Я просто хочу найти отсюда выход

   Мрак пеленой окутывает с ног до головы. Моё нутро заполнено болью утраты. Яркий белый свет брезжит в лицо. Открываю глаза. Всего одно мгновение и я уже стою на оживлённой автомагистрали. Мимо проносятся на бешеной скорости четырёхколёсные чудища. Всё, на что я могу надеяться лишь то, чтобы они и дальше проносились мимо. Слышу скрежет тормозов и чьи-то крики. Кажется, кого-то сбили, но этот кто-то, к счастью, не я. Поворачиваю голову к тому несчастному и… лучше бы я этого не делал. Всего мгновение и новым несчастным становлюсь я. Моё тело падает на капот автомобиля. Вижу ошеломлённое лицо моего личного убийцы: он в растерянности. В позвоночнике что-то хрустит… Кажется, простой перелом, но как жаль, что именно в нём, а не, например, в ноге. Обездвиженный сосуд падает наземь. Железный монстр скрывается вдали. Прискорбно, я ещё в сознании. Боль, что разливается рекой по телу, заставляет столкнуться лично с самыми страшными пытками. Невозможно встать. Невозможно трезво мыслить. Я беспомощен. Однако прочим тварям, сидящим в тёплых салонах их стальных махин, плевать, что под их ногами погибает человек. Я – всего лишь небольшое препятствие на их пути, которое нужно объехать.
   – А разве ты так не поступал с другими? – доносится откуда-то ехидный голос. – Разве ты так не поступал с нами?
   – Ты убил нас! – твердят несколько людей где-то вдали, но мне не до них.
   «Ты убил нас!» – алые надписи с этими словами появляются по всей дороге. Появляются на моём теле. Появляются на автомобилях.
   «Ты убил нас!» – сыплются фразы на меня с неба, словно град.
   Мозг перестаёт работать и…

   Мрак пеленой окутывает с ног до головы. Моё нутро заполнено болью утраты. Яркий свет брезжит в лицо. Открываю глаза. Это был сон. Я знал это: больше никакой боли, никаких голосов, никаких лиц.
   – Доброе утро, Эмиль, – раздаётся где-то рядом мужской сиплый голос и предо мной возникает образ высокого мужчины в чёрном фраке, – давно не виделись.
   – О-отец? Ты же ведь…
   – Умер, – заканчивает мужчина за меня, – ты прав. Однако ты же помнишь, что…
   – Ты убил нас! – вновь твердят люди, которых я не вижу.
   «Ты убил нас!» – алые надписи с этими словами появляются по всей комнате. Появляются на моём теле. Появляются на улицах.
   «Ты убил нас!» – сыплются фразы на меня с потолка, словно град.
   Где-то вдалеке слышится щелчок пальцев, и бетонные стены начинают рушиться. Землетрясение? Или, быть может, кто-то намеренно подорвал здание? Это уже неважно: я прикован цепями к своей кровати, неспособный разрушить оковы, а сверху на меня летят серые тяжёлые пласты, что когда-то были частью потолка. Кажется, в прошлом я был привязан к этому человеку, но что послужило причиной столь резкого изменения в отношениях между нами? Кажется, не о том следует думать в момент, когда этот осточертелый блок касается головы, что ж… Всего пара миллиметров и…
   – Прощай, сын.

   Мрак пеленой окутывает с ног до головы. Моё нутро заполнено болью утраты. Яркий свет брезжит в лицо. Открываю глаза. Нет, это был не сон. Точно не сон. Но что тогда? Кажется, я вновь нашёл неподходящий момент для размышлений: лечу вниз головой с обрыва. Полагаю, кто-то столкнул меня (не мог же я добровольно спрыгнуть), но кто? Неужели в этом мире существуют столь отвратительные люди, которые способны на подобные вещи? Вопрос о быстром перемещении с одного места в другое меня уже слабо волнует. В реальности возможно всё и в этом я убедился только что. Однако я не понимаю, кто и зачем решил сыграть со мной столь злую шутку.
   – Ты убил нас! – вновь твердят голоса, как на повторе. Но это всё уже неважно.
   «Ты убил нас!» – алые надписи с этими словами появляются по всей поверхности земли. Появляются на моём теле.
   «Ты убил нас!» – сыплются фразы на меня с неба, словно град.
   Пожалуй, это ещё один конец, ведь уже вот она, всего в паре миллиметров от меня, земля.
   – Я буду последним, кто окончательно сведёт тебя с ума, ведь ты… – раздаётся чей-то до боли знакомый голос рядом.
   – Спасибо, – срывается с моих губ и…

   Мрак пеленой окутывает с ног до головы. Моё нутро заполнено болью утраты. Яркий свет брезжит в лицо. Открываю глаза. Интересно, что произойдёт на сей раз?
   Я вновь в своей комнате. Вокруг ни души. Пол не дрожит. Вероятно, пока ничего не предвещает беды, но стоит быть аккуратней. Открываю окно. Холодный ветер обдаёт лицо. Я снова здесь, в своём старом ничем неприметном мире, в котором и был до начала всех этих катастроф… Мне кажется, что я в шаге до безумия: все эти голоса, что раздаются у меня в голове и разрывают её на части; все те лица, что приходят ко мне во снах (а во снах ли?) день ото дня (они пытаются меня о чём-то предупредить, но о чём?); все те люди, что врываются ко мне в квартиру и уносят из неё что-то ценное для меня... Кажется, я давно потерял что-то важное, но что? Мне хочется провалиться сквозь землю, лишь бы...
   – .. ль. Эмиль, ты меня слышишь? – я не помню, чей это был голос, но он раздался здесь, сейчас, словно гром среди ясного неба и вернул меня обратно в сознание. – Дружище, что с тобой? Неужели снова меня не узнаёшь? Это же я, я... – Кажется, это уже было однажды... или было нечто ужасно похожее, но почему-то всегда не удаётся расслышать его имя, будто кто-то специально сводит меня с ума. Но... зачем?
   – Что с тобой, дружище? – раздаётся его голос, как на повторе, но уже ни лица, ни его очертаний нет предо мной, будто воображение вздумало сыграть злую шутку.
   – Всё хорошо, – соскальзывает с моих уст и уносится в никуда, но, кто знал, что из того же ниоткуда донесутся эти мерзкие, язвительные голоса:
   – Эй, граждане, он сказал, что всё хорошо!
   – Право, как глупо!
   – Должно быть, он самый большой глупец из всех глупцов!
   – «Хорошо» быть в этом мире ну никак не может! Поверить не могу, что он так и не уяснил это правило, жалкое отродье!
   – Да не кипятись ты так, Нил, наверное, он просто не в курсе всех новостей, – обратился кто-то к разгорячённой личности, в голосе которой отражались несуразные потоки агрессии.
   – Каких новостей? – полюбопытствовал я и, кажется, заставил всех замолчать. К моему сожалению, это молчание длилось всего пару минут, после которых шквал новых отрицательных комментариев обрушился на меня:
   – Да вы, наверное, шутите! Эй, недоносок, ты совсем отстал от жизни? С луны недавно свалился?
   – Нил, не будь так груб! В конце концов, это мы гости, а не он, – снова этот слащавый голос, что приводил меня в сознание, – «Гости? Кто вы, чёрт возьми?», об этом ты ведь сейчас подумал? Как невежливо! И ты, правда, не узнаёшь нас?
   – А должен? – резко спросил я.
   – А он ещё и спрашивает! Нет, ну вы посмотрите на него! Неужто тебе совсем память отшибло? Эй, ты меня слышишь? – перед моим лицом раздаётся щелчок пальцев и то, что я называл до сего момента «реальностью» ускользает из-под ног.

   Меня зовут Эмиль Терраур. Мне шестнадцать лет. Сейчас полдень, время обеда. Я нахожусь неподалёку от сельской школы, которую мне не суждено закончить. У меня был выбор, но он обошёл стороной обучение. Нет, я не жалею об этом, ведь моя жизнь налаживается, я близок к цели, сегодня я вновь видел его.
   – Если в этом мире существует мой клон, – срывается с моих уст, – то, должно быть, это…
   – Хэй, Эмиль, – слышится столь знакомый и беззаботный голос где-то вдали. Голос, что сбивает с мысли. – Дружище, что с тобой? Неужели снова меня не узнаёшь? Это же я, я…
   – Довольно придуриваться…
   И вновь всё как в тумане. Земля ускользает из-под ног. Я вновь стою в своей ветхой отсыревшей комнате. Я всё тот же Эмиль Терраур. Мне тридцать шесть лет и с моих уст слетает лишь одно имя:
   – … Билл.
   – Узнал-таки! – раздаётся столь знакомый доселе голос. – Но, знаешь, как-то поздновато ты это сделал… Сделай ты это раньше, быть может, мы бы приняли другое решение… хотя, сомневаюсь.
   – Решение?
   – Помнишь, что произошло дальше? Помнишь, как кинул меня во имя «высшей цели»? Ты вообще помнишь, в чём она заключалась и с чего всё началось? Нет?

   И вновь щелчок пальцев и… воспоминания? Да, вероятно, это именно они: то, что я столь усердно старался (и старался ли?) стереть из памяти.
Мне вновь шестнадцать лет. Полдень, время обеда. Рядом со мной, напротив величавой яблони, что расположена на другом берегу реки, возникла фигура владельца столь нелепых речей: человек, на которого всегда можно положиться, хоть я и не позволяю себе подобной роскоши. Почему? Трудно сказать. Пожалуй, ответа на данный вопрос я и сам ещё не нашёл.
   – Твой потерянный вид кого угодно с толка собьёт, – продолжает мой оптимистично настроенный приятель, – я уж было подумал, что тебя настиг очередной провал памяти.
   – И не надейся, – тут же отрезаю я.
   – Да ладно тебе, – быстро кидает он и тут же меняет тему. – Ну что, планы не изменились? Куда собираешься дальше прокладывать путь?
   Путь? Да, точно, путь… я уже совершенно позабыл об этом, ведь в данном городке мы осели довольно-таки надолго (прошло, порядком, месяца три, если не больше). Но, думаю, это будет довольно интересно, если исток наших приключений станет устьем для них же. Однако хотелось бы верить, что у этой истории будет продолжение, ведь даже не смотря на то, что день изо дня я вижу одни и те же лица, однажды пред моим взором предстал он… но он был так далеко, что я…
   – Не изменились. Завтра с наступлением ночи идём дальше, на север. Встречаемся в полночь рядом с заброшенным заводом.
   Ложь. Всё это ложь. Зачем я обманываю его, того, кто всегда был рядом? Наверное, потому что мне он более важен, ежели старый приятель… я хочу вновь встретиться с ним, наблюдать его хотя бы издали, хотя бы со спины…
   – Ты сегодня ещё более загружен и пуст, чем обычно. Что-то не так?
   – Всё как всегда, ты же знаешь.
   В глазах Билла читается недоверие к моим словам, но он знает, как я ненавижу назойливое любопытство, а посему не лезет с расспросами и лишь кивает в знак согласия, бросает очередную задорную фразу на прощание и удаляется. Складывается гнетущее ощущение, что никакого разговора и не было, что всё это очередное видение, но левая рука, сжимая осколок стекла, кровоточит от свеженанесённой раны – значит, это был не сон (ведь в них нет боли), а решение… оно принято…
   Следующий день пронёсся незаметно: его я потратил на составление и детальную проработку плана. Всё должно пройти идеально, иначе… Нет, не хочется думать о провальных последствиях. Время запланированной встречи подошло. Осталось около десяти минут до полночи. Сегодня полнолуние – любимая фаза Билла. Кто знал, что именно так стекутся обстоятельства. За заводом у меня запланирована встреча с теми, кто подарят ещё один билет для свидания с ним. По их расчетам, я более не буду нуждаться в чьей-либо помощи… я более не буду нуждаться ни в чём.
   У меня осталось пять минут. Я на месте. Вижу, они тоже. Всё готово. Все заняли свои позиции. Через пять минут мышь окажется в клетке, а удушающие верёвки спадут с кота. Я получил свой долгожданный пакет и какую-то записку – позже прочту, если не забуду. Стрелки часов сошлись на двенадцати. Полночь. По обычаю в городе завыли сирены: теперь любой, оказавшийся на улице – преступник. Таковы здешние законы.
   Уже две минуты первого, а Билла всё нет. Насколько я его знаю, привычки опаздывать не имеет. Интересно, что могло его задержать? Все насторожились. Кажется, они уловили тот же высокочастотный сигнал, что и я: стражи закона приближаются, стоит бежать. Все бросаются врассыпную. Хаос, столпотворение.
   – …ль! … миль! Эмиль! – слышится где-то в толпе. Кажется, он прибыл, но уже поздно: хвост прибыл за ним. План провалился.
   Не знаю, какой чёрт меня дёрнул, но я обернулся. Ошибка. Наши взгляды встретились. На его по-детски невинных глазах наворачиваются слёзы и всё, что он делает – зовёт меня на помощь.
   – Прости, – только и получается буркнуть себе под нос.
   Вижу, как его связывают и запихивают в машину. Я, гордый и надменный, вижу это, но ничего не предпринимаю. Когда-то я спрашивал себя, в чём причина моего недоверия этому замечательному парню, думаю, я нашёл ответ. Он – честный и открытый обладатель широкой души, в отличие от прочих людей, с коими мне доводилось сталкиваться (да и меня в том числе). Он бы непременно осудил меня за мой истинный путь, за мои методы, за мои подходы. Конечно, не было нужды столь много информации скрывать от него продолжительный промежуток времени и, пожалуй, если бы я доверился ему вначале нашего пути, то сейчас всё было иначе. Однако всеми своими действиями я заключил себя в клетку с надзирателем, что то и дело давит на совесть. Признаю, я явно где-то оступился, но это более не имеет значения. План сработал: помехой меньше. Пора двигаться дальше.
