День и ночь Дениса Ивановича

Зеленые стены, белые кабель-каналы, шаркающие шаги в коридоре за приоткрытой дверью…

Я лежу в больничной палате с раздробленным коленом. Позавчера мне сделали операцию – собрали загулявший сустав в кучу. Когда полетели кассеты, я заметил дырку в бетонной рампе, и втиснулся туда, как собака в будку. Но одна нога не поместилась… и, надо же, какая-то железяка прилетела точно мне в колено.

Только что ушел Кирюша, принес мне яблок и ноутбук, на котором я печатаю сейчас. Прямо сейчас.

Знаете, не так давно у меня случился совершенно замечательный, необыкновенный своей насыщенностью и приключениями день. Я прожил много дней за свои тридцать с лишним лет, но этот, несомненно, выгодно выделяется из толпы. Я постоянно мыслями возвращаюсь в него, хотя заново его прожить мне бы не хотелось… Я его напишу.

У меня сейчас много свободного времени. Все, что у меня сейчас есть – это свободное время. Вру, еще есть ноутбук и этот мой прожитый день. Читать я люблю, а вот писать никогда не пробовал. Я начинаю…


День этот был прожит в России. Описывая его, я рискую испортить ваше хорошее впечатление о себе, успевшее, думаю, невольно начать формироваться, после моего заявления о любви к чтению… Ведь придется описывать множество неприглядных вещей. Но что делать – это мой день, и пишу я о нем в том числе и для себя, а врать самому себе я не хочу и не буду.


За стеной кто-то противно забормотал, и от этого я проснулся.
      
 Бабка причитала дребезжащим старческим голосом, она на что-то жаловалась, что-то упорно не давало ей нормально жить. Невозможно было уяснить  причину этого тихого монотонного бормотания; даже вычленить двух четких слов из ее речи не получалось.
      
Я думал, сначала, что это сон, и решив, что смотреть его невыносимо, проснулся. Оказалось, не сон. Открыв один глаз, я лежал и ждал, когда бабуля замолчит, чтобы открыть второй. Но она только начала, и сейчас как раз набирала обороты, потому что ее противное причитание становилось все динамичнее и громче. В какой-то момент мне уже казалось, что это не бабка, а дед. Понять было невозможно.
      
Мой второй глаз все еще не открывался. Прошло минут десять, прежде чем собеседник бесполого голоса счел возможным что-то возразить. У него, в отличие от меня, кончилось терпение. Я ему благодарен, ведь мой второй глаз сразу открылся, когда он, или она, тонко запищало в контраргументах бабкодеду.  Что тут началось! Такая, знаете, какофония из крайне возмущенных писков, сиплых хрипов, и дряхлой матерщины.
      
Тогда я аккуратно встал и пошел в ванную. Там умылся, глядя в засранное мухами зеркало, и сменил ванную на кухню, где меня ждало много интересного. Начал с холодильника, как все нормальные люди. Коньяк звонко налился в только что вымытый мною стакан.
      
Чувствовал я себя плохо после вчерашней попойки, но меня это никогда не огорчало. Подумаешь - плохое самочувствие, это еще не конец света. Некоторые прямо умирают, еле передвигаются, жалуются на головную боль и недомогание - смотреть на них противно. От одного их вида делается хуже, чем от похмелья. Я с такими стараюсь не контактировать, и сразу меняю коллектив, когда они на горизонте забрезжат.
      
Я выпил грамм сто одним глотком и закурил сигареткой. С едой пока рано было затеваться, в рот она бы не полезла, это позже.
      
Часы показывали начало пятого вечера. Планы на остаток дня и ночь были пока неопределенными, вернее их вообще не было. Но ждать себя они не заставят. Вообще, они мне были не нужны. Планировать такие вещи – глупая, на мой взгляд, затея. Для меня, по крайней мере, - свободного во всех отношениях человека.  Жизнь сама подскажет - что делать, куда ехать.
      
Я вышел на балкон. Еще яркое, ядовитое солнце, заливало весь двор, поэтому, наверное, на улице почти никого не было. В воздухе застыла тишина, даже птички не пели – изжарились видимо все. Только где-то на проспекте шумели машины, больше я ничего не слышал. Выплыло тоскливое детское воспоминание, а с ним и ощущение из прошлого - середина лета, все дружки разъехались на каникулы, - кто на море, кто к бабушкам -, а я сижу один на бордюре, и шлепаю об горячий потресканый асфальт истертым до дыр кожаным  мячиком. И некому дать пас, некому ударить по воротам из деревянных ящиков. И солнце печет, как в Афганистане.
      
Вместе с коньяком в меня проникло легкое игривое настроение, и тоскливая ностальгия быстро улетучилась. Я прошел через зал, лавируя между всякими предметами беспорядка, и открыл дверь в спальню. Кирюша спал на боку, свернувшись калачиком, а рядом, лежа на спине и раскинув руки, сопела вчерашняя девочка. Меня обдало холодком работающего сплита. Они долго еще не проснутся.
      
 
Девочка по имени Альбина приехала часов в девять вечера, и мы втроем начали пить. Это была Кирюшина знакомая, я видел ее в первый раз. Ничего так, симпатичная, только крупновата в костях, на мой вкус, и очень хабалистая. Ржала как лошадь, и светила во все стороны татуировками на добрых телесах. Я припомнил вечер, и в голове всплыли ее бледные булки, торчащие из-под бахромы пошлых джинсовых шорт с золотыми строчками.    Вот же дура, честное слово, как таких земля носит? Кирюша хоть в трусах спит, а эта совсем неглиже. Сиськи раскинулись, словно за руками тянутся. У меня даже ничего не пошевелилось внизу от такого натюрморта, честное слово.
      
 Мы с Кирюшей пили коньяк, а принцесса, конечно, шампанское. Еще какую-то марку особенную заказала, когда с Кирюшей о своем приезде договаривалась по телефону. Я попробовал – дешевое полусладкое дерьмо, по-другому не скажешь. В этом вся нынешняя среднего и ниже класса молодежь женского пола, которая с татуировками на плечах, конечно. Ничего, что дерьмо, главное, что название красивое, и пьют все - модно. Да она и не чувствует, наверное, что дерьмо, она и хорошего не пила, видимо. А если бы и пила, то не оценила. У нее мысли надолго нигде не задерживаются. Никакого анализа прожитых минут - выпила и выпила. А что выпила? Да все равно - сладкое и с газиками. Закусывала крупным зеленым виноградом и шоколадками. Аристократия, прямо.
      
Нужно сказать, что все шло относительно чинно-благородно, пока не приехал Кирюшин товарищ с сомнительного вида порошком. Все конечно обрадовались кроме меня, начали порхать вокруг него, как бабочки вокруг костра, а мне то что, я к этому делу почти равнодушен, уж восторга это у меня точно не вызывает. Но я тоже не отказался, врать не стану. Подкатили они к дивану стеклянный журнальный столик о четырех ножках, и расчертили они на нем четыре дорожки желтовато розового цвета. Альбина натурально трепетала, глазки ее горели, как у медалистки на выпускном. Свернула купюру из пятидесяти рублей – аристократия закончилась, подумал я.
      
Первым всосал Кирюша. Этот больше всех суетился, все проверял, чтобы дорожки одинаковые были, а всосал самую толстую – из середины выбрал. Как понюхал, голову сразу запрокинул, шмыгать носом начал и ноздрю растирать.  В кино, наверное, видел.
       -- Ну как? – спросил товарищ, хитровато так глядя на Кирюшу.
       -- Нормально, -- ответил тот сдавленным голосом, и расплылся в улыбке, передавая трубочку товарищу.
       -- Нет, нет, -- улыбнулся товарищ, и заботливо передвинул Кирюшину руку с купюрой в нашу с Альбиной сторону. -- Давайте, давайте, я нанюханный, сами поправьтесь сначала.
      
 Я уступил даме, естественно. Так воспитан. Дама поблагодарила, затопталась на месте и залепетала что-то типа: так, как тут, ага, и прочее. Я смотрел на ее длинные и острые цветастые ногти на пальцах рук, они во все стороны торчали от трубочки. Ну и переволновалась она. Сначала сдула край дорожки, неуклюже пристраиваясь к ней, и не к месту выдыхая из себя на нервной почве, потом ойкнула и втянула. Вся эта конструкция из Альбины, ее ногтей, трубочки, дорожки, как-то нервно дрожала, и мне казалось, что она вот-вот вся рассыплется на составные части, и ничего у телки не получится. Но нет, втянула все-таки, оттопырив попу в полушортах. Потом я, ничтоже сумняшеся, вдул свою дорожку. Товарищ смел свое, как немецкий пылесос, собрал остатки пальцем, и отправил их в свой тонкогубый рот. А Альбинин полтинник, завернутый в трубочку, нечаянно положил в карман штанов.
      
Ну конечно мы все пошли пить дальше, чтобы смыть вкус благородного продукта ценою в тысяча триста рублей, которые, кстати, Кирюша потом отсчитал товарищу в перекуре на балконе, не забыв забрать у того остатки порошка.
      
Минут через пять всех вштырило. Кроме товарища, тот уже приехал хороший. Он нравился мне все меньше. Что-то было в нем циничное и совершенно бездушное. Наркоман, уже потерявший все человеческое. Это сквозило во всех его жестах, мимике, поведении. Прожженный; матерая сволочь.
      
 Музыку сделали громче, чтобы веселее было ее перекрикивать. Разговаривали сразу все, стоя в центре комнаты и конвульсивно подрыгиваясь, но никто никого не слушал, всем хотелось выговориться. Меня вскоре прибило к дивану. Так на меня, видимо, подействовал порошок.
      
 Я пошел и прилег, заняв наблюдательную позицию. Было хорошо. По телу словно разливалось что-то приятное, накатывая волнами. Иногда пробегали мурашки - тысячи маленьких мурашек вылезали из головы и прятались где-то в коленях. Я кайфовал на уровне физиологических ощущений и вставать совсем не хотелось. Я прислушался к совести - она молчала. Ну и хорошо, решил я, ну и ладно.
      
Эти трое танцевали, постоянно что-то крича друг другу на ухо, часто бегали курить на балкон, двигаясь гуськом.
       
Вскоре я заметил, что товарищ все активнее подбирается к Кирюшиной невесте; прижимается к ней в танце все плотнее, и она, кстати, не против. Они все время шушукались и смеялись, явно отлично понимая друг друга. Кирюша при этом оставался как-то в стороне, делая безразличное лицо и демонстрируя свое якобы полное погружение в транс. Альбина танцевала, заломив руки за голову, закатив глаза, а товарищ терся о них, пристроившись сзади, и держа свои руки на ее животе. Мне показалось, что Кирюша теряет балл за баллом. Когда они в очередной раз двинулись на балкон, я рявкнул, перекрикивая орущее из динамиков техно:
       -- Кирюша!
       -- Что? – он подошел ко мне и наклонился.
       -- У тебя сейчас девочку уведут.
       -- Что?
       -- У тебя сейчас телку уведут, говорю.
       -- Кто?
       -- *** в пальто. Барыга этот - кто.
       Кирюша – ослик пахнущий, секунду молчал, смотря прямо мне в глаза. Потом сказал:
       -- По ходу.
       -- Точно.
       -- И че делать?
       -- Отправляй домой друга своего. Или вы вдвоем будете ее жарить?
       -- Да не, она одному только даст, она не такая.
      
Я заржал. Она не такая, которая бухает с типами, видя их в первый или второй раз, нюхает с ними, а потом трахается с двоими. Нет, она из тех, кто делает все вышеперечисленное, но трахается с кем-нибудь одним - вот какая она.
      
       -- Тогда скорее отправляй его отсюда, -- сказал я.
       -- Как я его отправлю?
       -- Че, дурак? Это твоя квартира. Иди и скажи: все братан, адьес. Party is over.  Кто он вообще?
       -- Да Валерчика знакомый, приезжал с ним один раз.
       -- Ну и пошли его на хрен.
       -- Ладно, сейчас отправлю его.
      
 Кирюша убежал на балкон. Через две минуты они втроем вернулись и все продолжилось в том же духе. Я с дивана не вставал, меня словно приклеило. Нужно было пересиливать себя, чтобы встать, а мне напрягаться не хотелось. Курить они пошли минут через десять, но Кирюша сразу вернулся и подошел ко мне.
      
       -- Братан, а можешь ты сам с ним поговорить? – спросил он.
       -- А ты че?
       -- Да неудобно как-то, -- он состроил рожу.
       -- Вот ты вася. Тогда я первый с ней иду.
       -- Ты же не любитель такой темы?
       -- Был не любитель, а теперь любитель. Время идет, люди растут…
       -- Братан, ну это не тот вариант, отвечаю. Давай я найду в следующий раз тебе телку, ладно? Она просто не захочет, понимаешь. Это начнется потом - ну че я тебе рассказываю, ты сам прекрасно знаешь… -- Физиономия его превратилась в умаляющую.
       -- Да ладно, я шучу, она не в моем вкусе, -- сказал я.
       -- Ну так че, братан?
       -- Че? Устранить твоего конкурента?
       -- Да не, просто поговори с ним, так то он нормальный пацан, просто…
       -- Ты запарил, -- оборвал я. -- Дай руку, -- я протянул ему руку с дивана, и он рывком помог мне подняться. – Пойдем покурим.
      
 Мы застали голубков воркующими на балконе. Начали ворковать вчетвером. Я подметил, как Альбина прыскала после каждого богатого фразеологизмами высказывания товарища. Ничего смешного он не говорил – так, гнусавил всякие скабрезности. Ситуация была запущенней, чем я предполагал. Не знаю, что это я так заболел Кирюшиным сексуальным успехом, видимо просто взбесила наглость и нахрапистость товарища.
      
 Когда коллектив потянулся в комнату, я чуть придержал товарища за локоток. Он остановился и обернулся на меня, остальные пропали за поворотом.
      
       -- Слушай, братан, без обид, но ты, наверное, езжай домой, -- сказал я, глядя ему в глаза. Я хотел сказать: «езжай отсюда», но в последний момент поправился, решил, что получится грубовато.
       
Чувак состроил крайне удивленную мину и ответил:
      
      -- Чево вдруг?
       -- Ну так надо, понимаешь.
       -- Кому надо? Мне не надо.
       -- Надо, надо, и тебе надо тоже, правда. Давай, погнали, - я аккуратно подтолкнул его к выходу. Просто направил, честное слово. Задал направление – без начальной скорости.
       -- Че за ***ня?! – он отдернул мою руку. – Ты кто, ваще, такой? Ты че, хозяин тут? Тут Кирилл хозяин, по-моему, а не ты, ясно?
      
Мне начинало надоедать. Порошок так хорошо держал меня в позитиве, что эти конфликты с дебилами вклинивались в мое мироощущение мерзкими гвоздиками.
      
      -- Кто ты такой, блять, ваще?! – он нагло, но не сильно пихнул меня в плечо. Я видимо задумался, анализируя свои душевные переживания, и он решил вернуть меня к разговору.   
      
Я не стал рассказывать ему о себе, просто вломил ему левой рукой в челюсть так, что голова его звонко ударила стену затылком. Руки  рефлекторно вскинулись в защитном движении, но тут же повисли плетьми; глаза часто заморгали, и голова, с ощерившейся на лице гримасе, поползла по стене вниз. Товарищ вырубился.
      
