Меня зовут Джон

Мне 12 лет и меня зовут Джон. Так меня называют все. Друзья, завидующие мне, но пресмыкающиеся передо мной. Женщины, со мной заигрывающие и тающие, когда я к ним прикасаюсь. Даже каждая собака, если бы, она, конечно, умела говорить, звала бы меня Джон. Я известен как Джон далеко за пределами школы, в которой я учусь. Я известен как Джон во всём Бабушкинском районе. И даже если у ребят на скамейке на Ленской вы спросите о Джоне, то они вам расскажут обо мне, двенадцатилетнем красавце, который вконец разочаровался в жизни.

Хотя я личность яркая и неординарная, моя жизнь похожа на бесконечно текущий, невзбитый йогурт. Каждый день – серые будни, даже когда город не покрывает молчаливая гримаса дождя.

- Ванечка, просыпайся! – кричит мне мама, чтобы я проснулся, хотя я давно уже не сплю. В последнее время меня мучает бессонница. Я вяло, тягостно встаю, чтобы одеться и направиться в туалет. Хотя я невероятно красив, в последнее время мне тошно на себя смотреть. Я умываюсь и стараюсь не вглядываться в эти голубые, полные невыразимой печали глаза, которыми меня одарила мать-природа. Мать-природа, мать твою!

Я ем яичницу и запиваю её какао Несквик. Нет ничего лучше вкуса сладковатого утреннего какао. Доев яичницу и допив какао, я иду в комнату, беру уже собранный портфель и отправляюсь в школу. Дальше всё, как по сценарию – зеленоватый, исписанный фломастерами подъезд, обоссанный лифт, а на улице – неприглядная от утреннего света детская площадка и всё те же люди, идущие на работу и в школу. И иду я. И несу свой портфель.

В портфеле перманентный набор: учебники, пенал, нож для самозащиты (никогда не знаешь, что ждёт тебя за углом), упаковка презервативов (никогда не знаешь, что ждёт тебя сегодня ночью), фляжка для виски с налитым в неё виски (её мне подарила моя бывшая) и сигареты Marlboro красные. Все мои одноклассники курили Dunhill. Но я курил Marlboro. Я любил покрепче. Я любил их горький дым, пронзающий тебя насквозь, стоит лишь один раз затянуться. Я знал, что когда-нибудь этот дым меня убьёт. Но пока я был жив, я шёл каждое утро по этой серой улице и наслаждался первой утренней затяжкой. Кто не знает, что такое первая утренняя затяжка, тот никогда не поймёт курильщика. После первой затяжки жизнь обретает смысл. Смысл, которого в ней нет.

В школе всё как всегда. Ничто не может нарушить ход этой мерной машины. Охранники на вахте словно говорят мне каждое утро: Welcome, my son, to the Machine. Я скалюсь на них, как загнанный зверь, и иду в раздевалку переодевать сменку. Поднимаюсь в класс по лестнице, отдающей безнадёгой, - я блевал на эти ступеньки на каком-то празднике в третьем классе. А потом целовался с Ариной Шмакиной из А-класса. Эх, молодость, молодость! Теперь, когда я учусь в пятом классе, мне сложно напиться. За свои двенадцать лет я выпил столько бутылок, что теперь я пью Джек Дэниэлс, как апельсиновый сок. Без льда и без колы. Алкоголь разочаровал меня так же, как и сама эта жизнь.

В классе я вижу звериные, дегенеративные лица моих одноклассников. Глупые приматы. Будущие политики и директора банков. Но мне не нужен их грошовый успех! Время на уроке тянется медленно, как слизень. Двадцать минут до свободы, девятнадцать минут до свободы… А потом – перемена всего 15-ть минут. Но такой, как я, и за 15-ть минут может успеть многое. Тем более, я всегда выхожу на перемену на десять минут раньше, чем все остальные. Учителя позволяют мне это, потому что меня боятся. Они знают, что я отчаянный.

Я покидаю класс за 10 минут до конца урока. В это время рекреации пропитаны пугающей и давящей тишиной. Я спускаюсь в столовую и направляюсь к буфету. Буфетчица меня знает и уважает за то, что я мужчина. Не то что остальные хлюпики из моей школы.

- Мне как всегда, Прасковья! – говорю ей я, харизматично улыбаясь одним уголочком рта. – Чай с сахаром. Не взбалтывать. Не перемешивать.

Я сажусь за столик и добавляю в горячий чай виски из фляжки. В последнее время я много пью. И знаменательно, что я пью из фляжки, которую мне подарил человек, который значил для меня слишком много. Это были безумные отношения. Нас словно захлестнуло волной. Мы встречались три года, аж с третьего класса, и вот – всё закончилось! Боль жгла мне грудь, и я тушил её литрами виски. А образ Кати (так звали её, мою любимую) я пытался позабыть в сигаретном дыму и бесконечных кутежах, которые мы устраивали с моими друзьями. Я катился вниз по наклонной и не знал, что может остановить моё падение. Друзья говорили мне: “Не парься, Джон! Единственное, что есть в отношениях – это секс. На любой вписке найди себе девчонку, чтобы потрахаться, и расслабься!”. Но я уже не столь молод, чтобы верить в счастье беспечности и потрахивать младшеклассниц в школьных туалетах или на вписках у какого-нибудь лицемерного, завистливого друга. В пятом классе хочется чего-то большего, чем просто прямой и животный секс. Но любовь – слишком нежное и хрупкое чувство для этой грязной и суровой жизни. И поэтому я пил. Я хотел хотя бы на мгновение не чувствовать себя живым и любящим.

Может, проблема в том, что мы с Катей были ровесники. Мои друзья говорят, что самое оно – четвероклассницы. Они уже не такие мелкие, как третьеклассницы, у них есть сиськи, но у них ещё нет прыщей, которые покрывают лица пятиклассниц. Может, друзья действительно правы, и мне нужна глупенькая, наивная четвероклассница, с которой я мог бы начать жизнь заново. Но я слишком выжжен предыдущими отношениями, чтобы открыться для нового чувства. Я – живой труп, бродящий по коридорам школы и по улицам Бабушкинского района; живой труп, ищущий образ ушедшей навсегда возлюбленной в каплях сереющего дождя.

Я допил чай, вышел на улицу и нервно закурил. Всё в этом небе мне напоминало о Ней. Я трясущимися руками держал сигарету, которая с каждой затяжкой всё больше опускала меня на землю из высших сфер моих мечтаний о Ней. Пошёл дождь. Я стал похож на побитого пса, и мои прекрасные, густые и аккуратно зачёсанные чёрные волосы стали похожи на швабру. Но мне уже было плевать на то, как я выгляжу. Я гулял по школьному двору и курил сигарету за сигаретой. Нужно было отдохнуть и прийти в себя.

Впереди был целый день и новый ночной кутёж с его новыми попытками умереть и забыться, спрятаться в алкогольном дурмане, сигаретном дыму и на руках наивной четвероклассницы, которая безумно любит меня, но которую я никогда не полюблю. В моей жизни – беспросветный городской дождь. И прогнозы в ближайшее время никакого солнца не обещают.