ЛОО

      Будильник прозвенел в половине восьмого.
        Умывшись, Надежда Романовна встала возле распахнутого окна, как вставала каждое утро, любуясь соснами и говорком снегирей. Да, лесопарк был прекрасен. И воздух! Еще не прогретый, прохладный, с терпким сосновым душком.
      «Умели когда-то любить детей, –– она обернулась на  комнату, где у двери торчал умывальник, а у стены притулилась кровать. ––  Что же случилось-то? Что завернуло жизнь до упора, до преступления? Те же аллеи и корпуса, а люди –– словно с другой планеты».
–– Встаем, молодежь! –– прошла в коридор, постучалась к вожатому в дверь.
        Слышно было, как кто-то грузно вскочил с кровати. Наверное, снова она –– старшая над вожатыми. Сначала Надежда Романовна даже не знала, чем эта женщина  занята в лагере, думала, что уборщица или кухонная рабочая.  Видела ее по ночам из окна:  ходит в юбчонке до ягодиц, едва шевеля  ногами, поскольку ноги как рыбий хвост. Явная шлюха. Теперь вот повадилась к Павлу Сергеевичу.
       Когда убирали с дорожек сосновые шишки, Надежда Романовна не вытерпела, сказала: «Как вам не стыдно? Он же мальчишка!» А вечером на планерке та лихо свела с ней счеты: «Кто вам дал право меня оскорблять при всех?  Я на четвертом курсе пединститута, кто вам позволил портить мне репутацию?!» У Надежды Романовны  в изумлении  вытянулось лицо. Но остальные яро вступились за «оскорбленную», даже не зная, в чем дело.
        Пройдя до конца коридора, Надежда Романовна вышла на лоджию –– переждать.  Да, вот и она, с рыбьим хвостом, будущий школьный учитель, –– тащится  по дорожке. Тьфу!   
        Снова вернулась к двери вожатого.
–– Павел Сергеевич, просыпайтесь, вы на работе!
Пока шестнадцатилетний помощник, мнивший себя красавцем, раскачивался, она поднимала детей. 
–– Ребятки, скорей, на гимнастику опоздаем.
–– В стро-ой! –– завопил в коридоре Павел Сергеевич, полный достоинства и солидности. (Когда при первом знакомстве она назвала его Пашей, он гневно поправил: «Прошу вас, по отчеству!»)

–– Стойте! –– примчался завхоз, запинаясь о детскую обувь. –– В одиннадцать будет санэпидстанция, возьмите на окна тюль.  Да уберите с кроватей гнилые матрацы, суньте  их в шкаф вон туда! 
        Надежду Романовну передернуло: уже две недели наводят порядок.  Как же детей принимали в такие условия? 
Оставив отряд на Павла Сергеевича, быстро пошла по комнатам, проверяя матрацы.  Снимала гнилые, таскала в торец коридора, в шкаф.  Потом побежала к хозяйственным службам.  Там уже получали комплекты тюля, грузили  в тележки, развозили по корпусам. Вскоре и ей досталась тележка.
Перетащив комплекты на свой этаж, она собиралась все сделать быстро, но… вместо карнизов над окнами провисала ржавая проволока, а вместо крючков болтались на ней канцелярские скрепки. Опять побежала –– теперь уж искать завхоза.
–– Где же карнизы?.. 
–– Идите, идите, скоро комиссия! Что вы, не видели, что их нет?
В этом лагере отдыха и образования (ЛОО) с сентября по июнь жили  командированные, останавливались дальнобойщики, проводились какие-то слёты, –– потому и  обои засалены, и двери без ручек, и сантехника не работает.
–– Когда бы мне было смотреть-то?  Не все шпингалеты на месте, а дети на подоконники лезут.  Я вам  сто раз говорила! Выпадет кто-нибудь, будете знать.
Она повернулась уйти, и встретилась взглядом со старшей вожатой. Нескрываемое ехидство было в её глазах. 
–– Вы только и можете кляузы разводить, –– процедила она сквозь зубы. И сразу же «позабыв» о Надежде Романовне,  стала требовать у завхоза старые покрывала –– на тряпки.