Устроив его поудобней, я опустился на корточки и с минуту наблюдал его беспечный сон, потом брызнул в лицо воды. Глаза опять заморгали, широко раскрылись и уставились на меня в недоумении. Вскоре пришло понимание, и он закряхтел:
      
       -- Бляяять, ааа, че блять, еее, - он начал тереть затылок.
       -- Слушай, чувак, ты меня ***вым словом назвал. Я машинально ударил, поверь. Не надо было этим словом обзываться. Я же тебе ничего плохого не сказал, а ты меня ***вым словом, -- я старался говорить доходчивей.
       -- Бляяять…
       -- Ну да. Ладно, че, вставай. Давай помогу, -- я взял его за руку повыше локтя, он не сопротивлялся и начал тяжело подниматься, помогая себе второй рукой. – Нормально себя чувствуешь?
      
 Мы начали осторожно продвигаться к выходу. Товарища шатало, он двигался вдоль стенки, придерживаясь за нее. Я поддерживал его за руку и подбадривал. Наконец доковыляли до двери.
      
        -- Ну что, без обид? – спросил я.
       -- Да, да…
       -- Давай, это, осторожней там.
       -- Че?
       -- Ничего.
       -- Угу.
       -- Давай.
      
Я закрыл за ним дверь, и сразу обо всем забыл.
      
 Кирюша и Альбина вели серьезный разговор, когда я вошел в зал. Я не слышал, о чем именно они говорили, но решил так, потому что лица у обоих были серьезные, чем-то озабоченные. Ну что же, главный кутила и балагур уехал, при этом не забыв заварить, и сразу съесть кашу, теперь, видимо, не видать телке куража – Кирюша ее загрузит по полной. У этого в запасе куча социальных и личных проблем, которые он с удовольствием выплеснет на ее округлости и вольет ей в уши. Может и поплакать. Да уж, на фоне своего веселого товарища он выглядел бледновато. Ничего, главное, что разговаривают, тема не столь важна. Порошок внутри них требует динамичного диалога, беспрерывного разговора, а тема подойдет любая. Скоро их голосовые связки устанут перекрикивать музыку, и они пойдут трахаться.
      
Я глотнул коньячку и плюхнулся на диван.
      
       -- А где Мавсэс? – крикнула мне через комнату Альбина. Меня аж скрутило от смеха. Вот кому я только что сделал сотрясение - Мавсэсу!
       -- Кто?! – спросил я сквозь смех. Оба серьезно смотрели на меня.
       -- Мавсэс! – крикнули хором. Меня накрыло второй волной.
       -- Кто, кто?! – я хотел, чтобы они повторили снова.
       -- Мавсэс!
       -- Хаааа! Ха-ха-ха! Мавсэс!?
       -- Мавсэс!
       Это было невыносимо, черт.
       -- Он уехал, у него дела. Мавсэс уехал в СЭС!
       -- Уехал?!
       -- Да!
       -- Мавсэс уехал?!
      
Все, я ушел курить на балкон. Я капитулировал.
      
Вернувшись, я застал ребят азартно нюхающими, и справедливо попросил свою дорожку, которая сразу же была мне любезно начерчена благодарным моим другом и товарищем Мавсэса.
      
Тусовка вспыхнула снова, чтобы через час начать тухнуть и перейти в следующую свою фазу. Я даже немного покорчился на ковре-танцполе вместе с остальными, но вскоре мои силы начали покидать меня, я повалился на диван и отдался Морфею, долго и приятно перед этим агонируя под порошком. Последнее, что я видел перед тем как мои веки сомкнулись, это долгий, жадный, и слюнявый поцелуй моих друзей во время танца, больше похожего на ритуальный транс.

А теперь я стоял под прохладными струями сплита и смотрел на эту парочку в одних на двоих трусах.
      
Вчерашний день стерся из жизни, как и многие другие. Сколько их уже было, и сколько будет впереди? Я прислушался к совести, но там как всегда. Еще пятьдесят коньяка.
      
 Громко хлопнув дверью, не вызвав при этом никакой реакции спящих, я вернулся в зал. Неплохая квартирка, подумал я, осмотревшись. Кирюшины родители постарались. Если навести тут порядок, будет вообще красота. Кирюша, конечно, ни копейки своей на эти красные обои и плотные зеленые шторы не потратил, но получил, что хотел. Родительский комплимент тридцатилетнему сыну-долбоебу перед их разводом. Вполне в духе образцовой семьи выше среднего класса. Еще бы денег они ему давали побольше, нам было бы лучше. Но тут уже все - лимит доверия исчерпан. Надавали на всю жизнь. Но углубляться в эту тему не буду – на целую книжку материал. Скажу только, что эта ленивая тупая свинья как не хотела работать, так и не хочет до сих пор.  Вот сейчас у него в карманах наверняка пусто. Последние деньги, честно у папы выклянченные, спустил на порошок, виноград, и дерьмовое шампанское для беструсой.
      
 Я тоже не в восторге от работы, но у меня свои причины.
      
Что-то тихо шумело в комнате. Я осмотрелся и идентифицировал шум – Кирюшин компьютер. За неимением лучшего занятия, отложив душ и завтрак на потом, я оседлал крутящийся стул и сильно клацнул пальцем по кнопке мыши. Монитор загорелся, и я начал бесцельно открывать и закрывать окна. Залез в историю интернет посещений и наткнулся на Кирюшино общение на сайте знакомств. Что за чудесное времяпрепровождение свалилось на меня с неба! Это был клондайк глупости, пошлости, и банальности - всего, что я так люблю в людях.
      
 Кирюша - нищий тупой полумажор, которого временами нужно переводить за руку через дорогу, предстал передо мной в совершенно ином свете. На главной фотографии он стоял в дорогом строгом костюме, вальяжно опершись рукой на перила деревянной лестницы роскошного особняка, всем своим видом излучая успех и презрение к миру суетящихся людишек. Я порадовался за парня. На другой фотке он сидел на краю бассейна, а над головой у него огоньками светилось случайно попавшее в кадр название заведения, - «Сантропе», - самого престижного развлекательного комплекса в городе, на парковке которого нет машин дешевле Х5. Даже у Кирюшиного папы, единственного источника Кирюшиных доходов, давно, впрочем, махнувшего на сына рукой, машина поскромнее. Темные очки и сигарета во рту не покидали Кирюшино лицо на доброй половине фотографий. Мне захотелось взять сковородку, пойти в спальню и ебнуть его по затылку. Сюжеты фоток были разные, но смысловой посыл на всех один. На последней он стоял в шеренге здоровых и очень модных армян, по-братски обнимающих его за плечи в не менее модном ночном клубе. Если бы армяне увидели фотку, то, бьюсь об заклад: во-первых, не узнали бы его, а во-вторых, очень захотели бы стать в очередь к моей сковородке.
      
 Изучив Кирюшиных собеседниц по чату, я пожалел почти всех девчонок. Бедные. Они, наверное, опИсали от восторга свои крутящиеся стулья, глядя на такого гусара. Хотя вряд ли - здесь такого добра должно быть навалом. Все равно бедные, выбирать из такого ассортимента виртуальных красавчиков – мука. Меня очень поразила их странная рото-губная тенденция. У многих, да что там – почти у всех, были такие фотки, на которых они выпячивали губы, складывая их трубочкой. При этом у них втягивались щеки, а отверстие рта становилось маленьким, почти правильной круглой формы. И надменный взгляд. С чего он такой надменный?
      
Теперь я понял, каким способом Кирюша клеет телочек. Ведь за все годы нашей дружбы, - а знаем мы друг друга еще со школы, - этот скромняга ни с одной не познакомился в моем присутствии.
      
Один чат заинтересовал меня больше других. Девушка была симпатичная (на фото во всяком случае) и, что самое главное, в последнем сообщении оставила телефон. Это сообщение Кирюша еще не читал, что делало невозможным его созвон с ней. Я почитал сообщения – ничего такого, что могло бы вас заинтересовать - так, неоригинальный треп.  Сначала шел обмен банальностями, типа: как дела - нормально, что делаешь – на сайте сижу, почему не спишь – не спиться. Дальше был этап неуклюжих осторожных заигрываний со стороны Кирюши, оставшийся, кстати, без внимания; потом его вопросы о предпочтениях молодой леди, и просвещение ее в области собственных интересов. Выходило, что оба любили клубы, любили потусить и выпить в компании, ее любимая машина - Порш Кайен, у него, оказывается, есть BMW трешка прошлого года выпуска, которая сейчас в ремонте, потому что коробка, блин, поломалась. Она живет с родителями, у него своя двухкомнатная почти в центре (не обманул на этот раз - рассчитывал привести туда девочку), и все в таком ключе. В конце его приглашение в клуб, и ее на это согласие, подкрепленное номером мобильника. Вот такая незамысловатая, напрочь лишенная интриги и романтики история знакомства. Меня устраивает.
      
Я отыскал свой мобильник и глянул на дисплей: полпятого, пятница – в самый раз. Набрал номер Миланы - так ее звали в жизни, о чем говорила приписка к номеру; на сайте она откликалась на Джульетту. Мне ответил ровный женский голос, совсем не похожий на глупый голос владелицы надменных губ аля «куриная жопа»:
      
      -- Алле, -- настороженно так, с любопытством.
       -- Милана, привет, -- сказал я.
       -- Привет, а кто это?
       -- Это Кирилл, ты мне номер на сайте оставляла.
       -- Кирилл?
       -- Кирилл..
       -- Привет.
       -- Привет.
       -- Я тебе номер оставила?
       -- Ну да.
       -- А когда, можно узнать?
       -- Вчера вечером.
       -- А.
      
Помолчали. Потом начали говорить одновременно, и опять резко замолчали. Я рассмеялся.
      
       -- Что ты смеешься? – спросила она.
       -- Ну, просто неловкое молчание затянулось, а когда мы решили его прервать, то начали говорить одновременно. Мне это показалось забавным, вот я и засмеялся, -- сказал я.
       -- Что? – спросила она.
       Я начал нервничать. Что еще за «что»?
       -- Хочу пригласить тебя погулять вечером.
       -- Куда?
       -- Куда хочешь.
       -- Что значит, куда хочешь? Я много куда хочу. Куда конкретно?
       -- Не знаю. Можем сходить в клуб - сегодня пятница. Или в кафе.
       -- Можно. В какой клуб?
       -- Пошли в «Каналью». Или в «Лувр».
       -- О, пошли в «Лувр», там сегодня dj Хаш выступает!
       -- Пошли, -- согласился я. Мне было плевать, если честно, хаш в Лувре, или шурпа в Каналье. – Во сколько встречаемся?
       -- Не знаю. Давай часов в десять. Или попозже, прямо под входом?
       -- Давай, я наберу в полдесятого, и решим.
       -- Давай.
      
Вот и планы на вечер.
      
Девочка показалась мне приятной, хотя и немного грубой. И глуповатой. А что, собственно, ожидать от Джульетты-Миланы, которая любит Порш Кайен и собирается в Лувр с Кирюшей? У меня в голове оформился образ курицы, с почему-то длинной шеей, у которой постоянно вываливаются из-под хвоста яйца, а она при этом испуганно вздрагивает, не переставая удивляться каждому из них, и смотрит в одну точку. Очень хотелось, чтобы мои ожидания не оправдались - глупость ее не граничила с пошлой тупостью, а образ курицы при встрече исчез. Хотелось встретиться со скромной девушкой. Хотя шансы на это, - я понимал, - были мизерные. Надежда умирает последней. Ведь не всегда досье из интернета соответствует действительности. Зачастую случается наоборот, и я только что убедился в этом на Кирюшином примере.
      
Я полазил еще немного в Кирюшиных контрагентах и обнаружил там… кого бы вы подумали? Точно - уже знакомую мне Альбину. У нее тоже была эта рото-губная болезнь. На некоторых фотографиях она была более чем явно выражена. На фото Аля была лучше, чем в жизни. Гораздо. Я надеюсь, Милана не выкинет подобную подлянку.
      
Я удалил весь чат с Миланой, чтобы Кирюша не испортил мне замечательный вечер с этой птицей, и пошел курить на балкон. Когда-то, помню, ждал вечера пятницы всю неделю, дождаться не мог, а теперь проснулся, и вот он, вечер пятницы. На балконе снова стало слышно бабкино монотонное ворчание. Я щелчком отправил окурок в баскетбольную корзину на детской площадке, и попал. Трехочковый. Зазвонил мобильник, я посмотрел на дисплей.
      
Звонил Сережа, мой работодатель. Иногда я работаю, хоть и стыдно в этом признаться. Что скажешь – дурак, работать приходится, с кем не бывает.
      
      -- Да, Сережа, -- ответил я на звонок, и батарейка в телефоне села.
      
Поставив аппарат абонента заряжаться, я пошел в душ. Мочалки и зубной щетки у меня с собой не было, поэтому я использовал ладони и палец. Когда дело дошло до полотенца, и в руках у меня уже было Кирюшино, вспомнился его электронный гарем – пришлось обсыхать в лучах балконного солнца. Я не брезгливый, но эти губы валиками, надменные взгляды… а вдруг заразно? Не могу сказать, что после душа почувствовал себя лучше физически, но вот в голове прояснилось значительно. Перезвонил Сереже:
      
       -- Да, Сережа.
       -- Почему не могу тебе дозвониться? – раздраженно спросил он.
       -- Почему не можешь? -- издевался я серьезным тоном.
       -- Потому, что телефон выключен!
       -- Ну разговариваем же. Включен. Чего хотел?
       -- Снежана только что уехала «по магазинам». По ходу это тот случай. Давай, выдвигайся. Короче, слушай: она сказала, что едет в «Талер» на Зорге, пойдет по магазинам, понял? Она хитрая, короче, может и правда под Талером припарковаться, на случай если я проеду, или че. Ты езжай сейчас туда. Первым делом машину проверь - там или не там. Если там, постарайся в Талере ее отыскать. Хотя ее там не будет, стопудово. Ладно, давай, только это, не тяни, ладно, езжай прямо сейчас. Все понял?
      
       -- Да.
       -- Точно?
       -- Конечно.
       -- Давай, -- он отключился. Через полминуты перезвонил. – На телефон все снимай, когда попалишь! – и опять отключился.
      
Палить мне было нечего, в этом я был уверен. С чего Сережа взял, что его жена с кем-то трахается, я не понимал. Но на задание поехал, потому что вечером у меня свидание, а денег в кармане почти нет. И вообще - это моя работа на данный момент, которую я взялся выполнять, а делать это нужно добросовестно, раз уж взялся.
      
Занятие далеко не из благородных, и не из высокооплачиваемых, как в принципе и все, что я делал, горбатясь на Сережу. Халуйский труд. Но идеализм моих школьных лет из меня вытравился без следа, так что меня все устраивало. В любом случае это было не хуже того, чем я занимался до этого, работая торговым представителем и прорабом на стройке. В обоих местах, поняв, что больше это продолжаться не может, я под конец отметился что надо. Халву на собственной голове мне начальник торгового отдела простил, а вот вывезенный со стройплощадки цемент обернулся условным сроком.  Хорошо, что папа мой помог – сидел бы я сейчас. Сын следователя был папиным студентом, это он обратил внимание на знакомую фамилию подозреваемого, озвученную отцом в рабочем разговоре с кем-то.
      
В разное время я работал водителем-экспедитором, спасателем на пляже, даже играл на пианино на детских утренниках.    
      
