В снегах приполярного урала

                Когда мы были молодые….
   
  Недавно ко мне заглянул один мой приятель, и загадочно улыбаясь, протянул небольшой сверток со словами:
- Вам известно, сударь, что рукописи не горят? 
- Ну, допустим. А что это у тебя?
- Угадай с трех попыток. 
- Фильм про Абаканский поход.
- Нет, это круче. Твой дневник похода по Приполярному Уралу.
  Удивлению моему не было предела – уж этот блокнотик я считал безнадежно утерянным, так же, как многие письма и дневники моих путешествий. Это объяснить легко: в своей жизни я переезжал с места на место больше пятнадцати раз, а каждый переезд равносилен пожару, как известно.
- Приполярный, Приполярный….  Да, это когда мы спасали Арунью. Ты сам-то читал?
- Да. Я еще просматривал твои рассказы о матросах, а вот это мне понравилось больше.

   Я начал читать свой дневник, и не мог уже оторваться, дочитал до конца. Вернулся в годы молодые, когда все казалось по-другому – солнце ярче, снег белее, сахар слаще, а дружба вечной и нерушимой. Были же времена….
  После недолгих колебаний, я решил напечатать все эти каракули на хорошую бумагу и раздать это сокровище своим друзьям, с которыми тогда ходил в поход. Тем более, сейчас это не проблема. Вспомнил, как в свое время с большим трудом удалось напечатать на старенькой пишущей машинке дневник похода по Полярному Уралу, размножая через копирку, ведь про волшебные принтеры, которые печатают сами, мы тогда и не слышали.
  Конечно, я попытался что-то редактировать, внести какие-то изменения, но потом понял – ничего у меня не получится. Материал бешено сопротивлялся, потому что я решил притянуть за уши свои молодые годы к нынешним реалиям. Я на время позабыл, что тогда  легко забирался не только на вторую, но и на третью полку плацкартного вагона, когда мы прятались от контролеров. К сожалению, Машина Времени еще не создана, она остается такой же недосягаемой мечтой человечества, как Вечный Двигатель.
  После долгих мучений, я решил оставить все как есть, потому что это писал совсем другой человек. Я только все испорчу, подумал я, потому что, несмотря на то, «когда мы были молодые, мы чушь прекрасную несли», мы были бесподобно счастливы.   
  Разве что, будут какие-то комментарии, Вы меня уж извините.
  И я нисколечко не краснею пред Вами, мой дорогой читатель, за все свои наивные рассуждения – ведь тогда мне было всего двадцать пять лет – мальчишка! Пусть простят меня нынешние молодые люди, которым только двадцать пять – они теперь другие, более продвинутые. Потом, есть еще одна, очень важная причина, оставить все как есть: некоторые участники того похода никогда уже не прочитают это, и не смогут возразить – они ушли от нас в те дальние края, откуда нет возврата.
Вечная им память.

  Рая Ивановна…
 Паша Бабкин….   
 Коля Погановский …   
 Августина Николаевна…

Пожалуйста, спите спокойно, мои дорогие друзья, и простите меня, если получилось что-то не так -  ведь все это было написано очень, и очень давно…

                Мир за окном. Песня об оставленном уюте.

  Воистину удивителен этот мир! Он настолько удивителен, что человек просто перестает об этом думать, потому что привыкает  к этому – ведь приходится удивляться на каждом шагу. Наблюдает человек окружающий мир обычно через окно. Окна бывают разные. Это может быть окном деревенского дома, окном городской двухкомнатной квартиры. Или телевизор. Это тоже окно. Оно может быть окном собственной машины, «Жигули» например. Ну, и так далее.
  Окно третьего этажа политехнического института.
  Окно комнаты четвертого общежития, расположенного в Овраге подпольщиков.
  Окошко самолета АН-10.
  Окно вагона поезда «Москва – Воркута»…
  Окон много, они везде. Поэтому человек привыкает к ним.
  Самое первое окно – это глаза человека. Это главные окна – окна между мирами, поэтому они самые большие.
  Хотите посмотреть в мир окружающий через большие окна? Тогда бегите из городской двухкомнатной квартиры в троллейбус, из троллейбуса поторопитесь в окошко железнодорожной кассы, оттуда в поезд номер 13, из тринадцатого поезда в другой – поезд «Москва-Воркута». Впрочем, это даже неважно. Можете в поезд «Арктика». Только бегите скорее, ибо можете опоздать. Кто опоздал – тот остается. Кто не опоздал – тот оставляет.
  В этот раз мы не опоздали.
  Мы – это наша команда, нас девять человек – и мы туристы Куйбышевского политехнического института. За окнами весна в полном разгаре, потому что наступил март месяц.Поскольку мы вырвались на свободу из городского уюта, все радостно-возбужденные, летим навстречу Приполярному Уралу, про который в справочнике написано буквально следующее:

   Приполярный Урал, часть Урала между верховьями р. Хулги (бассейн Оби) и широтным участком  р. Шугор (бассейн Печоры), прорезающая главный хребет у 64°с. ш. Протягивается с С.-В. на Ю.-З. на 230 км, шириной до 150 км. В П. У. находятся самые высокие вершины Урала: Народная (1894 м), Карпинского гора (1878 м), гора Манарага (1820 м). Наиболее высокая осевая часть П. У. сложена кварцитами и кристаллическими сланцами, на западном и восточном склонах — метаморфическими и осадочными породами (песчаники, известняки и др.); имеются современные небольшие ледники (Гофмана, Варсонофьевой и др.) и многочисленные снежники. Хорошо представлены следы горнодолинных оледенений. Склоны до высоты 500 м покрыты таёжными лесами (ель, лиственница, берёза); выше — горные тундры, скалы, каменные россыпи.

Колеса поезда – тук, тук, тук…, тук, тук, тук….
Под стук колес в голову лезут разные мысли, и я их тут же записываю на бумагу…
               
 Чтобы заглушить тоску по большому миру, люди придумали слово «уют». До какой-то невидимой грани это слово очень согревает, но это тепло обманчиво – оно дает человеку лишь сиреневое счастье. И ему не суждено взлететь, как не суждено присоединиться домашнему гусю к дикой стае своих собратьев, сколько бы он не махал крыльями.
 Человек счастлив по-настоящему только тогда, когда ему удается перешагнуть грань, за которой остается уют. Но когда человек счастлив, он становится особенно сентиментальным и застенчивым. И про оставленный уют он поет с наигранным злорадством, но в сердце  прячется печаль – его потянет назад, и он уступит.
  А пока… Колеса поезда бешено крутятся, громыхая на стыках рельсов, завязываются новые знакомства, новые узлы в нитях человеческих взаимоотношений. К нам привязался парнишка по имени Анатоль, эдакий живчик, смуглый как южанин. Целый день как официант носит из ресторана пиво и вино, причем деньги не берет:
«Я вас угощаю!».
 Говорит, что занимается ремонтом бытовой техники и очень хорошо зарабатывает. Ну, что же, флаг ему в руки, как говорится. Попиваем вино и играем в шахматы – время идет. Юрка Лопухов с Пашей крутятся возле симпатичных проводниц. Решили отметить женский праздник 8-го Марта прямо в поезде. Пригласили проводниц, но они вежливо отказались – служба!
 Паша с загадочной улыбкой прошмыгнул в другой конец вагона с двумя бутылками вина.
 Лопух уже сидит в служебном купе и болтает с проводницами.
Земля продолжает двигаться по гелиоцентрической орбите.
В три часа московского времени подъехали к станции Кожим.

                Лапатуничка.