Представители санэпидстанции появились к двенадцати. Обошли  корпуса, территорию, заглянули в столовую. Ради них на обед повара приготовили  запеканку с мясом и рисом. Весело колготились старшеотрядники у раздаточной стойки:
–– Где  отварная кошачья рыба? Где наш  полезный капустный суп?  Что это в супе сегодня?  Курица?  Братцы, не ешьте!
А после обеда смеялись уже работницы кухни:
–– Что поросятам-то повезут? Баки для пищеотходов пусты.
До тихого часа оставалось немного, и все собрались у единственной карусели. Старшие ребятишки сгоняли младших, –– крик, потасовки, но больше заняться им было нечем, хотя реклама этого лагеря живописала   открытый плавательный бассейн, тренажерные залы, игровые площадки и прочее.
Лагерь когда-то принадлежал кабельному заводу. Лет пятнадцать назад  его передали областному образованию, а затем он был продан. Кто являлся хозяином –– не озвучивалось. Вместо прежнего плавательного бассейна  зияла теперь бетонная яма, вместо летней эстрады остался навес на  подпорках, а игровые площадки  были пусты –– только песок да сосновые шишки; младшие дети  рыли в песке канавки, изобретали «подземные переходы» и громко рыдали, если старшие портили их работу.   
–– Ой, поскорей бы закончилась смена! –– встала рядом с Надеждой Романовной воспитательница второго отряда. –– Мои балбесы крысу сегодня прибили. Лезет и лезет к нам на окно. Хохочут: «Нечего жрать в столовой, к нам прибежала?» Такая противная… бррр!
–– Надо было ее директору лагеря отнести.
–– Вот надо бы… Слышали, что детей из детдома лишили фруктов на полдник? Директор сказал, что путевки у них дешевые.
–– Надежда Романовна! –– подбежал, запыхавшись, Павел Сергеевич, –– я в город поеду!
–– А не часто вы отлучаетесь?
–– Ну, не скажите, вы тоже уходите.
–– Ребята! По корпусам! Тихий час!
–– Идите, –– сказала вожатому Надежда Романовна. Она себя  чувствовала подручной этого мальчика: он занимался даже родительскими деньгами, которые детям давались на фотографии и экскурсии, он свысока смотрел на нее –– ночную дежурную  цветочного магазина.

Она отвела ребятишек в спальни, подождала, когда успокоятся, потом взяла книгу и присела на лавочке в вестибюле. Кроме лавочки и стола с испорченным телевизором, тут еще были шаткие стулья вдоль стен, рваное кресло  и колченогий стол, за которым дети лепили и рисовали.   
Осторожно открыв и закрыв за собой дверь, вошла  воспитательница второго отряда; бедная женщина по пальцам считала дни до отъезда, не зная, куда себя деть. 
–– Будете на планерке? –– спросила Надежду Романовну.
–– Ну да, Павел Сергеевич был вчера.
–– Ой, не согласилась бы я ни за какие деньги работать здесь, если бы не дочка.  Оберегаю её.
–– Не убережете. Видите, что творится на дискотеках?  Выключат свет и трутся один о другого. А песни какие! В кабаках таких не услышишь. 
–– Вы правильно на планерке сказали: «Разве можно подобное детям?»
–– И все на меня ополчились:  «Ребята не будут ходить, если мы погоним старье!»  Да ладно бы только вожатые ополчились, им по шестнадцать-семнадцать лет –– набрали детей за копеечную зарплату; но ведь и взрослые тоже, одна из них даже преподаватель в школе! И вы промолчали.   
–– Да знаете, –– сконфузилась женщина, –– я без медицинской справки.
–– Ну, так и что. Тут почти все без справок. Придумали: двадцать врачей обойти! Полмесяца надо бегать, свесив на сторону язык.
–– И плати за каждую справку. Я подсчитала, что выскочит в две с половиной тысячи:  половина моей зарплаты здесь. Вы знаете, как я боялась вначале!  Врач лагеря мимо пройдет, я вся истрясусь.  Потом поняла, что  ей всё равно.  Сгорбится, выпятит мослы,  и кое-как движется в огромных своих ботинках. 
–– Больная она. Что-то с ногами.
–– И голова не в  порядке. Вы замечали, что…
–– Замечала.