 А сейчас я был Сережиной правой рукой - предпочитаю это так называть. Предприниматель средней руки Сережа использовал меня везде, где это было можно. Познакомившись со мной в одном коллективе, и узнав меня получше, он, не видя видимо для меня иной жизненной перспективы, предложил мне должность. Поедь туда, забери то, отвези меня пьяного, забери из ремонта машину – вот далеко не полный, но вполне ясно отражающий род моей деятельности, перечень обязанностей. Я назывался начальником службы безопасности, которая состояла из одного меня. Иногда я следил за его конкурентами и некоторыми партнерами, когда была в этом необходимость. Не знаю, действительно она была, или это Сережин волюнтаристский загон. Одно время следил за его бетоновозами, чтобы убедиться в добросовестности водителей и исключить их дополнительный заработок на шабашках и продаже бетона налево. Потом он поставил на машины GPS маячки, и слежка кончилась. 
      
Я читал у Пелевина, что сейчас у людей есть два варианта - цитирую: работать долбоебами у пидорасов, или пидорасами у долбоебов. Где-то я с ним согласен.  Детские утренники, конечно, не в счет.   
      
Перед выходом на задание я по привычке осмотрелся и ощупал карманы. Вроде все в порядке: оделся, сигареты взял, зажигалку взял, ключи от Кирюшиного Акцента взял. Я уже собирался выйти, когда мне на глаза попался компьютер. Снова глубокое чувство несправедливости захлестнуло меня, когда я вспомнил иконостас всех этих лжекирюш и лжеджульетт. Я не мог так этого оставить. Внутри заклокотало, требуя моего вмешательства.
      
Не разуваясь я пересек квартиру и приоткрыл дверь в спальню. Лежат в тех же позах, что и час назад. Я подошел к кровати и похлопал Кирюшу по щеке - никакой реакции. Я всячески потолкал его – ноль, даже бормотания нет. Тогда я обошел кровать и взял Альбину за сиськи, склонившись над ней. Правую сиську в правую руку, левую, соответственно, в левую. Тишина. Я повращал сиськи по часовой, потом против, потом к середине, потом от середины. Она не реагировала. «Не такая», видимо. А вращал я, как мне казалось, очень даже сексуально. Порошок крепко держал обоих во сне.
      
Я прошел на кухню и стал искать клубничное или вишневое варенье. Откуда у Кирюши варенье, подумал, и взял со стола кетчуп. Как раз тепленький, не из холодильника, то что надо. Вернулся в будуар. Руки даже не дрожали у меня. Никакого волнения - делал все быстро, четко, уверенно. Начальник службы безопасности, все-таки. Кирюше измазал ротовую область, не забыв про щедрые подтеки по щекам, а «не такой» намазал там, и тоже подтеки сделал - вниз по бедрам, почти до колен. Простыни измазал для острастки. Тут уж держать себя в руках стало сложнее. Смех начал прорываться из моих плотно сомкнутых губ, когда я глядел на свои художества. Не даром в пионерских лагерях я всегда был главным мазателем. Чем, кстати, и ограничивалось до сих пор мое общение с женским полом.
      
Был у меня один роман, сейчас опишу кратко. Мы учились в университете, когда познакомились. Я на первом курсе, она на третьем. Мисс университет, лучший диплом на кафедре, комсомолка, спортсменка, красавица. Знаете - у обоих первая любовь, и (можно буду пошлым и жалким на минутку?), первый секс у обоих; ревность, максимализм, переживания, планы на будущее, и все такое. Когда она выпустилась, то сразу устроилась на работу в пивоваренную компанию, в отдел рекламы и маркетинга. И через три месяца ушла от меня к своему молодому начальнику, поняв водимо, что в жизни… Что-то поняв, короче.  Еще через полгода, отсекая тем самым мои бесплодные потуги разорвать этот союз в свою пользу, вышла замуж. С тех пор я не пью пиво марки этой компании. А до этого вообще не пил пиво.
      
Снял спящих красавчиков на телефон в разных ракурсах. Пятнадцать минут, и фотки уже у Кирюши в анкете. Справедливость восстановлена, теперь в мониторе он такой, какой есть на самом деле. Теперь от поклонниц у него отбоя не будет. Съешь меня, съешь меня!
      

 Кирюшин хундай был внутри просто раскален. Руль невозможно было обхватить руками - так он нагрелся. Я открыл все окна и выбежал в тень акации. Жаль, что в нем нет кондиционера. Пусть хоть проветриться. Хотя и ветра совсем не было, даже слабого ветерка. Не смотря на вечернее время, зной не отступил, и пока отступать не собирался. Сережа просил ехать быстрей, а я потерял время на восстановление справедливости - теперь придется торопиться. А в городе как раз час пик – пробки отсюда и до туда.
      
Вопреки моим ожиданиям дорога оказалась относительно свободна. Передо мной ехал тентованый камаз с солдатиками внутри. Вот кому сейчас жарко – все в шлемах и разгрузках. Я хотел бросить им пачку сигарет, как мы обычно в таких случаях делали, проявляя свою солидарность, но передумал – слишком серьезные были у них лица на покачивающихся головах, да и сигарет оставалось маловато. И денег тоже.
      
Камаз повернул направо, и, - мать перемать, - на меня выскочил холодец в погонах, грозно машущий полосатой датской сосиской. Я крутанул руль влево, объезжая это препятствие, и вдавил педаль в пол, включив передачу пониже.
      
Водительских прав у меня тогда не было - после пяти минут ночного преследования их у меня отняли. От медицинского освидетельствования я отказался, и суд постановил: лишить на полтора года. Их у меня и сейчас нет. Вообще я бы с легкостью ушел тогда от погони, но хозяин Лексуса уже чуть не плакал, умолял остановиться и хватался ха ручник – боялся, что я поврежу тачку. Могу его понять, доля здравого смысла в этом была. Как и в том, что я дал ему в нос, когда мои права уехали в машине с синей полоской, весело мигая мне красными фонарями стоп-сигналов.
      
Уверенно набирая скорость, - на сколько это мог позволить Кирюшин автомобиль, - я смотрел в зеркало заднего вида. Холодец в погонах, протирая брюки в том месте, где спрятался его член, забавно трясясь в резонансе со своим животом, уже находясь при этом во власти закона инерции, бежал к ГАИшному форду.
      
Честно скажу - адреналин у меня выработался, и я сумел ясно различить его среди веществ, действующих тогда в моем организме.
       
Форд стремительно отъезжал от тротуара как раз в тот момент, когда я резко затормозив, свернул направо перед серой девятиэтажкой. С этого момента я потерял его из вида. Дальше действовал мой план, который срабатывал в семи случаях из десяти, что было опытным путем установлено. Я совершил еще несколько поворотов в разных направлениях, не придерживаясь при этом какого-то порядка, и стал как вкопанный у тротуара. Потов выскочил из машины, успев схватить с сидения пачку сигарет, и, перепрыгнув через металлическое ограждение, уселся на лавку в тени высоких кустов с незнакомым латинским названием.  Убегать дальше я не стал, в этом случае был риск выскочить прямо на форд или просто оказаться замеченным – проходили уже. Я поднял с газона пустую пивную бутылку и поставил ее между ног.
      
Следующие несколько секунд, пока из-за угла не показался форд, происходило вот что: я осмотрел двор, одновременно налаживая дыхание, чтобы волнением не выдать себя. Двор оказался совершенно обычным, таким же, как сотни других городских дворов. Мне показалось даже, что я бывал здесь когда-то.  На руку мне было то обстоятельство, что он был абсолютно пуст. Ни бабушек, ни школьников, ни автомобилистов.
      
Наконец (прошло не больше пятнадцати секунд) форд появился. Двигался он не быстро, жужжа на всю округу компрессором кондиционера. Остановился, естественно, рядом с акцентом. Я удивился, ведь кроме шумно дышащего малинового холодца, с трудом пролезающего в дверной проем, из машины вылез еще один ГАЕц. А я не заметил его во время преследования.
      
Ребята начали смотреть на акцент. Потом они продолжили смотреть на него, о чем-то тихо переговариваясь. Я уже заскучал. Уходить мне было нельзя, это могло привести к обострению ситуации, которое мне было крайне нежелательно. Вскоре они начали озираться, а тот, что похудей, даже прохаживаться и заглядывать за углы. Наконец холодец (случайная рифма!), шепнув что-то товарищу, подошел к ограждению, лениво покручивая жезл, и уставился на меня. Серьезная у него была рожа.
      
       -- Водителя не видел? – спросил он, кивнув на акцент.
       Я скупо кивнул.
       -- И где он?
       -- Не знаю, -- сказал я.
       -- А куда пошел?
       -- Не скажу.
       -- Что? – на его лице возникло брезгливое презрение. -- Как, не скажешь?
       -- Просто.
       -- Что, пошутить решил?
       -- Какие уж тут шутки.
       -- Что? – к брезгливому презрению присоединилось раздражение.
       -- Я не обратил внимания. В девятиэтажку пошел, по-моему, -- запустил я дезу.
       -- А может, это ты? – спросил он.
       -- Что?
       -- Водитель – ты?, говорю.
       -- А! Нет, конечно. Я вот, -- я продемонстрировал пивную бутылку, -- я пиво пил, мне за руль нельзя.
      
Наградив меня злобным взглядом, он отошел, чтобы воссоединиться в перешептывании с коллегой. Какое-то время они поглядывали на беспечного меня, потом подошли к форду, собираясь, видимо, уехать не солоно хлебавши.  Я заметил, что второй ГАЕц пристально на меня уставился, и медлит с посадкой в машину. И тут я его узнал. И он узнал меня.
      
Я тогда учился на четвертом курсе. Была большая перемена, и я сидел на парапете под корпусом, наблюдая как двое негодяев со старших курсов катают в карты безобразно уверенного в себе лоха первокурсника. Ко мне подошел студент и сделал предложение, от которого я не смог отказаться.
      
Я его не знал, хотя лицо конечно было знакомо - примелькалось за четыре с половиной года учебы. Он начал без обиняков: спросил, действительно ли я сын профессора высшей математики Ивана Андреевича, и если да, то не мог бы я помочь ему с одной проблемой, которую без моей помощи он решить давно отчаялся. Я ответил, что да, я действительно его младший сын, Денис Иванович, и буду рад всячески способствовать ему в решении любой сложной задачи, будь то задача математическая, или другого характера. Но для начала я попросил бы его изложить, в чем собственно дело. Он изложил, что сдать зачет моему папе для него не представляется возможным, и попросил моей поддержки в лоббировании его интересов. Тогда я сказал, что за десять тысяч рублей он получит решение этой проблемы в лучшем виде и в кратчайший срок.
      
На следующий день он принес мне десять тысяч. Ни с какими вопросами, а тем более с деньгами к отцу я конечно не подходил, и подходить не собирался. Как дальше складывалась судьба двоечника я не знаю, потому что видел его всего однажды, когда вечером подходил к своему подъезду. Это случилось где-то через месяц после нашей первой встречи. У него были претензии. Тогда я сломал ему нос (кровища из его сопел аж хлестала).
А теперь он стоял наряженный в ГАИшную форму и смотрел на меня. С такого расстояния я не мог различить звездочки на его погонах, но предпочитал увидеть их как можно меньшее количество и размер. Моя рука машинально оторвалась от бутылки и взлетела к носу; она почесала его, и медленно опустилась на горячее гладкое стекло. Видимо он оценил мой жест, потому что сразу сел в машину и захлопнул дверь.
    

  У меня зазвонил телефон. Кто говорит? – Сережа.
      
       -- Денис, ну че там? – спросил Сережа.
       -- Там все нормально, но я еще не доехал, -- ответил я, провожая взглядом форд.
       -- Блять, ну че ты, я же просил!
       -- Да у меня тут форс-мажор.
       -- Че там?
       -- Уже нормально все. Еду; через десять буду.
       -- Нормально все?
       -- Да, нормально. Даже лучше. Я позвоню сразу, как инфа будет, -- я нажал отбой и пошел в сторону дороги.
      
До пункта назначения я не доехал совсем немного - всего пару остановок, поэтому решил прогуляться. Ехать на забитом, вонючем автобусе, дыша на уставших от работы пассажиров коньячным перегаром не хотелось. Не то чтобы я за них переживал, но все же элементарные правила приличия не позволяли.
      
Я взял баночку холодного пивка и пошел по пешеходным дорожкам вблизи домов, чтобы не светить пивом на весь проспект и не производить впечатление алкоголика.  А пива мне захотелось, когда я сидел на лавочке. Я тогда пару раз пытался выпить из подобранной бутылки, но вовремя спохватывался.
      
Минут за десять я преодолел расстояние в две остановки и вышел на площадку перед торговым центром «Талер». Для начала нужно было найти машину Сережиной жены, чем я и собирался заняться, обследовав все парковки и близлежащие к торговому центру территории. Удача улыбнулась мне уже через пять минут.
      
Красный Пежо стоял не на основной парковке, а на обочине проезжей части, за автобусной остановкой. Подозреваемой внутри не было. Предстояли долгие поиски внутри «Талера». Блуждание по широким керамическим залам, катание на эскалаторах и посещение всех подряд магазинчиков - вот что меня ожидало.  Я набрал Сережу:
      
       -- Алло, Сережа, я нашел машину, она под «Талером» припаркована, так что все нормально.
       -- А Снежану видел? – спросил он.
       -- Нет, не видел.
       -- Надо ее внутри поискать. Я же говорю, она специально там припарковалась, а сама, может, и не там. Посмотри пойди, ладно?
       -- Слушай, я сейчас в один вход войду, а она из другого выйдет; сядет в тачку и уедет, -- упирался я.
       -- Знаешь что, зайди, пробегись: если увидишь ее внутри - значит все нормально, а если нет, то выйди и подожди, пока она не подойдет к машине. И смотри откуда она вышла, из «Талера», или из чьей-нибудь тачки, добро?
       -- Добро, -- сдался я, и положил трубку.
       Ну а что, подумал я, почему бы не пошляться по прохладному «Талеру»? Времени у меня навалом, до свидания еще часа три-четыре, а заняться нечем. Выпью пивка с орешками, посмотрю на девочек. К тому же - для свидания нужны деньги, которые придется просить у Сережи, а хорошо выполненное поручение увеличивает мои шансы на Сережину благосклонность в этом вопросе. 
      
Выпотрошив все карманы, я сосчитал наличность – на два пива хватит. Представив, как нежно обнимаю прекрасную Милану, и как она отвечает мне взаимностью, я развернувшись на пятках, двинулся ко входу в торговый центр. 
      
Но мне не суждено было туда попасть, потому что через три шага я увидел-таки Сережину жену Снежану (случайное сочетание слов, сгодиться для рэперов).
      
       -- Я взял тебя за жопу! – вслух сказал я, цитируя одного из любимых американских писателей маргиналов.
      
Она сидела на заднем сидении ВАЗ-2115 серебристого цвета заложив ногу за ногу и обмахивая лицо рекламным проспектом. Рядом с ней сидела еще одна, незнакомая мне девушка, с ребенком на руках. Я слабо разбираюсь в детях, но прикинул, что ему было года два или даже один. Впереди на пассажирском сидении разместилась еще одна особа женского пола лет двадцати. Мне она показалась из той породы, что складывает губы валиками. Водитель присутствовал, но его головы с моей позиции видно не было. Тогда я отошел от машины метров на десять, спрятался за лотками с овощами-фруктами, и присел на корточки, чтобы разглядеть его лицо.
      
Оказалось, что этот день приготовил мне еще один сюрприз в качестве встречи со старым знакомым. Обедневшего на десять тысяч ГАИшника со сломанным носом этому дню было недостаточно.
      
