Букет цветов из Ниццы

Весна на Шикотане всегда поздняя. На Украине сады отцветают, а здесь в оврагах по северным склонам снег лежит. Зимой в бухту нагнало льдин; которые побольше, сели на дно. Сверху их пригревает солнышко, снизу вода омывает, приливы-отливы трудятся, и возникает удивительный сад ледяных скульптур. Небо лазурное, и они лазурью светятся, солнце на закате – они розовые, словно драгоценные александриты при свете факела. Одна беда: поднимется солнце выше или налетит шторм с теплым дождем, и растает ледяная краса. Я шел мимо бухты в ясный холодный день.  Небо синело щедро, по-весеннему, и льдины голубели, словно волшебные цветы. Наверное, поэтому мне вспомнилась песенка про букет фиалок, которую слышал в детстве.  Вокруг никого не было, и я стал потихоньку напевать: «Букет цветов из Ниццы», но сразу умолк, чтобы не третировать случайных прохожих. Если у человека хороший слух, мне лучше при нем помолчать.  Вообще к этому искусству отношение у меня двойственное.  Честно признаюсь: терпеть не могу петь хором, кроме, конечно, строевой подготовки.

  Началось это еще в школе.  Однажды наш класс сняли с урока и отправили в актовый зал, где некто с аккордеоном построил нас в три ряда и сообщил, что отныне мы все будем петь хором. Он лихо проиграл мелодию, потом спел: «Артиллеристы, Сталин дал приказ!» и крикнул: «Все вместе!»  Мы грянули:
                Артиллеристы, зовет Отчизна нас!
                Из сотен тысяч батарей
                За слезы наших матерей,
                За нашу Родину — огонь! Огонь!
Этот популярный марш из кинофильма «В шесть часов вечера после войны» был у всех на слуху.  В те годы его часто исполняли по радио, а на большие праздники – непременно. Мы всем классом пели «Артиллеристов» на уроках военного дела, чеканя шаг по булыжной мостовой.  И на этот раз парни разом подхватили припев, то есть орали изо всех сил. Расплата наступила немедленно: нам предложили каждому спеть любой куплет, но в гордом одиночестве и без аккомпанемента.  Наступила мертвая тишина, таланты куда-то испарились, но деваться было некуда: в зале с грозным видом стоял директор Цыбуха. Это прозвище он приобрел сразу после появления в стенах нашей «непромокаемой» мужской средней школы №8. Раньше директором был добрейший Евсей Яковлевич Львович, интеллигентный, эрудированный и очень интересный человек. Он преподавал историю настолько увлекательно, будто это была приключенческая повесть. К сожалению, у него имелся фатальный для советского руководителя недостаток – пресловутая пятая графа. Мы учились в седьмом классе, когда Евсея Яковлевича «сняли». Новый директор начал с того, что на смачном суржике (смеси русского и украинского языков) заявил на общешкольном собрании: «Представляете! Десятиклассники на перемене повылазили в парк, сели напротив школы, поскручивали от такие цыбухи и задымили до неба!»  Кликуха прилипла к нему мгновенно и навсегда, что не раз приводило к пикантным ситуациям. Однажды к директору вызвали маму очередного «разгильдяя».   Та зашла в кабинет и, ничтоже сумняшеся, поздоровалась: «Здравствуйте, товарищ Цыбуха!»  Что он ей ответил, история умалчивает.

В процессе вокального позора нас разделили на три группы. Я попал во вторые голоса.  Оказывается, мы должны были изображать совсем не то, что слышали по радио и пели до сих пор.  Больше всех повезло братьям-близнецам Мишке и Левке. У них обнаружилось абсолютное отсутствие слуха, поэтому их тут же от хора освободили.  Вот хитрованы!  Знать бы заранее, мы бы тоже не сплоховали. Но было поздно, на специальных репетициях нас заставили разучивать свою партию. Однако, когда дело дошло до выступления перед публикой, ребята рванули добрый старый мотив.  Все сошло благополучно, Цыбуха был горд творческими успехами вверенного ему коллектива. Не знаю, как остальные, но с тех пор у меня осталось непреодолимое отвращение к хоровому пению.