   Город остался позади. Оборачиваясь назад, я начинаю осознавать собственную никчёмность, но внутренний голос запрещает останавливаться на достигнутом. Достаю тот самый пакет. Да, Билл явно бы не одобрил такой подход: он был против химических препаратов, что воздействуют на психику, стирая грани реальностей. Но разве это важно? Главное – цель. Способы её достижения не имеют никакого значения. Помню, Однажды ночью, в период, когда меня донимала бессонница, голос внутри меня сказал, что мне следует выйти за пределы разумного. В то время я не понимал, что значат эти слова, однако мне несказанно повезло, в тот же год (мне тогда было около одиннадцати лет), на улицах небольшого города (в котором на тот момент мы проживали с родителями) я встретил бродячего музыканта, называющего себя «Некто». В своих песнях он сказывал о других мирах, о людях и об их истинном «я». В один из снежных дней, когда небо отливало всевозможными оттенками серого (про оттенки, я тоже узнал от него), я решил заговорить с ним.
   – Здравствуй, мой юный друг. Скажи, что привело тебя ко мне? Ты ищешь ответы? А нужно ли знать тебе их? – именно так отреагировал Некто на мои провальные попытки поздороваться с ним и о чём-то спросить.
   Я находился в растерянности: в голове была пустота. Всё, что я мог, так это кивать и восторженно смотреть на него. Мне казалось, что он знает обо всём на свете, что у него есть ответы на все вопросы. Не думаю, что я ошибался, ведь дети куда сильнее склонны доверять интуиции, а она их редко подводит.
   – Если ты всё же уверен в том, что хочешь получить знания от меня, то, прошу, следуй за мной, – продолжал мой новый приятель. Я доверился ему вопреки запретам родителей не разговаривать с незнакомцами. Я последовал за ним. Он вывел меня в безлюдное место, что находилось за пределами города. Оно было прекрасно: белоснежные холмы, вокруг ни души, лёгкие хлопья снега устилают всё вокруг великолепным ковром.
   – Смотри, это он.
   – Он? – робко переспросил я. – Но я никого не вижу.
   – Я знаю, знаю, малыш. Его ты вряд ли увидишь, ведь он – часть меня, а это его любимое место. Я путешествую на протяжении уже восьми лет, и всякий раз ищу всё более заснеженную местность. Он любит снег.
   – Но кто он такой?
   – Пожалуй, он мой лучший друг, мой клон…
   – Клон? – перебил я Некто. – Кто такой «клон»? Не понимаю.
   – Поймёшь. Обязательно поймёшь. Однако скажу, что это непременно тот, кто никогда не оставит тебя. Однажды ты обязательно встретишься со своим лучшим другом, но для этого тебе нужно выйти за пределы разумного.
   – Я слышал об этом! – радостно воскликнул я. – Голос внутри меня говорил об этом! Он говорил то же самое, что и Вы, мистер! Но… я не понимаю, что это значит…
   – Если всё было так, как ты говоришь, то очень хорошо. Верь себе, но будь осторожен, малыш: они не имеют собственного лица, – Некто слабо улыбнулся и потрепал меня по голове.  Кажется, его что-то беспокоило, но я не стал вдаваться в подробности, я лишь хотел встретиться со своим клоном, со своим лучшим другом.
   На следующий день я встретился с Биллом и рассказал ему всё-всё про этот странный случай. Он счёл это интересным и с энтузиазмом отнёсся к моему предложению, что непременно мы станем такими же путешественниками, как и Некто, и будем искать лучшее место для наших лучших друзей. В этот же день я хотел познакомить Билла с этим загадочным бродячим музыкантом. Мы обошли весь город, пытаясь найти его, но его нигде не было. На улице было ясно. Вероятно, он покинул наш городок в поиске более снежного пристанища для его лучшего друга.
   Каждый день мы с замиранием сердца ждали появления в нашей жизни наших же клонов, хотя толком и не понимали, кто это и стоит ли сидеть, сложа руки, слепо надеясь, что они постучатся к нам в дверь. Ничего не происходило, пока однажды Билл не явился ко мне весь в слезах. Он лишился семьи. С его слов я понял, что когда он прибыл домой, то и дома-то толком не оказалось: сплошные руины, а под бетонными блоками – трупы. Вероятно, были выжившие, вероятно, нет. Когда страх затуманивает сознание, то первое, что делаешь – бежишь от ответственности. Также сделали и мы. Признаться, на тот момент меня мало заботило мнение родителей, потому, не мешкая ни секунды, собрав всё самое необходимое, мы, никого не оповещая о собственном решении, отправились на поиски «лучшего места», как и Некто. Однако мы не знали, что искали. Мы не слышали себя. Мы лишь бесцельно блуждали по земному шару, то и дело, озвучивая свои самые нелепые идеи. В конце концов, спустя почти пять лет, мы вновь вернулись в этот полуразрушенный город, откуда и начали странствие. Я пытался найти родителей и ту коморку, в которой когда-то жил, но признаки жизни ничто из этого не подавало, будто ничего и не было.
   Хах, забавно. Я, тот, кто уже больше года следует за собственным клоном, тот, кого до полного единства с ним отделяет всего лишь шаг, придаюсь воспоминаниям. Пора кончать с этим. Вероятно, в последний раз, окидываю взглядом небо, тёмно-синюю даль. Интересно, как произойдёт единение с ним и что будет дальше? Вдыхаю порошок, такой же белоснежный, как и снег на тех холмах. Кажется, я действительно ошибся в выборе пути. Беспомощно падаю на колени. Тело меня более не слушается, а сознание затуманивается. Записка, что прилагалась к пакету, вылетает (интересно, что на ней был написано?). Предо мной пустота. Никого. Лишь яркий белый свет брезжит в лицо. Его нет. Тот, кого я так долго искал… его нет. Отчаяние. Сильное отчаяние накрывает всего меня: все надежды рушатся в одночасье, вся иллюзорная действительность разбивается на куски и всё что я могу… нет, более я не могу ничего. Моё тело разрывается на мелкие клочки (по крайней мере, именно таковые ощущения)… нет, его явно разрывают изнутри. И разрывает он. Я чувствую, как он вышагивает из меня, прорываясь сквозь плотную тушу: его руки  разрывают мою голову надвое, его ноги выходят из живота, а сам он, скрюченный, старается вылезти из этого куска плоти. Боли нет – лишь восхищение, лишь радость от воплощения мечты, от достижения цели. Наконец мы встретились вновь. Надеюсь, более ты меня никогда не покинешь.
   – Если в этом мире существует мой клон, то, должно быть, это… ты…
   И вновь всё как в тумане. Земля ускользает из-под ног. Я вновь стою в своей ветхой отсыревшей комнате. Я всё тот же Эмиль Терраур. Мне тридцать шесть лет и с моих уст слетает лишь одно имя:
   – Билл.
   – О, да неужели! Смотрите-ка, люди добрые и не очень, к кому-то начинает возвращаться память! – звонкий задорный голос Билла слышен из каждого угла моей небольшой комнатки. Складывается гнетущее ощущение, будто я клоун на цирковой арене, а конферансье объявляет очередной номер, которым я должен рассмешить зал. Судя по последующим гудениям и овациям, мне это удалось.
   – Но это ещё не всё! Садитесь поудобнее, дамы и господа! Пришло время увидеть мир моими глазами! Кто хочет побыть добровольцем для этого? Ну же, не стесняйтесь, здесь все свои! – ведущий оповещает о начале нового представления. Свет фанфар сходится на мне. – О, Эмиль, не ожидал, что ты вызовешься добровольцем! Хотя… да, тебя же никто и не спрашивал!
Вновь до боли знакомый щелчок пальцев и земля, уже в который раз, ускользает из-под ног. Где я нахожусь? Кажется, это больничная палата. Кто я? Нет, я больше не Эмиль, я – обладатель хрупкого девичьего тела. Кому оно принадлежит? Не знаю, но Билл говорил что-то про себя. Моя личность претерпевает изменения, видимо, фраза «увидеть мир моими глазами» подразумевала «стать мной».
   – Не стоит сопротивляться, – говорит мой внутренний голос, голос Билла. Я полностью растворяюсь в личине нового себя.

   Что было вчера и неделями ранее – не помню. Хотя, нет, стойте! Вчера всего этого не было! Вчера был мрак, холод, одиночество, но сегодня… всего этого не стало. В голове звучит чей-то голос. Он зовёт меня к себе. Кажется, я забыла что-то важное, но что? По громкоговорителю раздаётся другой глас, вещающий:
   – №132 046, пройдите на обследование, – в этом отзвуке нет ни тепла, ни радости, но он называет моё имя (не помню, с каких пор эта комбинация чисел стала моим именем) и просит пройти на обследование. Я повинуюсь, правда, не знаю зачем. Спустя пару минут двери моей палаты раскрываются, входят двое людей: мужчина и женщина. Их лица озарены фальшивыми улыбками. Они говорят мне не бояться и, что всё будет хорошо. Не понимаю, к чему все эти пустые слова, но выбора нет, подчиняюсь. Они надевают на меня смирительную рубашку, затягивают все ремешки и выводят «в свет». Я не сопротивляюсь. Они по-прежнему улыбаются. Люди вокруг смотрят друг на друга с улыбками.
   – Почему ты не улыбаешься? Давай, улыбнись, – вежливо обращается кто-то ко мне. Я не хочу этого делать, но повинуюсь. Моё лицо озаряется фальшивой улыбкой. Кругом ложь и обман, но все делают вид, что всё хорошо – должно быть, здесь такие законы. Мы должны подчиняться законам, чтобы избежать проблем.
   Вновь перед нами открываются двери. Мы входим в очередную больничную палату: они идентичны друг другу. Компьютерный голос обращается ко мне:
   – Здравствуйте. Готовы к обследованию?
   Я киваю и поворачиваюсь на звук. Ошибка. Это человек. Здесь люди и компьютеры, как палаты – идентичны друг другу. Иногда мне кажется, что именно компьютеры создают и программируют людей, а не наоборот.
   – Раздевайтесь и располагайтесь на кушетке.
   Я подчиняюсь приказам и вот… к моей голове подключена паутина проводов. Компьютер будет меня программировать? Мне страшно. Сердце начинает учащённо биться, на глазах выступают слёзы.
   – Не бойся. Всё хорошо, – говорит кто-то из компьютеров-людей. Это ни капли не утешает. Я закрываю глаза, пытаясь расслабиться. Предо мной всплывают очертания лица человека среднего возраста. Отчего-то становится спокойно. Ощущаю тепло. После обследования за хорошее поведение мне разрешают отправляться на прогулку. Мне нравится гулять в подвале. Там есть он – мужчина средних лет, рядом с которым приятно находиться. Никто об этом не знает. Это наш маленький секрет.
   – Готово. Можешь идти прогуляться, – произносит другой компьютер-человек.
   Паутина проводов более не опутывает мою голову. Я одеваюсь и удаляюсь прочь из этого фальшивого пространства. Дверь за мной закрывается. Зачем-то останавливаюсь. Слышу разговор врачей о прошедшем обследовании: «Прогресса нет».  Не знаю, о каком прогрессе идёт речь, но это уже и неважно. Хотя, может быть, важно, но явно не сейчас. Сейчас я могу наконец-то встретиться с ним. Делаю глубокий вздох. Жизненная энергия струится по всему телу – я чувствую это. Шаг, второй, третий – перехожу на бег. Белые коридоры проносятся мимо меня. Поворот. Аккуратно пройти здесь и не поскользнуться – трубу прорвало. Лестница: крутой спуск. Медленно, аккуратно переставляю ноги. И вот я внизу. Мрак. Кажется, я вчера была именно здесь, но это тоже неважно. Длинный коридор без какого-либо источника света. Нет, вру, я вижу свет – это он! Карманный фонарик. Его фонарик! Шаг, другой, третий, вновь срываюсь в бег. Спотыкаюсь. Это было ожидаемо: лечу на пол. Неудачное приземление: колени изодраны в кровь. В такие моменты я рада рубашке, что опутывает моё тело – хорошая защита от ран при непредвиденном падении. Правда, вставать тяжело: не всегда справляюсь с этим. Очередная попытка – всё тщетно.
   Прошло, пожалуй, много времени: встать так и не удалось. Колени ноют от боли. Помощи нет, но я верю, что она прибудет. Он всегда рядом. Всегда.
   Темно. Холодно. Сыро.
   Свет фонарика становится ближе.
   – Снова ты за своё? – столь тёплый, но недовольный голос возвращает в сознание. Искусственный свет бьёт в лицо.
   – И-извини, – стыдливый румянец выступает на моём лице.
   – Когда ты уже прекратишь свои попытки?
   Мне хочется отшутиться и перевести тему в другое русло, но я не могу. Не получается. Молчание.
   – Ладно. Говори, зачем пришла?
   Тот самый мужчина средних лет помогает подняться, однако… всё остаётся прежним: не знаю, что сказать. Не знаю ответ на сей вопрос. Вновь молчание. Мне стыдно. Он возвращается на пост, я плетусь за ним. Не знаю, зачем я это делаю. Наверное, из-за комфорта.
   – Дин, – обращаюсь к моему спасителю, – я просто… то есть мне хотелось… ты… я… мы… извини.
   Вновь бессмысленный набор слов. Кажется, мне никогда не хватит смелости сказать ему причину моих посещений.
   В клетке, что он охраняет, кто-то есть. В том тёмном углу скрывается какое-то существо. Оно не похоже на человека, скорее напоминает химеру. Хищный, дьявольский оскал сияет из темноты и эта аура, сгущающаяся вокруг него, от которой по всему телу пробегают мурашки, ощущается за несколько десятков метров. Не понимаю, почему это свирепое существо не держат под тысячью замками (в то время как меня укутывают в смирительную рубашку и держат под пристальным наблюдением по двадцать часов в сутки)? Этот мир с компьютерами-людьми, видимо, давно сошёл с ума. Сутулое создание медленными уверенными шагами выходит из дальнего угла. Оно смотрит в мою сторону. Атмосфера вокруг него становится ещё более угнетающей. Мне страшно. Ноги подкашиваются. Отхожу назад. Меня не должно здесь быть. Если эта тварь узнает, если хотя бы она… нет, я не могу допустить и этой оплошности. Не могу.