За рулем сидел Пупок. Рассказывать о Пупке можно долго и не нудно - его двадцатилетняя жизнь изобилует сомнительного характера приключениями, но сейчас я этого делать не буду, потому что рассказываю о приключениях собственных. Уникальность Пупка, помимо всего прочего, заключалась в том, что он мог забить пять папирос за одну минуту, сидя при этом на корточках в подъезде. Это не раз давало нам повод для веселья и экономило время. Гроза лохов, экспроприирующий мобильник за мобильником, и лучший друг районной босоты; горе для родителей и верный помощник мелких наркоторговцев; совершенный профан в точных и гуманитарных науках, но величайший практик наук уличных – так можно кратко охарактеризовать моего знакомого.
      
Откуда у этого шныря машина, и кто выдал ему водительские права - было первым, о чем я подумал. И что делает в его машине Снежана? Вообще, образы водителя и пассажиров, их позы и выражения лиц, сразу сообщили мне цель пребывания здесь этого, прямо скажем, разношерстного коллектива. Тут вам и Пупок, и жена босса, и мать с ребенком. Все это странно, но вполне объяснимо - скоро прискачет маленькая лошадка, которой живется не сладко.
       Я позвонил Сереже:
      
       -- Я нашел ее, босс. Я взял ее за жопу!
       -- Какую жопу? Что там, блять?! Кто?! – часто задышал Сережа.
       -- Слушай: с одной стороны, все в порядке; она ни с кем не трахается, во всяком случае сейчас, а с другой…
       -- Блять, ты о моей жене говоришь! ****ый в рот! Денис! – перебил Сережа.
       -- Да, да, прости босс, забыл. Ну вот, а с другой стороны, она сидит в машине у барыги, в обществе каких-то телок, и они, видимо, покупают что-то. Или собираются купить. Такие дела, -- отчитался я.
      
Несколько секунд Сережа молчал, потом сказал:
      
       -- Ну, слава Богу.
       -- За что слава? – не понял я.
       -- Что? А, да все нормально. Это Эльвира, ее подружка. У нее варианты есть колеса взять. Мы со Снежей сегодня в «Лувр» собрались, неделю назад еще запланировали. Я попросил ее колес замутить через эту Эльвиру. Кайф молодость вспомнить, понял. Снежана сказала, что борода, а сама мутит, сюрприз готовит, наверное. Ладно, давай не будем об этом по телефону. Все тогда, спасибо Ден. До связи.
       -- Давай, -- задумчиво попрощался я.
      
Я уже ничему не удивлялся. Подумаешь - жена покупает наркотики для совместного с мужем времяпрепровождения, экая безделица. Зато крепкая семья, все делают вместе. А та, что с ребенком? Тоже на двоих берет?
      
Самое главное забыл у Сережи спросить.
      
       -- Алле, босс, дай денег, -- перезвонил я.
       -- Не, Ден, нету сейчас. На следующей неделе дам, -- огорчил меня Сережа.
       -- Очень надо.
       -- Да я понимаю, но нету. Сам занял.
       -- У меня свидание сегодня.
       -- Блин, ну сходите в сквер. Ладно, давай, а то я занят.
      
В сквер? Я бы с удовольствием сходил в сквер, но Милана предпочитает «Лувр», и вряд ли я смогу ее переубедить рассказами о прелестях летней прогулки по широким аллеям зеленого сквера, где вечерняя прохлада и аромат лип, где вас переполняет чувство…. Э…Фонари….
      
Пока я обсуждал все эти вопросы с Сережей, пока думал о сквере и Милане, то незаметно для себя переместился в летнее кафе-палатку, и стоял теперь перед барной стойкой с зажатой в кулаке сторублевой купюрой. Бармен вопросительно смотрела на меня. Я попросил пива и, получив его, присел за липкий деревянный стол.
      
Мое свидание, видимо, отменялось. Ни денег, ни славы, как любит говорить один мой хороший знакомый. У Кирюши нет, а больше никто не займет. Да и не любитель я побираться. Пару отказов выслушаешь, и чувствуешь себя как на паперти. А как на паперти?   
      
Я сделал большой глоток. Пиво было холодное и резкое. Но невкусное. Я закурил, и сразу потушил сигарету, вспомнив, что курить в кафешках теперь нельзя.
      
Неожиданно я очень захотел купить себе таблетку, присоединившись в этом стремлении к компании молодых людей из салона ВАЗ 21-15. И к целой армии людей по всей большой стране, которые озабочены этим каждый пятничный вечер. Таблетки в последнее время - такая редкость.
      
Иногда что-нибудь так прочно вбивается ко мне в голову, что это не выбить никаким способом. Причем происходит это, как правило, в одну секунду. Как это получается – не могу понять, хоть и анализировал такие ситуации множество раз.
      

 Я допил пиво семью глотками, и зашагал в сторону ребят.
      
      -- Что это вы здесь третесь? – громко сказал я, заглянув в салон пятнашки через пассажирское окно.
      
Две девушки как по команде задержали дыхание, а Снежана воскликнула:
      
       -- О!
      
Пупок, ничуть не удивившись, радостно:
      
       -- Оооооооо! Братаааан!
      
Девушки как по команде шумно выдохнули. Я подмигнул Снежане секретным подмигиванием, и начал:
      
       -- Здорова, Пупок, здравствуйте девушки, привет, карапуз.
      
Все поздоровались со мной, кроме карапуза. Пупок энергично вылез из машины, мы отошли с ним на тротуар и закурили.
      
      -- Как дела, братан? – спросил он.
      
Голос гнусавый и надтреснутый; сам худой, как смерть. Говорит сто слов в минуту. Ростом чуть повыше меня, но не очень высокий – где-то метр семьдесят пять.
       
Пупок – колоритнейший, но далеко не сериальный персонаж. Настоящий подонок. Такой перепродаст вас семь раз, и глазом не моргнет. Никогда не имейте с ним дел - получите далеко не то, на что рассчитывали. Это в лучшем случае. И не обманывайтесь его милым и безобидным прозвищем. Со мной, конечно, он шутить не станет - знает, что долгим и пустым разговором (его излюбленным методом) меня не проведешь, знает, что я не только фортепиано в детстве занимался.
      
       -- Нормально, у тебя как? – ответил и одновременно спросил я.
       -- Да по-тихому, братан, по-тихому. Все по-прежнему. Вот, кружим тут, на райончике.
       -- Мутите чего?
       -- Да по-мелочи.
       -- А что мутите?
       -- Круглые, братан.
       -- Ух ты, я тоже хочу.
       -- Ну есть вариант, по штуке.
       -- Хорошие?
       -- Да бомба, я тебе говорю!  -- он гнусаво рассмеялся, немного согнувшись. – У меня пол ****а отнялось, когда я половинку понюхал!
       -- Телки тоже покупают?
       -- Да, братан. И я себе беру.
       -- Возьми мне парочку, деньги попозже отдам.
       -- Брат, я бы с радостью, ты меня знаешь. Но у меня там все под расчет. Телкам вон возьму, и своим пацыкам. Откуда у нас деньги, ты же знаешь!
       -- Я понял. Слышь, ну притормози минут двадцать, я деньги сейчас принесу.
       -- Короче, смотри какой расклад: помогун еще полчаса назад должен был подтянуться, но его нет. Я ему звоню, понял, он типа еду, еду, скоро буду. *** его знает, когда он нарисуется. Но как подойдет, ему надо сразу лаве заряжать, и он пойдет.
       -- У него не с собой?
       -- Да ну, братан, ты гонишь? Там такой шифрованный пассажир, что ну его на ***, я тебе говорю.
       -- И что, долго он ходит?
       -- Да не. Полчаса, час бывает. Где-то здесь, во дворах берет. Он мне всего два раза здесь брал, такая ***ня.
       -- Я понял. Я постараюсь успеть. Запиши номер мой на всякий случай. Если я не подойду еще, а он появится, набери меня, ладно? Может я уже рядом буду, да он подождет минутку.
       -- Да без проблем, братан, набрать не трудно, давай, диктуй. Но ты старайся поскорей, потому что он не будет ждать долго. Он такой пидор, я тебе говорю.
       -- Ок.
      
Я продиктовал Пупку свой номер, и быстро пошел в сторону «Талера»; обогнул его, спрыгнул с бетонного парапета, и углубился во дворы. Мне нужно было как можно скорее прочесать дворовую территорию, густо насаженную панельными девятиэтажками. Адреналин снова потек по моим жилам, и на этот раз мне это понравилось. Я обходил дом за домом, стараясь не пропустить ни одного асфальтового пятачка. Спустя десять минут поиска я их увидел.
      

       -- Товарищ капитан, товарищи лейтенанты, у меня к вам дело, -- отрапортовал я.
       -- Что за дело, товарищ? – спросил капитан, поворачивая ко мне голову и поддерживая мой шутливо-официальный тон.
       -- Дело чрезвычайной важности.
       -- Говори.
       -- Докладываю: есть оперативная информация, что в ближайший час, совсем недалеко отсюда, пешим порядком будет передвигаться объект, с собой у которого будет порядка двадцати таблеток экстази, -- я сказал это, и офигел сам с себя.
      
Менты переглянулись. Самый молодой из них, сидевший на заднем сидении лейтенант, спросил:
      
       -- Ты прикалываешься?
       -- Никак нет, все серьезно.
       -- Че ты гонишь, ты кто такой? – спросил лейтенант, который был самым старшим из троицы. Я понял, что манеру общения пора менять.
       -- Ладно, если серьезно: к вам можно сесть? Или выйдете на улицу, че я раком стою? – сказал я серьезным тоном, даже с каплей раздражения в голосе. Они снова переглянулись, вылезли не спеша из машины, и подошли вплотную ко мне. Окружили, можно сказать.
       -- Давай, рассказывай. Только не еби мозги, -- сказал тот же лейтенант, и поправил на плече лямку автомата. Все трое смотрели на меня в упор.
       -- Все будет так, как я говорил. Будет идти человек с кучей таблеток. Я расскажу вам как его взять. Возможно, при нем будут деньги, что скорее всего. В другом случае, он может сдать вам барыгу покрупней, обитающего в этом районе. Но у меня есть одно условие.
      
Менты смотрели на меня не отводя глаз и, казалось, не моргая.
      
       -- Какое еще условие? – спросил капитан.
       -- Семь таблеток отдадите мне.
       -- Чегооо? – спросили хором сразу двое, я не разобрал кто из них - волновался, честно скажу. Это была моя первая операция «Город без наркотиков». И последняя.
       -- Семь таблеток, -- сказал я.
       -- Ты охуел, что-ли? – поинтересовался старый лейтенант.
       -- ****ь! – сказал свое слово молодой. Капитан просто фыркнул.
       -- Ты нам сейчас все, блять, расскажешь! И как маму зовут, и как папу, и как дедушку, ты понял? – продолжал старый, нависнув надо мною. – Повезли его в отдел, Миша. Вообще охуел что ли!
      
Нужно было что-то предпринимать. Хотя - чем я рисковал? Ну привезут в отдел? Ну и что? Скажу, что пошутил, в крайнем случае. Один черт отпустят. Эти мысли придали мне уверенности, и освободили скованный в последнюю минуту мозг.
       -- Поехали, -- сказал я. – Про маму с папой я вам все расскажу. Папа у меня профессор высшей математики, мама работает в городской филармонии, дедуля помер. Интересно? А больше я ничего не знаю. Короче, ребята, я могу позвонить своему корешку из наркоконтроля, но пока он со своими по пробкам доедет, терпила уже раздаст все колеса торчкам, которые его неподалеку в машине ждут, и свалит. И больше он здесь уже не появится. Это счастье, что он вообще сегодня пешком тут пойдет, понятно. Считайте, что я внештатник, помогающий наркоконтролю, а колеса мне нужны для дела, для лаборатории. Ситуация возникла спонтанно, никто этого не ожидал, поэтому надо действовать быстро. Больше я вам ничего не скажу. Решайте сами, -- я выдохнул.
      
Менты замерли. Первым пошевелился капитан. Он обвел коллег глазами, потом посмотрел на меня и сказал:
      
       -- Пойди погуляй пять минут.
       -- Решайте быстрей, времени очень мало, -- сказал я и отошел метров на десять.
      
Они шушукались, скованно, но весьма энергично жестикулируя. По очереди поглядывали на меня. Я курил с серьезным видом, стараясь не выдавать волнения. Из их разговора до меня почти ничего не долетало – ветер дул  от меня. Потом капитан жестом подозвал меня.
      
       -- А че там твои ребята из ГНК? Это их клиент? – спросил он.
       -- Это не важно, по этому поводу я ничего не скажу.
       -- И че нам с ним делать? С барыгой твоим? – вмешался старый лейтенант.
       -- Это похуй. Делайте, что хотите. Хотите, крутите его дальше - давайте делу ход. Хотите - бабла с него срубите. Это ваш клиент. Больше ничего не скажу.
       -- Да какой там ГНК! Тебе кайф колес срубить, а бабок нету! Так ведь, скажи? – спросил молодой лейтенант.
       -- Может и так, -- ответил я.
      
Менты выдержали паузу.
      
       -- Ладно, -- сказал капитан. -- Где он?
       -- Мне нужно ваше слово офицера, товарищ капитан, -- я повернулся к капитану всем корпусом.
       -- Что?
       -- Да что мне сегодня все чтокают?! – взорвался я.
       -- Чтоооо?!
       -- Дайте слово офицера, что выполните условие договора, и не попытаетесь мне навредить.
       -- Слово офицера, -- сказал капитан. – Валяй, рассказывай, что и как.
       -- Ты дашь мне номер своего телефона, -- начал я излагать, обращаясь к капитану, -- и будете сидеть здесь. Я тебе позвоню. Я буду говорить коротко, постарайся не тупить…
       -- Слышь!
       -- Вот. Я объясню, как он выглядит, откуда и в каком направлении направляется. У вас гражданской одежды нет с собой?
       -- Да, блять! Гардероб с собой возим! – сказал старый лейтенант.
       -- Это плохо. Старайтесь не спалиться.
       -- Хули ты лечишь?
       -- Ну вот. Он пойдет туда и обратно. Как хоббит. Берите его, когда будет идти обратно. Скорее всего, у него все в нычке, где-то во дворах. Так что деньги на колеса, которые будут у него, он никому отдавать не будет. Полный фарш.
       -- А ты где будешь?
       -- Мне нужно быть с торчками, которые его ждут.
       -- Чтобы кенты не спалили, что ты крыса?
       -- Я не крыса. У меня нет корыстных интересов.
       -- Ха! А давай всех примем? На передаче?
       -- Это исключено, -- твердо сказал я. – Да у вас и людей не хватит. Разбегутся все, и таблы раскидают. Да и на кой вам торчки нужны? К тому же там людей вокруг до ***, огласки не избежать. Сразу ваших набежит. Лучше по-тихому одного барбоса взять, но крупного. Про журавля знаете пословицу?
       -- Ладно, давай. Жду звонка.
       -- Давайте, ребят. Я позвоню. И еще одно. Мне нужна тысяча рублей.
       -- ****ь ты охуел! – засмеялся старый. – Иди отсюда, пока целый!
       -- Блять, я вам дело предлагаю! Для любого дела нужен стартовый капитал. Вас трое - триумвират! По триста тридцать три рубля с компаньона, рубль я доложу! Без этого никак. Мне тоже нужно хотя бы на одно колесо зарядить.
    

 

 Я отдал Пупку тысячу и уселся на заднее сидение рядом с девочками. Все уже устали ждать человека, который часа полтора назад обещал быть с минуты на минуту, да и жара не спадала, делая ожидание еще невыносимей, так что мое появление немного оживило атмосферу, внеся в монотонность происходящего хоть что-то новое.
      