Вздохнув, Надежда Романовна снова вернулась к вопросу о дискотеке:
–– Может быть, правильно, что на меня ополчились. Где у нас дети-то? Нет их.  В  моем отряде соплюшки по семь-восемь лет, и каждая привезла по коробке косметики.  Размалюются перед дискотекой, а после орут на весь корпус:

                О, боже, какой мужчина!
                Я хочу от тебя сына,
                Я хочу от тебя дочку!..

Но мне почему-то жаль этих рано взрослеющих девочек. У меня был цветок бальзамин, нежно, красиво цвел, а я возьми да купи подкормку, –– такая реклама была, что не хочешь, да купишь. И бальзамин стал мутантом. Желтые листья с зеленой обводкой, цветы побелели, ветки стали корявыми. Пришлось его выбросить, я просто смотреть на него не могла.
   
Женщина ей ничего не ответила, только униженно сжались плечи. И Надежда Романовна вдруг поняла, что она лжет!  Не только для дочери она здесь. Если бы так, схватила бы девочку и бежала отсюда как можно дальше. Причина в другом: в нищете, ей хочется хоть немного подзаработать. Ведь и сама она  тянет тут лямку за обещанные пять тысяч, да ещё не известно, дадут ли их ей –– не было договора, подписанного директором. 
–– На улицу бы, –– Надежда Романовна обернулась к окну. –– Странно, что ребятишкам не разрешают бывать на аллеях. Классики бы расчертили, со  скакалками прыгали, да мало ли игр?

–– Сегодня с утра ваши бегали у забора, и Павел Сергеевич с ними бегал. Вы их туда не пускайте, там ямы.
–– Да это они привидение ищут.
–– Чего?!
–– Позавчера началось, я на планерке была. Павел Сергеевич на ночь придумал стращать мальчишек: якобы за забором в болоте утонули две девочки. А тут еще ваш вожатый пришел, ну они и устроили «шествие покойниц»: надели на себя простыни, скулили, заглядывали к мальчишкам в спальни и даже воду лили под двери. Я утром вхожу, мальчишки кричат: «А правда, что в лагере привидения?» Толкутся теперь у забора, в щелки заглядывают.  Я рада, что в детях хоть что-то детское пробудилось.
–– А вот и Павел Сергеевич, легок на помине.
–– Смотрите, какую рубашку купил, –– похвастался он; достал из пакета, встряхнул.
–– Прекрасно, –– сказала Надежда Романовна. –– Садитесь, Павел Сергеич,  а я погуляю.
 
Ярко и весело светило июньское солнце. Порхали бабочки и порхали их тени на сером асфальте.  От корпусов Надежда Романовна свернула в аллею. С детства это было ее любимое место: не раз вспоминала  она не такое уж и далекое прошлое, когда сама отдыхала здесь, в пионерлагере.  Вот тут, на широкой площадке, стояла мачта для поднятия флага. За мачтой был очень уютный домик библиотеки. А там, за деревьями, где теперь останки летней эстрады, пели и танцевали по вечерам под баян. Красивые песни пели!  И танцы были красивые.
Усмехнулась, вспомнив музыкальный час, который проводила  недавно старшая вожатая.  Интересно, чему ее учат в пединституте, если она называет русской народной  песней  одесский брёх:

                Ха-ра-шо! Всё будет харашо!
                Ой, чувствую я, девки, загуля-яю!
                Давай, давай! Давай, давай!
                Лёха –– Рамштайн!