  В Кожиме живет Рудольф, которому нужны винты от «Вихря», лодочного мотора, который выпускает Куйбышевский моторостроительный завод имени Фрунзе.  Рудольф – бригадир автогруппы «ЗИЛ – 131, Кожим-Желанное».
  До очередного рейса, чтобы отвезти динамит из Кожима на базу Желанное, нужно было ждать два дня, и их нужно как-то правильно использовать. Два дня играем в шахматы, подгоняем снаряжение, покупаем в местном магазине тушенку и дефицитные кружева. Идет лихорадочная усушка и утруска рюкзаков. Паша Бабкин гремит железками, настраивает «собачку» - запасную лыжу, и выигрывает шашечный турнир. На третий день грузим машины динамитом, углем, вентиляционными рукавами, почтой, рюкзаками, лыжами, а сами устраиваемся в кузове, сбившись в плотный комок. Рудольф погрузил еще два ящика водки со словами:
- Сколько раз брали с собой ящик водки, еще ни разу не довезли до базы хотя бы одну бутылку. Ну, два-то, уж ящика, как-нибудь дотянем.
 
  Как изменились времена! Можно ли сейчас уговорить водителя машины, который перевозит динамит, чтобы он согласился везти каких-то незнакомых людей в кузове? Да близко не подпустит! Не то, что динамит может взорваться – этого не случится – люди просто стали бояться друг друга. А тогда это было очень просто – достаточно иметь общих знакомых, и пожалуйста.

Итак, мы едем. С нами в кузове едет черная сибирская лайка по кличке «Пудель». Сережа, сын Рудольфа, проводил нас до станции. Ему десять лет, и он несколько раз ездил с отцом на базу. В 12.00 московского времени три ЗИЛа, истошно сигналя, и подталкивая друг друга, выехали в направлении базы «Желанное». Нам предстоит проехать 120 км по узкой утрамбованной колее, ширина которой не позволяет обогнать первую машину даже на мотоцикле.
  Рудольф сразу отрывается от колонны, но очень скоро половина нашего грузовика оказывается на обочине в рыхлом глубоком следу. Около двух часов безо всякой пользы крутимся  вокруг машины. В ход идут домкрат, пила, лопаты, лом, березовые полешки – но все напрасно. Рудольф заметно трезвеет и поглядывает назад, откуда должна подойти помощь.
  Что-то стало холодать…
  Наконец, Витя и Коля с ревом подъезжают к нам, берут на буксир машину бугра и изо всех сил сдают назад, пытаясь вытащить машину командора на твердую колею. Машина бугра, однако, равнодушно остается на том же месте. К нашему великому счастью, на помощь к незадачливым водителям, подъезжают два трактора, и мы снова едем вперед. Бригада водителей обмывает первый успех и распечатали сразу два флакона, потому что в этот раз взяли два ящика и этого добра не жалко.
  К половине шестого подъезжаем к домику Соколова. Он радист. Уже в годах, лицо припухлое с глубокими морщинками, голос хриплый – видно от частого злоупотребления табаком и алкоголем. Но улыбка широкая и бесхитростно-приветливая, как у большинства северян. Здесь мы стали свидетелями трогательной сцены встречи пушистой лайки с хозяином.  Урал – так зовут, оказывается, пса – встал перед ним на задние лапы, передними обнял его левую ногу, и нежно скуля, стал облизывать его руки.
- Четыре дня без меня прожили, Кутя! – позвал он другую собачонку и бросил ей кусочек сахара.
  С шумом появились Коля и Рудольф, похоже, они были немного навеселе. Во всяком случае, у меня возникло такое подозрение. Балок – так называют здесь жилые вагончики – заметно ожил, на плите вскипели сразу два чайника, в большую кастрюлю запустили пельменей. Мы попили чаю, пожевали сало с сухарями и разлеглись по нарам.
- Ой, Лапатуничка, не убить ли мне здесь кого-нибудь! Ну, давайте с нами в компанию! – заверещал изрядно уже поддатый Коля. Раю Ивановну и Августину с силой усадили за стол, впрочем, и мы не остались на стороне, тоже отведали уральских пельменей. Чего, чего, гостеприимства у северных людей не отнимешь. Скоро подъехали трактористы, вечеринка в балке затянулась. Коля заметно захмелел, начал изливать душу и приставать к Августине.
- Лапатуничка, пошли ко мне в кабину, а то один я там замерзну.
Перед отъездом распечатали еще одну бутылку. Рудольф налил Николаю полный стакан водки, и внимательно следил за тем, как тот с отвращением вливал в себя противную жидкость. Николай с трудом допил весь стакан, сморщился как от уксусной кислоты, и стал лихорадочно искать глазами какую-нибудь закуску. Водка явно просилась обратно.
- Стаканчик гнойчика поднести?  Или жареных тараканов? – издевался над ним Рудольф.
  В кабину к Николаю посадили Пашу. Потом он рассказывал:
- В четыре руки крутили баранку, и докрутились – врезались в сугроб на самом косогоре, пробив полуметровый ледяной барьер. Слов не хватает, хочется материться.
Жалко  Евтееича. Провозились часа три, потом появился тракторист со своим трактором, и от его усердий у Колиной машины сломалась передняя полуось. Все эти события сопровождались распитием очередной дежурной бутылки водки, и стало понятно, почему Рудольф ни разу не довез хотя бы одну бутылку до базы Желанное. Августина решила ускорить уничтожение запасов алкоголя, чтобы водители не спились окончательно, и развила в этом направлении  бурную деятельность.
  Все же поехали дальше и добрались до второго балка.  Все предыдущие события повторились заново. Потом был третий, четвертый балок, и опять водка, мужские разговоры, чифирь, отрывочные сновидения, куропатки, женские слезы…
  Лапатуничка…  Лапатуничка… И, вот наконец, база «Желанное», ну такое желанное, просто нету сил! Интересно было наблюдать, как разгружают динамит – ящики выбрасывали на снег как обычные дрова, безо всякой опаски, что взлетим на воздух.
  На базе нас накормили рисовой кашей и уговорили остаться ночевать. Руслан уехал куда-то на рудник с молодым геологом, а Паша отправился добывать себе горный хрусталь, так называемые друзы.
  Утром машины Рудольфа уехали назад в Кожим, а мы отправились в горы Приполярного Урала по своему маршруту. Мы этому так обрадовались, что первый день решили идти без обеда, и устроились на ночлег в дырявом балке под завывание пурги, с радужной мечтой добраться завтра до леса через перевал Кар-Кар…

                Манарага рядом…

  Пурга бушевала всю ночь. Рано утром пятеро самых смелых ребят ушли на разведку. Нам с Пашей и девочкам поручили заготовить на дорогу дрова. Интересная у нас система – лесу мало, и нам частенько приходится носить в рюкзаке дрова, потому что мы не только готовим еду на костре, еще у нас есть печка, которая отапливает нашу палатку.

 Через четыре года нам предстояло пройти маршрут по Полярному Уралу, и вот сейчас, когда я читаю свой старый дневник, события двух разных походов перемешались в моей бестолковой голове. По Полярному Уралу мы шли уже по тундре, с примусами и без дров. А между двумя этими походами я еще два раза подряд ходил по Кольскому полуострову, в Хибины, но дневники тех походов не сохранились. А жаль….