Особенно дискомфорт ощущала молодая мать, вынужденная постоянно усмирять своего ребенка, предлагая ему всякие развлечения: перемещения с одной коленки на другую, подкидывания под потолок машины, сосание соски. Она же и проявляла больше всех нетерпения. Пупок на это внимания не обращал – делал свое дело. К тому же она была оптовичкой, как я понял из их разговора.
      
Сидевшая на переднем сидении девочка во всю трепалась с Пупком, припоминая и обсуждая одного общего знакомого за другим.  Уж не знаю, скольким они перемыли кости до моего присоединения к ним. Она, казалось, никуда не спешила, и это ожидание было для нее нормой времяпрепровождения. Вальяжная ее поза в пол оборота к нам, не очень хорошие зубы, и уже немолодая для ее лет кожа говорили о принадлежности к касте людей, не доживающих обычно до сорока. Хотя все это было надежно прикрыто макияжем, темными очками и приличными шмотками - от меня не ускользнуло. Пупок, кстати, тоже подходит под это описание. Исключая макияж, конечно.
      
Снежана, напротив – помалкивала; иногда вопросительно поглядывала на меня, не зная, видимо, можно ли раскрывать наше с ней знакомство. Вообще, ее вид и немного скованное поведение выдавали в ней человека, не привыкшего к такого рода занятиям. Я не заметил, чтобы она нервничала в преддверии сделки, за которую можно получить небольшой тюремный срок. Девочка баловалась.
      
       -- Привет, Снежана, -- поздоровался я.
       -- Привет, Денис. Неожиданная встреча!
       -- Да уж. Ну я то ладно, а вот тебя здесь встретить не ожидал. Сережа в курсе?
       -- Неа. Не говори ему пока. Он вечером узнает.
       -- Ясно. Ладно, не скажу.
      
Вот такой подобрался коллективчик. Я сразу определил, что на переднем сидении сидит Эльвира - Снежанина подружка, помогающая ей с покупкой. Пупок имел перед девушками большой авторитет, это было видно. В его голосе я различал новые для меня нотки; в разговоре – новые интонации. Все кроме Снежаны непринужденно общались, и я тоже довольно часто вставлял короткие реплики в разговор, хотя разговаривать особо не хотелось. Общение стихло, когда Эльвира вдруг сказала:
      
       -- Вон он идет.
       -- Где?
       -- Вон. Да не вертите так головами, -- добавила она раздраженно. – Давай я выйду, а он к тебе вперед сядет.
      
Я головой не вертел. Она вышла, и через полминуты на ее место аккуратно сел полный парень лет двадцати пяти. Подмышкой у него была двухлитровая бутылка дешевой сладкой воды, я почему-то это запомнил. Назад он ни разу не посмотрел. Пупок отдал ему деньги и озвучил количество – двадцать три. Крупный заказ. Пупок спросил, долго ли тот будет ходить, на что толстяк что-то буркнул и ушел не попрощавшись.
      
Мероприятие приближалось к развязке, и некоторые его участники начали волноваться. Я, кстати, в том числе, хотя и старался не выдать этого, что у меня успешно получалось. Сильно бы они заволновались, знай, что происходит на самом деле. Я вышел из машины покурить, чтобы не травить дымом ребенка, как это делали остальные, и набрал капитана.
      
       -- Толстяк в красной майке и синих шортах, лет двадцать пять на вид, в руках пластиковая бутылка сладкой воды «Буратино», переходит Зорге напротив Талера, идет в сторону Малиновского, сейчас пройдет между свечкой с парикмахерской на первом этаже и белой пятиэтажкой с «продуктами». Есть?
       -- На жопе шерсть.
      
Я выкинул окурок и вернулся в машину. Успех операции вдруг представился мне маловероятным. Мне очень захотелось отправить отсюда Снежану. Где они будут искать этого типа в синих шортах? Одетые по форме, к тому же. Даже если они перекроют проход между теми домами, о которых я говорил, то существует возможность, что толстяк пойдет обратно другим путем. А он так и сделает, вероятнее всего.
      
Мы стали меньше разговаривать и больше дергаться. Пупок озаботился - чуяло неладное сердце наркомана. Он постоянно поглядывал в ту сторону, где в домах исчез толстяк.  Но так его и не увидел там.
      
Прошло минут двадцать пять, за которые коллектив измотался больше, чем за предыдущие два часа, когда Эльвира, проявив зоркость и сноровку, второй раз заметила толстяка первой.
      
       -- Идет, сука, -- сказала она на этот раз.
      
Сука действительно шел, и шел он с другой стороны. С противоположной. Он перешел Зорге где-то в другом месте, и поднимался теперь из глубины дворов нашей стороны дороги. Тех самых, в которых я нашел триумвират. Он бы мог внезапно появиться перед нашей машиной, если бы Эльвира его не заметила. Мы никто не ожидали такой конспирации, даже Пупок. Он сразу выразил удивление парой метких выражений.
      
И вдруг я все понял. Я понял, что произойдет то, чего я так боялся, и во что до конца не хотел верить.
      
У меня перехватило дыхание. Необходимо было удалить Снежану отсюда любым способом, но это было невозможно. От толстяка до нас оставалось всего метров тридцать. Эльвира снова вышла, чтобы уступить ему место. Она отошла от машины метров на пять, и, оттопырив еще недавно круглую попу, прикурила длинную тонкую сигарету.
      
Я не сводил с толстяка взгляд, готовый предпринять не знаю, что, но все, что потребуется.
       
Он шел не быстро и не медленно, его лицо ничего не выражало. Он приближался к углу последнего дома, после которого начинался широкий тротуар улицы Зорге.  Из-за этого угла внезапно выехал полицейский УАЗик. Машина резко остановилась, громко и до боли знакомо взвизгнув тормозами, и толстяк пропал за ее разукрашенным боком.
      
       -- Поехали, поехали, -- сказал я на ухо Пупку, приподнявшись с сидения, и слегка ткнул его в затылок.
       
Пупок (нужно отдать ему должное, последние две минуты машина стояла заведенная) плавно тронулся, и так же плавно набирая скорость, поехал. Я оглянулся в заднее стекло и увидел, как улепетывает на полусогнутых ногах Эльвира, ломая каблуки. Все женское куда-то пропало из ее фигуры.
      
       -- ****ь, ****ь, ****ь, -- говорила мама малыша. Мы с пупком пока молчали. Снежана вообще не поняла, что произошло, но уже начала догадываться.
       -- Ни *** себе! – сказал Пупок минуты через две. – За нами ведь никого, Ден?
       -- Да вроде, -- сказал я.
      
Выбор маршрута я предоставил Пупку. Едва ли кто-то бы справился с этим лучше. Через десять минут мы уже стояли на парковке большого супермаркета, затерянные в сотнях машин и наблюдающие с возвышенности все подъездные пути. Мы все, кроме Снежаны, вышли из машины. Солнце уже пропало за высотками на западе.
      
       -- Да нам нехуй бояться - у нас нихуя нет, -- сказал Пупок. Я молча с ним согласился.
       -- Так и че - все? – спросила мама малыша.
       -- А ты че, не видела!? – огрызнулся Пупок.
       -- Блять, да пошли вы на ***! – сказала она, и пошагала в сторону входа в маркет, сунув малыша подмышку.
       -- ****ашка, -- констатировал Пупок. – ****ь, ты видел, как его приняли? – обратился он ко мне.
      
Я кивнул. И сказал Снежане, наклоняясь к окну:
      
       -- Снежана, подожди меня пять минут, вместе поедем.
       -- Хорошо.
       -- Сколько ты денег давала?
       -- Четыре тысячи.
       -- Пупок, давай отойдем, -- я взял его за локоть, и мы отошли в сторонку от машины.
       -- На *** ты так меня называешь? – обиженно прошипел он.
       -- Если честно, я забыл твое имя, извини.
       -- Валера, ****ый в рот!
       -- Точно. Слушай, Валера. Я понимаю, что форс-мажор, но деньги за таблы нужно отдать.
       -- С какого? – деланно удивился он. – Ниче подобного, Ден, ты че, гонишь?  Ты сам видел, как его приняли! Какие деньги, не гони. Я в ахуе такое от тебя слышать, если честно.
       -- Послушай, я все видел, но тем не менее, деньги нужно вернуть.
       -- Да ни ***! – он гнусаво рассмеялся.
       -- Нужно.
       -- Да ни ***. Это вообще не по каким понятиям. Я тебе кого угодно сейчас приведу, тебе все скажут, что это гон полный. Я так же заряжал, как и ты, как и она, -- он ткнул пальцем в машину. – Короче, Денис, не заебуй меня этой ***ней.
       -- Короче, эта девочка в машине – жена моего директора. Она ему сюрприз на день рождения готовила, и теперь очень расстроится, и обязательно ему пожалуется. Когда он узнает про этот кидос, он с тебя живого не слезет, Эльвиру эту заебет, и с меня спросит. А я не хочу, чтобы он с меня спрашивал, ясно? Мне с ним связываться по этой теме не охота. И тебе не советую. *** с моей штукой, но ей деньги отдай. Он в жизни не поверит, что это не вы запостановили его глупую жену. А если кидают его жену, значит кидают его. Я ей все объясню красиво, чтобы она вообще ему про это ничего не рассказывала. Только нужно вернуть ей деньги, понял?
       -- Да что это за ***ня? Кто там ее муж? – скривился Пупок.
       -- Служба безопасности «Юпитера», знаешь такую ***ню? – соврал я.
       -- Знаю, блять. На *** мне все это надо! ****ая Эльвира. Притащила марамойку.
       -- Лучше ему вообще не знать, что Снежана тут с вами мутила. У тебя пальцы будут поломаны, а Эльвира… А сам он даже не приедет на вас посмотреть, поверь.
       -- Да у меня и денег нет…
       -- Валера, не ****и. Ты минимум по две сотки с колеса накрутил. Итого - пять шестьсот.
       -- Хуля ты меня крысой выставляешь! – он от души возмутился.
       -- Мозги не еби.
       -- Блять. Взял у бабки на страховку вчера.
      
Мы со Снежаной вызвали такси ко входу в супермаркет, а сами зашли внутрь выпить кофе и съесть по кусочку вишневого пирога. Я переволновался – не то слово, и вместе с успокоением и облегчением появилось чувство голода. Как же изматывают все эти спецоперации, смею вас заверить.
      
Людей с тележками было много, и тележки у большинства были забитые. Все запасались продуктами перед выходными. Мне запасаться было незачем, да я и не делал этого ни разу в жизни, не считая выездов с товарищами на всякие пикники-рыбалки, для которых брали с полок в основном мясо и алкоголь. От этого стало немного грустно, но лишь на одну секунду. Впереди было свидание и незабываемый вечер в компании прекрасной Миланы. Грациозной и утонченной. Мы послушаем с ней Шопена, а потом будет легкий ужин из в меру прожаренной телятины с красным вином в больших бокалах. На десерт возьмем яблочный штрудель с мороженым. Как-то так.
      
Вишневый пирог был тоже ничего – вкусный с голодухи. А кофе - гадость, совсем не такой как варит моя мама.
       
Нужно было поговорить с женой босса. Мне вдруг пришло в голову, что я похож сейчас на Винсента Вегу, только танцевать твист мы не собирались, и наркоты у меня не было. Но это пока.
      
       -- Не выгорело твое дельце, да Снежана? – спросил я, прожевав очередной кусок.
       -- Нет, как видишь, -- она улыбнулась и отхлебнула кофе. – Как и твое, кстати.
       -- Точно. Но ты понимаешь, что должна сейчас радоваться?
       -- Угу, -- она аппетитно жевала, потирая большим пальцем указательный, тем самым удаляя с них крошки.
       -- И как тебя угораздило оказаться в таком коллективе?
       -- Хотела Сереже сюрприз сделать. Мы сегодня в Лувр идем.
       -- Ясно. В следующий раз меня попроси. С Эльвирой общаться тебе не советую - она в этом по уши завязла. Не исключено даже, что ее телефон слушают. Тебе оно не надо, у тебя муж и ребенок.
       -- А ты там что забыл? – лукаво спросила она.
       -- Тоже в Лувр пойду сегодня.
       -- Да ладно? С нами?
       -- С девочкой, -- сказал я, и мне показалось, что это прозвучало довольным тоном.
       -- Ух ты! Ты девочку себе нашел?
       -- Да так, ничего серьезного. Деньги твои я забрал. Хочешь – тебе отдам, а хочешь – попробую воплотить в жизнь твои сегодняшние намерения.
       -- А получится, -- с надеждой в голосе, наклонив голову набок…
       -- Может и получится.
      

Пока мы пили кофе, на улице окончательно стемнело. Она вышла из такси около своего Пежо, под Талером. Ни ментов, ни толстяка там уже не было. Место уже успело остыть от недавних остросюжетных событий, которые заставили меня поволноваться, но для случайных прохожих остались незамеченными.
      
Я позвонил капитану и договорился встретиться через пятнадцать минут на том же месте, где я его завербовал. Не скажу, что ждал от этой встречи исключительно добрых результатов, но ничего опасного меня, по моему мнению не ожидало.
      
С беспристрастным лицом он протянул мне семь красных таблеток в маленьком пластиковом пакете; разжал кулак, и это свалилось в мою раскрытую ладонь. Старый лейтенант ехидно улыбался. Молодого с ними не было. Видимо стережет толстяка, подумал я. 
      
       -- Давайте, удачи, -- сказал я, и собирался уже свалить.
       -- На, держи, -- капитан протянул мне пятитысячную купюру.
       -- Не из корысти ради, а токмо волею… -- я взял купюру.
       -- Обращайся. И аккуратней с этим, -- капитан кивнул на мой карман.
       -- Ладно. Бог не выдаст - свинья не съест.
       -- Не интересно, что с барыгою?
       -- Неа.
      

Часы на дисплее моего мобильника показывали без пятнадцати десять – пора было звонить Милане. Будет хорошо, если она не забыла о нашей встрече. И хорошо бы мне переодеться, но это будет хлопотно и проблематично. Мой, и без того скудный гардероб, вдобавок раскидан по всяким товарищам. Что-то валяется у родителей, куда идти не хотелось, что-то у Кирюши, но грязное, не стираное. Хорошо хоть помылся у Кирюши. Да уж, не легка жизнь кочевника.
      
Я зашел в Талер, и оказался в просторном холле, наполненном людьми с хорошим настроением; и я был не исключением. Не буду описывать роскошный интерьер – вы наверняка тысячу раз бывали в этих торгово-выставочных центрах, коих по всей стране за последние годы открылось предостаточно. Скажу только, что прошел мимо не вычурных, выполненных в минималистическом стиле деревянных лавочек, обогнул небольшой, но симпатичный и к тому же музыкальный фонтан, и поднялся на эскалаторе на второй из четырех уровней Талера.
      
Пришедшая в голову мысль заставила меня завернуть в магазин мужской одежды, большой ассортимент которой показывал себя сквозь стеклянные витрины от потолка до пола.  Я взял с полки первую попавшуюся вещь и зашел с ней в примерочную. Там, за плотной матерчатой ширмой, я собирался осмотреть себя в зеркало. Мне нужен был интим одиночества, чтобы сделать это; зеркало в зале магазина мне не годилось.
      
Ну что же: на меня смотрел абсолютно нормальный сын своей эпохи. Я находил себя вполне прилично выглядящим, не считая слегка нездорового цвета лица и бледных теней вокруг глаз. Синие штаны с потёртостями и дырками на коленях вполне соответствовали месту, куда я сегодня собирался. Невоспитанный Эйнштейн на еще достаточно белой майке тоже выглядел симпатично. Я исполнил пару гримас и с чувством удовлетворенности вышел из магазина.
      
