Ель

ЕЛЬ

Петровна умерла в полдень и так тихо, как умеют умирать только старые люди.
А к вечеру пригнал пастушок Федоска стадо, и её Зорька долго стояла у ворот, изредка помыкивая, словно удивляясь, чего это не отворит калитку и не зазвенит ручкой подойника ее верная хозяйка.
И только уже ближе к ночи, воротившись с именин своего приятеля Матвея Лепного под сильным хмелем, ее единственный сын Гриша застал мать в последнем окружении баб, которые суетились возле кожаного диванчика, где она лежала в штапельном ветхом платьице, и решали вопрос ее похорон.
Денег у старухи почти не было. За несколько месяцев до ее смерти у сына сгорел дом, и она израсходовала все из того немногого, что накопила себе на помин души.
– Ничего, – говорила она тогда, – обстроится у меня Гришенька, да мне еще Господь годик даст, посмотрю на дом его, а там уж и на покой. Пожила – и слава Богу.
Жила Петровна незаметно, по-вдовьи одиноко, стараясь ни в чем не быть в тягость своему непутевому сыну, который женился поздно по причине болезни в молодые годы. Детей у него не было, и жил он со своей бабой сварливо, часто напиваясь с ней либо с дружками.
Все, в чем было счастье Петровны, так это огород и ее Зорька, с молоком которой она по утрам, точно с материнским пропуском, приходила к сыну. Все он ей казался каким-то желчным, и отпаивала она его с нежностью и любовью.
И сейчас, когда сидел Гришка на лавке, поджав ноги и уронив лицо на ладони, то потери еще не чувствовал, просто сопел и повторял:
– Как же это ты, мать, а? Чего же это ты, а?
Просто казалось Гришке, что засуетилась его мать где-нибудь в огороде, просто идет она по меже со своим ведерком, в котором всегда разносила навоз, аккуратно вкапывая его лопаткой под капустные кочаны или кусты картофеля. Или, может быть, согнувшись, несет ведерную лейку в конец огорода, где среди кустов ирги и крыжовника растет уже довольно большая зеленая елка.
До сих пор было непонятно Григорию, для чего вдруг понадобилось матери растить эту ель, от которой ничего съедобного не было.
Раньше это была единственная ель на все село, неизвестно каким образом выросшая здесь, в огороде Петровны. Видимо, случайно занес ветер семечко, и принялся росток, а чтоб не погиб, принесла как-то Петровна и к нему чуть навоза, полили его дождики, и принялись корешки за дело.
Сколько раз спрашивали бабку:
– Ты эт че, старая, очумела... крыжовник выдираешь, забор вон сдвинула, а елка твоя растет?
– Это уж мое дело, – отвечала Петровна, – может, она дороже мне всего огорода.
И верно, по осени задуют ветра, затянет небо пасмурным покровом, схватит лужи ночным льдом, и все деревца хворо сбрасывают листву, а елка ее как стояла, так и стоит, нахохлится только под первым снегом, а все равно зелена. Выйдет порой бабка, вынесет лавочку из бани и слушает тонюсенькое, но полное жизни еловое пение.
А годков через пятнадцать появились на елке первые шишки. Как увидела их Петровна, так словно праздник у нее какой, бегала по деревне скоро, всем рассказывала про свой урожай. Смеялись над ней бабы: дескать, совсем бабка под старость лет сдурела. А она улыбалась и говорила:
– Вот скоро моя елка семена по ветру бросит и у вас зелень моя пойдет. Умру, а елки-то мои зеленеть во дворах будут.
Так и случилось: уж на следующий год то у одного, то у другого во дворе начали вылазить маленькие, чуть колючие росточки. Иные выдирали их, ругали бабку, будто сорняки разводит, другие же бережно к ним: глядишь, и польют, и удобрят.
Пошли по свету вскоре зеленые еловые шапки... Зима, а вдруг зелень, пройдешь по улице - и на душе радость.
Хоронить старуху решили на следующий день – в среду. Ночью подружки ее да жена Григория обмыли, обрядили в черное с красным цветочком платье. Мужики вырыли могилу на кладбище под большим тополем. Матвей Лепный сколотил гроб да памятник, и уж в полдень, перед тем как отправить Петровну в последний путь, пришел в огород сын ее Григорий, саданул по еловому стволу топором и начал крутить медной проволокой венок. Голова его была хмельна, и, может, не понимал он, что матери-то ель живая была б лучше, а может, просто решил Григорий, что дом материнский лучше продать, а приезжему человеку не все ль равно, в каком доме жить: с елью или без нее.
К вечеру несли четверо хмельных мужиков на заплечных полотенцах гробик старухи на кладбище. По пути вышел к ним от стада пастушок Федоска, опустив кнут и сорвав шапку. Хоронили человек десять, близко знавших Петровну, шли быстро, у каждого дела... И только два соседских ребятенка, никуда не спешивших, едва поспевали за ними и бросали во след на пыльную дорогу пахучий еловый лапник...
А по весне, когда всюду повылезала зеленая сетка трав, появился в изголовье могилки Петровны едва приметный маленький росток вечнозеленой ели...