Венценосный Государь Николай II. глава 16

XVI
 
   7 февраля 1904 года главнокомандующим русской армии был назначен генерал и военный министр Алексей Николаевич Куропаткин. Трудно сказать, почему выбор Государя пал именно на него, так как никаких особых заслуг у Куропаткина не было, и как полководец он себя ничем не проявил.
   Новый главнокомандующий прекрасно понимал и видел, насколько японская армия превосходит русскую. Он осознавал, что ни численностью, ни позициями эту войну выиграть нельзя, поэтому он не торопился с решительными действиями, даже наоборот, стремился избежать битв на море.
   20 дней спустя после своего назначения на должность, 27 февраля, Куропаткину пришлось держать ответ перед депутацией петербургской городской Думы.
   - Вам всем не хуже меня известно положение в Порт-Артуре, - говорил Куропаткин, обращаясь к депутации. – При таких обстоятельствах любые решительные действия с нашей стороны могут принести нашей армии только вред, но никак не пользу. Более того, мы просто не готовы к войне с Японией. То, что эта война разразилась, для нас большое несчастье, даже, не побоюсь сказать, горе.
   - Вы говорите общеизвестные вещи, - возразили Куропаткину.  – Все эти факты не меняют положения дел. Война начата, готовы мы к ней или не готовы, и теперь перед армией стоит вопрос: что мы можем предпринять?
   - Да, война начата, - снисходительно соглашался Куропаткин. – Тут уж ничего не попишешь, и единственный способ ее ведения, благоприятный для нас, это тактика 1812 года.
   - Как? – ужаснулись уполномоченные. – Вы что же, предлагаете сдать врагу Россию?
   - Зачем же Россию, - нахмурился главнокомандующий, возмущенный тем, что так перегнули палку его оппоненты. – Речь идет не о России.
   - Так поясните свои слова.
   - Мы должны отступить вглубь Маньчжурии, вплоть до самого Харбина а, возможно, даже и дальше.
   - И это вы называете «не сдать Россию». – Предложение генерала вызвало крайнее неодобрение у присутствующих.
   - Да, я так считаю, - неумолимо продолжал тот. Маньчжурия, все же, вовсе не часть России, хотя и отдавать ее Японии тяжело. Тем не менее, это необходимый шаг. Разыгрывать  героизм для России просто опасно. Для того чтобы мобилизовать достаточно могучую армию, необходимо переправить войска через всю Россию, из одного конца в другой. А вы не забывайте, Господа, что Россия – это не Япония. Границы нашей родины весьма обширны.
   - Да, Россия – не Япония, - с гордостью повторили депутаты.
   - Вот  видите, вы сами это признали. Следовательно, на это потребуется время, а оно, в случае отступления, будет на нашей стороне. Япония завязнет, а мы наберемся сил. Терпение, терпение, и терпение, господа.
   Нельзя сказать, чтобы доводы Куропаткина убедили правительство. К тому же, общее руководство военными действиями было поручено адмиралу Евгению Ивановичу Алексееву, который был категорически  не согласен с мнением генерала.
   А на флоте положение осложнялось все больше и больше, и среди матросов появилась угроза паники. На собственных минах подорвались два судна: крейсер «Боярин» и транспортник «Енисей». Все это отнюдь не способствовало поднятию боевого духа среди матросов. И лишь с приездом адмирала Макарова, состоявшимся 24 февраля, общий настрой снова воспрянул. Все верили, что с приездом адмирала положение на море перемениться к лучшему.
   Увы, этим надеждам было не суждено оправдаться. 31 марта адмирал погиб, затонув вместе с броненосцем «Петропавловск», наскочившим на мину. От детонации взорвался боезапас броненосца, в результате чего корабль буквально разломился пополам, и затонул всего за несколько минут. Вместе с адмиралом погибло 650 человек личного состава.