Небольшое открытое кафе с аппетитным названием Штрудель, о коем лакомстве я, кстати, уже думал сегодня, как нельзя подходило для того, чтобы за бокалом холодного пива сделать этот волнительный звонок Милане.
      
И вот: я глотаю вполне сносное пиво, и звоню. Раз гудок, два гудок, три, четыре…. Все пропало?
      
       -- Алло, привет, это Кирилл.
       -- Привет, привет, ты уже готов? – мило отвечает она.
       -- Всегда готов.
       -- Ну так что, под Лувром встретимся? Или заедешь за мной?
       -- Давай сначала кофе выпьем, познакомимся? – говорю я, нервно крутя рукой пивной бокал.
       -- Кофе? А где? – нотки удивления, а возможно и разочарования в голосе.
       -- Я сейчас в Талере. Недалеко, кстати, от Лувра. Приезжай сюда. Здесь кафе симпатичное - посидим часок, и в Лувр поедем. Как тебе такой план?
       -- Нормальный, в принципе, план, -- мнется она. – Ты не собираешься там случайно напиться перед клубом?
       -- Я? Напиться? Такого вообще никогда не случается. Я не пьянею, -- отвечаю я чистую правду.  – Да нет, не переживай, пить в клубе будем. Можем здесь по бокалу вина выпить за знакомство, и все.
       -- Ну, хорошо. Так ты заедешь за мной?
       -- Честно? У меня машины нет. Но могу на такси приехать. Или приезжай сама, я тебя встречу перед входом в Талер. Так время сэкономим.
       -- Сама?
       -- Давай я машину пришлю. Говори адрес.
       -- Не надо, я приеду, какая разница?  Я недалеко от Талера живу. Я знаю это кафе.
      
Наверное, не по-джентельменски, но я представлял себе все именно так. Может быть, это что-то из прошлого. Я хотел встретить ее именно здесь - в этом кафе, сидя за столиком, и наблюдая, как она подходит. Хотел волноваться в этот момент, ждать его, поглядывая на выход с эскалатора.  Гадать – она это, или не она? Представлять ее себе.
      
Ведь совсем не романтично ждать ее появления сидя в такси и поглядывая на серую дверь подъезда. Открывать ей дверь в машину, а потом чувствовать ее присутствие затылком, и молчать всю дорогу, покачиваясь на ухабах. Молчать, или бросать пустые, ничего не значащие фразы, потому что за рулем сидит водитель – незнакомый нам обоим человек, уставший за весь день от постоянной езды, или только недавно севший за руль и навостривший уши. Переживать в его присутствии момент знакомства - главный момент? После которого складываются первые - такие сильные, и такие нестираемые впечатления?
      
И мне было плевать, что это просто пустышка из интернета, что нет возвышенности моментов, которые обязаны предварять такие встречи, что не было самих этих моментов, что после двух звонков и нелепой переписки в интернете она едет ко мне, к неизвестному ей мужчине, чтобы пить с ним в клубе алкоголь и плясать до утра. Я все это знал и понимал, но мне тогда было важно не это.
      
Я получал, получал, получал эмоции, и не анализировал их происхождение, обоснованность, уместность, будущее.
 

На ней были светло-голубые, почти белые, тесные джинсы с бахромистыми дырками на коленях, спортивные туфли без каблуков, и короткая облегающая майка с широким вырезом и цветной аппликацией из бисера. Распущенные русые волосы, разделенные пробором, свободно падали на плечи. На вороте майки, оттягивая его вниз, висели большие темные очки, а подмышкой она держала небольшую сумочку.
      
Я понял, что это она, как только голова ее показалась над эскалатором. Она сразу поймала меня взглядом, хотя в кафе сидели еще двое мужчин без компании. Она по очереди посмотрела на них, и снова перевела взгляд на меня. Потом остановилась и набрала номер на мобильнике. Мой телефон на столе зазвонил, и я продемонстрировал ей светящийся его дисплей; помахал ей рукой, она улыбнулась, и помахала мне в ответ. Вот такой первый момент – мне понравился.
      
        -- Привет, Кирилл! – она смело села напротив, положив сумочку на стол, а руки на колени.
       -- Привет, я Денис.
       -- Денис? Слава Богу!
       -- Да? – удивился я. – Не нравится Кирилл?
       -- А кому нравится Кирилл?
       -- Не знаю. Его жене?
       -- А он женат? С таким именем? Ему повезло! – она была эмоциональна.
       -- Я знаю одного Кирилла, и ему не повезло. Сегодня особенно, -- сказал я, вспомнив Кирюшу. – Давай закажем что-нибудь?
       -- Давай, -- сказала она, положив на стол увешанные массивными браслетами тонкие запястья. Она побарабанила длинными ногтями по гладкой поверхности и оглянулась к бару, -- а что тут есть вкусненького?
       -- Я пил вкусное пиво, пока тебя ждал. Есть вкусное вино, наверное. Ты голодна?
      
Нам принесли два меню. Милана быстро переворачивала большие ламинированные страницы своими длинными пальцами. Остановилась на цезаре с курицей и модном алкогольном коктейле. Я взял пиво и баварскую колбаску. Потом она отлучилась на минутку, прихватив свою сумочку.
      
       -- Часто по клубам ходишь? – спросила она, устроившись на стуле поудобней.
       -- Да не особенно.
       -- А писал, что постоянно.
       -- Это не я писал, -- признался я.
       -- Как не ты? А кто же?
       -- Кирилл.
       -- Опять Кирилл? Какой Кирилл?
       -- Ну тот, которому не повезло.
       -- Почему ему не повезло?
       -- Потому что писал он, а ужинаю с тобой я.
       -- Как же так вышло?
       -- Случайно.
       -- Любишь читать чужие письма?
       -- Кирилл мне не чужой.
       -- Да? – она засмеялась.
       -- Да. Кирилл Кириллович - старенький, и часто ходит по клубам. Поэтому иногда приходится проверять его корреспонденцию вместо него. Вот я и проверил.
       -- Понятно. Правда не ты писал? – она посмотрела на меня серьезно, но не слишком.
       -- Правда. А какая уже разница?
       -- Никакой, в принципе.
       Нам принесли заказ.
       -- Чем вообще занимаешься? – спросила она, и отправила в красивый рот кусочек курицы.
       -- Работаю спасателем на пляже.
       -- О! Спас кого-нибудь?
       -- Пока не получалось. Тонули, пока доплывал. Неудобно в нарукавниках. А без них я боюсь – плаваю очень плохо.
       -- А зимой? Моржей спасаешь? Или как там их называют - кто во льду купается?
       -- Во льду?  Как во льду купаться? – спросил я.
       -- Ну не во льду, а вокруг льда. Внутри льда!
       -- Нет, зимой я на детских утренниках и елках играю на пианино.
       -- Хватит прикалываться! – она с улыбкой посмотрела на меня и махнула в мою сторону рукой.
       -- Я не прикалываюсь, я серьезно. А ты чем занимаешься?
       -- Учусь.
       -- На врача?
       -- Нет, на…
       -- Подожди, -- перебил я, -- я угадаю. На учителя?
       -- Неа!
       -- На…… швею?
       -- Ага! Да нет, на экономиста.
       -- Точно. Это был мой следующий вариант. Я всегда все с четвертого раза угадываю.
       -- Почему с четвертого?
       -- У меня на левой ноге четыре пальца, вот и получается…
       Она прыснула.
       -- Четыре пальца?!
       -- Да. От рождения. Но всего на ногах десять пальцев. Вот как так получается, скажи?
       -- Не знаю. На другой шесть?
       -- Ну да. У меня папа просто математику преподает, вот все и складывается.


Мы подъехали к Лувру уже хорошими знакомыми. Милана мне нравилась, и я ей тоже, по-моему, был приятен. Общение получалось легким и непринужденным. В кафе просидели до самого закрытья, до одиннадцати вечера. Разговаривали о всякой ерунде. Она казалась какой угодно, только не глупой. Я подозревал ее периферийное происхождение, но выяснить не удалось – она все время избегала этой темы. У меня сложился образ студентки, приехавшей в город из области, испытывающей дефицит тусовочного коллектива и средств на саму тусовку. Одежда ее показалась мне недорогой, хотя и со вкусом подобранной для такого вечера. Я не думал о ней плохо. Во всяком случае мне этого не хотелось, и такие мысли я заблокировал.
      
Забыл рассказать, что когда мы уже ждали счет, мне позвонил Кирюша.
      
       --  Денис, ты идиот?! – задал он риторический вопрос.
       -- Нет. Подожди-ка, -- я прикрыл ладонью трубку и, извинившись перед Миланой, вышел из кафе.  – Доброе утро, Кирюша.
       -- Ты дебил, скажи? – перефразировал он.
       -- Да что случилось, приятель?
       -- Че за ***ню ты исполнил?
       -- Что ты имеешь в виду? – смех выдавал меня.
       -- Блять, я даже не знаю, что сказать! Альбина вахуе! Просто вахуе!
       -- Бывает. Скажи, что это из-за винограда. Такое случается. Может, несвежий был. Она поверит.
       -- Ты дебил. А где машина?
       -- Машина?
       -- Машина!
       -- На Еременко.
       -- На каком Еременко?
       -- На единственном и неповторимом. Еременко, 66/2.
       -- Что она там делает?
       -- У тебя во дворе солнце было, я ее в тенек переставил.
       -- Ты дебил. С ней все нормально?
       -- Как всегда. Забери ее, кстати. Пока трезвый, -- посоветовал я.
       -- А ключи? -- спросил Кирюша.
       -- Ключи у меня.
       -- А ты где?
       -- Еду в Лувр, -- заявил я довольным тоном, зная, как Кирюша сейчас хочет туда.
       -- В Лувр? -- удивился он. – Че, бабки появились?
       -- Есть немного.
       -- Займешь? – теперь заискивающе, но с достоинством.
       -- Я же тебе должен.
       -- А ты где? Давай вместе поедем?
       -- Не, езжай сам. Я занят, у меня сейчас свидание.
       -- Свидание? С кем?
       -- С одной хорошей девушкой.
       -- Че за девушка?
       -- Ты ее не знаешь. Дочка мэра. Все, давай, там увидимся, -- я положил трубку и вернулся в общество Миланы, которая смотрела на меня с любопытством и совершенно без недовольства.   
      
Кирюша перезванивал, но я отбил звонок. На столе уже лежала коробочка со счетом внутри, и я открыл ее, чтобы расплатиться.
      
       -- Ого, семь тысяч! – пошутил я. – Но ничего, зато вкусно.
       -- Жена звонила? – огорошила меня Милана.
       Я поднял на нее глаза и улыбнулся.
       -- Жена? Какая еще жена? Знаешь песню: «Эх, была б у меня жена…», -- пропел я.
       -- Нет, не знаю, -- она смотрела пристально, но не осуждающе. – И что там дальше?
       -- Дальше там пошлости, а нас ждет такси.


Лувр встретил нас всем своим великолепием: металлическая лестница в десять ступенек и такая же дверь, с горящим в ночи глазком. Вся обочина дороги была заставлена машинами разных ценовых категорий, от невзрачных акцентов до редких дорогих Бентли. Последних я насчитал два штуки. Недавно вымытые автомобили дорого блестели в ночи, бликуя под фонарями; возле некоторых крутились люди, готовясь проникнуть в царство громкой музыки и не совсем легальных удовольствий. Атмосфера клуба проникала и сюда, на улицу, за железную дверь; и даже проезжающие мимо водители и их пассажиры, не чуждые когда-то таким развлечениям, успевали на несколько секунд погрузиться в нее.
      
Под входом толпилось человек двадцать, которые жаждали попасть внутрь, но не могли этого сделать. На площадке перед дверью стоял привратник, который выбраковывал не соответствующих по каким-то критериям людей. Нас это ни в коем случае не касалось, потому что это был мой школьный товарищ. И на Милану это, без сомнения, произвело впечатление. Я махнул ему рукой, и он жестом пригласил нас проходить. Протиснувшись через толпу недовольных и страждущих, мы с Миланой оказались перед дверью, где он тепло со мной поздоровался и перекинулся парой ничего не значащих фраз. Дверь в Лувр распахнулась, чтобы сразу захлопнуться за нашими спинами.
      
Никогда я, кажется, не привыкну к этому ощущению. Бешенный контраст. Тихая вечерняя прохлада в один миг сменяется суетливым, мигающим, пронизанным глухими басами, кондиционированным холодом ночного клуба. Мне не по себе некоторое время. Мимо пробегают озабоченные чем-то люди, кто-то смеется, где-то орут, свистят, музыка заставляет мое тело вибрировать. Я напряжен и собран. Я не то чтобы нервничаю, остерегаюсь чего-то, или тем более боюсь, нет, просто какая-то часть меня видимо отторгает все это, но лишь для того, чтобы совсем скоро принять.
      
Мы быстро приобретаем в кассе право на вход и, лавируя среди уже разгоряченной молодежи, идем к высоким двухстворчатым дверям. Музыка здесь приглушенная, но чем ближе мы к этим дверям, тем яснее ощущается ее мощь внутри клуба. Я толкаю обе створки двумя руками, и нас засасывает в сумасшедший мир приглушенного света, ярких огней, демонических стробоскопов и пронизывающих до костей басов. Вокруг все пульсирует. Еще один мощный контраст. Мои внутренности начинают ликовать, не дождавшись моей команды. Рот мой растягивается в улыбке, шаги сами ловят ритм, голосовые связки перестраиваются на новую частоту и громкость – им предстоит сегодня поработать за двоих.
      
       - Здесь круто! – слышу я голос Миланы сквозь музыку, чувствуя ухом ее дыханье. Киваю, и мы отдаляемся от дверей все дальше, позволяя вертепу поглотить нас, сомкнувшись за нашими спинами.
      
Со стены напротив входа своим знаменитым загадочным взглядом смотрит на меня огромная «Мона Лиза» Да Винчи, словно говоря: «Что же ты, парень – айяяй!», или наоборот: «Иди и веселись, парень! Иди и ужрись, а я на тебя посмотрю!».
      
Мы натыкаемся на гипсовые статуи, и обходим их, провожая взглядом. Эпоха возрождения здесь соседствует с хай-тек материалами. Милана, похоже, впервые здесь; она старается скрыть это, но выдает себя, восторженно озираясь и разглядывая некоторые экспонаты Лувра.
      
Огромные стеклянные кубы, свисающие на тросах с высокого потолка и подсвеченные как музейные экспонаты, пока пустуют, но скоро в них будут танцевать заводные девочки, разогревая толпу.
      
Людей пока не много. Но часа через полтора-два здесь трудно будет пробиться к бармену за очередной порцией. Диджей не нагнетает пока, оставил все тяжелое на попозже.
      
На пути к бару я встречаю пару знакомых лиц, и мы здороваемся, подбадривая друг друга жестами и возгласами, почти ничего не слыша при этом. Это несомненно делает мне честь в глазах Миланы.
      
Мы садимся на свободные высокие кожаные стулья у бара; я заказываю себе текилу, а Милане какой-то коктейль - она сама говорит бармену название, покачивая головой в такт музыке. Тот делает все моментально и с бесстрастным выражением лица. Бывает он смеется, когда от него этого ждут, но мимика после этого мгновенно возвращается в исходное состояние, словно она на резинке. Его зовут Толик, а для друзей Сорока, и он мой одноклассник, так что проблем с выпивкой и беспощадной очередью за ней у нас не будет.
      
