчит, как рыба в пироге. Ничего, говорит, не знаю, документы все, квитанции  предоставила, так что ко мне никаких претензий. Правда,   задержалась   в Москве на несколько деньков, говорит, по театрам ходила.
  –  Небось, Отелло смотрела? – ехидно заметила шатенка.
 –  Знаешь, мне как-то всё равно,  –  отреагировала блондинка.
 –  Постой, постой,  да ведь  ты с ней ездила?  Давай, рассказывай!
–  Всё уже рассказала.
 –    Таки всё?
Губы блондинки дрогнули в едва заметной улыбке, и женщины отправились курить, оставив меня наедине со старушкой слушать колёсный перестук.