Захари. Зима

Осень прошла. Прошла также, как уходит троллейбус, волочась на тонких черных проводах, питающих его своеобразной технической жизнью. Техничность. Техничность во всём. Люди встают ни там, где им хотелось бы, ни во столько, как хотелось бы и идут туда, куда не хочется. Такой бывает осень, начисто убивающей все желания, сдирая их с наполненного настоящей жизнью листву и обращая его в некое подобие трупа. Это ветер перемен срывает их, но куда он уносит их? Никуда, совсем никуда он их не уносит. Унесенные ветром, рано или поздно, остаются лежать рядышком на промёрзлой земле, не способную принять их, как принять их как покойников, ни как семя чего-то нового. Земля остыла, мать-природы засыпает и превращается в спящую красавицу. Всё ещё красавицу, несмотря на ореол смерти, она прелестно выглядит в своих золотых нарядах, подчеркивающих её богатства. Роскошь познаётся в лишениях.

И вот, с окончанием осени, наступает зима, новая фаза этого погребального ритуала. Священник читает над листьями свои сумасшедшие молитвы и молвит "пока смерть не разлучит вас", не понимая и сам, что говорит - он продолжает восхвалять Всевышнего и заключает это всё избитым "Аминь". А ветер продолжает свою грязную работу и посыпает их снегом - их хоронят без гроба, хоронят в сырой земле, но посыпают снегом, что должен обратиться в воду, которая вновь оживит их с пробуждением Солнца. Когда Бог взглянет на них.

Зима - высококлассный мастер по захоронению живых. Ей явно нравится Бодлер и Байрон, она шепчет их стихи, когда посыпает головы горожан не пеплом, так своим снегом, как бы в шутку, саркастически издеваясь, что они, мол, не такие уж и грешники, и снег обратиться в воду и всё очистится. Однажды. Ветер вторит её праздному полубезумию и играет вихрями с её волосами, устраивая метель особенно упрямым людям, сталкивая их в сугробы, а особенно непонятливых посыпает яростным градом. Играя. Любя.

 

Захари оставался на свободе, насколько он ещё мог оставаться свободным. За ним никто не гнался, как он предполагал, полицейские не осматривали его дом и если бы не память левой руки, он мог бы забыть произошедшее как страшный сон. Но так уж устроена наша физиология, что мы не забываем прикосновений. Одни превращаются в фобию, когда нас кусает бешеный пёс, другие остаются навсегда, как первый поцелуй. Впрочем, не все помнят свою первую пьянку и Захари не помнил. За эти дни он перешёл с виски на глинтвейн, к коему изрядно пристрастился, что даже разжёг камин у себя дома. Это была холодная зима и ко многим средствам приходилось прибегать, дабы согреться. Так, прогуливаясь однажды в заснеженной аллее, уже совершенно непохожей, преображенной в своей белокурой атмосфере, он перестал получать тепло от сигарет. Холод становился всё угрюмее и угрюмее, ветер лишь "подливал масла в огонь" и жажда тепла становилось невыносимой. Ранее выносливое и спокойное тело начинало предательски дрожать, как дрожит маленькая собачонка перед огромным слоном, наконец ломается на лай, и впивается зубами в его толстую ногу. А слону не почём. Что сделает даже самая сильная дрожь против могучего мороза? Ровным счётом ничего.

Фортуна не оставляла своего блудного сына и вдалеке, посреди перекрестка, Захари увидел торговый центр, с характерной белой шапкой на крыше - он тоже неплохо подготовился к зиме и если бы не являлся торговым центром, то сошёл бы за некое подобие замка. Его архитектор наверняка вдохновлялся легендам о Санта-Клаусе и как нельзя кстати уже подоспевали праздники. Гномы трудились в магазинах не покладая рук, только и успевая упаковывать и маркировать подарки. Где был сам Санта Клаус? Должно быть витал в воздухе.

Двери закрутились, как только молодой человек зашёл в здание, ветер пытался проскользнуть вместе с ним, но с писком и свистом его выгнали вон, обратно на улицу, где и должно обретаться шакалам. Повсюду горели огни, везде ходили люди, совсем иные, до безумия преображенные в свете предстоящих праздников. Поразительно, насколько людям скучно работать и зарабатывать деньги, но как легко они с ними расстаются, чтобы сделать подарки. Не сказать, чтобы людей было очень много, то был будний день и призрак Солнца ещё болтался на небосводе. Захари не искрил улыбкой и счастьем - он не работал и ему было некому дарить подарки, он пришёл сюда с одной мыслью - согреться. Он проходил мимо бутиков и магазинов, не задерживая на них никакого внимания, шёл мимо людей, обгоняя всех и каждого, верно оттого, что не был один и без сумки. Насколько быстро может перемещаться человек не отягощенный грузом покупок и своих близких! Навернув несколько кругов, его шаг замедлился, будто сильный ветер подул ему в лицо и напомнил о страшном бремени. Но ветра не было. Он шёл вперёд и впервые обратил своё внимание на экспозицию кукол и прочих сувениров. Все они отдавали утонченностью и необыкновенностью, молодостью и жизнью. Люди стареют - куклы остаются вечно юными. Посреди коллекции этих вечных фигур стояла девушка, разглядывающая одну из таких кукол.  Она была одета в бежевую меховую куртку, капюшон был откинут и раскрывал длинные черные волосы. Отдаленно она сама напоминала чем-то куклу, Захари не видел ни её лица, ни глаз, но что-то показалось ему знакомым, что-то отчего вздрогнуло сердце.