   Ещё одно «сегодня» или уже «вчера» закончилось. Вновь просыпаюсь в больничной палате. Что было вчера и неделями ранее – не помню. Хотя, нет, стойте! Вчера… вчера был мрак, холод, одиночество и то существо… мне страшно. В голове звучит чей-то голос. Он зовёт меня к себе. Кажется, я забыла что-то важное, но что? По громкоговорителю раздаётся другой глас, вещающий:
   – №132 046, пройдите на обследование.
   Кажется, это уже было однажды. Я повинуюсь. Двери моей палаты раскрываются, входят двое людей: мужчина и женщина. Их лица озарены улыбками. Я помню их… или воображение разыгралось? Они надевают на меня смирительную рубашку, затягивают все ремешки и выводят «в свет». Я не сопротивляюсь. Они по-прежнему улыбаются. Люди вокруг смотрят друг на друга с улыбками. Оглядываюсь вокруг. Не понимаю, зачем они это делают. Пожалуй, из-за законов, что царят здесь. Вновь перед нами открываются двери. Мы входим в очередную больничную палату: они идентичны друг другу, как и улыбающиеся люди. Голос компьютера обращается ко мне:
   – Здравствуйте. Готовы к обследованию?
   Я киваю и поворачиваюсь на звук. Ошибка. Это человек. Здесь люди и компьютеры, как палаты – идентичны друг другу.
   – Раздевайтесь и располагайтесь на кушетке.
   Я подчиняюсь приказам и вот… к моей голове подключена паутина проводов. Компьютер будет меня программировать. Страха нет. Я спокойна. Я знаю, что будет дальше. Но откуда? Кажется, ко мне начинает возвращаться память. Как бы хотелось в это верить.
   – Не бойся. Всё хорошо, – говорит кто-то из компьютеров-людей. Все их слова, все их действия отточены до совершенства: ни единой запинки, ни единого сбоя. Идеальное общество идеальных людей, подчиняющееся идеальным законам. Интересно, что случается с теми, кто идёт против этой идеальной системы? Компьютеры перепрограммируют их? Если так, то, кажется, я начинаю понимать концепцию идеального общества, ведь компьютер-человек идеален собой за счёт свободного внушения. Идеальный мир – мир идеальных рабов.
   – Готово, – произносит идеальный компьютер-человек. – Можешь идти прогуляться.
   Паутина проводов более не опутывает мою голову. Я одеваюсь и удаляюсь прочь из этого фальшивого пространства. Дверь за мной закрывается. Зачем-то останавливаюсь. Слышу разговор врачей о прошедшем обследовании: «Прогресса нет. Предлагаю подождать сутки и попробовать увеличить дозу, если же и это не поможет, то перейти на другие препараты».  Не знаю, о каких препаратах, дозе и прогрессе идёт речь, но это неважно. Хотя, может, и важно, но явно не сейчас. Сейчас я могу наконец-то встретиться с ним, с человеком среднего возраста. Делаю глубокий вздох. Жизненная энергия струится по всему телу – я чувствую это. Шаг, второй, третий – перехожу на бег. Белые коридоры проносятся мимо меня. Узнаю эти ощущения – кажется, подобное было вчера. А вот здесь будет поворот. Да, всё так, как я и думала. Аккуратно пройти здесь и не поскользнуться – трубу прорвало. Никому нет дела до этого крыла. Но я ведь знала об этом и вчера… быть может, я уже не первую неделю хожу по этому пути? Но почему я тогда ничего не помню? Лестница: крутой спуск. Медленно, аккуратно переставляю ноги. И вот я внизу. Мрак. Кажется, я вчера была здесь. Длинный коридор без какого-либо источника света. Нет, вру, я вижу свет – это он! Карманный фонарик. Его фонарик! Шаг, другой, третий… нет, я больше не сорвусь в бег: ведь я знаю, что могу упасть. Аккуратно ощупываю пол под ногами. Спотыкаюсь. Это было ожидаемо. Нет, не падаю. Удаётся сохранить равновесие. Аккуратно ступаю дальше. Свет фонарика становится ближе.
   – Опять пришла? Надеюсь, на сей раз по делу? – Дин снова не в духе. Сегодня я знаю, что ответить. Я готова. Киваю. Делаю глубокий вздох. Закрываю глаза.
   – Ты мне дорог, – слетает с моих уст, – я хочу проводить с тобой больше времени.
   Наконец-то я сделала это: сказала то, что так давно планировала. По его лицу проскальзывает лёгкая улыбка. Он ничего не говорит, говорит его добрый взгляд: всё хорошо. Его тёплая энергетика подавляет энергетику того существа. Более я не ощущаю присутствие последнего, ныне я полностью растворяюсь в этом тепле.
   Наверху слышатся шаги – компьютеры-люди разыскивают недостающие «детали», чтобы провозгласить ночь во всех палатах одновременно. Они разыскивают меня. Видимо, уже полночь. Долго мы засиделись сегодня, но было уютно. Давно я не ощущала ничего подобного. И этот зверь… сегодня он не выходил. Сегодня он сидел спокойно в дальнем тёмном углу своей клетки.
   Пришёл ещё один конец «сегодня», но на сей раз я его помню. Я в своей палате. Доктора суетятся вокруг, создавая все необходимые условия для здорового сна. Может, не все из этих людей компьютеры?
   Ещё одно утро. Новое утро. Кажется, я помню, что было вчера и днями ранее. Вчера был свет, уют, радушная компания и… тепло? В голове звучит чей-то голос. Он зовёт меня к себе. Кажется, я забыла что-то важное, но что? По громкоговорителю раздаётся другой глас, вещающий:
   – №132 046, пройдите на обследование.
   Кажется, это уже было однажды. Я повинуюсь. Уверена, эти же действия я совершала вчера: видимо, они незаметно вошли в мою жизнь, стали частью меня, обратились ежедневной привычкой, похожей на наркотик. Стоит бороться с этим, но… стоит ли? Двери палаты раскрываются, входят двое людей: мужчина и женщина. Их лица озарены улыбками. Я помню их… или воображение разыгралось? Они надевают на меня смирительную рубашку, затягивают все ремешки и выводят «в свет». Я не сопротивляюсь. Они по-прежнему улыбаются. Люди вокруг смотрят друг на друга с улыбками. Я оглядываюсь вокруг и тоже улыбаюсь. Мне кажется, что мне нужно улыбаться, из-за законов, что царят здесь. Вновь перед нами открываются двери. Мы входим в очередную больничную палату: они идентичны друг другу, как и улыбающиеся люди. Голос компьютера-человека обращается ко мне:
   – Здравствуйте. Готовы к обследованию?
   Я киваю и поворачиваюсь на звук. Да, я была права: это человек.
   – Раздевайтесь и располагайтесь на кушетке.
   Я подчиняюсь приказам и вот… к моей голове подключена паутина проводов. Компьютер будет меня программировать. Страха нет. Я спокойна. Я знаю, что будет дальше.
   – Не бойся. Всё хорошо, – говорит кто-то из компьютеров-людей. Все их слова, все их действия отточены до совершенства: вчера ведь всё было аналогично этому, я точно помню. Никто не пытается разглядеть под фальшью искренность. Мне не страшно – они считают иначе. Предо мной всплывают очертания лица человека среднего возраста. Становится спокойно. Ощущаю тепло. После обследования за хорошее поведение мне разрешают отправляться на прогулку. Мне нравится гулять в подвале. Там есть он – мужчина средних лет, рядом с которым приятно находиться. Никто об этом не знает. Это наш маленький секрет. Но там есть кто-то ещё. Там есть таинственное создание с тёмной аурой. Мне страшно. Чувствую, как всё моё тело трясёт.
   – Успокойся. Всё хорошо. Потерпи ещё немного, – твердят мне компьютерные голоса.
   – Готово, – произносит другой компьютер-человек, – сегодня ты молодец. Можешь идти прогуляться.
   Паутина проводов более не опутывает мою голову. Я одеваюсь и удаляюсь прочь из этого фальшивого пространства. Дверь за мной закрывается. Зачем-то останавливаюсь. Слышу разговор врачей о прошедшем обследовании: «Есть небольшой прогресс, однако, всё не то. Нужно попробовать увеличить дозу или перейти на другие препараты».  Не знаю, о каких препаратах, дозе и прогрессе идёт речь, но это уже и неважно. Хотя, может быть, и важно, но явно не сейчас. Сейчас я могу наконец-то встретиться с ним. Делаю глубокий вздох. Жизненная энергия струится по всему телу – я чувствую это. Шаг, второй, третий – перехожу на бег. Белые коридоры проносятся мимо меня. Узнаю эти ощущения – кажется, подобное было вчера. А вот здесь будет поворот. Да, всё так, как я и думала. Аккуратно пройти здесь и не поскользнуться – трубу прорвало. Никому нет дела до этого крыла. Лестница: крутой спуск. Медленно, аккуратно переставляю ноги. И вот я внизу. Мрак. Длинный коридор без какого-либо источника света. Нет, вру, я вижу свет – это он! Карманный фонарик. Его фонарик! Аккуратно ощупываю пол под ногами. Моему телу знакомы эти ощущения. А вот и то место, на котором я раньше спотыкалась. Нет, я больше не допущу этот промах. Осторожно ступаю дальше. Свет фонарика становится ближе.
   – Привет. Как ты? – обращается ко мне Дин. Сегодня он приветливее, чем обычно.
   – Всё хорошо. – Чувствую, как на глазах выступают слёзы. – Это от радости, – поясняю я.
   Не помню, когда в последний раз мне доводилось плакать. Но не думаю, что это признак слабости. Кладу свою голову на плечо Дину. Слезы не прекращают струиться из глаз.
   – Прости, – произношу шёпотом. – Прости, – вновь повторяю фразу.
   Закрываю глаза. Чувствую, как улыбка озаряет моё лицо. В этой улыбке нет того, что так сильно любят компьютеры-люди, в ней нет фальши. Я честна с миром, что находится внутри меня и с тем, что находится вокруг.
   – Приятных снов, – слышу мужской хриплый голос над ухом. По всему телу разливается приятное тепло. Яркие образы начинают всплывать пред глазами, они зовут меня к себе и повторяют одни и те же небылицы, прямо как компьютеры-люди. Не сопротивляюсь: меня затягивает в красочный сон. Но как же наш секрет?
   Яркий белый свет брезжит в лицо. Открываю глаза. Новое утро. Солнечный свет пробивается через оконное стекло и жалюзи. Этот свет ослепляет глаза. Солнца не было очень давно. Я даже начала забывать об этом природном источнике тепла. В голове звучит чей-то голос. Он зовёт меня к себе. Кажется, я забыла что-то важное, но что? Ведь я помню, что было вчера и днём ранее. По громкоговорителю раздаётся другой глас, вещающий:
   – №132 046, пройдите на обследование.
   То же самое было вчера и позавчера. Всё повторяется вновь. Я повинуюсь. Двери моей палаты раскрываются, входят двое людей: мужчина и женщина. Их лица озарены улыбками. Они надевают на меня смирительную рубашку, затягивают все ремешки и выводят «в свет». Я не сопротивляюсь. Они по-прежнему улыбаются. Люди вокруг смотрят друг на друга с улыбками. Я оглядываюсь вокруг и тоже улыбаюсь. Нет, это не потому, что здесь такие законы, а потому, что это именно то, чего мне сейчас хочется. Мне хочется согреть компьютеров-людей тем же теплом, коим согрел меня вчера Дин. Никто не видит, что моя улыбка искренна, но, тем не менее, все продолжают улыбаться в ответ. Так принято. Никому ничего не нужно. Этот мир с охотой принял фальшь и пустоту. Вновь перед нами открываются двери. Мы входим в очередную больничную палату: она пуста, как и души компьютеров-людей. Голос одного из них обращается ко мне:
   – Здравствуйте. Готовы к обследованию?
   Я киваю и поворачиваюсь на звук. Это уже вошло в привычку.
   – Раздевайтесь и проходите в камеру аппарата.
   Я подчиняюсь приказам. В камере холодно. Паутина проводов опутывает не только голову, но и тело. Страха нет. Есть тепло. Я знаю, что компьютеру не удастся меня запрограммировать. Я спокойна.
   – Не бойся. Всё хорошо, – говорит кто-то из компьютеров-людей. Мне не страшно – они считают иначе. Предо мной всплывают очертания лица человека среднего возраста. Становится спокойно. По телу разливается тепло. После обследования за хорошее поведение мне разрешают отправляться на прогулку. Сегодня я опять пойду к нему. Надеюсь, то существо, как и вчера, не станет показываться.
   – Готово, – произносит компьютер-человек, – можешь возвращаться в палату.
   Паутина проводов более не опутывает тело. Я одеваюсь и удаляюсь прочь из этого фальшивого пространства. Дверь за мной закрывается. Зачем-то останавливаюсь. Слышу разговор врачей о прошедшем обследовании: «Всё стало только хуже. Ведите пристальное наблюдение, пока результаты не начнут улучшаться». Не знаю, о каких результатах они говорят, но возвращаться в подвал нельзя – они смогут узнать наш секрет. Как и сказал компьютер-человек, я возвращаюсь в палату.
   Прошло около недели с тех пор, как я ощущаю на себе пристальные взгляды. За это время ничего не изменилось: компьютеры-люди всё так же холодны друг к другу, но прячут это безразличие за улыбками. В этом здании нет тёплых людей. Разве что только тот человек среднего возраста. После каждого обследования я слышу, что положительных результатов нет. Перестаю запоминать дни: не происходит ничего интересного; всё однообразно. Время тянется. В голове звучит чей-то голос. Он зовёт меня к себе. По громкоговорителю раздаётся другой глас, вещающий:
   – №132 046, пройдите на обследование.