Между тем…
Погода заметно улучшилась. Разведчики вернулись мокрые, но очень довольные – до перевала осталось чуть-чуть, и перевал обычный. Следом за нашей великолепной пятеркой с перевала спустились свердловчане, мои теперешние земляки, а мы собрались и ушли ночевать под перевал.
  Дрова разделили пополам – на ужин и на завтрак. Пошел мелкий снег и засыпал крышу нашей палатки, растянутой на лыжах и укрытым, со стороны перевала, снежной стеной.
  Утром я вышел за снегом, чтобы его растопить и сварить кофе, и невольно зажмурился от ослепительной белизны снега. Стояло на редкость солнечное и по северному свежее зимнее утро. Из трубы над палаткой уютно струился дымок и уходил в легкий бархатный туман. Я набрал в котелок свежего снега, растопил его на костре и сварил кофе.
  После утомительных и с непривычки долгих сборов пошли на перевал, траверсируя по правому склону хребта Кар-Кар, и поддерживая дистанцию между лыжниками не менее десяти метров, потому что местами проглядывались опасные козырьки будущих лавин. Самая высокая вершина Урала «Народная»  осталась слева – за левым склоном полуцирка перед перевалом.
  Уф..ф..ф…. Вот и седловина. С перевальной точки открывается завораживающий своей красотой вид на долину реки Манарага, окруженной заснеженными вершинами самых причудливых форм, пики которых тонут в облаках.
  Спуск с перевала довольно сложный – сплошные гряды камней и твердый наст, обманчиво прикрытый свежевыпавшим снегом. Спустились удачно – Юрок  выбрал единственно верный путь – это было видно по оставленному нами извилистому следу, который отпечатался по сплошной белой полосе среди каменных глыб.
  Погода нас пока радует. Солнце такое приветливое, что мы поснимали даже свитера. После обеда встретили команду из города Челябинска.
  Совсем скоро солнце неожиданно скрылось за тучи и резко похолодало. Надо сказать, погода в этих краях очень быстро меняется, и мы начали к этому привыкать. Снег очень глубокий, и приходиться постоянно меняться местами, потому что идти первым номером по целине очень трудно.  Тайга вокруг нас очень бедная, преобладает мелкая лиственница, но дрова пока находим без особого труда.
  К вечеру на горизонте появились очертания горы Манараги, одной из высочайших вершин Приполярного Урала. Встаем на ночлег. После ужина все разговоры сводятся к одному: завтра решающий день, момент истины – завтра восхождение на Манарагу.

                Красное дерево.
                (зимняя сказка)

                «У людей нет корней, их носит ветром»
                Антуан  де Сент Экзюпери

  С нами в поход собиралась идти еще одна дама, Люда Ермолаева, незабвенная Людаган, но по какой-то причине пойти не смогла. Но она пришла нас провожать и подарила нам маленькую резиновую куколку, которую мы прозвали Манькой. Следить за Манькой поручили мне, как человеку надежному и ответственному в таких делах. Она прошла с нами вместе весь маршрут, и  я решил написать про нее зимнюю сказку. Кстати, судьба у Маньки сложилась очень удачно – мои дети играли с ней долго, пока Манька не стала совсем седой, а дети взрослыми людьми. Она до сих пор стоит на полочке перед зеркалом в нашем доме. Вот, пожалуйста, послушайте. Я должен сообщить, что Красное дерево -Кызыл агач, так в нашем селе называют лиственницу.
 
   Манька всегда просыпалась очень рано. Ее удивляло, почему это люди так долго спят. Ведь вокруг так много интересного. Днем она сидела в боковом кармане рюкзака  своего хозяина, высунув свою маленькую головку, чтобы все было видно вокруг.
  Начинался четвертый день путешествия по стране Веселых Снежинок. Люди вышли из палатки, развели костер, сварили кашу, поели, а потом долго собирались в дорогу и посмотрели на Командира. Командир посмотрел на небо и что-то пробурчал. Ветер разгонял по всему небу пушистые хлопья снега. Люди тяжело вздохнули и ушли по руслу замерзшей реки, оставляя за собой две глубокие борозды на рыхлом снегу.
  Навстречу попались туристы из Челябинска, их было четверо. Конопатая девушка внимательно посмотрела на Маньку, тихо засмеялась и долго хлопала ресницами. Дальше идти стало легче, потому что появилась лыжня, которую проложили челябинцы. Большая Гора осталась позади, утонув в пушистом тумане. Туристы решили повременить с восхождением, потому что Гора была завалена толстым слоем свежего снега, и могли сойти лавины. Попасть под лавину не входило в планы команды.
  Река Манарага впала в речку Косью. Здесь туристы сделали привал и дежурные стали резать колбасу. Потом они все дружно ели, запивая холодным чаем колбасу из зеленых фляжек. Одна фляжка была белой. Человек по имени Паша держал ее под мышкой и хитро улыбался. Человек Паша не был хитрым, но его улыбка почему-то казалась хитрой и немножко виноватой. Паша много курил.
  После перекуса пошли вперед. По пути встретили много снежных мостов, под которыми звонко журчала весенняя прозрачная вода. Туристы проходили их особенно осторожно.
« Быть мокренькой, наверное, неприятно» - подумала Манька. Она была маленькой резиновой девочкой из трикотажной фабрики. Человек по имени Тоф носил ее в рюкзаке, ночью укладывал спать в маленький спальный мешочек, а по утрам купал  в огуречной воде и называл маленькой клуней. По вечерам Тоф собирал в лесу дрова, грел воду на костре и мыл голову. В этот вечер он стоял рядом с ямой, которую рыли для кострища, но она оказалась, очень глубокой, и костер развели на сырых бревнах красного дерева. Он мыл голову чуть ли не каждый день, когда хватало дров. Не то чтобы у него чесалась голова, просто он хотел выглядеть красивым, чтобы нравиться девочкам – Манька про это догадалась сразу. Остальные почистили зубы, и ушли спать в палатку. Тоф смешно фыркал, нечаянно оступился, и провалился в снежную яму.
- А..а..й…й! – закричал он со страху, и вся палатка грохнула со смеха.  Два голодных волка, которые крутились недалеко от палатки, отбежали подальше, злобно сверкая глазами.
  Всю ночь Манька пробегала внутри трехместного спального мешка. Люди спали, им снились сладкие сны, В палатке раздавался мирный храп.
  Солнце проснулось очень рано, но дежурные проспали. Паша с Колей спали до тех пор, пока человек по имени Руслан наполовину не высунулся из своего спального мешка и не заорал истошным голосом. Манька перепугалась, и со страху влезла в носок Тофиного ботинка, который тоже ночевал в спальнике, чтобы не покрыться инеем.
  После завтрака люди целый день шли по лесу, иногда останавливались, и каждый раз разворачивали огромный лист бумаги. Бумага называлась картой. Люди ее внимательно разглядывали, потом долго спорили и размахивали руками. Потом бумагу осторожно сворачивали и прятали в надежное место – люди очень берегли карту. Были еще бумажки поменьше и очень пушистые. Человек Саша раздавал их всем каждое утро и называл комиссарским пайком.
  Наступил вечер, и туристы остановились в лесу, где росли красные деревья. Было сумеречно и тревожно, что-то людям не нравилось. Они долго изучали карту и громко рассуждали про какого-то Ивана Сусанина, который их сюда привел. Человек Тоф не спорил, долго изучал облака и осторожно спросил командира:
- Что, немного заблудились, да ?
Командир улыбнулся своей чуть застенчивой улыбкой:
- Вроде бы нет.
Но глаза его были задумчивые и немного растерянные. Он приказал всем подождать, ушел далеко вперед, никого с собой не взял. Потом вернулся и велел распилить одно высокое красное дерево на мелкие кусочки.  Дерево было старым, но очень крепким. Человек Тоф рубил дрова и так крепко засадил топор в пенек, что его вытащили из полена с огромным трудом. 
  Потом туристы взяли по кусочку красного дерева и подались наверх. Лес совсем поредел, люди остановились, и достали свой зеленый шатер. Потом стали дружно пилить дрова. Они закопали под снег длинные куски красного дерева, положили на них свои лыжи и растянули шатер. Наступила ночь, на небесах зажглись яркие звезды.
  Утром туристы ушли на перевал, и каждый из них прихватил с собой кусочек красного дерева. Манька долго гадала, зачем они так поступили, потом встала на плечо Тофа и шепнула в самое ухо тоненьким голосом:

«Зачем вам красное дерево?»
 Он ответил:
«Когда вокруг очень холодно, дерево может согреть».
«А тебе сейчас тепло или холодно?»
«Даже жарко».
«А что такое жарко?»
«Это когда очень тепло и спина становится мокрой».   
«Отдай тогда свое дерево дяде Руслану, ему, кажется, прохладно, он же просил».
«Это неудобно».
«А что такое неудобно?»
Тофа долго размышлял. Потом ответил:
«Понимаешь, крошка, это когда ты хочешь что-то сделать, но стесняешься своего поступка. Потому что, про тебя могут плохо подумать».

