Двенадцать вечеров с Экклесиастом. Публикация 10

Вечер ПЯТЫЙ
Не торопись языком твоим…
(Еккл. 5.1)
 Меня боялись, ненавидели, часто проклинали – но мечтали получить хоть кроху с моего стола. Я не был всесилен – но все же был необыкновенно силен. Я любил себя, гордился собой – но стремился все выше и выше.  Это пусть неудачники говорят, что всех денег не заработаешь – а я деньги люблю, и они отвечают мне взаимностью.
Их уже много – но срабатывает некий спортивный интерес, своего рода азарт – и новые вершины бизнеса уступают моему напору. Вчера одна из высочайших вершин покорена, и я еду в церковь благодарить. Кого? Наверное, себя…. Отношения с верой у меня не очень сложились – как и все в моей жизни, она обслуживала какие-то запросы.
Мне нравилась суета в храме и вокруг него, когда подъезжали мои машины; мне нравилось смотреть на печальные лица икон – я словно дорастал до них своим размахом; я любил пустоту и тишину, возникающие вокруг меня ТАМ. Как они все должны быть благодарны МНЕ, что я уделяю СВОЕ время и им….
Уже при подъезде к храму видно начавшуюся суету. Среди нищих – чуть не драка, хотя по опыту знают, что достанется всем. На крыльцо выходит настоятель (я его почему-то называю «своим») и почтительно ожидает, когда, раздав милостыню, я подойду за благословением. Но все это выглядит совсем наоборот, особенно для меня самого – фактически, склонившись в показном глубоком поклоне – Я благословляю.
Легкий сумрак церкви принимает меня, свечи трепещут при моем появлении. Иду прямо к своей любимой иконе – Владимирскому образу Богородицы (ведь это Я приобрел ее для храма). Немного склоняю голову, и вижу прекрасный взгляд, направленный куда-то в сторону от меня.
Сегодня что-то непривычно душно. Чуть в стороне лежит открытая Библия, и ее страницы – очень тяжелые даже на вид (это я ее купил для храма – очень древняя и дорогая) – начинают сами собой переворачиваться, очень и очень медленно. В такт их движению гулко бьется сердце – но между его ударами словно бездна смотрит мне в глаза. Последнее движение. Машинально смотрю на открывшуюся страницу. «Книга Екклесиаста, пятая глава». Лист замирает. Вместе с ним останавливается мое сердце.
Не знаю, как там описывается все это с выходом из тела, изумлением или испугом, но у меня было по-другому. Я оказался в странном месте.
Боли не было, особого удивления – то же. Скорее, неуверенность в собственном статусе и от того огромная неловкость.
Вроде приличная кампания из пяти человек. Четверо примерно моего возраста (хотя какой он СЕЙЧАС – мой возраст?), один явно выделяется каким-то внутренним светом и благообразием. Они ДРУГИЕ, и все тут ДРУГОЕ,
Беру себя в руки. Незнакомое, но богатое место, солидные люди – и, судя по улыбкам – не враги. Поэтому говорить необходимо спокойно, уверенно и со значением – до прояснения ситуации.
Получилось не очень. Почему-то в голосе было больше удивления и наивности, чем уверенности и веса.
- Что случилось? – Кстати, не самый умный вопрос в сложившейся ситуации. В глубине себя я знал, что случилось – но это было настолько дико, что нуждалось в подтверждении. И оно не замедлило последовать из уст старшего.
- Обычное дело. Умер ты. Прямо в церкви. Можно сказать, уснул глубоким сном. И теперь тебе решать – что реально, а что – нет.
Ничего себе задачка. А если решу – что будет? И почему так по-доброму улыбаются спутники мудреца? Уж не подстроили ли это мои друзья – мы ведь периодически старались разнообразить жизнь друг друга различными реалистичными инсценировками – даже фирму специальную создали.
Но не похожи эти пятеро на шутников – наоборот, в их присутствии почему-то шутом чувствую себя я.
Один из них заговорил.
- Привет, друг! Я – Фома, с остальными познакомишься по ходу. Времени не очень много, и мы все хорошо представляем твое состояние. Ты,  по собственному неосознанному желанию, участвуешь в написании Книги – свою главу ты увидел в церкви. Не вдавайся сейчас в анализ – ничего не получится, слишком мало данных. Просто наблюдай и УЧАСТВУЙ!
И наблюдение понадобилось. Вдруг ожил интересный ковер на полу этого богатого старинного помещения. Ковер этот напомнил мне сказку о скатерти-самобранке, вот только появлялись на нем не яства – но завораживающий узор.
Вместе с этим воздух наполнился чем-то, что сделало его похожим на грозу, и с приятным шипением прямо посреди зала, между мной и экзотической кампанией, появились буквы.
Не торопись языком твоим, и сердце твое да не спешит произнести слово пред Богом; потому что Бог на небе, а ты на земле; поэтому слова твои да будут немноги.