   Я с неохотой повинуюсь. Не знаю, зачем я это делаю. Есть ли в моих действиях хоть какой-либо смысл? Не думаю. Но надежда на то, что после очередного обследования меня отпустят на прогулку без надзора, как раньше, не покидает. Двери палаты раскрываются, входят двое людей: мужчина и женщина. Их лица озарены улыбками. Они надевают на меня смирительную рубашку, затягивают все ремешки и выводят «в свет». Я не сопротивляюсь. Они улыбаются. Люди вокруг смотрят друг на друга с улыбками. Мне не хочется смотреть на них. Потолок куда привлекательнее. Я улыбаюсь пространству. Законы и порядки, что правят здесь – мусор и не более того. Мне хочется вырваться из этой западни, но… я не могу. Ещё раз… ещё раз я хочу встретиться с ним, со стражем, излучающим тепло. Вновь перед нами открываются двери. Мы входим в очередную больничную палату. Голос компьютера-человека обращается ко мне:
   – Здравствуйте. Готовы к обследованию?
   Я киваю. Нет, больше не поворачиваюсь на звук. В этой привычке более нет смысла. Я знаю, что увижу пред собой.
   – Раздевайтесь и располагайтесь на кушетке.
   Я подчиняюсь приказам. К моей голове вновь подключена паутина проводов. Страха нет. Мертвенное спокойствие. Я знаю, что будет дальше.
   – Не бойся. Всё хорошо, – говорит кто-то из компьютеров-людей. Их слова и действия отточены до совершенства. Я спокойна – они видят в этом страх. Я боюсь – они видят в этом спокойствие. Ложь для них – правда, а правда – ложь. Этот мир сошёл с ума. Предо мной всплывают очертания лица человека среднего возраста. Ощущаю благодушие. Ещё немного тепла… мне нужно ещё немного тепла, чтобы выжить в этом безумном мире. После обследования за хорошее поведение мне разрешают отправляться на прогулку. Надеюсь, сегодня я смогу это сделать. Мне нравится гулять в подвале. Там есть он – мужчина средних лет, рядом с которым приятно находиться. Никто об этом не знает. Это наш маленький секрет. Но там есть кто-то ещё. Там есть тварь отвратительной наружности с тёмной аурой. Каждый день я вижу её во снах: от неё исходит чудовищное желание убивать; она тянет ко мне свои косматые лапы и скалит зубы; ей необходима свежая кровь. Страх пробирает меня. Чувствую, как всё тело трясёт.
   – Успокойся. Всё хорошо, – твердят мне компьютерные голоса.
   – Готово, – произносит другой компьютер-человек, – всё прошло великолепно. Ты молодец. Можешь идти прогуляться.
   Паутина проводов более не опутывает мою голову. Я одеваюсь и удаляюсь прочь из этого фальшивого пространства. Дверь за мной закрывается. Останавливаюсь, чтобы узнать о результатах обследования. Слышу разговор врачей: «Мы на верном пути. Надеюсь, сегодняшний день станет последним…».  Не дослушиваю до конца. Может, я многое не понимаю в этом иллюзорном мире, но не сейчас. Как бы ни оканчивалась фраза, но она явно означает одно: у меня есть последняя возможность увидеть его. Последний шанс, которого уже завтра (и когда-либо ещё) попросту не станет. Шаг, второй, третий – перехожу на бег. Я не чувствую энергию в своём теле, я только делаю то, к чему привыкла. Белые коридоры проносятся мимо меня. Поворот. Трубу так и не починили. Мне следовало бы остановиться и пройти аккуратно, дабы не упасть, но может стать слишком поздно. Не сбавляю скорость. Поскальзываюсь. Падаю. Какими бы усердными ни были мои попытки, встать не получается. Вижу: рядом с прорванной трубой есть острый стенной выступ. Быстро подползти и разорвать рукава рубашки об него – да, мне удаётся это сделать. Подниматься становится в разы легче. Ощущаю силу и уверенность в себе. Лестница: крутой спуск. Медленно, аккуратно переставляю ноги. И вот я внизу. Мрак. Длинный коридор без какого-либо источника света. Нет, вру, я вижу свет – это он! Карманный фонарик. Его фонарик! Надежда появляется в моих глазах. Шаг, другой, третий… опять срываюсь в бег. Всё по старой схеме: спотыкаюсь, падаю, но, на сей раз, поднимаюсь сама, без его помощи. Снова в бег и вновь падение. Нет, больше меня ничего не остановит. Встаю и сразу в бег. Свет фонарика становится ближе. Вот он, прямо передо мной: цель достигнута.
   – Привет, – обращается ко мне Дин, – подожди немного. Я занят.
   Киваю. Кроме ожидания мне более ничего не остаётся делать. Слышу скрежет открывающейся железной дверцы – должно быть, она сильно заржавела, коль издаёт столь противный звук. Что-то тяжёлое ударилось о каменный пол. Вглядываюсь: Дин поставил поднос с едой рядом с этим монстром. Зверь не приступает к трапезе: насторожен. Страж наклоняется к нему и что-то говорит. Заключённый более не ощущает себя скованно. Дыхание убийцы ослабляется: существо притрагивается к пище. Кажется, это займёт большой промежуток времени. Отхожу в тёмный угол, противоположный тому, где обычно сидит узник. Следить за кем-то из тени – довольно-таки увлекательное занятие. В этом подвале нет, ровным счётом, ничего и никого (кроме Дина), что могло бы скрасить одиночество заточения. Пожалуй, слежка из тени и анализ действий гостей подвала – одно из главных развлечений химеры. Интересно, она разгадала наш секрет? Не думаю… хотя, не стоит отсеивать на корню этот вариант, ведь…
   – Кто ты? – доносится из клетки, прерывая мои размышления. Кто я? Мне и самой хотелось бы знать ответ на этот вопрос.
   – Кто ты? – повторяет тот же голос, но уже несколько громче. Нет, это не голос Дина, значит монстру что-то от меня нужно… но что?
   – Эй, ты что глухая? Кто ты, чёрт тебя дери? – грубый голос существа пропитан желчью. Как же это отвратительно звучит. Чувствую, как теряю всю силу и уверенность, что струились по телу ранее.
   – И-извини, – только и получается выдавить из себя. Не знаю, что происходит, но всё моё тело трясёт от страха: глаза застилаются белой пеленой, слёзы обильными потоками струятся по лицу, голос срывается в хрип, всё нутро сжимается от одной только мысли о более близком знакомстве с этой тварью, нелепые извинения, всхлипы, неразборчивый поток слов.
   – Заткнись. Ты такая хрупкая и беспомощная, как фарфоровая кукла. Скажи же мне, паршивая игрушка, для чего ты сюда являешься? Свиданий? Как жаль, что больше нет других мест для этого! – поток негатива, раздражения и недовольства обрушиваются с его стороны на меня. Я чувствую себя мышью, загнанной в угол. Но теперь мне понятно, что он тоже дорожит им, человеком среднего возраста.
   – И-извини, – единственное слово, что, кажется, в силах произнести я. Чувство вины подступает с большой силой, однако тревогу оно не заглушает. Мой голос дрожит от страха в отличие от его, уверенного и едкого. Взять ситуацию под контроль не выходит, всё лишь усугубляется: химера отталкивает от себя Дина с необычайной лёгкостью, будто он – пушинка; вылетает вон из клетки, в которую была ранее заключена, и движется в мою сторону. Ужас выступает на моём лице. Кажется, я более никогда не увижу компьютеров-людей. Быть может, это и к лучшему: больше не будет лжи и фальши, пустоты и лицемерия. Насколько я знаю, всё то, что я испытываю сейчас – естественно для людей пред смертью. Истерика, паника, попытки бегства и обороны с моей стороны вовсе не ослабляют решительное наступление монстра, а, наоборот, лишь разжигают в нём азарт, жажду. Иногда перед сном я размышляла о лице смерти, но кто знал, что оно будет столь безобразным: глаза полны безумия, омерзительный оскал искажает лицо,  сальные длинные чёрные волосы, беспорядочно спадающие с плеч, лишь подчёркивают сильную худобу всего тела, а косматые израненные руки тянутся ко мне. Мои ноги подкашиваются: падаю наземь, больше нет сил встать и бежать прочь. Извиваюсь пред ним, как червь, которого рыбак собирается надеть на крючок. И вот, остаётся всего шаг до завершения трагической истории. Закрываю глаза.
   – Эмиль? – слетает чьё-то имя с моих губ. Не знаю отчего, но оно кажется до боли знакомым.
   Не понимаю, что происходит. Однако чувствую тепло чьих-то рук на своём лице. Открываю глаза. По какой-то причине всё идёт не так, как я ожидала: вместо добивания меня, жертвы, монстр сидит рядом и аккуратно поглаживает моё лицо своей грязной лапой. Нет, это не вызывает никакого отвращения, наоборот, я чувствую спокойствие, кое ранее возникало только при времяпровождении с Дином. Я слышу голос, тот самый голос, что зовёт меня к себе… Тело существа просит тепла. Мне хочется дать ему это тепло. Я тяну свои руки к нему, чтобы обнять, чтобы согреть, но… моё лицо… оно разрушается в тех местах, к которым прикасается монстр, а из-под этих обломков выбиваются наружу белые пучки света. Не знаю, что происходит, но более я не ощущаю пустоты: я заполнена этим обволакивающим теплом. Я поддаюсь ему. Мир, в котором я жила, исчезает: больше нет больничной палаты, лжи, фальши, компьютеров-людей и их сумасшедших законов, как и нет мрака, подвала, Дина и того создания. Вокруг нет ничего кроме пространства. Время остановилось. Я чувствую тепло. Голос более не зовёт к себе – он то и дело произносит: «Мы – одно».
   Однако не всё складывается так гладко, как хотелось бы: пространство начинает отвергать меня. Белое небытиё тускнеет, блекнет. От него не остаётся следа. Мрак подступает. Тьма заполняет собой всё. Вновь ощущаю холод и пустоту, что-то сковывает тело. Пытаюсь освободиться – попытки тщетны. Темно. Где я? Кем являюсь в данные момент? Моё «я» более не является женским, однако оно не является и моим. За право над обладанием сознанием вновь борются двое.
   – Не стоит сопротивляться, – говорит внутренний голос, голос Билла. Я полностью растворяюсь в личине нового себя.

   По записям учёных, я прозябаю здесь уже семь лет (если не больше). Никакого комфорта: сырая темница с единственным источником света – небольшое окно под потолком; унитаз и раковина, которые чистят раз в две недели (если повезёт, конечно); два покрывала, выполняющие роль кровати и постельных принадлежностей одновременно. Ко всем прочим неудобствам стоит добавить отсутствие какого-либо отопления (благо, зимы у нас не такие уж и холодные) и мою «униформу», если таковое слово здесь применимо: ремни грязно-белой рубашки опутывают тело; лицо сковывает маска, что не позволяет даже попросту открыть рот, а про разговоры (хотя бы с самим собой) и сказать нечего; к правой ноге привязано крошечное пушечное ядро (на килограмм этак двадцать), затрудняющее передвижение из одного угла в другой. Не понимаю, к чему все эти предосторожности? Поначалу, да, другое дело, чтобы обезопасить себя: кто знает, может, я буйный? Но сейчас-то, на кой чёрт, это продолжается?
   За решёткой, что отделяет моё местоположение от длинного тёмного коридора, можно различить мужской силуэт – охрана, что никогда не меняется. Мои попытки обратить внимание на себя редко окупаются. Кажется, это его наказание – сторожить меня (по крайней мере, он часто говорит о том, как был бы рад избавиться от сей ноши). Хотя, если быть уж совсем откровенным, то я привязался к этому человеку: он довольно-таки интересен собой, своей прошлой жизнью, привычками. Во время перерывов на обед, как правило, нам удаётся поговорить за счёт освобождения меня от большей части оков (той же рубашки и маски). Я рад, что еду приносят в этот небольшой подвал, а не ведут в отдалённое место, находящееся под пристальным наблюдением высших чинов (или кого ещё). Будь иначе, полагаю, сих разговоров не было бы, как и, вероятно, не было бы и самого меня.
   Забыл отметить: день ото дня в эту часть подвала заглядывает какая-то девчушка. Странный ребёнок. Завидев меня издалека, мой выход из дальнего, ничем неосвещённого, угла темницы, в котором я обычно и сижу (дабы не попадаться под руку учёным, чьё хобби использовать это дрянное тело, которое уже и «человеческим» язык не поворачивается назвать, для очередных экспериментов) – она сразу же убегает. Страх или отвращение – не знаю. Но на вопрос: «а зачем тогда приходить, коль подобные чувства испытываешь?», ответ не находится. Я спрашивал на этот счёт у Дина (так звать моего «опекуна») – ответа услышать так и не удалось. Всякий раз он лишь уходил от темы. Честно говоря, я задавал ему много различных вопросов и, казалось, нет ничего на свете, чего бы он ни знал, но… как только я заводил разговор о той незнакомке, что заглядывала к нам время от времени, он тут же замолкал или поспешно, стараясь перевести тему в другое русло, отшучивался. Полагаю, их что-то связывает… и это «что-то», по всей видимости, я знать не должен…
   В последний раз она приходила около недели назад. В тот раз я не стал выходить из угла. Придя после ужина, она пробыла здесь до полуночи. Не знаю, что происходило за пределами клетки из-за отсутствия какого-либо освещения, однако изредка можно было уловить радостные нотки в голосах обоих. Кажется, ими был найден общий язык. И, видимо, я был прав: они знакомы давно. Тогда почему он ничего о ней не рассказывал? Хотя, может быть, это его секрет? Всё, что их связывает – секрет? И коль так, то получается, что я – преграда для их общения? Что-то вроде подслушивающего устройства? И это является причиной, по которой она уходит, завидев меня издалека? Чтобы я ничего не услышал, ничего не узнал? Не знаю, какой из данных вариантов верный, но мозаика начинает складываться.