Человек Руслан был очень сильным, и чтобы ему стало жарко, нужно было положить в его рюкзак много красного дерева. И он настойчиво попросил у Тофа его дерево. Тоф не стал отпираться, раскрыл рюкзак и отдал свое дерево. Лицо его стало красным, а глаза немного печальными.
  С неба падало много-много веселых снежинок. Ветер на них как будто злился и гонял их по всему небу. Когда люди прошли очередной перевал, поднялась страшная пурга. Снежинки жалобно пищали и прятались от ветра в рукавах, варежках, под воротниками, и запрыгивали даже под капюшон штормовки. Одна снежинка попала в левый глаз Маньки и запуталась в ресницах.
  Туристы, наконец, встали на ночлег, быстро поставили свой шатер, сложили кусочки красного дерева внутри домика и влезли в спальные мешки. Маньку в этот раз забыли на улице в рюкзаке, но ей это было нипочем. Она не знала, когда бывает тепло, а когда холодно, и долго гадала, что сейчас происходит.
  Из палатки вышли две женщины и стали шепотом разговаривать друг с дружкой.
«Рая, ты куда ходила?»
«За стенку».
«А я-то, дура, пехала за самую горку»,   
 Другая тетя тихо засмеялась, прикрываясь от ветра варежкой.
Манька дождалась, когда они сходили до ветра и пробрались в палатку. Потом прошмыгнула следом за ними, оставляя за собой небольшую щелку, потому что не умела закрывать вход палатки. Палатка, наверное, за ночь сильно остыла, потому что люди утром долго ругали Пашку, который спал с самого края.
  Вечером люди пили огненную воду. Куски красного дерева сиротливо лежали возле железной печурки, а потом они должны были сгореть – ведь людям нужно тепло. Люди долго рассказывали друг другу разные истории, громко при этом смеялись,  а потом устроились спать.
  Человек Саня проснулся и встал раньше Солнца. Все спальные мешки были белые от инея. Он собрал кусочки красного дерева и бросил их в печку. Потом долго раздувал огонь. Палатка наполнилась дымом и паром. Проснулся Паша, высунул голову из мешка и долго просил у Саши сигаретку. Саша огрызался, потому что дыма в палатке итак было много.
 Наконец завтрак был готов, и дежурные объявили общий подъем. Народ поел, покряхтел, оделся, обулся, и вышел на улицу. На улице был дикий холод, и люди пустились в пляс. За ночь выпало столько снега, что от этой белизны рябило в глазах.
  Команда стала забираться на следующий перевал. Три кусочка красного дерева так и остались лежать на ослепительно белом снегу, потому что впереди был целый лес из красных деревьев, и люди это знали.

                Когда перестанет снег?

  Прошло уже девять дней похода по Приполярному Уралу. Снег валит, не переставая, не зная усталости ни днем, ни ночью. Приходится по очереди тропить лыжню, проваливаясь по пояс в холодную пушистую вату. Из четырех пройденных перевалов запомнился только один – перевал Кар-Кар, когда капризная погода одарила нас своей лучезарной улыбкой. Три остальных перевала утонули в бледном снежном тумане. 
  После холодной ночевки между двумя перевалами спустились в долину реки Хорота. Здесь стояла команда из города Минска. Погода подарила нам вторую улыбку – на целых полдня прекратился снег, и выглянуло долгожданное Солнце. Мы получили возможность хотя бы немного посушить промокшие насквозь вещи, и даже раскинули проветривать палатку. Но счастье было недолгим.
  Утром снова задуло, и повалил густой снег. Большинство перевалов здесь отличается отдаленностью от границы леса. Подъем обычно длинный тягун с постоянным уклоном, и спуски не менее утомительны, потому что горы просто завалены  многометровым слоем пушистого снега. Очень высока вероятность нечаянно подрезать склон и создать лавину, поэтому приходиться двигаться с особой осторожностью. Это снижает темп, приводит к дополнительным потерям сил и времени, но ничего с этим поделать нельзя.
  Наше трудное передвижение по глубокому снегу заметно облегчает Паша, который стучит не переставая. Раньше я и предположить не мог, что его биография так насыщена разными невероятными событиями. Стоит завести разговор на любую даже тему, Паша сразу же, встревает в разговор. И, с немного виноватой милой улыбкой, начинает травить очередную байку. Потом входит в крутой вираж, и, разрубая лыжной палкой окружающий воздух, заливается соловьем.
  Как профессиональный врач, доктор команды Августина Николаевна авторитетно заявила, что от Паши будут рождаться умные дети. Эта гипотеза не подлежит сомнению – поистине удивителен разносторонний талант нашего реммастера.
 Он так может заклеить сломанную лыжу, что в другой раз она сломается на другом месте.   
 Он может сшить спальный мешок из натурального куриного пуха.
 Он сам смастерил электронные часы, посадил на дерево трех сов, в глазах которых отражались часы, минуты и секунды.
 Он сочинил песню о приключениях Бориса Кейльмана на мотив «Раскинулось море широко…»
Его малогабаритная квартира наполнена экспонатами типа ветряных мельниц, моделями самолетиков и морских судов, и разными удивительными поделками.
  Одним словом, поистине разносторонний талант нашего реммастера, бывшего матроса десантника, не подлежит сомнению. Поэтому мы терпеливо его слушаем.
  Вечера в хорошо натопленной палатке радуют нас нежным запахом змеиного яда, гусиного жира и сигаретного дыма. Это потому, что палатка наша перед сном превращается в заполярный филиал клинической больницы, и наш доктор Августина Николаевна с величайшим удовольствием втирает  разные целебные мази не только в мозоли, но и в любые участки тела участников похода по их желанию.
  Десятый день путешествия застал нас в долине реки Вангир перед крутым перевалом.  Снег идет не переставая, и не собирается когда-нибудь остановиться. Перед сном у входа палатки сделали навес из лапника, но палатка мокнет как во время дождя. Пока топили печку, было терпимо. Как только устроились спать и перестали топить, закапало снова, не помог даже навес из лапника.
  Когда же перестанет снег?

                Самый удачный день.

  Снег шел всю ночь и засыпал топор, который мы забыли на улице. Мы, вообще, как-то потеряли его из виду. Но после утомительных поисков Паша вытащил его из своего рюкзака. Вообще, вокруг Павла Евтеича иногда происходят странные вещи.
  Я вспомнил одну историю, связанную с лыжным ботинком. Я в том походе не был, но эту легенду слышал много раз. Дело было в Горной Шории. Команда политехников, в которой принимали участие Паша Бабкин и Борис Рафаилович Кейльман, попали под сильнейший мороз, чуть ли не минус сорок девять или пятьдесят градусов по Цельсию.      
  Раннее утро. Команда собирается уходить из лагеря после трудной ночевки. Все уже позавтракали, собрали рюкзаки, надели ботинки и встали на лыжи. С нетерпением ждут команду «вперед!» Но вот незадача: Паша Бабкин не может найти свой правый ботинок. Из-за этого небольшая заминка. Паша прилагает героические усилия и роется в лапнике, который был постелен под палатку. После мучительных поисков ему удается раскопать сильно помятый лыжный ботинок среди снежной каши с еловыми иголками. Паша его радостно берет в руки, и… замирает в недоумении. У него пропал правый ботинок, а левый остался. А этот ботинок … тоже левый!
  Но Пашу не проведешь! Он тут же лихорадочно пробегает глазами по ногам всей команды, которая уже собирается стартовать, и прыгает от нетерпения, потому что мороз! И вот, его взгляд приковывает пара ног, которая одета в два правых ботинка. И эта пара ног принадлежит Борису Кейльману.
- Боря, дуб! Ты зачем надел мой правый ботинок!? Снимай немедленно! – кричит Паша охрипшим голосом.
- Паша, но ты надень мой! Я уже не смогу ни лыжи расстегнуть, ни ботинок снять. Я же с твоим ботинком как-то пристегнул лыжи!
  Что было дальше, и что они говорили друг другу, я не знаю. История об этом умалчивает. Через много лет Паша Бабкин напишет про Борю знаменитые куплеты на мотив песни «Раскинулось море широко», где есть такие строки:

                И лыжи не может никак пристегнуть,
                Два правых ботинка надеты….