Совсем другое дело петь для собственного удовольствия. Где-нибудь на безлюдной проселочной дороге я с удовольствием затягивал «Шаланды, полные кефали» или «Степь да степь кругом». Давно известно, что с песней идти легче и быстрее. Где-то прочел, что именно при пении человек дышит наиболее правильно, так как  усваивается больше кислорода. Это кажется парадоксальным, ведь вдох совсем короткий, а выдох долгий. Но в этом весь фокус: при задержке в легких углекислого газа поглощение кислорода увеличивается.  Я проверил это на практике, оказалось, что на одном и том же участке с одинаковым грузом вместо двадцати минут успевал прийти за пятнадцать. При подъёме в гору таких опытов не проводил, но при первой возможности старался что-нибудь напевать.   На этот раз ко мне прицепился не бодрый марш, а сентиментальный вальс-бостон:
                Букет цветов из Ниццы
                Прислал ты мне,
                Та-та- тара-та-та-та,
                Тара-та-та…
                И хоть письма в букете нет,
                Нет желанных слов,
                Но спрятана в фиалках
                Твоя любовь!

Середину песни я забыл, но для поддержки духа начала и конца вполне хватало. «Живут же люди, -  думал я, ища место, чтобы надежно поставить ногу, - цветы дамам посылают, на Лазурном берегу купаются! Интересно, что бы они здесь на Шикотане послали в подарок любимой? Ящик копченой сайры? Так это то же самое, что в Сахаре презентовать мешок песочку, а в океане – пару ведер соленой воды».

От невеселых мыслей я остановился и решил передохнуть.  Охотничья тропа, идущая по северо-западному склону 412-й сопки, становилась все круче, а слой льда на ней – все толще. До вершины оставалось метров сто пятьдесят, т.е. по вертикали всего метров сто или  каких-нибудь сорок этажей нормального дома. Но ведь большую часть подъема я уже осилил!  Зато с высоты птичьего полета вид открывался замечательный. Отсюда просматривался почти весь поселок – цепочки домов и домишек, разбросанных по склонам холмов и долинам речек, серый овал бухты с пирсами и консервными заводами по берегам, за ними в полуденной стороне гигантским цирком вставали сопки. Все остальное пространство от востока до запада лежало бесконечной водной равниной, лишь на горизонте угадывались силуэты вулканов Итурупа и Кунашира. До них было не меньше восьмидесяти километров, и я подумал, как легко в этих краях было открывать новые острова. Для жителя равнин представить такой окоем невозможно. Для него уже за ближними деревьями леса не видать, а здесь с одной стороны   поднималась горная страна из хаотически разбросанных сопок и распадков, морских заливов и маленьких бухт, с другой стороны лежали безмерные морские просторы.

 Глядя на изломанный и вздыбленный пейзаж нашего острова, я представил, какие невероятные силы подняли, раскололи   и перевернули пласты горных пород, обнажив остатки древних вулканов и пласты прибрежных морских осадков. Извергавшиеся под водой лавы застыли в виде гигантских «подушек», а вырвавшиеся из земных глубин породы образовали кристаллические массивы габбро. Сама 412-я сопка, по мнению ученых, представляла собой «несостоявшийся» вулкан: магма не сумела прорваться на поверхность земли и затвердела в форме гигантской медвежьей туши. Её двойник в Крыму так и назвали: Аю-Даг – Медведь-гора.  Наш «медведь» и два древних вулкана Ноторо и Томари, к сожалению, давно остыли, их горячие источники иссякли, а местное население лишилось возможности понежиться в целебной минеральной водичке… Я тут размечтался и начал замерзать, а согреться мне точно бы не помешало, поэтому остался единственный вариант – двигаться вверх по заледенелой охотничьей тропе.

