Похмельные новости

   Как я понял, что пора бросать пить? Просто в один момент я вдруг поймал себя на мысли, что появляется некая система в моих загулах. Дозы алкоголя росли, время между пьянками сокращалось, радость сменилась депрессией, а веселье - скандалами. Алкоголь вдруг стал моими суровыми буднями. Тяжелой работой, за которую еще и приходится платить самому. Нет чувства той безграничной свободы, которую получаешь, если пьешь редко.
   Последняя же пьянка подвела жирную черту под этими размышлениями.
   Юбилей одного из неблизких родственников - сомнительное удовольствие. Позвонили, предложили - а я и согласился, почуяв в трубке запах водки.
   Приехал в кафе одним из первых, даже раньше юбиляра. Официанты расставляют посуду, раскладывают приборы и морально готовятся к изнасилованию мозга за триста рублей чаевых.
   - Я к Геннадию Андреевичу, - сразу представился официантам. - А что мы пьем?
   - Есть водка, есть вино, есть коньяк. Только все запечатанное.
   - Так можно распечатать.
   - Нельзя! - Отрезал официант и убежал за очередной партией тарелок.
   - Ладно, - сказал в пустоту. Потом убедился в том, что никто не видит, и свистнул со стола бутылку трехзвездочного Арарата. Пойло то еще, конечно, а что делать.
   Компактный бутыль приятно тянет карман пиджака к ботинкам. Градусы радости еще не успели наполнить меня изнутри, а я уже чувствую тепло холодной бутылки. Уголки губ потянулись к ушам - я снова в игре.

   Когда собрались гости, Арарат заметно похудел. А я - поправился.
   К третьему тосту за юбиляра я был уже весьма хорош. Повезло, что близкой родни нет - можно гулять на всю катушку, не сильно беспокоясь за пополнение архива семейных застольных воспоминаний на долгие годы вперед. В лучшем случае подкину историю для чужих застолий. Так что если и наслежу - следы быстро зарастут.
   - Можно скажу? - я приподнялся над столом и взял в руку стопку с коричневой маслянистой радостью. - Геннадий Андреич, мы с вами практически не видимся. Скажу больше - я вас толком не знаю. - Тут я не соврал. - Помню, как-то под Новый год - мне было лет шесть - к нам приехал один неизвестный родственник из Краснодара.
   И я продолжил приплетать разные вкусности к обычной, в общем-то, истории. Я всегда так делаю, пока вообще еще в состоянии что-то членораздельно вещать и соображать. А в конце тоста я даже нарочно пустил слезу и быстро подмахнул её рукавом для правдоподобности. Подвыпивший зал рукоплескал и плакал, а Геннадий Андреевич полез через весь стол, чтобы наградить меня ненужными объятиями. Оскар за лучшую мужскую роль застолья гарантирован.