Но, надо сказать, тогда Борис Рафаилович как-то умудрился пристегнуть лыжи. Про его приключения можно рассказывать бесконечно. Например, о том, как он вообще забыл пристегнуть лыжи, прислонил их к забору, и побежал по лыжне в одних ботинках догонять свою команду. Или  о том, как он однажды в водном походе долго не мог найти правый ботинок, а левый был привязан к плоту, чтобы не потерялся. Отчаявшись найти пропажу, Боря выкинул этот ботинок в воды Катуни, а на второй день нашел пропавший ботинок в своем рюкзаке.
  Вернемся, однако, в долину реки Манарага. Утром снег повалил еще сильнее. Все наши тряпки промокли насквозь. Взвалив на плечи мокрые рюкзаки, мы отправились на левый склон перевала, разделяющего долину реки Вангыра от долины реки Юакавоги.  Осторожно режем пушистый снег метровой толщины на мелкие треугольники до половины подъема, затем снимаем лыжи, надеваем кошки и начинаем штурмовать перевал в лоб. Нам объяснили, что это делается в целях безопасности, чтобы нечаянно не подрезать склон и не вызвать лавину. Наш командир, как и положено, идет впереди всех, проваливаясь по грудь в мокрый снег. Время от времени, его меняет Руслан или Саша Житин. Они тоже проваливаются так, что иногда видна только голова и руки впереди идущего, разгребающие снег. С неба сыплется мелкая крупа, ветер задувает ее во все открытые щели, пот застилает глаза. Сердечко колотится так, что вот-вот выскочит изо рта. Подъем на перевал кажется бесконечным, в мозгу вертится мелодия песни:

                «А путь далек, и долог, и нельзя повернуть назад….»

  Наконец поднялись на вершину огромной горы. Ветер гонит серебряные нити свежего снега вдоль склона, которые переливаются как новогодняя бахрома. Неожиданно на небе появилось солнце, снег прекратился. Открылась величественная панорама долины Вангыра, окруженная густой цепью заснеженных вершин, и мы застыли в немом восторге.
Этот замечательный подарок природы мы честно заработали. Когда я шел в гору, проваливаясь в глубокие следы впередиидущих гигантов, и пытаясь найти силы чтобы выйти вперед, меня мучила не только совесть, но и сознание того, что мне это не под силу. И я про себя повторял один только вопрос: «Какой черт меня занес сюда, чего дома не сидится?»  И вот, эта замечательная картина, которую мы наблюдаем с высоты птичьего полета, пожалуй, и есть ответ на этот вопрос.
  Осторожно спускаемся на седловину перевала с левого гребня. Освещенное ярким солнцем огромное снежное поле, раскрашенное причудливыми гребешками и надувами, поражает воображение. От сладкого запаха свежайшего снега слегка кружится голова. Воздух так насыщен свежестью, что наполняет грудь какой-то истомой.
  Кино и фотоаппараты работают на всю катушку. Спуск с перевала получился плавным и коротким. За поворотом открывается изумительный вид на Манарагу – самую высокую вершину Приполярного Урала. Ее отроги, залитые золотым цветом ласкового солнца, напоминают контуры средневековых замков. Ветер гонит над ними стаи пепельно-багровых туч. Наши сердца то замирают от восторга, то скачут в бешеном ритме от неожиданно нахлынувшего счастья.
  Пожалуй, день сегодня самый удачный из всех предыдущих.
  Пашкины лыжные крепления сломались всего два раза за весь день.
  Коля Погановский ни разу не падал при спуске, а я упал всего один раз.
  Утром Саша Житин вовремя обнаружил в бачке для каши кем-то припрятанное мыло с мыльницей, когда вода закипела только наполовину.
  Самое главное – прекратился снегопад, который уже нагонял суеверный страх, что другой погоды здесь  просто не бывает.  По этому поводу, вечером выдали командирский паек – огромную столовую ложку неразведенного спирта. Если кто-то думает, что эта доза для взрослого мужчины как слону дробина, то глубоко ошибается. Для примера расскажу о своих приключениях, которые произошли со мной после этой маленькой пирушки. Я так набрался, что потерял Маньку, одну суконную варежку, и этот замечательный букварь, который Вы сейчас с удовольствием читаете. Я чуть не прожег суконные штаны Нины Егоровой, Витькиной супруги, которые мне любезно предоставили на время похода. Самое интересное, штормовка и свитер напротив пятой точки прогорели насквозь, а штаны остались целые.
 Сегодня в палатке праздничное настроение, и никто не намазывается гусиным салом и змеиным ядом – это великое счастье. Все улеглись в спальные мешки, и, перебивая друг друга, рассказывают разные интересные истории. Однако, спирт и усталость берут свое – народ медленно и верно отходит в объятия Морфея. Даже Паша стучал недолго, а Августина ни разу не задела ногой свечку, при которой я записывал свои страдания.
Как ни странно, перед сном нашли и Маньку, и потерянную суконную варежку, и этот букварь, как его называет наш командир Юрка Баев.
  Всем моим дорогим сердцу друзьям снятся сладкие сны, потому что до Манараги просто рукой подать.

                Лепесток ромашки.

               
                Там один и был цветок,
                Несравненный, ароматный.
                А. Блок

                1. Три следа.
  На Приполярный Урал пришла весна. Солнце греет так ласково, что через десять минут на мокрой лыжне становишься мокрым как мокрое полотенце. Снова повалил липкий снег. Не помогает даже парафин, которым то ли дело приходиться натирать лыжи, чтобы избавиться от подлипа. Двигаемся вперед по чьим-то следам, но приходиться тропить новую лыжню, потому что идти по старой лыжне себе дороже.
  Всех выручает Коля Погановский, Коля Пг, как мы его называем. Когда он вырывается вперед, догнать его невозможно. Создается впечатление, что в его ведущую часть вмонтирован дизельный мотор как у трактора ДТ-54. Не внемля страданиям идущего вторым, он отрывается далеко вперед, и не думает даже остановиться, чтобы пропустить команду, и предоставить право тропить лыжню второму номеру. А уйти назад со второго номера не позволяет мужская гордость.

 Коля, Коля, Николай… Я с ним ходил и в Хибины, и еще куда-то в лыжные походы, и везде он тропил лыжню – в этом деле у него было мало конкурентов. Скромный, молчаливый, чуждый вину и табаку, настоящий физкультурник семидесятых годов. Спортом он особо не увлекался, но очень любил зимние походы.
  Через много лет я встретился с ним в селе Рождествено, которое расположено на другом берегу Волги напротив Самары. У него там была дача, и он ездил туда каждый выходной. Мы с ним встретились первый раз на речном вокзале, откуда мы всей семьей добирались до своего домика в том же селе Рождествено. На плечах он держал очень тяжелый сверток длиной примерно в два метра.
- Уголочки, - коротко ответил он на мой немой вопрос. – Работаю в метро сварщиком.
Когда я увидел его дачу, которая напоминала Брестскую крепость, мне стало все понятно. Он окружал свой дом железом и бетоном, потому что он сам был скован словно из железа.
  Когда я стал про него рассказывать Александру Ивановичу Данилушкину, у которого тоже был свой солидный дом здесь же, в Рождествено, его сосед, заведующий сельским клубом, весело пошутил:   
- А вы знаете, почему в Самаре так долго строят метро? Потому что Коля Пг  перетаскал на свою дачу все железо.
  И вдруг Коли не стало. Говорят, что отказало сердце….

