Четвёртая мировая

Четвертая мировая

Дорогу на перекрёстке в центре села медленно переходил дедушка. Он, опираясь на  свою тросточку и, как бы потоптываясь,  при каждом шаге, выбирал место куда лучше ступить и медленно продвигался вперёд. Уже плохо видящие глаза,  с затуманенными катарактой зрачками и полувывернутыми,  отвисшими и красными нижними веками, ощупывали полуслепым взгядом дорогу впереди, прежде чем поставить туда ногу. На пиджаке с замасленными пятнами  в некоторых местах и с потертыми, блестящими локтями красовалось штук тридцать, если не большее, орденов и медалей с поблекшими ленточками колодок и запачканными временем самими наградами.
Мало кто в деревне помнил уже, что лет сорок-пятьдесят назад, этот дедушка был Василий Петрович  Штоколов, всесильный директор совхоза, лицо властное и авторитетное во всей округе, и тем более мало кто помнил, что во время войны, Штоколов был командиром роты пехоты и прошел большой боевой путь: от райцентра до Москвы, а потом от Москвы до Берлина. И всю дорогу пешком и всё время в боях и схватках с врагом.
А теперь он жил один, жена умерла лет десять назад, детей у них не было. Дом, когда-то новый и благоустроенный, с водопроводом и канализацией, паровым отоплением и большими окнами, теперь обветшал: крыша просела, окна прогнили местами, двери перекосились, также как и жизнь самого Василия Петровича. Три раза в неделю к нему приходила служащая из соц.обеспечения и помогала по хозяйству: готовила еду, ходила за продуктами, топила печьку, убиралась в комнатах. А вот хлеб и молоко Штоколов всегда покупал сам. Это был ежедневный, правда, с частыми исключениями по болезни, моцион, который дедушка стойко исполнял самостоятельно: полчаса до магазина, полчаса назад, в поту, до усталости, дедушка шел и шел, как в ту войну, только вперед. В этот день было прохладно и он надел пиджак, единственный оставшийся у него, тот что с наградами, и отправился в путь. В магазине его всегда пропускали без очереди, и не как инвалида Войны, и не как бывшего директора, и не как  командира роты, а просто как пожилого, даже старого человека.
Внутри, как всегда, была небольшая очередь, человек десять, не больше. Дедушка встал сначала в конец очереди, но ноги уже устали и гудели, ломило спину, и он, обойдя очередь, пристроился между первой в ней дамой, в большой, красной шляпе и стопкой ящиков с бутылками минеральной воды. Продавец поздоровалась приветливо, дама тоже.
-Эй, ты, старичила, куда прёшь без очереди, у тебя, что тоже «трубы горят». Думаешь цацок нацеплял, так всё можно, а то я быстро засуну их тебе в одно место,- громко, грубо и нагло завопил «бугай»  лет тридцати с огромным брюхом, на котором расходились края рубашки, показывая волосатый живот, небритый дня три, вонючий потом и перегаром. Выпученные глаза «бугая» извергали ярость и злобу.
Он, вдруг, вырвался из очереди и направился к Штоколову и, словно танк, впёрся между ним и дамой, толкнув дедушку огромным своим задом к ящикам. Дедушка зашатался и упал бы точно, если бы не эти ящики, но, упираясь тросточкой в пол, устоял, Шатнувшись несколько раз взад вперёд, он всё-таки нашёл устойчивое положение и, наклонившись вперёд, дышал тяжело и часто как после бега.
-Эй, подруга, дай мне «полторашку» пива да похолоднее,- пробубнел «бугай» и кинул деньги на стол рядом с весами.
Продавщица, перепуганная и красная, скрылась вглубь магазина, к холодильнику за пивом, за «полторашкой».  «Бугай» опёрся обеими руками в стол. Дама ретировалась в другую сторону подальше от опасности и перегара .
И тут  дедушка Штоколов,  придя в себя, униженный и оскорблённый, твёрдо встал на обе ноги, поднял тросточку, которая вмиг превратилась в грозное оружие и, что есть стариковской силы, ударил обидчика сначала по одной кисти на столе, а, когда тот от боли вскрикнул и отдёрнул руку, сразу ударил по второй, лишив «бугая» всякой способности к сопротивлению. И пошел лупить по толстому заду, широкой жирной спине, даже дал по голове.  Растерянный «бугай» шагнул назад, взвыв от боли, но дедушка Штоколов перехватил тросточку, взяв её, словно, ружьё со штыком в обе руки и  пошел тыкать ею в огромный живот, в жирную грудь, в живот, в грудь, в живот, в грудь. Да так быстро и умело, что «бугай», охая, ели  успевал отступать  к двери магазина, а дедушка всё бил и бил,  переступая ногами, как опытный боец в схватке, пока « бугай», выйдя спиной вперёд в двери магазина и оступившись на порожке, словно, мешок с дерьмом, грохнулся на землю. А дедушка ослаб сразу, опёрся на тросточку и сел на порожек. Пот катился по морщинистому его лицу, вставные челюсти стучали друг о друга от волнения, руки дрожали  и через обвисшие веки текли скупые слёзы… А внутри магазина, в очереди сначала раздался гул какой-то, потом кто-то захлопал в ладоши и все сразу перешли на аплодисменты, словно, видели, только что. интересный спектакль с прекрасной игрой актёров.
Но это был не спектакль, это был настоящий бой, схватка, самая жёсткая и, может быть, последняя в жизни Штоколова, схватка с врагом, самым настоящим, жестоким, алчным и беспощадным. И он победил. И, если бы враг был настоящим  фашистом, а не русским пьянчугой, то убил бы его точно!
Это и есть четвёртая мировая война…Война со своими, с бездушием, безразличием, хамством, наглостью, подлостью,  на которую способен только человек. И дедушка Штоколов, победивший Гитлера, победил и в этой войне!