   - Мужики, а что за компания девушек отдыхает в зале по соседству, не в курсе? - спросил я, когда не приметил ни одной подходящей партии в банде юбиляра.
   - А хрен их знает. - Ответил дедок Егорыч, причмокивая незажженной папиросой. - Но бабешки ничего.
   Чтобы не накалять обстановку, не стал обижать дедка догадками о его шансах с женщинами. Пусть и дальше считает себя завидным женихом.
   Через десять минут наш скромный юбилей пополнился пятью барышнями с соседнего зала, отчего осудительные взгляды в мою сторону стали привычными.
   Всё равно.
   Мне понравилась Света, Женя и Кристина, но сразу определиться с компанией на завтрак я не мог - не был ни в одной из них до конца уверен, а встречаться дважды только ради секса не в моих правилах. Эх, мог ли я знать тогда, чем все это закончится?
   Через час веселье достигло той точки, когда обратной дороги в реальность нет. За столом поредело. Егорыч уснул усами в холодце. Толстая тетка в синем платье, похожем на занавеску, за троих наяривает горячее. В миске с оливье поселилась хлебная тарелка. Коньяк и вино закончились, поэтому все смело перешли на водку. Верка Сердючка дает третий подряд сольный концерт из динамиков колонок. Единственный фотограф переквалифицировался в рядового гостя и быстро догнал остальных пьющих. Тощая студентка с выгоревшими волосами, напоминающими солому, дергает за локоть своего перебравшего парня, тот уже мало понимает реальность и несет полный бред.
   Нетронутый праздничный торт, залитый соком, довершает всеобщее ликование.
   А я продолжаю уничтожать продовольствие, параллельно вовлекая своих собутыльниц в развратное приключение на ночь глядя. Судя по реакции, Света очень даже не против, остальные сомневаются. Подождем-с.
   На дальнем конце стола зашумели. Я кое-как оторвался от декольте Кристины и пошел на звук жареного.
   - Слышь, баклан, не трожь Ирку! Она хорошая девка. Не чета твоей прошмандовке.
   - Да пошел ты в жопу, кретин!
   Ругались юбиляр и мой троюродный дядька по маминой линии. Сути конфликта я так и не понял, но решил включиться в интересный перекрик.
   - Эй, чуваки, брейк! Хорош ругаться, - влез я между двумя красномордыми мужиками. - Обе они дуры - и Ирка, и Валя.
   Прилетело сначала в правое ухо от Андреича, потом ударом в живот меня отблагодарил и второй.
   Наверное, стоило хотя бы узнать, что это вообще за Ирка такая. В глаза не видел.
   Когда вернулся к девчонкам, с ними уже сидит профсоюз недовольных родственниц категории "за 70". Причем это касается и возраста, и веса. Оживленно спорят, активно жестикулируя.
   - Вот он, явился! - бабы принялись тыкать в меня своими жирными пальцами. - Ты на кой черт этих шалав на семейный праздник привел?
   Снова запахло жареным.
   - Я уже отхватил от мужиков, так что вряд ли вынесу очередные побои. А самое смешное, что отхватил за то, что назвал Ирку дурой. Видимо, она и впрямь дура, раз я за нее получил.
   - Я Ирка! - и со стула приподнялось страшное существо весом килограммов под сто. Потные подмышки на заляпанном платье успешно гармонируют с праздничными мешками под глазами и редкими усишками в духе Фредди Меркюри.
   - Упс...
   - Хана тебе, Савичевский выродок.
   И она бросилась на меня, испустив дикий вопль, который даже на мгновение перекрыл Сердючку.
   Рефлексы - сложная штука. Я занимался боксом всего три недели, а рефлекс "уйти от удара, бить в печень" остался на десятилетия. Мягкая туша с грохотом накрыла пол. Повисла тишина, которая через несколько секунд взорвалась криком, воплями и бешеной суетой.
   - Нахрена ты её ударил? - подлетел ко мне Гриша Сидоров, мой дальний родственник. Он схватил меня за грудки и стал трясти.
   - Она первая.
   - Так этой курице и надо! - послышалось с другого конца стола.
   И в эту самую минуту зал разделился на два лагеря: защитники и противники потной Ирки. Егорыч оторвался наконец от холодца и бросился с вилкой на Степу, который только вернулся из туалета. Вилка прошла в паре сантиметрах от очков Степы и застряла в плече Антона, который оказался не в то время, не в том месте. На шум веселья сбежались подогретые ребята из других залов и началась бойня, похлеще сцены взятия крепости в фильме "Троя".
   Только троянским конем оказался я.
   Сломали стул. К сожалению, об голову какого-то невзрачного мужичка, который, по-моему, даже не хотел участвовать в этом. Перебили всю посуду, которую так бережно выкладывали официанты пару часов назад. Дрались все! Мужчины, женщины, подростки и старики. Абсолютно все. Ну, кроме меня. Не люблю я пьяных драк.
   Когда приехала милиция, я по-тихому свалил, прихватив с собой Свету. Она ведь была не против, помнится. Когда мы, в обнимку, оказались на улице, я вдруг нащупал бутылку у себя в кармане. Очень кстати. Мы сели на лавочку напротив и, закурив, стали выпивать по очереди. Еще полчаса мы с наслаждением наблюдали, как по милицейским УАЗикам распихивают пьяный побитый народ.
   Светка оказалась очень молчаливой и очень пьяной девушкой. На память об этой заварушке ей остались порванные колготки, царапина на шее и недостающий клок волос в кудрявой голове. Я так и не узнал, что именно они изначально праздновали в соседнем зале. Мы молчали, пили, курили. Я время от времени поглядывал на её аппетитные ножки в дырявых колготках. Пожалуй, ножки - это единственное, на чем мог задержаться взгляд на Светке.
   А когда стемнело, мы купили еще бутылку и отправились ко мне. Я готовил ей оладьи и травил пошлые анекдоты, чтобы она не забывала, зачем пришла в гости. Это такой тонкий психологический ход - говорить хотя бы раз в пять минут на тему секса, чтобы сразу запрограммировать девушку на нужную концовку вечера.
   Светка молчала и только слушала, поэтому анекдоты довольно скоро перешли в разговор за жизнь, а тот - в пьяный монолог о моих проблемах. Я жаловался на то, что меня не печатают. Жаловался на семью и друзей, открыто ненавидел себя и говорил о том, что моя жизнь бессмысленна. И я даже искренне верил в то, что не живу, а просто существую, без цели и стремлений. В следующую минуту я уже доказывал, что рано или поздно я все-таки стану известным писателем. Говорил, что сделаю это не для себя, не для истории, а только для того, чтобы доказать всем, кто в меня не верил, что они были неправы. Я много говорил о литературе, почему-то ставил себя в один ряд с Довлатовым, Сэлинджером и Буковски, называл Капоте бездарем, а Достоевского - занудой. Я говорил все то, что никогда бы не сказал вслух только по одной причине - я так не думаю.
   К экватору ночи я превратился в Светку - стал очень пьяным и молчаливым. Мы молчали, пока Светка вдруг не заговорила. То ли это алкоголь её подтолкнул, то ли еще что, но она вдруг стала очень открытой и искренней. Она говорила и говорила, не в силах остановиться хоть на минуту. И тогда я соскучился по тишине. А потом она вдруг заговорила о детях. Сказала, что безумно хочет ребенка и живет этим. И также вдохновенно и взахлеб, как и я часом ранее, она стала говорить мне о детях и семье, мужьях и родителях. Она несколько раз уходила плакать в ванную, а я в это время думал о том, что я неудачник.
   Когда девушка окончательно расклеилась и сникла, я принялся её успокаивать.
   - Ты ничего не понимаешь, Витя, - говорила она. Я не стал говорить, что меня по-другому зовут. - Мне тридцать, а у меня ни детей, ни мужа, ни нормального парня. Я даже не уверена, что смогу забеременеть, уже был однажды выкидыш.
   И я успокаивал Светку, как мог.
   А потом случилось удивительное - я стал говорить ей о том, что тоже хочу детей и семью. Сказал даже, что готов быть воскресным папой, лишь бы кто-нибудь согласился родить от такого ничтожества, как я.
   Когда улица за окном стала оживать, мы пошли в кровать. Первые трамваи неторопливо катились из депо, мелодично постукивая колесами. Дворники шуршали метлами. Одиноко проехала поливальная машина. Первые птицы громко щебетали, пытаясь перекричать друг друга и отходящий от ночи город. 
   Лицо Светки, с первыми лучами солнца, теряло былое ночное очарование. Она прижималась всем телом и гладила мои волосы. Целовала плечо и всхлипывала.
   - Ладно, - скомандовал я заплетающимся голосом. - Давай сделаем это. Давай сделаем ребенка.
   Она вопросительно посмотрела на меня, но я заверил - это вопрос решенный, я не передумаю. Улыбка радости поселилась на её помятом личике и не покидала его еще долгое время.