  Но Коля пока с нами и без устали прокладывает лыжню. Мы, как завороженные, идем за ним. Шли, шли, и кажется, вернулись на когда-то пройденные места. Августина рисует на снегу фигуру, похожую на каплю, и весело поясняет:
- Мы сделали, между прочим, большую петлю – лепесток ромашки.
Она меня удивляет с каждым днем все больше и больше. Похоже, она неудачно выбрала размер ботинок и в первый же день натерла огромные мозоли на пятках. Когда она вечером в палатке делает себе перевязку, мне становится не по себе. Мне кажется, что в ее мозоли может провалиться целая варежка, а она даже не поморщится. 
  Мне нужно как-то поддержать разговор.
- Скорее, мы сделали петлю для ловли куропаток, - говорю я, и смотрю на Павла Евтеича.
Паша устал, это видно сразу. Он морщит лоб, приподнимает шапку, чешет затылок и 
виновато улыбается – ему не до сантиментов.
  Двигаемся дальше. После долгих мучений встречаем широкую, хорошо утоптанную лыжню, и идти становится гораздо легче.
  Но что-то не нравится нам эта лыжня – она какая-то странная, в три следа, а края ровные и пологие. Мы ничего не поймем, смотрим друг на друга, а в душе растет смутное предчувствие беды. Паша, конечно, всегда все знает.
- Тащили труп, – кротко поясняет он нам.
И нам представляется, что усталые люди с серыми лицами волокут перед нами покойника, и хочешь, не хочешь, встреча с ними неизбежна. Воздух вокруг нас наполняется тревогой и ожиданием этой встречи. Чего она сулит нам, неизвестно, но хорошего мало.
  После поворота по руслу реки лыжня вдруг повернула на лесистый берег и мы увидели чей-то одиноко стоящий шатер.
  Около костровой ямы, осторожно вытянув забинтованную ногу, сидит черноглазая девушка и о чем-то тихо рассказывает Юре и Руслану, которые подошли к ней первыми. Наша команда быстро подтягивается, подталкиваемая тревожным любопытством. У девушки легкий прибалтийский акцент.
- Меня как зовут? Арунья. Сломала, кажется, ногу. Волокут уже четыре дня. Нет, не мерзну, заворачивают в четыре пуховки. Сегодня у нас дневка. Ребята ушли на радиальный выход, горит «четверка». Мы откуда?  Мы из Литвы, из Каунаса.
 Вдруг из палатки появляется любопытная детская головка в шапочке с помпончиком, с перекинутыми через шею варежками и в аккуратной штормовке с острым капюшончиком.
- Здравствуйте! Меня зовут Далите…
В воздухе повеяло уютной печалью сказок Андерсена – настолько хрупкой показалось нам это милое создание среди людей с большими рюкзаками. Чуть позже подошла еще одна девушка, Альма, с пилой и топором, а следом за ней крупный мужчина с удивительно добрым выражением лица. Он принес охапку дров.
- Добрый день, - сказал он с улыбкой. – Меня зовут Йонас.
Августина сразу же приступила к активным действиям.
- Я врач, хирург, - объявила она, - правда, диплом у меня купленный. Но практика большая, так что, вам девушка, повезло. Давайте, я осмотрю вас.
В черных глазах Аруньи затеплилась надежда.
- Я сама закончила курсы медсестер. Так мы пойдем в палатку….
Через десять минут Августина вышла из палатки с очень серьезным выражением лица, и мы пошли дальше.
- Закрытый перелом, разъехались лодыжки. Страшный отек. Необходимо немедленно наложить гипс и бегом в больницу. Она может остаться без ноги.
Она это сказала Йонасу.
  Мы отошли примерно на полкилометра и разбили лагерь. Началось бурное обсуждение создавшегося положения. Девушку надо спасать, это однозначно. Но как? Связи у нас нет, сообщить куда следует, чтобы вызвать спасателей мы не можем. Если только двоих самых быстрых лыжников послать на базу? Или уж, объединить две команды, и тащить ее всем вместе? Где мотается руководитель этой команды и что он думает? Может он еще не знает, что дело зашло так далеко? Тысяча вопросов и ни одного ответа. Мы не можем принимать решения за кого-то, который оставил человека со сломанной ногой в лагере и где-то набирает баллы, чтобы потом оформить отчет по лыжному походу четвертой категории сложности. Про свой маршрут мы уже не думаем, все мысли про Арунью.
- Идиот и карьерист их руководитель, вот он кто, - сказал Руслан. Он не скрывал своего возмущения и никак не мог успокоиться. Юрка Баев молча сопел – ему, как командиру, предстояло принять трудное решение. Если помогать тащить Арунью на базу, нужно отказаться от запланированного маршрута, значит все старания коту под хвост.
- А тащить придется, без нашей помощи они просто не смогут ее дотащить через два перевала, - сказала Августина, перевязывая себе мозоли.
Руслан с Юрой решили сходить в лагерь литовцев. Вернулись мрачные и расстроенные – литовские парни с радиалки еще не вернулись…   
  Рано утром в наш лагерь прибежал командир литовцев с виновато-растерянным видом и долго беседовал с Юрой, Августиной и Русланом.
- Вы только тропите нам лыжню в три следа, а тащить мы будем сами. После двойного перевала пойдем одни, там уже останется недалеко, - сказал он и ушел к своим.
  Мы собрались и пошли. Это было какое-то решение, какой-то выход из положения, а то неопределенность стала как-то уже надоедать.
  Тропить три следа приходиться вдвоем, а второму идти даже труднее, потому что одна нога идет по целине, ну что делать. Нарты тащить гораздо труднее, но это судьба.
  Когда отошли на полкилометра, из леса раздалось громкое «э-э-эй!». Это кричал парень из Перми. Мы подошли к нему поближе, и он, захлебываясь от гордости, стал рассказывать, как они «взяли Народу», как сегодня его ребята ушли на Манарагу, а он варит куропаток, «штук так шесть, каждому по одной», и что лыжня идет до самого перевала. Счастливчик!  А мы уж в другой раз пойдем на Манарагу. Нам нужно спасать Арунью. Нам нужно тропить лыжню в три следа…