   Сегодня явно один из лучших дней за последнее время: ко мне начинает возвращаться память, однако вспомнить черты лица того ублюдка, что заточил меня в клетку, так и не удаётся. Его имя так и крутится на языке, но память… она меня подводит. Хотя, было бы довольно-таки странно, будь иначе. В голове звучит чей-то голос. Он зовёт меня к себе. Кажется, я забыл ещё что-то важное, но что? Хотелось бы знать. Что же касается моего никчёмного гостя, то её приход совпал с моим обедом. Гром массивного замка, скрежет цепей, шарканье обуви – шум, что и глухого, казалось, разбудит, предвещает снятие оков и долгожданную трапезу (хотя кормёжка здесь вовсе не на высоком уровне). На сей раз не мне, а этой безымянной девчонке предстоит дожидаться освобождения Дина, сидя в тёмном углу (конечно, не в том, что я, но это лишь детали). Тяжёлый поднос опускается на пол – громкий неприятный стук оземь. Дин садится рядом, чтобы избавить меня на небольшой промежуток времени от пут – это единственная возможность прикоснуться к его тёплому телу. Осязание – одно из наипрекраснейших видов чувств восприятия информации извне, а в данных условиях оно и столь редко. Рубашка и маска более не сковывают моё тело – преступаю к еде. Незнакомка отходит в дальний угол – теперь я могу поговорить с Дином, правда, незнание о чём – вечная проблема.
   – Кто она такая? – в который раз спрашиваю у стража. Молчание в ответ. Я не ожидал ничего другого, но попытаться стоило: не сделай этого, то век бы корил себя за упущенную возможность. Трапеза подошло к концу, теперь охранник должен вновь заключить меня в оковы. Но только не сейчас: не в столь превосходный момент, подаренный свыше. Не знаю, кому я должен быть признателен за сию непостижимою удачу, благодаря которой я наконец-таки смогу узнать правду. Ладно, отложим красивые слова на потом, сейчас важно лишь действие.
   – Кто ты? – слетает с моих уст.
   Неловкое молчание воцаряется на несколько вёрст и лишь капли воды, собирающиеся на потолке (видимо, наверху прорвавшуюся неделями ранее трубу так и не починили) и падающие на пол, нарушают безмолвие.
   – Кто ты? – повторяю чуть громче.
   Ответа не следует и на сей раз.
   – Эй, ты что глухая? Кто ты, чёрт тебя дери? – мой голос пропитывается желчью.
   – И-извини, – только и звучит в ответ из дальнего тёмного угла. Следом слышится приглушённое всхлипывание и несуразный поток слов, из которых можно разобрать лишь нелепые извинения.
   – Заткнись. Ты такая хрупкая и беспомощная, как фарфоровая кукла. Скажи же мне, паршивая игрушка, для чего ты сюда являешься? Свиданий? Как жаль, что больше нет других мест для этого! – весь негатив, всё раздражение и недовольство, что накопились во мне за эти семь лет, выходят наружу.
   – И-извини, – её голос дрожит от страха в отличие от моего, уверенного и едкого. Более не могу контролировать зверя внутри себя и, оттолкнув Дина, вылетаю вон из клетки. Чувствую силу и уверенность, рекой разливающимися по всему телу. Тяжесть ядра, прикованного к ноге, не ощущаю. Зверь жаждет крови. «Избавься от раздражителей», – проносится то и дело в голове и, ни о чём не думая, я направляюсь в сторону девушки. Мгновения пролетают одно за другим, словно в кино: её крик, будто божественная мелодия, обрушившаяся с небес (кажется, нет музыки прекрасней, чем мольба жертвы о пощаде); её ничтожные попытки бегства (кажется, нет ничего забавнее и веселее, чем смотреть на тела, извивающиеся в агонии); её страх в глазах (кажется, что нет ничего восхитительнее этого). Безумие окутывает меня с ног до головы: я чувствую, как кровь приливает к мозгу, чувствую сильную пульсацию в виске. И вот я в шаге до логического завершения сей трагической истории: жертва лежит пред моими ногами, извиваясь от страха.
   – Эмиль? – слетает чьё-то имя с её губ. Не знаю отчего, но оно кажется до боли знакомым.
   Конечно, я могу добить её сиюминутно, но вместо этого сажусь рядом и дотрагиваюсь до её лица – такое невинное и детское, с большими выразительными серыми глазами, небольшими розовыми губками, аккуратненьким носиком, будто кукольное (мне хочется стать единственным обладателем данного «приза»). Белоснежные волосы придают свой шарм, своё изящество. Её тело просит тепла. Мне хочется дать ей это тепло. Она зачем-то тянет ко мне руки. Не понимаю, что происходит: её лицо… её прекрасное лицо начинает разрушаться в тех местах, к которым я прикасаюсь, а из-под этих обломков выбиваются наружу белые пучки света. Тёплые лучи, что обволакивают всего меня, что оставляют приятный след на душе, что согревают всё внутри. Я поддаюсь им. Мир, в котором я жил, исчезает. Больше нет клетки, Дина, незнакомки. Вокруг нет ничего кроме пространства. Время остановилось. Я чувствую тепло. Голос более не зовёт к себе – он то и дело произносит: «Мы – одно».
   Противостояние личностей? Нет, это в прошлом. Всё нутро заполняется теплом. Нет больше «меня», есть только «мы». Нет ощущения физического тела. Кажется, этот тяжёлый груз исчез. Оковы пали. Мы вольны делать всё, что пожелаем. Мы свободны. Не этого ли мы хотели? Но что это?
   «Мы – одно», – твердит голос у нас в головах.
   Мы с ним согласны: есть только наше, остальное – ложь.
   Свет, лишивший нас реальностей, воссоздал, мгновением назад, новую, единую для нас. Более никто не одинок. Конечно, жаль, что здесь нет Дина (мы к нему изрядно привязались).
   Где-то вдали констатируют чью-то смерть:
   – №132 046, Билл Эденхаузер. Время гибели зафиксировано в 0:02. Палата №163 психиатрической клиники города N.
   Кому-то не повезло. И, кажется, нам. Однако это не имеет особого значения: сейчас мы здесь и мы – одно целое. В нашем сознании то и дело всплывает какое-то имя и… лицо человека, носящего его… Сегодня, по словам Дина, было полнолуние, наша любимая фаза. Какая ирония. Кажется, у нас осталось незаконченное дело: настал черёд его завершения. На сей раз всё пройдёт хорошо, ведь отныне мы вместе и волноваться нам более не о чем. Будущего не избежать, оно предопределено.
   – До скорой встречи, Эмиль, – слетает с наших губ.
   – О, смотрите-ка, наш артист прощается сам с собой! Неужто совесть замучила? – раздаётся насмешливый голос Билла совсем рядом. Значит, «мы» в прошлом и вновь есть место в этом мире для моего «я».
   – И каково быть мной? Понравилось? – не унимается старый приятель. – Ты же понимаешь, как я туда попал, правда? Молчишь. Что ж, хорошо. Ах, да, забыл поблагодарить тебя за этот чудесный урок! Ведь если бы не ты, то я бы так и не смог встретиться с тем, кого ты от меня скрывал!
   – Но это же был… не ты… – с трудом произношу я. – Кто они?
   – Не я? Не я? А кто тогда, по-твоему? – голос давно забытого друга становится всё громче. – Ах, как же я мог забыть, совсем от рук отбился! Ну, хорошо, давай я тебе кое-что разъясню.
   И в одно мгновение, голос Билла, что раздавался из всех уголков комнаты, показал свой источник – его тело, буквально, материализовалось прямо передо мной: высокий, худой, патлатый юноша с чёрными сальными волосами. Есть в нём что-то женственное, есть что-то мужественное. Исхудавший, иссушенный, израненный парень в одной лишь изодранной длинной белой смирительной рубахе пристально смотрит мне в глаза обезумевшим взглядом.
   – Ну, что, разве не узнаёшь меня? Столько лет не виделись, и даже не обнимешь своего старого друга? Как жаль, как жаль! «Кажется, физическое тело не является для него помехой в осуществлении его планов», – озвучивает мои мысли приятель, – ох, Эмиль, я же говорил, что невежливо так думать! Ах, прости-прости, совсем запамятовал, пустая моя башка, я же должен был тебе кое-что разъяснить! Смотри.
   Стоило мне моргнуть, как Билл переместился за мою спину. Его тяжёлая рука легла на моё плечо. Я не придал этому жесту значения, хоть и стоило: прямо пред моим лицом произошла яркая вспышка света.
   – Упс, извини меня, это вышло случайно, не рассчитал свои силы, – попытался замять ситуацию Билл, – вот теперь точно смотри.
   Он положил вторую руку мне на плечо и тут же, в полуметре от моего носа, начали с быстротой молнии проноситься не то картинки, не то видео.
   – О-о, – протянул давний приятель, – как же тут всего много. А, вот оно! Узнаёшь? Да, это ты три минуты назад, в 9:02. Да-да, всё ещё утро и ты недавно встал. Полагаю, тебе показалось, что прошло больше времени? И ты, несомненно, прав! Смотри, что происходило у тебя в голове всё это время!
Всего щелчок пальцев (да, тот до боли знакомый щелчок) и картинка на несуществующем экране сменилась: мне немногим больше десяти лет. Я нахожусь на той самой заснеженной поляне вместе с Некто в тот момент, когда он говорит о своём друге.
   – Разве ты сам не нашёл ответ на свой вопрос? – шепчет Билл мне на ухо с той нежностью, с коей обычно это делают влюблённые. – Или ты всё ещё станешь уверять меня в том, что те, кем ты являлся секундами, а по твоим ощущениям часами, ранее, был не я?
   – Ты… – только и получается выдавить из себя, как безумный друг вновь перебивает меня.
   – Ну-ну, спокойно, Эмиль! Я тут не один, кто хотел бы с тобой побеседовать! Ты же помнишь Рика?
   – Рика? – переспрашиваю я.
   – Не помнишь меня, старший братик? – раздаётся детский меланхоличный голос у меня из-за спины.
   Оборачиваюсь. Предо мной стоит невысокий малец, пожалуй, лет четырнадцати на вид, худощавой комплекции (правда, не столь худощавой, как Билл) с короткими русыми волосами. На его теле висят мешковатая чёрная футболка поверх белого свитера и синие джинсы, которые ему, явно, не по размеру. Вся одежда старая и, как я понимаю, проеденная молью. Видимо, этот ребёнок не из благодатной семьи. Его голубые глаза сверлят во мне дыру, в них нет блеска, только презрение. Бедный ребёнок, столь мало лет и уже забыл про радость жизни.
   – Кто ты? – обращаюсь к нему.
   – Ты и правда не помнишь того, с кем прожил больше года? – едкий голос Билла нарушает столь неловкое молчание. – Тогда давай перенесёмся в прошлое и вспомним, вспомним всё, что ты пожелал забыть!

   Вновь до боли знакомый щелчок пальцев и земля, уже в который раз, ускользает из-под ног. Прошлое вновь собирается подавить мою личность. Что ж, мне следовало этого ожидать. Не сопротивляюсь и полностью растворяюсь в личине нового себя.
   Я – Рик Эйлейтен. Мне двенадцать лет. Вчера был очередной трудный день: в преддверии Нового Года наша небольшая забегаловка начинает пользоваться большой популярностью, количество посетителей увеличивается вдвое (если, конечно, не втрое), работа, соответственно, тоже возрастает, как и доход. Но, учитывая сезон, в котором наступает данный праздник, рабочих рук не всегда хватает на обслуживание клиентов. Приходится выполнять сверх своей нормы. Думаю, мне не стоит жаловаться на свои обязанности, ведь, по сути, они одни из самых простых (покупка продуктов, уборка по дому да уход за больными), однако именно они даются мне с наибольшим трудом… ещё ни один день не прошёл без упрёка в том или ином русле.
   – Эй, пацан, смотри куда прёшь! – кажется, я снова на кого-то налетел по собственной неосмотрительности.
   – И-извините м-меня, по-пожалуйста, – но извинениями не откупишься: иногда доводится получать по голове, однако изредка везёт и на меня просто махают рукой и уходят прочь, по своим делам, как в этот раз. Непутёвый, боязливый, мямля – полная характеристика меня, над которой то и дело подтрунивают старшие братики, хотя и не только они… бывает, что и сестрёнка присоединяется к их забаве, говорит, что, такой как я, не сможет защитить её от опасности, что нужно быть твёрже и уверенней в себе. Но как бы сильно я ни работал над собой, ничего не меняется.
   – … зывать?
   – Эй, мелочь, поторопись! Не один же в очереди стоишь! Если хочешь мечтать, то вали в конец! Не отнимай наше время!
   – А, эм, из-извините, – ну вот, опять замечтался, – м-мне, п-пожалуйста, всё из этого списка.
   – С Вас 243. Следующий! Что будете заказывать?
   Как же я не люблю свою обязанность вкупе с мечтательностью. Пожалуй, было бы неплохо избавиться от последнего…
   Смеркается. Нужно поторопиться домой, успеть к открытию забегаловки.
Кружат белые хлопья снега, их танец неповторим и незабываем: такой лёгкий и изящный. Пожалуй, имей я больше свободного времени, то обязательно остановился бы где-то за поселением, чтобы насладиться сей красотой наедине со своими мыслями. Как же прекрасна эта пора! Вот и дети выбежали из своих убежищ: лицо каждого озарено искренней улыбкой, излучающей тепло, а глаза сияют ярким блеском. Замечательное время года зима, дарит ощущение волшебства и окутывает весь мир столь чудесным символом единства, белым цветом! Жаль, что не каждый в силах оценить сиё великолепие. В нашем бедном районе не принято поднимать голову к небу, ведь благополучнее от этого не заживёшь. Ах, как бы мне хотелось взлететь! Но, к сожалению, сейчас нужно думать не о том.
   Вот и поворот в наш квартал, Чёрный квартал. Для человека, бывающего здесь впервые, единственной здравой мыслью должна быть та, в которой говорится  о попытках выбраться из этого жуткого места. Пожалуй, это самый грязный квартал из всех, где я ранее бывал. Здесь является обычным делом наблюдать, как кого-то рвёт или кого-то избивают (или всё и сразу), отчего стены домов (а точнее того, что осталось от этих бетонных сооружений) измазаны в крови и блевотине.
   Кажется, я недавно размышлял о прекрасном сказочном мире? Это его обратная сторона, та, что обрубает крылья под корень.
