Дым через жабры

Что-то грустное играет в плеере. Для кого-то погода на улице является сущим адом – проливной дождь как-никак. А для меня это блаженная симфония, которая ласкает слух, отдаваясь мириадами знакомых с детства звуков воды. Шея по привычке принимает каждую каплю, жадно забирая целительную влагу и насыщая весь мой организм.
Что-то тяжёлое в грудной полости, словно к сердцу грузик привязали килограмм на сорок.
А впрочем, будь сильным. Я сильно затягиваюсь тяжёлой сигаретой и выпускаю дым через шею. Этот “странный газ” завивается, словно маленькое торнадо и улетает всё выше и выше.
Лежать на лавке в такой холод – глупо, не правда ли?
Пытаюсь сосредоточиться на чём-то одном, но мысли, образуя водоворот, засасывают меня всего от головы до пяток. Они перемешиваются и не дают дну лечь ровным пластом. Песок, галька, глина, камень, торф, серебро, как будто всё это перемешалось в один большой ком, и он катится в моей голове, имеющий свойство когда-нибудь разбиться.
Я продолжаю гнить, ведь люблю. Гнию сладостно, безвозмездно и никто не позаботится о моих ранах глубоких. Эта история очень тяжела на слух, поэтому попробуйте не только слушать, но и представлять:

 «Маленькая рыбка в большом океанариуме. Мне бы немного удачи и когда снова придут чистить мой аквариум, а меня положат во влажный лоток – я сбегу. И знаете в чём ирония? Почистили не аквариум, а меня.
 И не дожить мне до рыбьей пенсии, не быть поданным в шикарном ресторане какому-нибудь тучному дядьке, который хочет изысканного деликатеса из обычного лосося прибрежных водоёмов, а уж тем более не быть отпущенным обратно в океан. Но я ведь не лосось из сраных скалистых рек – я летучая рыба.
Помню, как маленьким прыгал из моря навстречу солнцу. Оно тянуло свои лучистые руки прямо к моей сверкающей чешуе, делая её ещё более красивой и изящной.
Помню, как с друзьями дурачились, проплывая рядом с огромной сетью браконьеров.
Помню, как учились быть не хуже людей.
И последнее, что глубоко засело в моей не двухсекундной памяти – красный огонёк.
Красный огонёк с изогнутым стальным шипом на конце. Он привлекал. Я игрался с ним на протяжении недели, то проплывая рядом, то нежно обнимая его своим плавником. Мама говорила, что попаду в клетку, а моим ответом было лишь то, что клетка для меня слишком громоздка и я из неё легко выберусь, пролезу в любую щель между прутьями.
Предупреждения были бессмысленны, ведь когда влюбишься, уже ничего не слышишь.
Я долго думал и наконец, решил поцеловать.
Губа до сих пор болит и не зарастает в месте “поцелуя”.

Следующее, что я помню, так это странный привкус воды, будто туда намешали всю периодическую систему. Обстановка изменилась – дно стало другим, а солнце имело какое-то искусственное свечение.
Решение поплыть вперёд было опрометчивым.
Бац! – стена.
Бац! – ещё одна.
Кажется, в этой клетке нет щелей из которых можно вылезти.
- “Добро пожаловать, мы сделаем из вас новых людей” – прошипел механический голос на ломанном английском.
У вас вопрос, почему рыба поняла английский язык? – у меня тоже.

Не знаю, говорю ли я сейчас правду или ложь, ибо воспоминания и их связанность абсолютно нелогичны.
В каждой игле я видел свою любовь, ту, которая засадила меня сюда.
Люди протыкали мой водный пузырь около двух раз, забивали иголки под чешую, что та иногда осыпалась. Как-то раз загнали огромную иглу в плавник. Знали бы вы как это больно. Острая и ноющая боль, которая не отпускает даже после извлечения этой “чудо-спицы”.
Всё, как будто в тумане. Огромная расплывчатая пелена перед глазами, а из слышимых звуков лишь шум.
Единственный уловимый звук – завывания ветра за стальными решётками этой чёртовой комнаты. Порой, создавалось впечатление, что он насмехается надо мной. В клетке-то я сижу, а не неуловимый бриз, одаряющий своей прохладой всех морских жителей и прибрежных существ, кроме меня.
Вода не создавала отражения, зеркал не было, а глаза ничего не видели, но я помню, сука, как что-то вытягивалось, как что-то образовывалось в моём рыбьем теле. Я чувствовал всю боль и эти руки, которые у меня сейчас, имеют наглость приносить мне фантомные боли. Ощущения, как будто тебя разрывают два огромных грузовика, как будто вас привязали к двум китам и им дали команду плыть в противоположные друг от друга стороны. Это было невыносимо, честно.
“Белые халаты” долго тыкали в мои жабры различными иголками, накачивали их всевозможными лекарствами и даже, по-моему, пытались их вырезать. До чего ж это всё смешно. Каламбур какой-то, правда. Вы бы видели лица этих дураков – смутные черты из-за тумана, но такие отчётливые эмоции. Их переживания, порой, доходили до абсурда – они охали и ахали, бегая с места на место, огибая дуги вокруг меня. Не знаю, сколько дней прошло, но в этом случае у них ничего не получилось, хотя какие-то изменения всё-таки произошли – к сожалению или к счастью.
И вот – свежее воспоминание, оно последнее:
Я открыл человеческие глаза.
Я приподнялся на человеческие локти.
Я, с трудом, встал на человеческие ноги.
И так по человечески сказал: - “что за ***ня?”
Время потихоньку начинало восстанавливаться и принимать должные форму и течение.
Людской разум почти не отличается от мировоззрения рыбы, только у людей ценности другие; может, я так думаю из-за этих опытов, а может всё радикально отличается.
На мне были одеты простая курточка, под ней толстовка, а на ногах зауженные джинсы и кеды фирмы “Vans”.
В кармане куртки лежали пачка “Marlboro”, зажигалка и плеер с наушниками. Я отряхнулся от песка и поднялся к этой чёртовой аллее. Сел на лавку, запрокинул голову в небо, включил музыку в плеере и бессильно упал.
Пошёл дождь».

Не знаю, как я делаю всё это, не знаю, откуда столько информации о мире людей. Впрочем, это уже не важно.

Лежать и смотреть как через жабры, словно торнадо выходит сигаретный дым – бесподобно