                2. Средний перевал.
  Пробили широкую тройную лыжню до лагеря москвичей, и разделились – четверо самых крепких парней ушли встречать литовцев. Москвичей уже не было, но мы пошли чуть дальше, к границе леса. Паша с Юрой Лопуховым то ли дело заворачивают самокрутки, девчонки молча сняли рюкзаки и стали собирать сухие ветки.
  На Приполярный Урал пришла весна…. Снег еще лежит толстым слоем, но он рыхлый и весь пропитан водой. Идти на лыжах очень трудно, они не скользят, и к ним прилипает тонна мокрого снега, глаза застилает пот.
  Разбили лагерь у самой границы леса. Дров здесь мало, сухостоя нет совсем, приходится ломать сухие ветки. Я пошел искать дрова на другой склон, тоже небогато, видимо здесь прошло много групп. Где же наши?
  Наконец, появился авангард – наши ребята несли рюкзаки литовцев, которые тащили нарты. С ними вместе пришли Альма, Даля и парень, у которого к рюкзаку были привязаны оленьи рога. Он вел себя довольно странно: нарты не тащил, мало с кем разговаривал, и вид у него был измученный. Мы так и прозвали его – измученный парень с оленьими рогами. Альма несла очень большой рюкзак. Я подошел к ней и помог снять рюкзак и лыжи.
- Достается вам, девушка, - сказал я с сочувствием.
- Ничего. Спасибо. Меня Альма зовут. А вас?
- Кто как. Друзья зовут Тоф. Вообще, на самом деле, я Табрис.
   Она очень внимательно посмотрела мне в глаза, и я вдруг заметил, что она очень красивая. Мне стало как-то неловко. Я подумал, вдруг она замужем, а я стою, любезничаю с ней,  вдруг муж станет ревновать. Тут послышались голоса – везли Арунью. Я побежал навстречу, мне было очень интересно.
  На березовых нартах, которые поставили на четыре лыжи, лежала Арунья, в черных очках, укутанная в четыре пуховки и перетянутая по всей длине репшнуром, словно куколка. Нарты тащили вчетвером: Альгис, командир группы, Римас, другой Альгис, четвертый мне был незнаком. Добряк Йонас шел следом и поддерживал нарты, чтобы они нечаянно не перевернулись. Издали это напоминало оленью или собачью упряжку, только вместо животных были запряжены люди. Они изо всех сил упирались ногами и лыжными палками, видно нарты скользили не очень хорошо.  Но когда они стали пересекать овраг перед лагерем, нарты вдруг понеслись вперед и стали догонять упряжку. Лыжники стали лихорадочно перебирать ногами, чтобы не спутать веревки. Альгис непрерывно повторял: «бек, бек, бек!», что, видимо, означало: «быстро, быстро, быстро!».  Когда нарты встали на подъеме, стали тянуть рывками, по команде: «трис – каторе, трис – каторе!».
  Потрясающая душу картина! Я вдруг представил себя на месте пострадавшей, и волна какой-то тоскливой боли прокатилась по всему телу. Мрачный серый вечер усиливал тоску, и жалость липким туманом стал окутывать душу. Что делать, как ей помочь?!
  Арунью быстро распеленали, осторожно занесли в нашу палатку и посадили перед печкой.
- Устраивайся к нам кочегаром, - несмело пошутил я.
- О, да! Я умею это делать, - улыбнулась она просто и непринужденно, словно все было в порядке, как будто она и ее сломанная нога жили разной жизнью, и оказались рядом просто по недоразумению. Пришла Августина и попросила всех лишних выйти из палатки. Видимо, настало время каких-то медицинских процедур.
  Вечером в шатре литовцев собрались две команды и долго пили чай, потом разучивали литовские песни.

                Одрия тирири, одрия ку-ку,
                Одрия тирири, одрия ку-ку, ку-ку….

Мимо проехала команда северодвинцев. Они встали недалеко от нашего лагеря и стали искать дрова, ставить палатку, разводить костер.
  Когда почти все разместились по своим спальникам, я сильнее развел костер и стал смотреть на огонь – кто знает, может это последняя ночевка в лесу. Из своей палатки вышел Йонас, и со словами: «После тчая всякий беда» направился в темноту леса. Потом из той же палатки вышла Альма.
- Можно, я тоже посижу немного, не спится что-то.
- Да, пожалуйста. Устали очень?
- Нет, ребят жалко. Вот они сильно устают.
- Ничего, завтра потащим Арунью по очереди, нужно быстрее добраться до базы.
- Знаете, Табрис, я впервые встретила таких добрых людей. Спасибо вам.
- Ларчик просто открывается – с нами врач, и мы все вместе выполняем клятву старика Гиппократа. По-другому просто нельзя.
- Мы никогда это не забудем. У нас были немного другие представления про русских людей. А вы тоже русский? У вас имя необычное.
- Я татарин. Разве это важно?
- Нет. В Литве много татар. 
- Странно. Что они там делают? 
- Просто живут. Когда-то их предки пришли на помощь литовцам бороться с общим врагом, да так и остались.
- А вы давно ходите в походы?
- Как сказать. Ну, не первый раз. Ладно, спокойной ночи. Спасибо вам.
- И вам спасибо за компанию. Доброй ночи.
  Утром вышли очень рано, побив все рекорды. Несмотря на раннее утро, снег очень рыхлый, словно вовсе не ложился спать, очень тяжелый, но теплый ветер дует в спину. Лыжню бьем по правому берегу ручья и траверсируем до начала крутого участка подъема. Рюкзаки таскают челноком все свободные от упряжки. Потом на время оставляем нарты, потому что Арунье нужен перерыв по техническим причинам, и забрасываем рюкзаки до самой перевальной точки. Перевал называется Средним, он двойной. Нужно перевалить сразу через два хребта – отроги Кар-Кара и Малдыныра.
  За мной идет Далите, раскраснелась, кусает нижнюю губу, но зеленые глазки блестят  веселым отчаянием.
- Почему ты такая маленькая, Далите?
- Я большая! Я большая, - обиженно и по-детски поучительно говорит она мне. – Я уже взрослая девушка, - настойчиво повторяет она.
  Наверху дует сильнейший ветер, вырывает из рук лыжные палки, бьет в глаза снежной пылью. Коля, Руслан и я быстро спускаемся назад помогать тащить нарты. К нам бежит на помощь Саша Житин. Основная веревка, словно длинная красная змея, растянулась на белом снегу. Каждый  вяжет себе лямку, небольшую петлю узлом проводника. Коля никак не может взять в толк, как же вяжется этот узел. Подхожу и показываю – это же просто – раз, два, и лепесток ромашки, что же тут сложного. Но Коля так и не освоил. Лепестков много, семь или восемь, каждый лепесток одна тягловая сила.
  Пока тянуть легко, потому что к лыжам привязаны кошки и отдачи нет совсем. Траверсируем по правому гребню, постепенно набирая высоту. Йонас не отходит от нарт, с молчаливой озабоченностью поправляя их движение. Последний крутой участок нужно брать в лоб. К нартам привязываем дополнительную стропу, у основной веревки развязываем лепестки, разбиваемся на две группы. Каждая группа впрягается в свою стропу и поэтапно вытягиваем нарты наверх, где оставили рюкзаки. В четыре часа сидим на перевальной точке, съедаем остатки обеда, выкуриваем по сигаретке. Очень сильно дует, старую лыжню уже замело. Нарты кладем набок – Арунья устала лежать на спине восемь часов подряд. Затем она просит ее развязать и садится, чтобы оглядеться вокруг.
- Это мой первый перевал, - говорит она с печальной улыбкой.
Арунья, Арунья…. Каково ей там, за черными очками….
Спуск оказался очень долгим и утомительным. Лыжи проваливаются в непрочный наст, нарты то ли дело заваливаются на бок. Нас окружают голые склоны хребта Малдыныра, освещенные мрачно-желтыми лучами уходящего солнца.  Мы торопимся – скоро начнет темнеть, а впереди еще один перевал.
  Подъем пологий, последний участок сплошной лед и камни. Чтобы удержаться на ногах, да еще тащить лямку, приходиться прилагать нечеловеческие усилия.
  Наконец достигли перевальной точки. Стемнело. Сильно метет. Допиваем остатки кофе и осторожно начинаем спускаться к балку. Впереди показались темные силуэты – нас идут встречать. Ко мне подходит высокий сухощавый парень в летном шлеме и забирает рюкзак.
- Из Куйбышева?
- Да. А вы?
- Неважно. Увидишь, узнаешь.
Про себя подумал, наверное, москвич. Они почему-то везде считают себя главными. Так оно и оказалось. В балке расположились литовцы и четверо москвичей. Тепло, но очень тесно. Наши ребята поставили рядом с балком свою палатку.
  После тринадцати часов непрерывной работы в упряжке, в голове крутится только одна мысль: «спать, спать, спать»…. Ведь ушли очень рано. Но какое там спать! К нам в палатку пришла Арунья, мы даже не поняли, как это произошло. Она смеется:
- Что, надоела? Не могу я теперь без вас, вы мне стали как родные.
- Скоро она бегать начнет, - тихо говорит Августина. – Ведь кости срастаются. Только все придется переделать, они срастаются неправильно. Но это потом.
Аналитики налили нам по большой столовой ложке чистого спирта. Что тут началось! Я от полного стакана водки так не пьянел. Мы долго пели песни, рассказывали разные истории, громко смеялись. Только в дальнем уголке души спряталась тревога и не давала расслабляться – мы еще не пришли на базу….. Спать, спать, спать…. Руслан взял Арунью на руки и отнес в теплый балок.
  Утром москвичи ушли на перевал:
- Привет от нас Витьке Егорову.
Видимо они познакомились в предыдущем походе.
Мы снова впрягаемся в нарты и отправляемся в путь. Через четыре часа пришли на базу и вызвали санрейс. Нас разместили в общем зале, а Арунью унесли в уютную комнату, где расположились минчане.
  Я вышел на улицу. Нарты еще не успели разобрать. Перед ними на ослепительно белом снегу раскинулась длинная красная веревка с семью лепестками ромашки, которые медленно заметала пурга.