   А вот и нужная мне коморка: до сих пор удивляюсь, как отец умудрился достать столь большое помещение. Наверное, из-за его местоположения. Взрослые учат своих сорванцов обходить этот квартал стороной, ведь насилие, что правит здесь – привычная вещь. Однако меня не тронут. Я один из семьи Эйлейтен, главу которой все уважают. Но, думаю, сейчас лучше сконцентрироваться на коморке, которая на неё и не похожа: железный пласт, скрывающий вход в убежище и опирающийся на бетонный спуск в подвал, идеально сочетается с мусором, раскиданном вокруг (странно, что его до сих пор никто не стащил, ведь материал-то хороший); сам же спуск имеет лестницу с полуразрушенными ступенями, упирающуюся в железную дверь, и лампочку, тускло освещающую дорогу вниз. Несколько поворотов ключа, приложение силы к двери и можно оказаться внутри.
   – Я дома! – мой голос разлетается эхом по помещению, имеющему всего один диван, голые серые бетонные стены и тройку дверей, ведущих в другие локации.
   – Всё купил? – доносится голос отца откуда-то издалека. Кажется, он приближается. Как правило, по своему обычаю он всегда выходит встречать вернувшихся домой, чем бы важным ни был занят. Сей раз не явился исключением. Отец выходит из-за двери, ведущей в кабак, вытирая руки полотенцем, и как всегда приветливо улыбается.
   – Д-да, – киваю я и ставлю баулы на пол.
   – Молодец, – бросает отец и подходит ко мне, дабы потрепать по голове. Его большие и тяжёлые ладони… иногда кажется, они теплее любого пухового одеяла. Он – самый уважаемый человек в нашей небольшой деревушке, самый приветливый и радушный, про него не поворачивается язык сказать дурного слова.
   – А теперь помоги сестрёнке, она идёт на поправку, – добавляет отец, – а Нила отправь ко мне.
   Я не могу его ослушаться, да и не хочу этого делать. Киваю. Сбрасываю с себя куртку (благо, наша коморка отапливается) и открываю дверь, что ведёт в самую тихую часть дома, спальную комнату, являющуюся пристанищем для больных, где их никто не побеспокоит, да и они не доставят никому проблем. Думаю, если кто-то умрёт здесь, то никто и не узнает об этом, ведь звукоизоляция в этом месте на высшем уровне.
   – Эм, п-привет, я… я… это… ну…
   – Сменить меня пришёл? – раздаётся твёрдый голос Нила, что является полной противоположностью меня: он высок, упитан, уверен в себе, физической силы ему не занимать, да и видом своим внушает страх.
   – Д-да.
   – Хорошо, тогда оставляю Мегг на тебя. Присмотри за ней.
   – Д-да, конечно!
   Несмотря на свой внешний вид, Нил всегда дружелюбен и снисходителен, добр и заботлив. Вот и сейчас, уходя, он похлопал меня по плечу. Сестрёнка вновь рассмеялась. Румянец залил моё лицо.
   – Ты всегда такой милый, когда тебя хвалят! – слетает с её уст. Это смущает ещё больше, мне нечего ответить.
   – Как думаешь, Эмиль скоро освободится? – спрашивает она о старшем братике, что недавно пришёл в нашу семью. – Он обещал побыть немного со мной! А то вчера, видите ли, не хватило ему времени! Нет, я, конечно, всё понимаю, но ведь близкие и любимые люди должны быть на самом первом месте, а не какая-то там работа! – сестрёнка как всегда эмоциональна и говорит первое, что приходит в голову, она столь мила и невинна, что часто ловлю себя на мысли о сильной привязанности к ней. Так, нужно сменить компресс…
   – Эй, Рик, ты меня слушаешь вообще?
   – Ах, д-да, конечно.
   – Ну, вот ты как считаешь? Я права или нет?
   – А… эм… я…
   – Ну, ясно всё с тобой! Опять прослушал меня! – она надувает губки и скрещивает руки на груди.
   – Эм… э-это… п-прости…
   – Ну ладно, но только на этот раз!
   – Х-хорошо.
   – Так вот, как думаешь, братик сегодня точно придёт навестить меня?
   – А… д-думаю…
   – Конечно, придёт, – раздаётся уверенный голос Эмиля со стороны двери, – как же можно обделить вниманием столь прелестную принцессу, правильно говорю, Рик?
   – Д-да…
   – Братик! Ты пришёл! – как и ожидалось, сестрёнка рада его приходу больше, чем моему.
   – Но-но, тише. Дай Рику сменить тебе компресс и тогда, так и быть, я позволю тебе обнять себя, – улыбкой озаряется лицо братика. Кажется, я здесь больше не нужен.
   – Г-готово. Я… я пойду.
   – Хорошо, спасибо, Рик, – благодарит меня Эмиль за проделанную работу. Я рад, что могу хоть что-то сделать хорошо, но отчего-то гложут обида и одиночество. Закрываю за собой дверь, дабы не выпускать тепло. Последнее, что удаётся услышать мне – слова об их взаимной любви. Кажется, я ревную. Как же это глупо. Выхожу в холл. Сажусь на диван. Кажется, сейчас я бесполезен. Дверь, ведущая в кабак, открывается. Выходит Джеф с полотенцем в руках.
   – Эй, Рик, чего нос повесил? И не твоя ли очередь сидеть с Мегги? – его мягкий заботливый голос всегда приободряет меня. Пожалуй, он является единственным человеком для меня, помимо отца, с которым я могу поделиться всем-всем-всем.
   – А, эм… Эмиль пришёл и… я там не нужен… им весело и без меня…
   – Ну, ты это, не кисни, – красиво говорить он не мастер. – Хочешь, пойдём и повеселимся вместе, а? Правда, мне нужно закончить с работой ещё. Народ начинает собираться. Не желаешь помочь своему самому хорошему братику на этом свете? – его лицо озаряется искренней улыбкой. Становится спокойно. Киваю и плетусь за ним в кабак. Отец одаряет меня строгим взглядом, показывающим, что мне здесь не место, мал ещё. Джеф старается переубедить его, излагая суть ситуации. Результат очевиден.
   – Эм, это самое, Рик, извини, мне всё-таки придётся всё заканчивать одному, отец не одобрил твоё присутствие здесь. Прости за пустые надежды…
   – Всё хорошо, – тихо произношу я и удаляюсь прочь. Кажется, сегодня я больше здесь не нужен, пришло время для сна. Раскладываю диван в холле: сегодня мой черёд спать на нём, раз Эмиль подменил меня у сестрёнки. Уже прошло чуть больше года, как  он появился в нашей семье…. как же быстро он завоевал доверие всех, однако есть в нём что-то, что мне очень не нравится. Но отец верит ему, значит, и я должен верить.
   – Эй, Рик, просыпайся, – кто-то шёпотом будит меня.
   – Ч-что случилось? – в полудрёме спрашиваю я.
   – Уже утро, пора убираться и у нас снова кончились продукты, нужно сходить в магазин.
   – Хорошо, пап, уже иду.
   Сажусь на диван, протираю глаза: всё плывёт.
   – Пап, – обращаюсь к отцу, – мне… я…
   Чувствую, как из моих глаз текут слёзы.
   – Ну-ну, что случилось? – отец приобнимает меня за плечи, утыкаюсь лицом в его шею. – Расскажешь мне?
   – М-мне, страшно. Сегодня… Эмиль…. мне страшно… он… ему нельзя доверять… он плохой… плохой!
   – Ну-ну, не стоит так отзываться о братике, мы же одна семья, не забывай.
   – Но он…
   – Это был лишь сон, просто плохой сон. Скажи, ты веришь мне? Веришь своему отцу?
   – Д-да.
   – Значит, всё будет хорошо. Уверяю тебя, ничего страшного ни сегодня, ни когда-либо ещё не произойдёт, ни с Эмилем, ни с кем-либо другим. – Он похлопывает меня по спине. Отстраняюсь. Утираю слёзы.
   – Д-да, ты прав.
   – Сходи умойся и вот список того, что нужно купить, я оставлю его здесь, – отец кладёт небольшой листок бумаги на подушку, – помни, всё будет хорошо. Я же тебе обещал. Отец никогда никому не врёт, так ведь?
   – Д-да, – с трудом выговариваю я и еле заметно улыбаюсь. Отец прав, это всего лишь сон. Нужно прекращать верить снам. То, что большинство из них сбывались ранее, вовсе не значит, что и этот непременно сбудется. Встаю, медленно волочусь к двери, что ведёт в служебные помещения. Умыться, справить нужду, сложить диван, одеться, взять список и сходить в магазин. Да, именно таковые планы на ближайшее время. Нужно придерживаться их, чтобы всё успеть и не забыть ничего. Интересно, на прилавках появилось что-то новое? Хотелось бы прикупить что-то в подарок братикам, сестрёнке и отцу, не зря же копил весь год мало-помалу. Точно! После продуктового нужно будет заглянуть в сувенирный. Интересно, что им сможет понравиться? У меня не так уж и много денег собралось за этот год, но надеюсь, этого хватит на подарки для каждого из них.
   Так, вот список. Посмотрим, что тут у нас: хлеб, мука, молоко, картофель… ясно, всё как обычно, даже пропорции одинаковые. Хе-хе, день точно должен быть хорошим. Выхожу из подвала на свет.
   – Эй, Рик, – окликает меня Джеф, – как спалось? С тобой всё хорошо?
   – А, э… да. Уже лучше. Всё будет хорошо, правильно?
   – Конечно, будет! Даже не сомневайся в этом. Снова в магазин?
   – Да. А ты снова курил?
   – Да, есть такой грешок за мной. Сам-то смотри, не следуй моему примеру, не начинай.
   Мне нечего ответить братику, поэтому всё, что мне остаётся, так это улыбаться в ответ. Я знаю, что сигаретный дым опасен, но мне тяжело не следовать его примеру, ведь он один из тех людей, на которых мне хотелось бы быть похожим.
   Миную Чёрный квартал. Сегодня на улице теплее, чем обычно, а небо по-прежнему серое. Останавливаюсь недалеко от продуктового. Раньше я не замечал этого бродячего музыканта здесь. Наверное, он новенький в этом месте. Однако его песни красивы. Мне бы хотелось дать ему пару монет, но я не могу позволить себе подобной роскоши, мне ещё нужно зайти в сувенирный.
   – Здравствуй, малыш, – обращается музыкант ко мне. – Нравится моя музыка?
   Киваю.
   – Извини, если прошу о многом, но не мог бы ты задержаться ещё на минуты три? Примерно десять лет назад, таким же образом, на улице, я привлёк внимание другого малыша, он был очень похож на тебя. Я, как видишь, беден, но его, как и тебя, не смутило это, и он даже попытался заговорить со мной. Ах, прости-прости, что отнимаю твоё время своими речами. Эту песню я посвятил ему. Мне бы очень хотелось, чтобы ты услышал её.
   Вновь киваю. Незнакомец начинает играть на своей, потрескавшейся от старости, гитаре, а затем и петь. Мелодия незамысловатая, в отличие от текста, где каждая фраза не имеет конца. Признаться, я ничего не понял, однако у меня появилась уверенность в том, что день сегодняшний явно пройдёт отлично, как и говорил отец.
   – Мистер, – произношу я после окончания песни, – я не совсем понял текст песни и связь между снегом и Вашим другом, но мне понравилась музыка. Она очень красива.
   – Благодарю тебе, малыш. Что ж, не смею тебя больше задерживать. Благодарю, что выполнил просьбу такого безнадёжного старика, как я. Удачи тебе.
   – Спасибо, мистер, – улыбаюсь я и захожу в продуктовый. Последнее, что мне удаётся услышать от незнакомца прежде, чем дверь успевает за мной закрыться: ««Спасибо», значит. Кто бы знал смысл этого слова». Не знаю, что он имел в виду, но этот день мне начинает нравиться!
   Подхожу к прилавку. Очереди нет.
   – Здравствуйте. Что будете заказывать? – спрашивает продавец.
   – М-мне, п-пожалуйста, всё из этого списка, – робко отвечаю я и протягиваю клочок бумаги.
   – С Вас 243. Следующий!
   Расплачиваюсь. Выхожу на улицу. Хех, даже сумма та же, что и вчера. А, точно, музыкант! Оглядываюсь по сторонам: его уже и след простыл. Наверное, ушёл в более снежное место, о котором говорилось в своей песне. Кажется, там он должен встретиться со своим другом. Так, а мне нужно заглянуть в сувенирный. Хорошо, что он так близко, далеко идти не надо, всего лишь перейти через дорогу. Открываю дверь, и колокольчик оповещает всех здесь присутствующих о новом госте, что решил навестить сиё заведение. Предо мной огромное количество стеллажей, заставленных различными предметами, некоторые из которых даже странно выглядят. Интересно, что может понравиться отцу, братикам и сестрёнке? Сестрёнка, наверное, предпочтёт что-то маленькое и миленькое, а Джеф обрадуется чему-то очень крутому. Нилу, пожалуй, нужно что-то полезное в быту, а Эмилю и отцу… Мне кажется, что отец обрадуется любой мелочи, а вот Эмиль… Может, тогда стоит купить что-то общее? Например, то, что будет украшать голые стены в холле. Можно купить красивую картину или рамку для фотографий… хотя последних у нас и нет. Самая дешёвая картина стоит 89, что на две единицы больше той суммы, которую я имею. Видимо, сегодня не самый счастливый день для покупок. Стоит возвращаться домой.
   Оставляю позади торговый квартал и скрываюсь за поворотом. Отодвигаю железный пласт, дабы суметь протиснуться меж ним в скрываемом помещении. Спускаюсь вниз по лестнице, открываю массивную дверь.
   – Я дома! – мой голос разлетается эхом по помещению, имеющему всего один диван, голые серые бетонные стены и тройку дверей, ведущих в другие локации. Сейчас должен выйти отец и спросить всё ли я купил.
   Тишина. Отец не торопится. Странно. Чем таким он может быть занят, что проигнорировал приход вернувшегося члена семьи?
   – Пап! – зову я его из холла. – Пап, ты где? Пап!