   Когда Светка уехала, я сел на кухне и закурил. Поспать удалось всего часа полтора, но этого хватило, чтобы несколько протрезветь и прийти в себя. Я курил и вспоминал прошлую ночь. Это было как в кино, как будто не со мной. Я - зритель. Вот я смотрю, как из-за похожего на меня парня праздник переходит в скандал, скандал - в бойню. Смотрю, как подвыпивших родственников забирают в милицию. Потом тот же парень хватает первую под руку попавшую девушку и едет с ней домой. Сначала полночи ноет ей о своей плохой жизни, винит в своей несостоятельности всех подряд. А под утро, когда размякшая девушка сдуру ляпнула о детях, он решает поиграть в семью.
   Я не знаю, поверила ли Светка. Не уверен, что от такого странного пьяного секса вообще может кто-то родиться. Но тут я поймал себя на мысли, что это и есть край. Последняя точка деградации, после которой обратного хода нет.
Кто знает, может через пару недель на пороге моей квартиры появится зареванная Светка и скажет, что она беременна. Может, это лишь мои похмельные гонки, и я вообще больше никогда о ней не услышу. Может. Все может быть. Время все расставит по местам.
   Я не знаю, где я окажусь через год, даже через месяц. Не знаю, будут ли меня печатать, или я сделаю успешную карьеру дворника. Не знаю, смогу ли я стать настоящим писателем, или меня найдут в петле. Одно я знаю точно - сейчас я сижу на кухне и курю, вспоминая прошлую ночь. И так гадко на душе, как сейчас, мне никогда, пожалуй, не было.

   Скоро я провалюсь в сон, а проснувшись, вряд ли вспомню и половину прошлого дня. Новый день даст мне новую надежду, чтобы уже к вечеру я смог в миллионный раз разочароваться в жизни и почувствовать себя недочеловеком - без семьи и друзей, без перспектив и желаний. Мешок с костями, бездарно проматывающий подаренную богом и мамой жизнь.