   Гибель адмирала окончательно сломила волю к победе во всем тихоокеанском флоте. Боевой дух снова упал, и теперь уже мало кто верил в победу. Это трагическое событие вызвало настоящее злорадство среди революционных сил, которые не замедлили с новой энергией продолжить нападки на Российское правительство, сея разложение среди народа, разжигая пораженческие настроения, и распуская заведомо ложные слухи.
   С гибелью адмирала Макарова для русского флота наступила черная полоса. Он стал терпеть одно поражение за другим.
   Не лучше обстояли дела и на сухопутном фронте. В апреле месяце японская армия, высадившаяся в Северной Корее, начала битву за реку Ялу. Численное превосходство японской армии над русской было почти в пять раз. При таком соотношении сил не было практически никаких шансов на победу, поэтому, несмотря на то, что русские войска занимали более выгодную позицию, японцы сумели переправиться через реку, и атаковали их с фланга. Войска, под командованием генерала Засулича, были вынуждены отступить, потеряв убитыми около двух с половиной тысяч солдат.
   Впоследствии Порт-Артур оказался отрезанным от Маньчжурской армии, а русский флот почти целиком уничтожен.
   Но  в начале мая удача на короткое время отвернулась от Японии. Два ее броненосца «Хатцусе» и «Яшима» подорвались на минах. «Хатцусе» почти мгновенно затонул, а поврежденный «Яшима» японцы попытались отбуксировать к родным берегам. Но это им не удалось, так как «Яшима» затонул в пути, так и не достигнув Японии.
   Гибель двух этих судов не остановила японскую армию, тем более что дела на суше у них шли все лучше и лучше. Русские войска были вынуждены принять тактику Куропаткина, и теперь отступали вглубь материка, оставляя японцам большую часть Маньчжурии. А четыре японских армии господствовали на суше, одна из которых готовилась к осаде Порт-Артура, остальные же теснили отступающие русские войска.
   28 июля в Желтом море состоялось первое грандиозное сражение, в котором принял участие весь Порт-Артурский флот в полном составе. У японских кораблей было преобладание, как в скорости, так и в вооружении, и это было их несомненным преимуществом. Русская эскадра, пытавшаяся вырваться из вод Порт-Артура, была вынуждена вновь отступить, так как в этом бою был убит адмирал Витгефт, командующий эскадрой, он погиб вместе со всем своим штабом; один из снарядов попал в капитанский мостик. Возможно, это обстоятельство и решило исход боя.
   16 августа произошло первое крупное сражение на суше. Перед этим в Маньчжурии на протяжении двух недель шли проливные дожди, которые были не редкостью в этих краях, они залили все окрестности водой, и сделали невозможным ведение боевых действий на долгое время. Но к 16 августу земля просохла, и японцы вновь приступили к штурму русских позиций. Поначалу русские войска успешно отражали атаки японцев, но постепенно были вынуждены снова отступить. Куропаткин продолжал свою тактику сдачи позиций, то ли из страха, то ли стараясь сберечь войска от излишних потерь. Наверное, впервые за все время войны японские потери превзошли потери русской армии. Тем не менее, отступления продолжались.
   После двухнедельных боев японская армия заняла Ляоян, за который, собственно, и шли все эти бои.
   Опасность поражения в войне встала перед Россией, но Государь не желал мириться с этим. Он принял твердое решение приложить все усилия для того, чтобы эта война была выиграна. Увы, не все победы зависят от воли и желания Императора.
   Начались бесконечные и затяжные бои с переменным успехом. Позиции менялись, переходили из рук в руки. Русская армия, которая в сентябре месяце получила пополнение в пятьдесят тысяч человек, и теперь численно превосходила японскую, неоднократно пыталась прорвать линию фронта. Но из этого ничего не получилось. Делались попытки обойти противника с флангов, но и это закончилось полной неудачей. К тому же, в местах проведения боев зарядили осенние ливни, которые совсем не похожи на дожди в средней полосе России.