   Не снимая куртки, открываю дверь, ведущую в кабак. Знаю, что отец не одобряет моего появления там, но всё равно захожу.
   – Пап, ты здесь?
   В ответ тишина. За барной стойкой вижу Эмиля, что-то прибирающего на полу.
   – Братик-братик, ты не видел отца? – с этими словами подбегаю к нему. На полу, за барной стойкой, лежит тело отца. Лицо окровавлено. Раздаётся приглушённый смех. Медленно ко мне лицом разворачивается Эмиль. В его глазах отражено безумие, а улыбка больше напоминает кровожадный оскал.
   – Братик, что ты… – не успеваю договорить, как чувствую сильный толчок. Моё легкое юношеское тело отлетает в сторону и ударяется головой об острый стенной выступ.
   Открываю глаза. Как же жарко. Интересно, как долго я находился без сознания? Снимаю куртку. Тепло, разливающееся по всему телу, согревает и заставляет закрыть глаза. Нет, только не сейчас. Сейчас я не могу этого сделать. Я должен убедиться, что с отцом всё в порядке. Однако теплу всё равно: оно порабощает каждую клеточку тела, которое горит. Я горю. Нет-нет, это не сравнение. Моё тело охвачено пламенем огня. Больно. Нужно выбираться отсюда. Проступают слёзы. Я не в силах сопротивляться огню. Отдаюсь этому болезнетворному теплу. Отец говорил, что мне приснился кошмар, что это был всего лишь страшный сон. Но почему мой страшный сон сбылся? Отец, как же ты был не прав, полагая, что эти две реальности существуют отдельно друг от друга. Одно без другого – ничто. Но это уже неважно. Это конец. Мой конец.

   Земля уходит из-под ног и что-то тяжёлое бьёт меня по голове. Теряю равновесие и падаю наземь. Не в силах встать, а в глазах всё плывёт. Личность возвращается. Я вновь Эмиль Терраур и мне тридцать шесть лет. Протираю глаза, ещё и ещё раз, дабы восстановить чёткую картинку. Прогресс, хоть и минимальный, но есть: вижу силуэты. Прямо передо мной, в метрах пяти, что-то горит. Алое пламя стремится вверх, ничто не щадя на своём пути. С каждой секундой всеобъемлющий огонь захватывает всё большие и большие территории. Мне нужно бежать как можно дальше от этого места, дабы не отравить себя угарным газом,  но тело не слушается.
   – Ты убил нас! – твердят голоса.
   – Ты убил нас! – доносится детский голос у меня из-за спины.
   Раздаётся щелчок, и я вновь оказываюсь в своей отсыревшей комнате. Огня больше нет, однако я успел надышаться дыма. Мне нужен свежий воздух. Окно, которое я открывал ранее, забито деревянными досками.
   – Тебе не сбежать! – слышится грубый мужской голос извне, с улицы, с другой стороны окна.
   – Ты убил нас, – доносится ехидный голос Билла из кухни, – но ты ведь не думаешь, что мы такие же, как ты и убьём тебя? О, нет, мы точно не такие, да, ребята?
   Со всех сторон слышатся утвердительные ответы всё новых и новых, незнакомых мне ранее, людей. Они стараются перебить друг друга, но это им даётся плохо, ведь их голос похож и звучит как один, но и это уже неважно. Мне нужен свежий воздух. В глазах всё плывёт, мысли сбиваются, я близок к потере сознания, но…
   – Не сейчас, – слетает с уст Рика, что стоит в другом конце комнаты.
   – Что? – переспрашиваю и опираюсь об спинку кровати.
   Ответа не следует и, кажется, этот малец исчез, оставив после себя огненный след. Опять огонь. Это уже не смешно.
   – Эй, Билл, что дальше? – находясь на грани отчаяния, срываюсь в крик.
   – Что дальше, что дальше, что дальше… – словно на повторе доносится в ответ.
   – Братик, ты убил нас всех, – новый голос. Столь знакомый и родной голос раздаётся здесь, рядом со мной, позади меня.
   – Ме-Мегги? Это ты? Это ведь, правда, ты?
   Не выдерживаю и поворачиваюсь: моя девочка, моя любимая сестрёнка – она изуродована: её прекрасное личико более не столь прекрасное (огромные шрамы искажают его), её прелестные длинные волосы, судя по ожогам на коже головы, были сожжены, а тело… её хрупкое миниатюрное тело столь сильно искалечено, что, кажется, без помощи других людей, она вовсе не сможет передвигаться. Моё сердце разрывается на части от вида сего ужаса, а сам я падаю на колени пред ней, моим единственным светом.
   – О, бедная моя Мегги, кто сделал это с тобой? – шепчу я, прижимая её пропитанное кровью тело к своему.
   – Братик, ты убил меня. Ты убил нас всех! – всё тем же невинным детским голосом вещает она.
   – Не говори так. Ты же знаешь: я ради тебя готов на всё, на любые жертвы.
   – Но ты убил её. Ты ведь помнишь это, правда? – снова едкий голос Билла, щелчок пальцев и пред моими глазами вновь проносятся картины из прошлого:
   Мне двадцать один год. Время близится к Новому Году. Семья, в которой я проживаю, имеет собственное кафе. В преддверии зимних праздников народа здесь не измеримо много. Запах табака, алкоголя и, кажется, рвоты наполняет всё пространство. И ведь никто из посетителей верхнего, первого, этажа не догадывается, что в подвале находятся жилые комнаты. В зимний период хандра настигает многих. Но как же ужасно дышится членам нашего семейства в том душном убежище. Моя любимая сестрёнка тоже слегла с хворью. В этой ситуации радует лишь то, что её не оставляют одну. Например, сейчас Рик, самый младший из нас, не считая моей прелестной девочки, присматривает за ней. Как правило, ему приходится играть роль сиделки во времена большой занятости остальных, хотя, быть может, это только я всегда так считал?
   В комнату, где сидят дети, вхожу я. Мегги, как и обычно, рада мне, что не скажешь по Рику. Я благодарю его за проделанную работу, он кивает на мои слова и удаляется. Насколько себя помню, этот малец мне всегда казался несколько странным. Сестрёнка вскакивает с кровати, не смотря на свою слабость в теле, и подбегает навеселе ко мне, чтобы обнять. Кажется, она сильно ко мне привязалась. Не знаю, что стоит делать в подобных случаях, но обнимаю в ответ. Вдыхаю столь лёгкий и дурманящий запах её тела. Как же я люблю такие моменты. Новая и новая волна обжигающего изнутри чувства накрывает меня. Нет-нет, так долго не может продолжаться. Кажется, сестрёнка понимает это и отстраняется от меня.
   – Братик, я сделала что-то не так? – слетает с её прелестных губ.
   – Нет, всё хорошо, милая, – отвечаю я. – Но тебе нужен постельный режим. Ложись лучше обратно, а я посижу рядом с тобой.
   – Правда-правда посидишь? Ты, правда, это сделаешь ради меня?
   – Правда.
   – Ура! – восклицает моя девятилетняя прелестница и закутывается обратно в одеяло. Её ясные глаза блестят от счастья.
   – Ну, что ты сегодня хочешь от меня услышать? – спрашиваю я мою милую девочку и провожу своей большой рукой по её милому хрупкому личику. В ответ молчание. Целую её в лоб. – Тогда посидим в тишине?
Вновь в ответ не следует ни звука, лишь яркие голубые глаза выражают всё своё восхищение каждым моим словом. Таков знак её согласия. Закрываю глаза, чтобы в полной мере самому насладиться покоем.
   – Эмиль, – слышится чей-то шёпот над ухом. – Эмиль, пора работать.
   Открываю один глаз. Это отец. Значит, пора вновь облачаться в костюм официанта и натягивать слащавую улыбку, дабы наши дорогие гости платили больше за гостеприимность и оказанное им почтение.
   – Иду, – тихо отвечаю я. Аккуратно встаю с постели моей самой большой драгоценности: она мирно спит. Надеюсь, ей снятся добрые сны. Ещё раз склоняюсь над любимой сестрёнкой и целую её в щёку. Отстраняюсь. На её невинных детских губках проступает улыбка. Чудный ребёнок переворачивается на другой бок и укутывается с головой в одеяло. Что ж, ещё один день окончен.
   – Прости-прости, – уже здесь, рядом со мной, не на записи, тараторит Билл, – немного не то. – И с этими словами картинка пред моими глазами начинает проноситься с молниеносной скоростью, как в режиме быстрой перемотки.
   – А, вот оно! – восклицает приятель, тем самым запуская воспроизведение в реальном времени. И вот, вновь пред моими глазами двадцатиоднолетний я. Я – тот, кто убил всех, если верить тем словам, что не прекращают появляться вокруг. И, кажется, я начинаю доверять им.
   Вот он, другой я, прошлый я, словно неподконтрольный танк, вышедший из строя, прорываюсь напролом к своей цели, разрушая всё на своём пути. Для меня не существует преград. Только не в этой жизни. Сестрёнка, – нет, только не она, – встречается мне на пути. Новая волна безумия накрывает с головой, и вот, живой таран срывает всю свою злобу на этом нежном цветке. Грубые руки силой сжимают хрупкое тельце моей бедной девочки. Она сопротивляется волевому напору. Пытается. Но всё тщетно. Машина смерти сошла с ума. Против неё бессильны все, особенно столь нежные создания. Не стоит стоять на пути, не стоит сопротивляться. Кровожадный оскал озаряет лицо прошлого меня. Моя прекрасная сестрёнка погребена под моей тяжёлой тушей. Поцелуи один за другим покрывают её ослабленное болезнью тельце, но нет той прежней улыбки на её устах, что была на прошлой записи, в момент, когда я целовал её на прощание. Мой бедный лучик света искривляется в отвращении к происходящему, но меня не остановить. И вот уже я, я настоящий, как и в былые времена ощущаю на своих руках то нежное тепло, что дарило мне тело сестрёнки.
   – Братик! Нет! Не тронь! – звучит детский голос в моей голове. – Нет! Не надо! Помогите! Кто-нибудь! На помощь! – горькая слеза скатывается по щеке, а вместе с ней и последняя надежда на спасение. Глаза Мегги больше не искрятся радостью. Они полны боли утраты. Она больше не сопротивляется моему давлению. Этого ли я хотел? Я потерял себя, я потерял её и… видеоряд обрывается. Один эпизод не успел окончиться, как пошёл другой. Пожар. Вновь всё объято огнём. Горит то самое здание, помещение которого служило нам в качестве приюта. Кажется, вместе с этим ветхим пристанищем горят и люди, что находятся внутри него. Кажется, горит всё, что только возможно, но не я. Я, гордый и надменный, вижу это, но ничего не предпринимаю. Вокруг начинают собираться зеваки. Пора двигаться дальше. Мне под ноги падает лист бумаги. На нём что-то написано. Наклоняюсь, чтобы поднять. «Остановись», – гласят письмена, но уже поздно.
   Нынешний я как можно крепче прижимаю измученное тельце моей маленькой бедной сестрёнки к своему. Целую её в шею, поглаживаю голову.
   – Прости, прости меня, пожалуйста, прости, – вновь и вновь повторяю одни и те же слова.
   – Братик, ты убил меня. Ты убил нас всех! – невинным детским голосом произносит Мегги.
   «Ты убил нас!» – надписи с этими словами вновь и вновь появляются по всей квартире. Появляются на моём теле. Появляются на улице.
   «Ты убил нас!» – повторяют голоса. Их количество слишком велико, чтобы сосчитать все и это сводит с ума.
   «Ты убил нас!» – сыплются фразы на меня с потолка, словно град. И вот, я уже завален ими. Это конец: из моих объятий ускользает единственный луч надежды. Всё, что мне остаётся – лишь закрыть глаза. Мрак пеленой окутывает с ног до головы. Моё нутро заполнено болью утраты. Яркий белый свет брезжит в лицо. Открываю глаза. Всего одно мгновение и я уже стою на оживлённой автомагистрали. Мимо проносятся на бешеной скорости четырёхколёсные чудища. Всё, на что я могу надеяться лишь то, чтобы они и дальше проносились мимо. Слышу скрежет тормозов и чьи-то крики. Кажется, кого-то сбили, но этот кто-то, к счастью, не я. Поворачиваю голову к тому несчастному и… лучше бы я этого не делал. Всего мгновение и новым несчастным становлюсь я. Моё тело падает на капот автомобиля. Вижу ошеломлённое лицо моего личного убийцы: он в растерянности. В позвоночнике что-то хрустит… Кажется, простой перелом, но как жаль, что именно в нём, а не, например, в ноге. Обездвиженный сосуд падает наземь. Железный монстр скрывается вдали. Прискорбно, я ещё в сознании. Боль, что разливается рекой по телу, заставляет столкнуться лично с самыми страшными пытками. Невозможно встать. Невозможно трезво мыслить. Я беспомощен. Однако прочим тварям, сидящим в тёплых салонах их стальных махин, плевать, что под их ногами погибает человек. Я – всего лишь небольшое препятствие на их пути, которое нужно объехать.
   – А разве ты так не поступал с другими? – доносится откуда-то ехидный голос. – Разве ты так не поступал с нами?
   – Ты убил нас! – твердят несколько людей где-то вдали, но мне не до них.
   «Ты убил нас!» – алые надписи с этими словами появляются по всей дороге. Появляются на моём теле. Появляются на автомобилях.
   «Ты убил нас!» – сыплются фразы на меня с неба, словно град.
   Мозг перестаёт работать и…
   – Прощай, братик.

   Мрак пеленой окутывает с ног до головы. Моё нутро заполнено болью утраты. Теперь, кажется, я знаю, о чём пытались предупредить те голоса, но яркий свет брезжит в лицо. Открываю глаза. Новое утро. Просыпаюсь в своей постели. Я жив. Я здоров. Что было ранее, я не совсем ясно понимаю, но, кажется, грани снов и реальности стёрлись. Неужто я схожу с ума и начинаю бредить наяву? Нет-нет, этого не может быть! Как и прежде я уверен, что во снах боли нет, а моё воображение… пожалуй, мне нужно отдохнуть.