Ибо, как сновидения бывают при множестве забот, так голос глупого познается при множестве слов.
Хорошее начало.  А ведь тогда – в церкви – я поспешил. «Бога за бороду взял». С этой мыслью пришла вдруг невыносимая боль в груди. Но она не была физической – скорее внутренней, хотя еще более реальной. Казалось, что боль эту можно увидеть – и я увидел.
Увидел собственное сердце. В тот момент. Как бы это описать? Возьмите маленький кусочек солнца, и начинайте его постоянно макать то в грязь, то в паутину. Постепенно свет будет становиться все более скрытым, а в руках окажется отвратительный комок жижи. Неудивительно, что оно не выдержало… Но откуда столько грязи – я что, самый гадкий человек?
И снова вопрос получил немедленный зрительный ответ – вокруг меня сгустились образы вплоть до полной реальности, и давно забытые события вновь обрели свое существование, словно киноленту отмотали назад…. Но, в отличие от самих ситуаций, теперь я их видел со стороны – а главное, моему взору были доступны сердца людей – в том числе, и мое.
Вот я заканчиваю институт – полон надежд и планов. Сердце ярко горит внутри, создавая во всем моем существе чувство оптимизма и желания открытий. Мне нравилось работать в научно-исследовательском институте – вся эта неспешная суета, звания и открытия. Представлялось, что самое большое из них ожидает именно меня! И я был готов.
Но посреди этого светлого оптимизма начали все чаще попадаться сгустки тьмы. Пока они выглядели паутиной, но сердце, проходя сквозь них, неизбежно загрязнялось.
Меня обошли при выдаче премии. Беспринципные постоянно одерживают надо мной верх.  Безденежье ставит на грань выживания – а некоторые из одногруппников, наплевав на науку и профессию, уже катаются на дорогих иномарках. Родителям нужна помощь, которую я не мог оказать. Моя девушка все больше говорит о состоятельности других.
Будь любой из этих факторов одинок, я без труда справился бы с ним – но вместе они оказались сильнее. И подернутое паутиной сердце уступает уму, позволяя ему принять решение о собственном бизнесе. Кроме того, накопившаяся злость требует выхода – и лучшего для нее не найти.
В этот момент на сердце образовалось первое темное пятно – я отделил себя от людей, и готов был бороться за «свою» территорию.
О бизнесе написано и снято столько, что нет необходимости в подробностях. Жесткая борьба, непрерывные столкновения, взлеты и падения. Не до сантиментов. И это мне нравилось. А сердце покрывалось ссадинами и кровоподтеками. Несколько раз оно полностью уходило в слой липкой грязи – но каждый раз умело приподняться над ним. Каких чудовищных усилий стоило оставаться человеком…
Иногда, благодаря еще пробивающемуся свету, становился сострадательным – особенно к детям-сиротам. Делал подарки, что-то строил, кому-то жертвовал. Но это все было не то…
Интерес вызвал очередной эпизод столкновения с налоговой. Я вдруг понял, что против меня выступил один из новых знакомых – Матфей, кажется. Я еле ноги унес тогда – но и уроков вынес предостаточно. Именно это противостояние добавило окончательную ложку дегтя в каплю оставшегося меда – и я превратился в танк. Люди перестали существовать для меня как таковые – ведь, сидя в броне, только броню и ощущаешь. А люди – они мягкие…
Не обошлось и без физического насилия – я карал, и карал с удовольствием. Любимое выражение по отношению к людям – «насекомые». Даже человеческих слов осталось мало – но при этом меня понимали!
То, что творилось с сердцем, трудно описать. Свет уже не виден – почти. Всплывает из жижи все реже. Мне показалось даже, что временами оно плакало.
Я себя утопил. Без остатка и надежды выбраться. Я погрузился в собою организованный сон, в котором было мало человеческого.  Слова закончились. Силы тоже. Даже в своем видении, сейчас, я опустился на колени – совершенно непроизвольно.
То, что произошло в следующее мгновение, было настоящим чудом.
Со всех сторон ко мне потянулись невидимые лучики тепла – но как же явно я их чувствовал! Без всяких обвинений или нравоучений они начали неспешно отмывать мое сердце, практически приведенное мной в негодность. И эта безусловная, бессловесная Любовь просто накрыла меня. Из глаз ручьем потекли почему-то горячие слезы.
Я стоял на коленях перед малознакомыми людьми, и рыдал как ребенок.
Первым подошел Матфей, и его объятие после увиденного приобрело особый смысл. Подняв, все еще сотрясающегося от всхлипываний, он подвел меня к остальным. Образовался своеобразный «спасительный круг». Слова были не нужны. Сновидения закончились вместе с заботами. Предстояло нечто НАСТОЯЩЕЕ – и я готов к нему!