   Дожди, битвы, передвижения в тяжелых условиях, все это превратило Маньчжурию в настоящий ад. Трудно представить себе физические и моральные страдания солдат, на долю которых выпала такая тяжелая участь. Многим из них до той поры и вовсе не доводилось принимать участия в боевых действиях. Кто-то из них, несомненно, воспринимал все происходящее, как свой долг, кто-то как перст Божий, наказание за грехи. И, конечно же, были и революционно настроенные, враждебные к Государю, считавшие его виновником этой кровопролитной и бессмысленной войны, и воспринимавшими Маньчжурию как чужбину.
   Собственно, она и была чужбиной.
   Из окопов, крепостей, когда пули свистят над головами, а снаряды рвутся вокруг, война выглядит совсем иначе, нежели чем из штабов, где все боевые действия происходят на разложенной на столе карте, под запах ароматного горячего кофе, остывающего в фарфоровых чашках. Когда вокруг льется кровь, гибнут товарищи и однополчане, когда собственная жизнь висит на волоске, никакие политические расчеты и экономические задачи не успокаивают, а напротив, только раздражают и разжигают чувство несправедливости.
   В самом деле, зачем нужно отдавать собственную жизнь, когда вокруг тебя чужбина? Вокруг Китай, Корея, все чужое и иноверное, когда все против тебя, даже сам климат. А из штабов поступают приказы; держаться, атаковать, а затем отступать. Да и на стратегическое отступление все смотрели по-разному. Кто-то поддерживал, считая, что это поможет сохранить множество солдатских жизней. А кто-то видел в этом признак поражения, симптомы заведомо проигранной войны. И это негативно влияло на боевой дух солдат, внушая если не панику, то, во всяком случае, уверенность в собственной обреченности.
   Да и как можно было быть уверенным в обратном, если русская армия постоянно отступала, оставляя после себя разбитые орудия и горы трупов. Что могли знать и понимать в стратегии и неизбежности Русско-Японской войны простые солдаты, когда речь идет об их собственной жизни. Они отдавали ее, не понимая, ради чего отдают. А это страшно. На кону стоит жизнь, не какие-то временные благополучия и бытовые удобства, а собственная жизнь. Некоторые невольно вспоминали войну с Наполеоном, о которой они слышали от своих дедов, которым, в свою очередь, о ней рассказывали их отцы.
   - Отступаем, отступаем, - обреченно говорили солдаты. – Прямо как наши прадеды девяносто лет назад.
   - Нашим прадедам тяжелее приходилось, - возражали на это.
   - Это почему же?
   - Те родину за собой оставляли французу. Москву, спаленную пожаром, как говорил когда-то Пушкин. А мы что, Маньчжурию, которая никому из нас и даром не нужна.
   - Это верно, - соглашались с этим доводом солдаты. – Только Царю нашему и нужна, да правительству, не знающему горя. Они ж с нее прибыль имеют.
   - Это какую ж такую прибыль?
   - Известно какую. Коммерческую. Государству прибыль, а нам гробы, да венки. Несправедливо все это.
   - Уж куда не справедливей.
   Как бы там ни было, а пораженческие настроения охватывали русскую армию все больше и больше. Возможно, это и было одной из причин того, что война была, в конце концов, проиграна.
   Да и как могли пораженческие настроения не охватить солдат, когда они видели, что почти весь русский флот под Порт-Артуром был уничтожен, что корабли противника превосходят в скорости и в оснащенности корабли родного  флота, а японские солдаты опытнее и агрессивнее их самих.
   Солдаты глядели на всю эту мясорубку, видели эти мертвые тела, лежащих вперемешку русских и японских воинов. Все это действовало на русскую армию угнетающе, тем более что  солдаты не чувствовали за собой родины, не считали, что воюют за нее. Они видели лишь борьбу за господство Японии и России над Маньчжурией, за обладание ее территорией. Видели, что враг силен.
   - Нам не выиграть этой войны, - высказал кто-то из солдат мысль, мучающую многих.
   Эти слова оказались пророческими. В войсках падала вера, вера в победу, в Государя, в отечество. А вместе с этим исчезала и воля к победе.