                Снова в Кожиме.

  Итак, наш поход подошел к концу. Нам осталось отправить в больницу Арунью и выбираться в Кожим. Через пару дней должен приехать со своей бригадой наш старый знакомый Рудольф. Только санрейс задерживается – непогода. Теперь уже от нас ничего не зависит, мы свое дело сделали. И мы ждем Рудольфа.
  Мы играем в шахматы, гуляем по территории базы, иногда катаемся на лыжах. Паша Бабкин раздобыл у местных жителей друзы и на наши вопросы только загадочно улыбается. Скорее всего, он их обменял на лыжи. Я пытаюсь привести в порядок свои разбросанные по углам мысли и копаюсь в блокноте. Что-то меня беспокоит, и я никак не могу в этом разобраться. Что-то в этом мире стало не так….
  Однажды ко мне подошла Альма и предложила сходить вместе на лыжную прогулку. Мы оделись и пошли на ближайший склон, катались там до вечера. Какое это счастье! Кататься на лыжах в такую замечательную погоду, без рюкзака, никуда не торопиться, да еще рядом такая красивая девушка. Я боюсь ее о чем-то спрашивать, а она мне задает много вопросов.
- Табрис, а ты давно в походы ходишь?
- Да, не очень. Со второго курса, это было пять лет назад. Сейчас я уже работаю.
- А что тебе кроме походов нравится?
- Люблю песни, костры, люблю читать книги. И работа своя нравится.
- А кем ты работаешь, где?
- Я окончил политехнический институт, работаю сейчас инженером, как говорится, молодой специалист. Живу на Урале, в Свердловской области. А ты?
- Я работаю в парикмахерской, мне тоже очень нравится. Потом хочу оформить лицензию и завести свое дело. У нас это разрешают.
- А ты уже замужем?          
Она засмеялась, резко оттолкнулась палками от склона и уехала вниз.
- Догоняй!
Когда я к ней подъехал, она стояла спиной ко мне, смотрела куда-то вдаль. Какая-то непостижимая серьезность ее взгляда встревожила меня. 
- Может пора на базу? – тихо спросил я.
- Подойди поближе.
Она тихонько шепнула мне в ухо:
«Меня ждут там, в Литве, и когда я вернусь, приедут за мной на белом коне».
- А почему шепотом?
- Чтобы счастье не испугать. А у тебя есть девушка?
- Трудный вопрос. Но с кем-то я дружу. Знаешь, я буду писать тебе письма Альма. Адрес скажи, я запомню.
- Литва. Каунас. Улица Даряус Гирено , дом номер  9, Киобитайте Альма.

Мы писали письма друг другу целых 25 лет. Когда она узнала, что у меня родилась дочь, она прислала посылку с подарками для малышки. Потом она прислала мне фотографию своей семьи. Последнее письмо от нее я получил в 1997 году, ответил, но больше письма не приходили. Литва стала независимым государством и что-то изменилось.

  Наконец приехал Рудольф и привез очередную партию динамита. Динамит здесь используют для добычи горного хрусталя. Санрейс не прилетел, и после долгих раздумий Арунью решили взять с собой – не оставлять же ее здесь одну.
  Теперь уже две команды вместе с Рудольфом едем в Кожим. Дорога такая же сложная, да еще начинается весенняя распутица. Все повторилось в обратном порядке, и мы доехали даже быстрее, потому что не было водки.

                Поезд Воркута-Москва.

  «Поезда уходят в лето, оставляя города…» Почему-то в голове крутится эта фраза из популярной песни. Рудольф выгрузил нас на станции Кожим и уехал. Поезд, который ходит один раз в сутки, стоит здесь ровно одну минуту. Касса закрыта, и висит мрачное объявление: «На сегодня билетов нет». Впору нам запеть: «Поезда приходят и уходят, оставляя нас с тобой….»
  Кроме нас с литовцами, хотят уехать на этом поезде еще две команды. А поезд стоит всего одну минуту. У нас в руках Арунья со сломанной ногой. Что делать?
  Решили поезд брать штурмом. Разработали план.
  И вот долгожданный поезд прибыл на станцию и остановился, визжа тормозами. Ни в одном вагоне не открылись двери. Мы начали бешено стучать в первую попавшуюся дверь, и нам открыли!
- Пожалуйста, простите нас, наш вагон уехал далеко вперед. Мы не успеем добежать. У нас девушка сломала ногу, ее нужно срочно доставить в больницу! Можно, мы пройдем в свой вагон через поезд,– наперебой стали мы кричать, и после некоторых колебаний, нас впустили в вагон. Арунью загрузили в первую очередь, и кажется, не очень осторожно. Ведь поезд уже начал трогаться, а мы забросали весь тамбур своими рюкзаками.
- Арунья, терпи. Тебе не очень больно? – спросил я.
- Ничего, терплю. Какой ты добрый человек, Табрис, спасибо тебе.
- Проводникам спасибо, поверили нам. Мы же их обманули.
Вагон оказался купейным. Проводники подошли к нам и тихо сказали:
- Пожалуйста, не шумите, все пассажиры уже спят. Тихонечко, по одному, перебирайтесь в свои вагоны.
- У нас нет своих вагонов, и куда идти, мы не знаем.
- Как?! Вы хотите сказать, что останетесь здесь?
- Нет. Мы потихоньку рассосемся по вагонам, и до станции Печора будем стоять в тамбуре. Только, ради всего святого, закажите на первой же станции скорую помощь. У нас одна девочка сломала ногу.
Одна из проводниц побежала за начальником поезда. Пришла очень строгая тетя, и после долгих уговоров нас стали распределять в разные вагоны, где нашлись свободные места. Надо сказать, что другие две команды, как ни странно, тоже оказались в поезде.
  На станции Печора поезд стоял долго. Мы расстались с литовцами, потому что они должны ехать в больницу устраивать Арунью, а мы купили себе билеты и решили ехать дальше на этом же поезде, потому что после Печоры появились свободные места. 
  Перед расставанием ко мне подошла Альма.
- Табрис, пиши мне, ладно, адрес повтори, пожалуйста.
- Литва, Каунас, улица Даряус  Гирено, дом номер 9, Альма. А можно, я приеду к тебе в гости? Я ни разу не бывал в Литве.
- Приезжай. Только предупреди заранее, я закажу номер в гостинице, хорошо? Приезжайте всей командой, устроим общий банкет.
- Вы тоже приезжайте в город Куйбышев. До свидания, Альма. Счастья тебе желаю.
- Спасибо. Я никогда вас не забуду. И ты будь счастливым. Пока! Я побежала….
- Беги! Мне уже пора на поезд садиться, а твои ребята тебя ждут. До свидания!
  И мы расстались. Какая-то жгучая тоска сжала мне сердце. Я ничего не успел ей сказать, и вряд ли когда-нибудь мы встретимся. Кажется, она все поняла, они очень умные, эти литовские девушки. Ведь совсем немного мы были вместе, а так больно расставаться.
  До встречи, Приполярный Урал! Может быть, мы еще вернемся….