       -- Как дела, Сорока?! – кричу я через стойку.
       -- Нормально, Ден! – отвечает он, и одаривает нас одной из немногих за эту ночь искренних улыбок.
      
Мы получаем свою выпивку, и я, чокнувшись с Миланой, опрокидываю первую рюмку. Во рту привычно печет, а спустя минуту по телу приятно растекается тепло.
      

Пишу сейчас, и чувствую, что меня потянуло на патетику. Должно быть, в меня проникает возвышенное настроение того вечера. Не знаю, с чего оно было таким, но было. И пришло оно ко мне во время ожидания Миланы в кафе, это я точно помню.

Итак, мы подъехали к Лувру около половины двенадцатого ночи. На входе как всегда толпа пьяных, обиженных и недовольных. Мы запросто прошли, имея в знакомых стражника на воротах. Я махнул ему рукой, обозначив наше знакомство, он кивнул в ответ; Милана взяла это на заметку, удивленно вскинув брови и одобрительно улыбнувшись; и вот мы внутри.
      
Барменом здесь тоже мой приятель. Сороку я знаю давно - еще со школы. У меня складывается впечатление, что раньше или позже, но он работал барменом во всех заведениях такого рода. Во всяком случае я встречал его за баром постоянно - то тут, то там. Нашел себе призвание парень. Знал все: где кого побили, где были и где намечаются «маски-шоу», кто и чем банчит, кого можно подснять наверняка, а к кому и подкатывать не стоит. И еще много чего в этом роде. Тусовался, как и все остальные, только стоя за баром. Уже лет десять как.
      
Я выпил свою текилу и, крикнув что-то в ухо Милане, отправился осмотреть территорию. Нужно было занять столик, пока не навалило народу. Столик с диванами будет нам как база на эту ночь, как перевалочный пункт. К тому же скоро появятся Сережа со Снежаной, а потом и Кирюша неизвестно с кем. И еще неизвестно кого из товарищей сюда занесет. Мы будем рады встретить всех у нас на базе.
       
Весь клуб представлял собой один большой зал с высоченным потолком, и по площади был сравним с нашим школьным спортзалом.  На высоте метров четырех по всему периметру его опоясывал широкий фигурный балкон, прерывавшийся диджейской площадкой над головой Моны Лизы. На балконе, в местах, где он особенно расширялся, были реденько расставлены столы.  Внизу вдоль стен тоже стояли столы, но те уже все были заняты, в чем я убедился, совершив ритмичный променад. Тогда я поднялся по широкой лестнице на балкон и обследовал его. На этот раз мне повезло больше, и я плюхнулся на жесткий кожаный диван около одного из столов. Отсюда открывался прекрасный вид на просторный танцпол, расположенный прямо подо мной.
      
Стол занимают люди, готовые оплатить многотысячный счет, упавший на его поверхность, когда стихнет музыка. Это те, кто приехал на блестящих машинах дороже акцента. Остальные прибыли уже навеселе, и будут отдыхать на стульях у бара. Появятся и такие, которые отдыхать не собираются. Они будут только танцевать и курсировать по всему помещению снова и снова, присоединяясь ко всем группам танцующих, пьющих и еще черт знает, чем занимающихся.
      
Я положил на стол очки и, опершись о никелированные перила смотрел вниз. Людей постепенно прибывало. По двое, а иногда и небольшими группами, они заходили в высокие двухстворчатые двери, чтобы раствориться в клубе.
      
Я нашел взглядом Милану, сидящую у бара. Она потягивала коктейль через трубочку, двигала головой в такт музыке и аккуратно озиралась. Не знаю, может быть меня высматривала, а может просто смотрела по сторонам. Я дождался, пока ее взгляд поймает мой, и жестом пригласил ее подняться на балкон, за наш столик. Она глубоко покивала и, указав на меня Сороке, поспешила ко мне, не сразу, правда, найдя лестницу. Сорока салютовал мне бутылкой водки. Музыка набирала обороты.
    
      -- Ну что?! Столик занял?! – спросила она присаживаясь на диван, и ставя перед собой недопитый коктейль.
      
Я кивнул, и присел с ней рядом, оторвавшись от перил и роскошного вида под ними. Я не знал, о чем мы сейчас будем говорить, перекрикивая музыку. Наверное, об этом месте. Какое оно классное, или не классное. И еще о чем-нибудь подобном. Мне совсем не хотелось об этом говорить. Спасла подошедшая девушка-официантка. Мы заказали бутылку виски, яблочный сок, лимон, кока колу и лед. Девушка ушла, и я снова озадачился темой разговора. Решил вообще не разговаривать.
      
За соседним столиком пили коньяк два молодых человека, а две их девочки танцевали возле. Это был легкий, подготовительный танец. Они разминались словно футболисты перед матчем. Парни же, видимо, готовились морально. Скоро к двум девочкам присоединится коллективчик большого столика, стоящего напротив нашего через балконный проход. Сейчас там идет пирушка, и над ним звенят, собираясь в кучу, хрупкие бокалы и стаканы с толстыми стенками. Для тех, кого не прельщает давка, развязность, и стихийность основного танцпола, заполненного средним классом, здесь формируется изысканное балконное движение обладателей столиков. Через три часа все смешается.
      
Я бросил в стаканы по пять кубиков льда и залил его виски. Если бы не музыка, мы бы услышали приятное потрескивание, которое я так люблю. Милане я добавил колы, себе же оставил чистый. Мы чокнулись.
      
       -- За хороший вечер! – предложила она. Я был не против.
      
Она опорожнила разом полстакана, хочу заметить. Но сделала это изящно.
      
Она была красивая.
      
Она снова, как и тогда в кафе, временно покинула меня, оставив на этот раз наедине с бутылкой виски. Я сразу налил себе и выпил, отсалютовав соседнему столику. Ее не было минут десять, и я успел выпить дважды за это время. Между дринками я подошел к перилам и посмотрел вниз. На танцполе уже намечался снежный ком, прилепляющий к себе проходящих мимо, и засасывающий тех, кто решил пробраться насквозь. Людей прилично прибавилось.
      
Мы выпили снова, когда Милана вернулась. Она позвала меня танцевать, но я вежливо отказался, ничем это не мотивируя. Тогда она, со слегка виноватым видом, присоединилась к группе танцующих неподалеку, о которой я вам уже рассказывал. Гора с плеч. Танцевала она задорно, не слишком усердствуя, но и не зажимаясь. У нее получалось органично. Скоро она покажет себя во всей красе.
      
Позвонил Кирюша, и я встретил их с Альбиной на входе, чтобы заплатить за них. Ребята были уже готовые к танцам, но Альбина демонстративно со мной не разговаривала, хотя была веселенькая. У нее был повод, не спорю. Но я тоже не просто так – пусть не сворачивает следующий раз свои губы спасательным кругом.
      
Наш с Миланой столик не был теперь таким пустым. Альбина пошла танцевать, крутя своей мясистой попой в пошлых шортах, а к нам с Кирюшей подсел знакомый. Мы выпили виски. Я в разговоре особо не участвовал, находя более интересным смотрение на Милану и по сторонам, но краем уха услышал, как Кирюша пытает товарища на предмет покупки порошка. Тот лишь мотал головой и пожимал плечами. Бьюсь об заклад, что денег у обоих не было, так что им в любом случае ничего не светило. Товарищ не отвязался, пока трижды не выпил халявного виски. Это понятно, нам не жалко, на здоровье.
      
Вернулась разгоряченная Милана и села рядом со мной. Запах ее духов стал сладким и приторным, смешавшись с запахом ее горячего тела. Она стала мне как-то ближе и понятней. Щеки ее горели, и я, казалось, слышал ее частое дыхание сквозь музыку.
      
Видимо увидев за столиком потенциальную подружку, тут как тут нарисовалась Кирюшина женщина. Я нехотя их познакомил, и Альбина, кажется, стала ко мне снисходительней.
       
Кирюша наполнил все пустые стаканы, смешав себе и девочкам виски с колой, а мне оставив чистый. Выпили, конечно. И заказали новую бутылку.
      
Девочки оживленно общались, сидя друг напротив друга, и до меня долетали хриплые нотки Альбининого смеха. Кирюша пытался грузить меня добычей порошка, то наговаривая мне в ухо, то жестикулируя и шипя напротив, но я был безынициативен и холоден к этим чаяниям. Мы с ним то и дело с кем-нибудь здоровались, обмениваясь взмахами рук; этой ночью тут было особенно много знакомых. Кирюша не отставал, но мне хотелось его еще немного помучить.
      
Ди-джей заметно добавил агрессии и драйва. Клуб уже заполнился до отказа, и на входе, наверное, теперь мало кого пускали. Внизу шевелилось потное и злое тело танцпола.
      
Я опустил на лежащую на столе салфетку две красные таблетки, накрыл все это ладонью, и придвинул к Кирюше. От Альбининого внимания это не скрылось, и она одарила меня широченной сладкой улыбкой, полной благосклонности. Все в прошлом – говорили ее глаза, ты – мой герой. Они быстренько проглотили свои красненькие, запив их яблочным соком.  Милана ничего этого не видела.
      
Я заметно повеселел от выпитого. Милане тоже было весело и легко с нами. Другие двое находились в эйфории ожидания, подстегивающей их чуть ли не до состояния аффекта. Теперь мы все весело общались, перекрикивая музыку. Скоро девочки ушли танцевать, а мы с Кирюшей пошли прогуляться, чтобы размять отсиженные на диване мускулы.
      
Люди танцевали повсюду и везде: на танцполе, на балконах и лестницах, ведущих на них, верхом на черных кубах, внутри стеклянных ящиков, даже в туалетах. Некоторые находились в танцевальном экстазе, пряча глаза за черными очками, другие танцевали на ходу, перемещаясь из точки А в точку Б. Незамысловатые танцы соседствовали с вычурными и странными, супер энергичные с уже успевшими выдохнуться пьяными плясками. Кого-то охрана снимала с динамиков под ди-джейской площадкой, кто-то умудрился заблевать полы в Лувре, зацепив ненароком экспонат.
      
 Мы вчетвером снова сидели за нашим столиком, разговаривали и смеялись, перекрикивая друг друга, когда за спиной я услышал знакомый зычный голос:
      
       -- Денис!
      
Это был Сережа. Он стоял метрах в трех, одну руку протянув к нам, а другой кого-то энергично зазывая из глубины заполоненного танцующими людьми балкона. Через полминуты к нему протиснулась Снежана и он, крепко взяв жену за протянутую руку, потащил ее к нашему столу. Они плюхнулись на диван рядом со мной и откинулись на спинки.
      
       -- ****ь народу! – прокричал Сережа, продолжая машинально озираться.
       -- Да! – подтвердила Альбина.
      
Я всех быстро перезнакомил. Новенькие просто сверкали итальянскими брендами из фирменных магазинов, что значительно добавило нашему столику престижа. Альбина оценивающе таращилась, видимо пропив уже свою скромность. Она тянула коктейль через трубочку, и не отрываясь смотрела на Снежану поверх больших сиреневых очков. Скоро алкоголь перестанет действовать на нее, уступив место более мощному и непредсказуемому веществу.
      
Снежана сразу отправила мужа в бар за заказом, и тот, усадив ее поудобней и удостоверившись, что ей ничего не угрожает, исчез, просочившись сквозь танцующую толпу. Вдогонку я крикнул, чтобы он взял еще виски – наше кончилось.
      
Снежана посматривала на меня, двигая бровями так, что заметили, наверное, все. Специально видимо Сережу отослала. Пора было отчитаться перед женой босса о проделанной работе, и я повторил прием с салфеткой, положив на нее две красненькие.
      
       -- По половинке для начала ешьте! Черт знает, что это за дрянь! Две тысячи потом отдам! – сказал я ей на ухо, вдыхая свежий, не успевший еще смешаться с потом аромат духов.  Она весело покивала и ущипнула меня за живот. Было больно. 
      
Вернулся Сережа, мы выпили, и все разбежались кто куда. Милана задержалась, и притянув меня за руку вплотную к себе, сказала:
      
       -- А мне дашь?!
       -- Чего?! – понял я.
       -- Того самого! Чего Альбине и Кириллу дал! И этим! – она кивнула в сторону танцующей Снежаны и хитро на меня посмотрела.
       -- Может, не стоит!?
       -- Тебе жалко?! – она состроила шуточно-обиженную гримасу, в которой было мало от шуточного. Ее горячие пальцы сильнее сжали мою руку.
      
Я думал пять секунд. Мне не хотелось ее терять.
      
       -- Пробовала когда-нибудь? – спросил я, глядя на ее обтянутые майкой сиськи.
       -- Конечно! – засмеялась она.
      
Тогда я сунул руку в карман, отломал половинку от одной таблетки и отдал ей. Она мелко запрыгала, и захлопала в ладоши, как ребенок.
      
Вернувшись за столик я потерял ее из виду.
      
Вторую половину таблетки я положил на стол и тщательно раздавил чашкой, прикрыв все это рукой. Потом свернул купюру трубочкой, прилег корпусом на стол, словно заснувший студент или перепивший дядя, и всосал в ноздрю весь красный порошок. Не хотелось ждать, пока таблетка растворится в желудке - хотелось быстро. Так и произошло. Последнее, о чем я подумал, перед тем как с головой погрузиться в драйв, были строки: «Крепко держи меня за руку, сынок, и я проведу тебя через горы». Не помню, откуда это…
      
В один момент я воспарил над всем, что меня окружало. Руки и ноги мои лишились веса, а в груди образовалось столько простора, что не хватало воздуха заполнить его. Я превратился весь в глаза и музыку, звучавшую теперь совсем иначе. Она словно заполнила меня, пульсируя и переливаясь внутри; источник ее исчез, она рождалась повсюду и нигде, то мощно накатывая, то плавно удаляясь. Тотальный, всепоглощающий, истерический восторг мгновенно начал распирать меня, словно ломая по швам, и выплевывая свои, не помещающиеся внутри меня излишки ритмичными движениями моего тела. Я сорвался с места и погнал на танцпол, извиваясь и дергаясь, как раненая змея, энергично протискиваясь между снующими людьми и получая от этого тактильное удовольствие. Я несся как тот дух над водою, и мне хотелось улыбаться шире, чем позволяют мои челюсти и губы, хотелось кричать и трогать всех людей, хотелось быть везде одновременно, чтобы не упустить ни одной секунды происходящего, ни одной адресованной мне улыбки, ни одного звука волшебной музыки. Это была истерика.
      
Впрочем, длилась она не долго. Скоро контраст состояний стерся, как бы замылился; мозг быстро привык к состоянию нынешнему, и весь восторг сменился планомерным получением удовольствия. Танцевал я, тем не менее, с желанием, и перемещался при этом постоянно из одного места в другое, наблюдая за всеми моими товарищами по очереди. Неразлучники, только недавно смывшие свой боди-арт, – Кирюша с Альбиной, - танцевали на балконе, получив уже свою порцию экстази в кровь, что было заметно по сведенным скулам и черным кругам вокруг Кирюшиных глаз. Снежана и Сережа зажигали на танцполе, также обнаруживая действующее внутри них вещество. А вот моя Милана прибилась к группе обворожительного вида богатых самочек, и отрабатывала с ними нехитрые и агрессивные па, набор которых ограничивался от силы пятью разными дрыгами. Но впечатляло. Она отдавалась полностью.
       