На повороте дорожки Надежда Романовна увидела сторожа. Он постоянно жил в лагере. Отзывчивый, добрый человек, починял обувь тем её ребятишкам, которые прибыли из деревень. Иной раз приносил им печенье или что там еще удавалось добыть в столовой, –– родители к детям не приезжали.
Ей тяжело было видеть, когда в выходные мамы и папы из города везли целые сумки фруктов, конфет, газировки для  своих чад, и те поедали молча, ни с кем не делясь. Деревенские крали у них, те ябедничали, начинались крики и драки.
–– Тоже гуляете? –– улыбнулась Надежда Романовна.
–– Да тоже гуляю, –– ответил сторож. –– Что ваш Алёшка? Не перестал ещё хулиганить?

Этот Алешка был деревенским подпаском,  вкусил настоящей свободы, и здесь бунтовал, презирая организованность.
–– Вот и возьми, какая судьба, –– сторож мотнул головой. –– Ему восемь лет, а он два сезона пастушил.
–– Может, и лучше такая судьба, чем с жиру беситься.
––  Может, и лучше. Вы на вторую смену останетесь?
–– Нет. Только закончат ремонт магазина, снова вернусь в ночные дежурные. Нравится мне: тихо, цветы… Я агроном, я раньше в теплицах работала. Очень большие были теплицы, двенадцать гектаров. Овощи, зелень к столу, розы, тюльпаны. Только кому-то мы помешали. Были теплицы –– и нету. 
 Они повернули назад к корпусам.

 –– Вам тут не скучно зимой? –– спросила Надежда Романовна.
 –– Нет, –– улыбнулся сторож одной щекой, другая была безжизненна. –– Вот в городе скучно было. С работы приду –– и один, как сыч.  Здесь я на людях. Здесь круглый год кого только нет. 
Низко летел на посадку «Боинг» ядовито-злорадного цвета. Сторож с Надеждой Романовной замолчали. Так и дошли в молчании до корпусов, где  Надежду Романовну поджидала заведующая по воспитанию.
–– Вы почему не с детьми? –– пристыдила она.
–– Павел Сергеевич с ними.
–– Я вам не первый раз делаю замечание, давайте не будем ссориться. Кстати, соберите всё, что я вам давала для лепки и рисования. Принесите мне в кабинет.
–– Зачем? Пластилин не пригоден, от карандашей огрызки остались, и краски практически все использованы.
–– После этой смены будут и другие, наверное? Как вы считаете?
–– Хорошо.
Идя к своему отряду, Надежда Романовна раздраженно думала о заведующей, которая, как говорили, доводилась хозяину лагеря то ли сестрой, то ли женой: «Ты же вся в золоте! Цепи, браслеты, кольца, серьги!  Мало тебе?»
               
                ***

       Дни были до невозможности однообразны. До обеда ребята гоняли мячик на стадионе, после обеда –– спортивные игры и беготня  по территории  лагеря. Отдельный отряд гимнасток бегал и в тихий час; над входом в их корпус висел транспарант: «Здоровье нации –– возрождение России».
       Это «здоровье» сильно смешило Надежду Романовну.  Девочки  были неграмотны.  «ПОняла, пальцАми, положь» –– резало слух.  Если у нации будет такое «здоровье», то лучше совсем не надо.
       За четыре дня до закрытия лагерной смены, все, кроме отряда детдомовцев, выехали с экскурсией на конезавод; для детдомовцев же в помещении дискотеки был показан мультфильм. Надежда Романовна с деревенскими ребятишками, у которых не было денег ехать куда-либо, тоже сидела в зале.
        Бритвой вспорола ей сердце песенка мамонтенка!
 
                Пусть мама услышит, пусть мама придет,
                Пусть мама меня непременно найдет.
                Ведь так не бывает на свете,
                Чтоб были потеряны дети.   