                *    *    *
Мысль совершить прогулку на 412-ю сопку пришла мне неделю назад. Тогда после десяти вечера в нашем бараке наступила редкая тишина. В печке горел уголь и в комнате было тепло, если не считать полметра над полом. Лежавшее на нем байковое одеяло (до паласа мы еще не дожили) вздувалось шляпкой гриба. Несколько пачек тетрадей, разложенных на нем, с напором ветра из щелей справлялись слабо. Майя сидела в валенках за секретером и писала нескончаемые поурочные планы. Однажды я самым деликатным образом заикнулся  о том, что математика изучается  в школе по одному учебнику много лет подряд.  Неужели нельзя написать или даже официально напечатать все планы раз и навсегда? Она ответила, что математика одна, а ученики разные, и сослалась на моего отца, который, проработав более четверти века хирургом, перед операционными днями каждый раз пересматривал специальные атласы и пособия. Нам он говорил, что у людей изредка случаются совершенно невероятные анатомические особенности.  Папе недавно исполнилось семьдесят семь лет, он давно был на пенсии.

 Мысли мои обратились к дому, маме, теще Анне Семеновне и двум нашим девочкам. Олечке шел четвёртый год, а Маринке девятый. Я уехал из дому почти два года назад. Младшая точно успела забыть папу.  Как меня встретят дети?  Вся надежда на старшую. И тут я вспомнил, что буквально через несколько дней исполняется десять лет нашей семье.  В ресторан мы не пойдем, поскольку такого на острове нет. А как же праздник?  С холодной ясностью я понял, что Майя обязательно ждет от благодарного супруга подарок к этому первому нашему юбилею, а дарить мне совершенно нечего. Нужно было вспомнить об этом раньше! Пока на Сахалин ходили пассажирские теплоходы, можно было попросить кого-то привезти что-нибудь приличное случаю – колечко, сережки, брошку, наконец.  Всё это, а также импортные кофты и туфли, возможно, есть и на местных складах, но дороги туда у меня нет. Когда с материка приезжают всякие начальники, им здесь экскурсии за дефицитами устраивают.  Слесарей из мехцеха это не касается, нечего с моим рылом соваться в калашный ряд. Цветов бы достать!  Ближайший магазин на Сахалине, а транспорт туда пойдет только в мае. Тут весна поздняя, до сих пор в бухте льды тают. Красиво, конечно, но из-за них такой холодный ветер дует на поселок, словно вокруг не Тихий, а Северный Ледовитый океан.

Подарок нужен позарез, и не какой-нибудь, а особенный. По невероятной женской логике Майя считает, что я должен знать, чего она хочет.  Сначала я думал, что это просто шутка. Потом сообразил: мои желания она знает наперечет, поскольку их очень мало. Мне носки подари или отвертку, я рад буду. Инструмент и бытовая утварь для прекрасного пола не проходят, женщине нужно дарить духи, наряды или цветы, другими словами, то, что сделает её ещё более красивой и привлекательной. Мама родная! Мы живем в стране перманентного дефицита, даже на материке, кроме, конечно, Москвы и других столиц, найти что-то стоящее можно только случайно или по блату. За месяцы вперед начинаешь думать, что и как можно «достать».  Вопрос номер два – где взять деньги, всё мало-мальски приличное и дорогое берётся в рассрочку. Можно еще одолжить деньги в кассе взаимопомощи на заводе и потом отдавать целый год, но ведь отсутствие червонца сразу заметят, все наши рублики уже наперед по кучкам разложены.  Чтобы сделать дорогой супруге сюрприз, нужно добыть деньги на стороне, например, подать хорошее рацпредложение.  Вот, оказывается, в чем корень творческой активности на предприятии!  Бывают расходы, о которых женам лучше не знать, а стране, оказывается, от этого сплошная выгода!
Все эти актуальные в прошлой жизни мысли пролетели за три секунды.  На материке еще что-то можно было сделать. Здесь же на острове в конце апреля, когда не открылась навигация, когда не всюду сошел снег и трава только-только начинала пробиваться, даже полевых цветов негде было нарвать.  И тогда я решил сходить на вершину горы Шпанберга, то есть 412-й сопки.