   – Доброе утро, Эмиль, – раздаётся где-то рядом мужской сиплый голос и предо мной возникает образ высокого мужчины в чёрном фраке, – давно не виделись.
   – О-отец? Ты же ведь…
   – Умер, – заканчивает мужчина за меня, – ты прав. Однако ты же помнишь, что…
   – Ты убил нас! – вновь твердят люди, которых я не вижу.
   «Ты убил нас!» – алые надписи с этими словами появляются по всей комнате. Появляются на моём теле. Появляются на улицах.
   «Ты убил нас!» – сыплются фразы на меня с потолка, словно град.
   Снова этот щелчок пальцев и пред моими глазами проносятся картины из прошлого:
   Мне двадцать один год. Время близится к Новому Году. Семья, в которой я проживаю, имеет собственное кафе, что открывается в вечерние часы и работает до последнего клиента. Время на часах показывает половину шестого. Ещё часа три и забегаловка станет доступна для посещения каждому прохожему. Моя роль в этом деле небольшая – бармен да уборщик. Сейчас я выполняю задачи второй своей профессии, ведь время, отведённое для первой, ещё не подошло. Швабра, рукоять которой сжимаю в своих руках, изящно скользит меж столов с нагромождёнными на них стульями. В этом нет ничего из ряда того, о чём можно было бы сожалеть. Но в одну секунду экран пред моими глазами меркнет, а на новых кадрах  я уже стою за барной стойкой, дрожащими руками пытаясь открыть кассовый аппарат. Попытка удаётся: раздаётся соответствующий тому щелчок. Всё теми же дрожащими руками забираю деньги, принадлежащие семье. Оскал искажает лицо, глаза полны безумия. Что послужило причиной таковому поведению? Я не помню. Не помню такого себя.
   – Это не я. Не я! – срываюсь в крик нынешний я.
   – Тшш, – лишь слышу в ответ, - пропустишь самое интересное, сын.
   – Не я… – продолжаю бурчать себе под нос, пытаясь подняться, но тщетно: я прикован цепями к собственной кровати по рукам и ногам.
   – Не я… – вновь повторяю себе, но всё без толку. Картины прошлого продолжают всплывать: слышится шум шагов в коридоре, что ведёт в кабак. Одно мгновение и дверь открывается. Входит отец. Он явно находится в недоумении от моих действий.
   – Что ты делаешь, сын? – произносит высокий седовласый мужчина лет сорока.
   – Не твоё дело. – Доносится ему в ответ.
   Быстрым шагом отец приближается ко мне. И вот, он уже позади меня, пытается остановить ослеплённого властью денег вора, что рассовывает потёртые купюры по своим карманам.
   – Не лезь, мусор, – произносит предатель доверия отца и, резко повернувшись к нему лицом, отталкивает от себя.
   – Заткнись, проповедник добра. Ты даже не представляешь, как достал меня своими нравоучениями, – речь прошлого меня с каждым словом становится всё увереннее и увереннее. Мне уже не до наличных: на пути появилась помеха – то, от чего стоит избавиться. Провожу рукой по стеллажу с алкогольной продукцией, останавливаюсь на довольно-таки большой по объёму бутылке, сжимаю её в руке – оружие найдено. Решительными шагами ступаю вперёд. Отец, сохраняя спокойствие, малыми шагами пятится назад. 
   – Кто же тебя просил «помогать» мне в тот осенний день? Я? Нет. Явно не я. Это же ты возомнил из себя не пойми кого, добродетеля, мессию, проповедника, которому непременно нужно было вмешаться в дела, что вершились по воле судьбы! Ах, какие же мы герои!
   – Не говори так, сын. Прошу, успокойся. Ты сейчас порабощён собственной яростью и ничего…
   – Не вижу вокруг, да? Ты ведь это хотел сказать? Знаешь, ты не угадал! Глупый папаша. Хотя, какой из тебя папаша? Опять же, ты просто возомнил себя таковым, жалкий сброд! Своей семьи нет, вот и решил пособирать бездомышей, дабы заполнить своё одиночество?
   – Заткнись! Не смей судить то, чего не понимаешь.
   – Ха! Не понимаю? Или не знаю? И что же это, по-твоему? Неужто твоя никчёмная жизнь и действия, лишённые здравого смысла? Ведь всем известно, что тебя мучает комплекс неполноценности, ты даже не знаешь, чего толком хочешь! А я вот хочу, хочу… пожалуй, сестрёнку я хочу, её нежное тельце…
   – Ты же не собираешься… – спокойствие сменяется страхом. Отступать больше некуда: отец прижат к стене.
   – А это уже не твоё дело, тебе пора спать.
   Бутыль вылетает из моих рук и несётся прямо в голову отца. Мимо. Другой, третий, четвёртый сосуды летят в человека, что когда-то подобрал меня с улицы, не дав умереть от холодной и голодной смерти. Это зрелище напоминает тир. Одна за другой бутылки разбиваются о стену. Разноцветное стекло устилает пол. Раздаётся приглушённый стук и что-то тяжёлое падает на пол. Изумрудно-зелёный сосуд угодил в цель. Преград больше нет. Путь расчищен. Беру безжизненное тело под руки и волочу его по полу за барную стойку, оставляя дорожку крови. Зачем? Мои действия лишены смысла, но, видимо, в тот момент я считал иначе.
   – Это всё ещё не ты, Эмиль? – доносятся до нынешнего меня, прикованного к кровати, слова отца, звучащие где-то вдали.
   Слышу щелчок пальцев. Всё по старому сценарию:
   «Ты убил нас!» – алые надписи с этими словами появляются по всей комнате. Появляются на моём теле. Появляются на улицах.
   «Ты убил нас!» – повторяют голоса.
   «Ты убил нас!» – сыплются фразы на меня с потолка, словно град.
   – Я не… – с трудом срывается с моих губ, но что-либо говорить уже поздно. Бетонные стены вокруг рушатся. Землетрясение? Или, быть может, кто-то намеренно подорвал здание? Это уже неважно: я по-прежнему прикован цепями к своей кровати, неспособный разрушить оковы, а сверху на меня летят серые тяжёлые пласты, что когда-то были частью потолка. Всего пара миллиметров и…
   – Прощай, сын.

   Мрак пеленой окутывает с ног до головы. Моё нутро заполнено болью утраты. Теперь, кажется, я знаю, что и когда потерял, но яркий свет брезжит в лицо. Открываю глаза. Новое утро.
   – Эй, соня, пора вставать, – звучит прямо над ухом и в ту же секунду на меня выливается ледяная вода.
   – О, продрог! Это хорошо, очень хорошо! Значит, продолжим! – на расстоянии двух метров от меня вновь материализуется худощавое тело Билла. – Узнаёшь Нила? – длинноволосый юноша указывает на огромного бугая, стоящего рядом с ним. – Ты вспорол ему брюхо за то, что он пытался остановить тебя от изнасилования твоей дорогой сестры! Ты же помнишь, как она кричала от боли? Ты же помнишь её глаза, наполненные страхом? Помнишь, как её хрупкое тело разрушалось у тебя на руках? Неужели забыл? Хотя, мне кажется, что у тебя таки остались воспоминания об этом, – с этими словами его рука касается моего холодного лба и вновь обрывки воспоминаний складываются воедино.
   Меня зовут Эмиль Терраур. Мне двадцать один год. Семья, в которой я проживаю, имеет собственное кафе, что открывается в вечерние часы и работает до последнего клиента. Время на часах показывает без пятнадцати шесть. Ещё часа три и забегаловка станет доступна для посещения каждому прохожему. Моя роль в этом деле небольшая – бармен да уборщик. Сейчас я выполняю задачи второй своей профессии, ведь время, отведённое для первой, ещё не подошло. На полу за барной стойкой – бездыханное тело отца. Уборка предстоит генеральная.
   – Пап, ты здесь? – слышится детский голос недалеко от меня.
   – Братик-братик, ты не видел отца? – ребёнок двенадцати лет подбегает ко мне. Судя по его лицу, на котором застыло удивление, в его поле зрения попала окровавленная туша. С трудом сдерживаю смех, что норовит вырваться наружу. Моё лицо искажает улыбка, больше напоминающая кровожадный оскал.
   – Братик, что ты… – не успевает договорить малыш, как моя рука оказывается на его груди, а в следующую секунду детское тело отправляется в полёт, конец которому – острый стенной выступ.
   Картинка исчезает.
   – Это ты видел, – до нынешнего меня доносится сквозь пелену воспоминаний голос Билла.
   Чёрный экран. Я проваливаюсь во тьму собственного бессознательного. Мрак пеленой окутывает меня с ног до головы. Моё нутро заполнено болью утраты. Значит, сейчас будет свет, а потом всё повторится заново… но, кто будет следующим? А за ним? Ужели я стольким людям разрушил жизнь? Я хочу разбежаться и ринуться вниз, лишь бы…
   – Ещё не время, – вновь голос Билла и вновь забытые когда-то картины минувших лет.
   Прошлый я, двадцатиоднолетний я, нахожусь в самой дальней комнате, что отличается от других высоким уровнем звукоизоляции. Однако я не один: под моей тяжёлой тушей лежит тельце моей маленькой милой сестрёнки. Мой блекнущий лучик света искривляется от отвращения к происходящему, но меня не остановить.
   – Братик! Нет! Не тронь! – детский крик о помощи разрезает пространство. – Нет! Не надо! Помогите! Кто-нибудь! На помощь! – горькая слеза скатывается по щеке, а вместе с ней и последняя надежда на спасение. Глаза Мегги больше не искрятся радостью. Они полны боли утраты. Она больше не сопротивляется моему давлению. Одежда, покрывающая тело девочки, сброшена на пол. В моих руках лежит хрупкое фарфоровое тельце.
   – Не надо… – с трудом различаемый шёпот слов остаётся проигнорирован.
   Слышен лязг бляшки ремня. Всего мгновение отделяет меня от достижения цели. Дверь с треском отворяется. Вваливается «правая рука» отца и  старший брат всея семейства. Его багряно-красное от гнева лицо искажено шрамами, что добавляет этому человеку ещё большей суровости во внешнем виде.
   – Сволочь. Что ты себе позволяешь? – произносит здоровяк. И я, не успев среагировать, оказываюсь прижатым к стене. Моё горло сжимает рука великана.
   – Ты что вообще удумал, ублюдок? Совсем ума лишился? Думаешь, это так круто не слышать себя, а? – талдычет мне в лицо огромный бугай. – Чего молчишь, тварь? Язык проглотил?
   Сил, чтобы оттолкнуть этого громилу, я не имею, однако по правую руку от меня, на мою удачу, находится обеденный стол. Дотянуться получается лишь до вилки, но и этого оказывается достаточно. Говорить в таком положении изрядно тяжело, но сквозь зубы мне удаётся произнести: «Пусти меня».
   И в то же мгновение, быстрым движением правой руки, столовый прибор оказывается вогнутым в пузо амбала. Больше никто не сжимает моё горло, никто не прижимает меня к стене. Я свободен. Свободен от оков.
   «Оказывай давление на сторонний предмет, – проносится у меня в голове, – вгоняй инородное тело глубже».
   – Неужели… не чувствуешь… боли… а, Нил? – произношу, стараясь восстановить дыхание. Резко поворачиваю вилку в правую сторону. Боль искажает лицо «старшего брата», но он держится, не срывается в крик. Его рвёт кровью, я же тянусь за ножом. Моё стремление обвенчано успехом.
   – Ну и кто тут ублюдок? – ехидно улыбаюсь я.
   – Б-б-братик, н-н-не делай это… – раздаётся дрожащий голос Мегги. Я поворачиваю свою голову к ней. Кажется, я ожидал, что она отключилась. Вновь звучит чей-то голос у меня в голове, гласящий: «Время отступать».
   – Хорошо-хорошо, – произношу я, садясь рядом с беззащитной сестрёнкой. Закрываю ей глаза, целую в лоб.
   – Братик, – слетает с её губ.
   Её надежды не оправдывают себя. Силой ударяю её головой об стену.
   – Поспи немного, любимая.
   – Чт-то ты… – срывается с уст Нила.
   – Тихо, всё хорошо, – шёпотом произношу я, направляясь к ещё одной «жертве». Сажусь напротив. – Ну что, завершим нашу работу?
   – Ты же не…
   – Не стоит удивляться.
   Нож, что сжимаю я в своей руке, аккуратно рассекает брюхо Нила. Зрелище, открывающееся предо мной, не из самых приятных, хотя, будь я врачом, то позавидовал бы себе в столь наглядном пособие для изучения строения внутренних органов. Тяжёлая туша падает наземь, значит, моё пребывание и в этом месте окончено. Напоследок захожу в паб. Смертники по-прежнему без сознания. Собираю бутылки с горючим в охапку, коим заполняю весь дом. И… всего одна искра и прежнее пристанище полыхает в огне. Вместе с этим ветхим зданием горят и люди, что находятся внутри него. Горят все, но не я. Я, гордый и надменный, вижу это, но ничего не предпринимаю. Кажется, такое со мной происходит уже не в первый раз. Пожалуй, я не умею учиться на ошибках прошлого. Своего прошлого.

   Мрак пеленой окутывает с ног до головы. Моё нутро заполнено болью утраты. Теперь, кажется, я знаю, почему люди, что являлись ко мне, были так похожи друг на друга. Яркий свет брезжит в лицо. Открываю глаза. Я лечу вниз головой с обрыва. Интересно, это конец? Или стоит ждать продолжения после того, как разобьюсь вдребезги о землю? Но это неважно, ведь уже вот она, всего в паре миллиметров от меня, земля.
   – Ты убил нас! – вновь твердят голоса, как на повторе.
   «Ты убил нас!» – алые надписи с этими словами появляются по всей поверхности земли. Появляются на моём теле.
   «Ты убил нас!» – сыплются фразы на меня с неба, словно град.
   – Я буду последним, кто окончательно сведёт тебя с ума, ведь ты – мой самый лучший друг.
   Всего пара миллиметров и…
   – Спасибо, Билл.