Пробившись в нижний бар к Сороке, я выпил коньяку за его здоровье, а затем отправился на наш балкон, чтобы занять любимую свою танцевальную точку - напротив ди-джея, с которой вид открывается на весь клуб, на весь огромный, ритмично шевелящийся под тобой танцпол. Прошло уже часа полтора с тех пор как я принял половину красненькой, и состояние мое постепенно выровнялось, вышвырнув весь душевный подъем, и оставив лишь физические ощущения силы и легкости. Я решил бороться с этим и вернуть подъем обратно во что бы то ни стало. Но вид с балкона, который красотою и мощью своею должен был вернуть мне часть эйфории, не помогал.
      
У меня оставались еще две таблетки – средство гораздо более эффективное, чем вид с балкона. И вот я уже нащупал одну из них в кармане, когда меня вдруг затрясли сзади за плечо. Я обернулся: это был оказавшийся рядом Кирюша, он что-то говорил и показывал указательным пальцем вниз. Я проследил взглядом в этом направлении и увидел на периферии танцпола брешь. Люди образовали неширокий круг и смотрели в его центр, где на полу лежала девушка. Я не мог рассмотреть ее полностью, мне мешали люди. К тому же от действия таблетки картинка регулярно то размывалась, то снова фокусировалась. Отчетливо видны были стройные женские ноги в голубых с дырками джинсах и край светлой майки со скалящимся оттуда Микки Маусом. Я узнал Снежану. А потом разглядел и склонившегося над ней Сережу.
      
Первым позывом было – спрыгнуть вниз, перемахнув через никелированные ограждения. Я уже крепко сжал их в пальцах, но, пожалев шеи танцующих подо мной, рванул к лестнице. Грубо расталкивая тусовщиков, я стремительно просачивался сквозь них, под недовольные, само собой, возгласы. Двигаясь змейкой, я старался уменьшить амплитуду на сколько это возможно. Прямой траектории у меня не получалось, да я и не старался – это было невозможно. Практически весь танцпол продолжал танцевать как не в чем не бывало, люди просто не видели ничего за плотными рядами себе подобных. Лишь те, кто был в непосредственной близости от лежащей на полу Снежаны, те, которые образовали вокруг нее узкий круг, тесня других спинами, замерли и смотрели на нее. Все расстояние я преодолел секунд за десять пятнадцать, получив при этом пару не сильных, но достаточно ощутимых ударов по спине вдогонку. Мне почему-то кажется, что их авторами были женщины.
      
Наконец я разомкнул круг и увидел ее перед собой. Она лежала навзничь, была очень бледна, и глаза ее были закрыты. Сережа хлестал ее по щекам, но даже это не добавляло им румянца. Музыка, продолжающая напористо грохотать, отступила в моей голове, уступив место частому моему дыханию.
       
Я рухнул перед Снежаной на колени и схватил ее запястье – хотел прощупать пульс; другой рукой я попытался прощупать пульс на шее – ничего не получится, слишком шумно. Ничего не выйдет!  До невозможности много разных ритмов и вибраций, чтобы распознать пульс или его отсутствие. Сережа что-то хлопотал. Я бросил запястье и шею, переполз на четвереньках к голове и склонился над ней.  Судорожно шаря в кармане, вытащил мобильник и приготовил к включению фонарь. Пальцы мои дрожали. Сережа осыпал меня дурацкими вопросами, смысл которых не доходил до меня, он тормошил меня за руку и мешал. Я разомкнул веки на одном глазу и включил фонарь – ничего.
      
       -- Чего??!! – орал Сережа.
      
Ничего. Тогда я закрыл ее глаз, а потом сильно сдавил глазное яблоко пальцами, плЮща его.
      
       -- Че творишь!!?? – заорал в ухо Сережа, сильно тормоша меня за спину.
       -- Уйди на ***! – грубо отмахнулся я и оттолкнул его. – Разгони людей! Дай воздуха! Заткни музыку!
      
Сережа пропал из поля зрения. Я снова открыл Снежане глаз и посветил фонарем. Зрачок был продолговатый, как у кошки, и он не собирался становиться круглым.
      
Ее сердце не билось.
      
Не знаю, сколько прошло времени с тех пор, как оно остановилось. Она была бледна словно простыня.
      
Я открыл ей рот и выдвинул челюсть вперед, немного запрокинув голову. Не уверен, что делал все правильно и со смыслом. И до сих пор не проверил – не хочу пока. Музыка очень отвлекала и мешала, от нее буквально тошнило, хотелось кинуть в ди-джея чем-нибудь, но время было бесценно. Вокруг абсолютно не галдели. Люди, казалось, впали в ступор. Я чувствовал это спиной, ощущал кожей, как все в кругу замерли и затаили дыхание. Счастливчики – оно у них было, дыхание. Не всем в этом кругу так везло.
      
Снова поползав на карачках, теперь я склонился над Снежаной сбоку. Сложил на ее груди свои ладони крест-накрест в области сердца, и начал совершать толчки. По одному в секунду. Один, два, три, четыре… Я не помнил, сколько надо, черт возьми! Кто-нибудь вызвал скорую? Сережа? Я поднял глаза, продолжая толкать. Сережа стоял в первом ряду, и он был страшен. Никогда не забуду его взгляд.
      
       -- Вызови скорую! – крикнул я ему, стараясь звучать спокойно и уверенно. Он не отреагировал.
      
Одиннадцать, двенадцать, тринадцать… Умрет? Или уже умерла?
      
После пятнадцатого толчка я переместился к ее голове, раскрыл красивый рот с бесцветными губами, набрал в грудь воздуха, и сильно выдохнул в нее. Снова толчки, снова страшный до неузнаваемости Сережа, снова обалдевшие лица людей. У нее дома спит маленькая дочка, черт… Еще выдох в нее. Толчки.
      
Говорят, что иногда, в очень-очень редких случаях, ритм музыки может совпасть с ритмом сердца, и тогда, если музыка достаточно громкая, сердце останавливается… Что-то такое говорят… По-моему, это ерунда, фантазии обывателей…
      
Толчки. Выдох. Она вдруг закашлялась. Я быстро перевернул ее на бок, вскочил, и, развернувшись, навалился на толпу. Все отпрянули, сминая тех, кто танцевал за их спинами. Люди все поняли – им не нужно долго объяснять словами, достаточно сделать дело.
      
       -- Коридор! Коридор к выходу!!!
      
Я вернулся к ожившей Снежане. Она дышала, и Сережа уже стоял подле нее на коленях.
      
       -- Бери ее на руки, босс, и неси на улицу! Пусть голова будет на бок, смотри! – сказал я ему в ухо. Он кивнул, и подхватил ее под голову и под колени.
      
Не знаю, зачем на бок голова, не спрашивайте.
      
Коридор был готов. Я шел впереди, как Моисей, а за мной Сережа нес Снежану. Вдруг я подумал, что-теперь-то я точно Винсент Вега, только шприца не хватает в Снежаниной груди.
      
А люди, оказывается, были в курсе происшедшего. Во всяком случае многие из них. Весь балкон к какому-то моменту не сводил с нас глаз, пока мы упражнялись внизу, на танцполе, в тесном кругу друзей, в производстве реанимационных действий. А те немногие, кто стоял в первом ряду, уже успели обрадовать товарищей новостью из ряда вон. Почему ди-джей не выключил музыку? Боялся паники и толчеи? Решил, что лучше держать народ на своих местах? Не знаю. Но если так, то он должен был подобрать подходящую мелодию.
      
Наконец мы вышли на воздух, провожаемые сотнями глаз.
      
       --Ты вызвал скорую? – спросил я, щупая у Снежаны пульс.
       -- Телка, там, вызвала, -- ответил Сережа не своим голосом.
       -- Это точно?
       -- Да, да, точно. Орала как потерпевшая в телефон за моей спиной.
       -- Позвони еще.
       -- Ладно, -- сказал он и начал перегружать на меня Снежану.
       -- Не гони! – усмехнулся я. – Я сам вызову.
       -- Я уже вызвал, -- сказал подошедший охранник. – Сейчас приедут. Только вы это, можете сказать, что ей на улице плохо стало? Ну, типа, вы гуляли, там, в клуб, типа, не заходили?
       -- Я сейчас приду, проверяй ей пульс и следи за дыханием, -- быстро сказал я и забежал в клуб.
      
Меня рвало над унитазом. Едва успел добежать. Не знаю, было ли это результатом пережитого стресса, или мне просто стало плохо от таблетки – все равно. Не имеет значения.
      
Когда я вышел на улицу, моих ребят уже не было. Охранник сказал, что скорая их только что увезла. Ну что же, время получать лавры! Я вернулся в клуб.
      
Музыка разрывала пространство своей экспрессией и агрессией. Некоторые на танцполе неистово агонировали. Людей стало относительно меньше, теперь они так же быстро растекались наружу, как несколько часов назад набивались внутрь. Меня ждал наш столик и начатая бутылка виски на нем.
      
Избавлю вас от рассказа о восторгах окружающих, знакомых и не очень, которыми одаривали меня по поводу моего более чем успешного выступления. В двух словах: Кирюша с Альбиной трясли своими руками с растопыренными пальцами и таращили глаза в немом восхищении. Милана, спросив, жива ли девушка, улыбнулась и поцеловала меня в щеку. У нее были сухие и твердые губы. Вокруг все кивали и делали мне всевозможные знаки. Надеюсь, те девочки, что били меня в спину, когда я их толкал, пробиваясь, простили меня, осознав оправданность моих действий.       
      
Такие дела. Нашим узким коллективом из четырех человек мы собрались за столиком, чтобы выпить за здоровье Снежаны. Все наперебой галдели и суетились, кроме меня. Милану, если честно, штырило не слабо (простите за такое выражение, но по-другому как сказать?). Она бросала на меня однозначные взгляды, жеманно подкатывая глаза. Меня не пробирало. Меня ничто уже не пробирало, я был - словно не здесь. Двое убежали танцевать, видимо не выдерживая долго на одном месте. Милана придвинулась ко мне и сказала на ухо громким, и, как ей, наверное, казалось, сексуальным шепотом:
      
       -- Поехали?...
       -- Куда? – понял я, и повернул к ней свое лицо с ироничным на нем выражением.
       -- К тебе… -- она запрокинула голову и сдула со своего лица длинные прозрачные локоны. Они взмыли вверх и плавно опустились обратно.
       -- Ко мне некуда. У меня нет дома.
       -- Нет дома? – она тихо засмеялась. – А где же ты живешь? – спросила, и впилась ногтями в мое бедро.
       -- На небе, -- сказал я.
       -- На каком еще небе? – она попыталась сделать серьезное лицо, но тут же прыснула, поднимая локоны, и зашлась тихим хохотом, хотя ничего смешного я не сказал.
       -- На голубом. Я ангел.
       -- ??? – она скривилась.
       -- Могу взять тебя туда, если хочешь. Это большая честь, учти - пускают не всех. Снежана попыталась – не вышло. Но за тебя я похлопочу.
       -- Что ты несешь? – Милана подозрительно отпрянула, и продолжала кривиться.
       -- Я шучу, -- сказал я.
       -- Не очень хорошие шутки.
       -- Да уж, не говори.
       Мы помолчали. Через минуту она снова повеселела и начала посмеиваться себе под нос. Спросила:
       -- Ну так что?
       -- С родителями живешь?
       -- А что? – удивилась она вопросу.
       -- Тебе домой нельзя в таком случае, вот что, -- сказал я.
       -- Фи! Я с подружкой живу.
       -- Я вызову такси и провожу тебя домой.
       -- Подружка дома, ко мне нельзя.
       -- Я не собираюсь к тебе.
      
Несколько секунд она в упор смотрела на меня, а потом сказала резким тоном:
      
       -- Я сама в состоянии доехать! – И ушла, гордо неся голову.
      
Больше я ее не встречал. Разве что на танцполе пару раз этой ночью.
      
Позвонил Сережа.
      
       -- С тобой хочет врач поговорить, -- сказал он, и в трубке защелкало.
       -- Здравствуйте, это вы производили реанимационные действия? – спросил врач.
      
Я сказал, что да, это был я. Он задавал вопросы, а я четко и лаконично отвечал. Разговор закончился так:
      
       -- Скажите, что она принимала? – спросил врач.
       -- Спросите у мужа, -- ответил я.
       -- Муж говорит, что ничего, кроме алкоголя, но я ведь врач. Это ее здоровье, поймите.
       -- Понимаю. Это пойдет в дело? Материнское право?
       -- Да нет, конечно. Это только для меня.
       -- Я не знаю, честно говоря. То же, что и все. Скорее всего самодельное экстази доморощенных химиков, с кучей дрянных примесей. Может, амфетамин в составе. Эфедрин. Что-то в этом роде.
      
       -- Ребята, ребята, что же вы…
      
Мне не были интересны переживания доктора и его наставление меня на путь истинный - я положил трубку.
      
До закрытия дискотеки оставалось часа три. Порядком уставший, я решил глотнуть свежего и прохладного ночного воздуха. Я знал одну потайную дверцу, спрятанную за ширмой, и ведущую с балкона, на котором стоял наш стол, на другой балкон, выходивший в тихий переулок. Обычно эту дверь запирали, но она была деревянная и такая старая, что ее можно было открыть, немного оттянув от косяка. Между ней и дверным проемом были такие щели, что сузив щель с одной стороны, ты расширял щель с другой, и тогда металлический язычок замка выходил из паза, что давало возможность открыть дверь, правда производя при этом немножко крашенных щепок. Так я и поступил, разбросав щепки по полу ногой.
      
Приятная ночная свежесть прикоснулась ко мне. Я не замечал ее, когда недавно выходил на улицу с Сережей, несшем на руках Снежану. Теперь же, когда мысли мои были ничем не скованны и свободно блуждали по миру, я получал удовольствие от прохладного ветерка.
      
Хорошо освещенный переулок был абсолютно пуст. Я смотрел на чистый асфальт, облокотившись о кованные перила, и вдруг захотел думать о чем-то важном и значимом. Вместо этого получалась какая-то абстракция.
      
Буквально через несколько секунд это настойчивое желание превратилось в необходимость. Не знаю почему, но мне нужно было что-то решить не сходя с этого места. Здесь и сейчас. Что-то толкало меня к важному решению, или к мысли о нем, или еще к чему-то. Странное душевное состояние, сродни магическому, напоминающее дежавю, овладело мной. Я не представлял, что именно должен сделать, о чем думать, но что-то внутри меня настойчиво требовало чего-то.
      
Тогда я нарушил мою привычку, и построил-таки планы на ближайшее будущее.
      
Завтра же я позвоню одному своему товарищу и попрошу устроить меня в ряды ополченцев Восточной Украины. Решено.
      
Мне стало страшно за солдат Украинской национальной гвардии.
      
Я залез в карман, достал оттуда две последние красные таблетки, и съел их, разжевав до горечи во рту.

      
Остаток ночи я провел на танцполе. И я танцевал как Бог. Или как дьявол.
      
В самом центре танцпола. В забытье. В прерывистом свете страбоскопов, в огромной шляпе с перьями, снятой с кого-то, в переливающихся всеми цветами радуги темных очках. Торс мой был оголен, а майка с Эйнштейном небрежно брошена. С правого моего плеча, поблескивая тушью, со скорбью в глазах, смотрел на беснующуюся вокруг меня толпу Ф.М. Достоевский - портрет работы художника Перова. С левого плеча - того, что ближе к сердцу, грустными глазами смотрел Курт Кобейн - его знаменитая фотография, которую я называю «дикое одиночество абсолютной свободы».