                *    *    *
 Тропа закончилась небольшой площадкой, покрытой довольно высокой сухой травой и стелющимся кустарником. А я-то думал, что на высоте, открытой все возможным ветрам, такая растительность вообще невозможна.    На самой вершине горы, довольно ровной, лишь слегка покатой по краям, никаких кустиков не наблюдалось. Вид отсюда открывался еще грандиознее, стали видны какие-то острова возле юго-восточного берега острова на океанской стороне. Но мне было не до красот природы, я начал искать участки более-менее мягкого снега и разгребать их.  То, что мне удалось найти, я задубевшими пальцами завернул в носовой платок, спрятал во внутренний карман куртки и стал решать, как спускаться вниз.  Охотничью тропу я отвел сразу: если при подъеме еще кое-как можно удерживаться на ногах, то на спуске достаточно раз поскользнуться и поехать к обрыву, за которым все эти четыреста метров свободного падения до самого берегового пляжа.    Как поется в песне: «И никто не узнает, где могилка твоя».    На противоположной стороне сопки начинался довольно покатый спуск, за которым темнел хвойный лес, и я решил спуститься к нему.  Среди елей ветер заметно поутих, зато стало больше снега. Но это были уже мелочи… Возле барака у нас стоял дровяной сарай, доставшийся от предыдущего постояльца. Я спрятал свою добычу под старое ведро, набрал дров и угля и пошел растапливать печку.
 
Рано утром в среду, встав пораньше, сходил в сарай и принес драгоценный свёрток. Хрустальной вазы у нас тоже ещё не было, пришлось воспользоваться пол-литровой банкой. Я налил в неё воды и аккуратно поставил свой букет: одиннадцать неровных веточек, покрытых   продолговатыми блестящими тёмно-зелёными листьями с желтыми бутончиками будущих цветков на вершинах. Это был вечнозеленый шикотанский рододендрон, удивительно зимостойкое и неприхотливое растение.
С праздником, дорогая жена! Улыбнись, пожалуйста, когда проснешься. И пусть сегодня у тебя будет светлый и радостный день!

                *    *    *

Вечером мы сидели в своей жарко натопленной комнатке, пили хорошее венгерское красное вино и строили планы на будущее.  Первое, что мы решили, это брать отпуск и ехать вдвоем к детям. Бог с ней, оплатой проезда. Нужно еще раз оценить плюсы и минусы нашей теперешней жизни. Деньги у нас появились, это точно, но дети растут без нас, и необходимо срочно решать: либо везти их сюда, либо на следующее лето по окончании договора возвращаться в Каменец.      Во всех случаях нам здесь жить еще год. Нужно утеплить пол, потолок и двери, купить на материке портативный радиоприемник на батарейках, чтобы в зимние вечера, когда отключат свет, слушать новости и музыку, а не вой ветра за окном.  Еще надо поискать подходящую одежду и обувь, привезти красного острого перца, чеснока, кофе и многое другое.  Пора писать список.

Наш скромный праздничный ужин закончился. Майя (куда денешься!) опять села проверять тетради и писать планы, а я убирал посуду. На столе остался букет вечнозеленых рододендронов.  Веточки чувствовали себя прекрасно, мне даже показалось, что бутоны стали немного больше. Вот было бы здорово, если они распустились! Это был бы замечательный добрый знак. Мы опять стояли перед проблемой выбора, уверенность в себе и немного везения нам бы точно не помешали.    Жизнь продолжалась, и она нам нравилась. Я даже тихонько замурлыкал «Букет цветов из Ниццы», но сразу бросил, чтобы не мешать жене работать.    Насчет цветов я теперь не беспокоился: будут праздники, будут и цветы!

Фото Малокурильской бухты из интернета.