Вот они –– целый отряд потерянных. Нет, не потерянных –– брошенных! И каждый ждет свою маму.  «Я тебя жду миллион лет! Моя  любимая мамочка, добрая моя мамочка Неля!» –– написал на открытке, нарисованной им самим, семилетний детдомовский мальчик.
Не умея удержать слезы, Надежда Романовна вышла.

А вечером к ней  подбежала воспитательница второго отряда.
–– Это же невозможно, это предел бесстыдства! –– заговорила  она возбужденно. –– С нас за автобус содрали по двести рублей, экскурсия –– двести рублей, общая фотография сто рублей! Я подсчитала, что всё обошлось бы в триста.  Что вытворяют, а? Что вытворяют!..
Надежда Романовна только рукой махнула. Уж если огрызки карандашей подбирают, так что уж тут говорить.
И все-таки вечером на планерке не удержалась:
 –– С чего за автобус-то двести рублей? Узнают родители, плохо будет.
 Ей не ответили, сделали вид, что озабочены бизнес-игрой,  которая будет завтра: активно выбирали «продавца», «наблюдателей», подсчитывали, сколько понадобиться бумаги. 

 А на другой день ребятишки кто подметал территорию, кто отмывал туалеты и коридоры, кто вытряхивал крошки из тумбочек...
К Надежде Романовне робко подошла Карина –– девочка из детдома.
–– Я уже набрала сто восемнадцать очков. Надо еще семьдесят два. Куплю воздушные шарики с мордочками: белки, лисички, зайчика.  Давайте, помою вам  комнаты?
–– Где у тебя листок? –– спросила Надежда Романовна. Ей было жаль эту девочку –– хрупкую, безответную. Взяла, написала: «Вымыла туалет и комнату». ––  Сколько это очков, Карина?
–– Шестьдесят три.
–– Зря не подписывайте, зря не подписывайте! –– вылез откуда-то «наблюдатель». –– Это игра, все надо честно!
–– Бери-ка вот швабру да мой! –– огрызнулась Надежда Романовна.
–– А вы не командуйте!

После бизнес-игры  лагерь сверкал чистотой, дворника и уборщиц уволили до конца лагерной смены. «Да-а, –– поражалась Надежда Романовна изворотливости дирекции. ––  За десяток воздушных шаров, за грошовые авторучки и жвачку ребятишек эксплуатировали, как негров! По самым простым  подсчетам дирекция  сэкономила десять тысяч рублей. А сколько украдено на питании!  А на экскурсиях!..» 
В день закрытия лагерной смены дети визжали от счастья:  будет над лагерем фейерверк!

Увы, фейерверк был только обещан. Отряды собрали возле столовой, и вожатые пускали мыльные пузыри. И заведующая по воспитанию не отставала: тянула трубочкой губы.  Пузыри летели на ребятишек, переливались в закатном солнце, –– но это и всё.
Надежда Романовна тоскливо смотрела на холм напротив столовой, специально насыпанный для прощальных костров.  Как хорошо тут бывало когда-то!  Пели, смеялись, огонь взлетал к самому небу, искры летели! Не надо никаких фейерверков, но не надо и мыльных пузырей.

Утром воспитатели провожали ребят на автобусы. Кое-кого и родители забирали. Павел Сергеевич выехал первым рейсом, помахав Надежде Романовне. Она тоже ему помахала, стоя около детских сумок, и вдруг…
–– Вы почему не вернули сдачу с экскурсий? –– к ней подскочила заведующая, брякая золотыми браслетами. –– Вот две мамаши, им нужно вернуть по пятьсот рублей!
–– Как?.. –– обомлела Надежда Романовна. –– Разве Павел Сергеевич  не отдал?
–– Причем тут Павел Сергеевич? Вы воспитатель! 
Слезы текли у нее по щекам, когда садилась в автобус.  Не денег ей было жалко, –– ей было страшно.